Набор игроков

Завершенные игры

Новые блоги

- Все активные блоги

Форум

- Для новичков (3751)
- Общий (17786)
- Игровые системы (6252)
- Набор игроков/поиск мастера (41655)
- Котёл идей (4357)
- Конкурсы (16075)
- Под столом (20428)
- Улучшение сайта (11251)
- Ошибки (4386)
- Новости проекта (14674)
- Неролевые игры (11855)

Конкурс №15. «Юность»

Вниз    Вернуться в раздел "Конкурсы"
Юность
Тема: Последнее желание

МИТИНГ
Стихотворение С. Аскольдского

Над шалями, шапками, вещмешками в расколотом небе пылает пятно: над шинелями и штыками пляшет алое полотно. Отделено оно, в небо брошено прожекторной дрожью, ртутной рекой, а под сапогами снежное крошево, и штык от ствола отбит красной строкой. В инее скалится, снегом искрится, воплем лозунга гонит мрак: в каменном мглистом чреве столицы митингом дыбится Луна-​Парк. Митеньки, миттенки, Дыбенки, и снова ветру красный транспарант рад, и снегом, как смехом, сыплет два слова — «сволочь!» и ещё какое-​то, кажется…

— Петроград! Гидра контрр… — трещал на р оратор с трибуны, но, впрочем, это было уже за краем стихотворения, на том вьюжном, слепящем прожекторным лучом с броневика митинге, с которого я возвращался вечером 9 (22) декабря 1917 года. Оставляю дату для истории, товарищ редактор. Свистала фосфорическая метель, и Питер в те дни напоминал поверженного великана, обнявшего землю под ногами пирующих победителей. Но я, девятнадцатилетний поэт, не думал об этом: меня не пугали встречные замотанные фигуры, тарахтящий грузовик с солдатами, бушлатные патрули — я не пугался их, как не испугался бы марксист барабашки. Вьюжный ветер колюче бил в лицо, трепал волосы, забирался под ворот пальто, но всё это было нереально, а реально было иное: в уме крутился ещё не слитный, горячий стих, который мне не терпелось скорей сцепить словами и прочесть — я знал, кому.

В «Привале комедиантов» было красно и многолюдно, и табачный дым висел пластами под расписанным масками сводчатым потолком. Маяковский сидел за столиком со своей свитой — скотоподобным Бурлюком и Кручёныхом, который был настолько дегенерат, что склонял свою фамилию. Маяковскому было 24 года, он был старше меня на пять лет — по тем временам всё равно что вдвое. Мы принадлежали к разным поколениям: я не успел вскочить на тот пароход современности, отплывший в 1912-м от загаженного символизмом берега; я кричал ему вслед, я бросался вплавь, а они смотрели на меня с кормы и тыкали пальцем. «Ритм у него какой-​то трамвайный», — так Маяковский отзывался о моих стихах, напечатанных в 1916 году. «Аскользкий он тип», — так он насмешничал надо мной. Он издевался над моей строчкой «века нарыв вскрыт» — я говорил об эпохе, а он прицепил к этому офтальмологию. Я наверное всё это знаю, я слышал это от разных людей. А ведь я хвалил в печати «Облако в штанах» — и вот какую благодарность получил! Переходя к следующей части рассказа, принимаю позу опереточного гамлета.

— Вы, Аскольдский, что предпочитаете — авторские платить или по морде? — со звериной весёлостью сказал Маяковский, когда я окончил чтение.

Я оторопел. Маяковская свита притихла, глядя, как их вожак, развалясь на венском стуле с папиросой в углу рта, осматривает меня, как кусок мяса в лавке.

— Я не позволю так со мной разговаривать, — тихо сказал я.
— И не позволяйте, велика потеря! — ухмыльнулся Маяковский. — А воровать чужие строчки — это подлость. За такое морду бьют.
— Владимир Владимирович, — как ни стыдно об этом вспоминать, товарищ редактор, но тогда я приложил руки к груди в самом театральном и жалком из жестов. — Это не воровство, это посвящение, дар…
— К чорту такой дар, — перебил Маяковский. — Вы, Аскольдский, как флюгер: сперва под Северянина подделывались, теперь под меня начали.
— Подделывайтесь под меня, — поддакнул Кручёных, ничтожество, автор троглодитских строчек вроде «дыр бул щыл» да свинских стишков — «никто хочет бить собак запуганных и старых, но норовит изведать всяк сосков девичьих алых».
— Значит, вам не понравилось? — с робкой надеждой спросил я, проигнорировав Кручёныха.
— Очень не понравилось, — отрезал Маяковский. — Аллитерации у вас чорт знает какие. Но вы присаживайтесь, не стойте, про морду я шутил. Давно хотел вас спросить: Аскольдский — это ведь псевдоним?
— Псевдоним, — ответил я, послушно усаживаясь за столик.
— А какая настоящая?
— Будете смеяться, но Сидоров, — сказал я. Бурлюк, уже лыка не вязавший, хрюкнул, жутко кося стеклянным глазом. У него, Бурлюка, правда был стеклянный глаз. На ночь он вынимал его из глазницы и клал в стакан с водой.
— Отчего же смеяться? — серьёзно сказал Маяковский. — Фамилия как фамилия. Печатайтесь под ней, зачем вам эта галантерейная кличка? Аскольдским может быть собачий цирюльник или недорезанный буржуй.

Легко ему было говорить о чужих фамилиях, когда своя лучше любого псевдонима.

— На Сидорова ничего ведь не рифмуется, — попробовал отшутиться я, — а на Аскольдского хотя бы «скользкий»…
— Как это ничего? — оживился Маяковский и, призадумавшись мгновение, выдал: — Не поэт ты, Сидоров, больше не неси даров! Ну как? Ловко?!

Надо мной издевались, со свинским восторгом глумились, будто в гимназии окунали голову в очко уборной. Кровь ударила в лицо. Я бешено рванул из кармана револьвер. Загрохало, со стола полетела бутылка крем-​де-мандарина, посыпалась посуда, Бурлюк грузно сполз под стол, сдирая скатерть, Кручёных бросился за портьеру и рухнул на пол. Смех, шум в зале враз смолкли. Все смотрели на меня, байронически стоящего с дымящимся наганом в руке над тремя телами. Маяковский лежал с дырой во лбу. Так пролетарский поэт погиб в декабре 1917 года, не написав даже «Левого марша». Я был расстрелян по приговору ВЧК на следующий же день. «Маяковский и Сальери», сочинение С. Сидорова.

У меня и револьвера-​то не было. Сбежал я, товарищ редактор, сбежал под грянувший хохот, с пальто в руках, вылетел из подвальчика, из поэзии, в метель, в забвение. Следующие сорок три года моей жизни были полны старания, страдания и старения — впрочем, и то, и другое, и третье было вполне лояльно Советской власти. Мой единственный сын, Ким Сидоров, погиб в 1942 году, жена умерла шесть лет назад — она была старше меня на шесть лет, а теперь мы сравнялись. Чтобы поставить хоть сколь-​нибудь жирную точку, я бы, ей-ей, застрелился: сейчас-​то у меня револьвер есть. Боюсь, однако, что это окажется ещё одним актом беспомощного подражательства, да и как-​то неловко стреляться из наградного нагана, принадлежавшего жене (она у меня была старая большевичка). Впрочем, я тяжело болен и, думаю, естественный ход вещей — но, признаюсь, мне страшно продолжать.

Я продолжу об ином. В минувшем мае я случайно оказался на некой площади в центре Москвы. Под неким памятником собрались люди, преимущественно молодые. Они читали стихи. Стихи, товарищ редактор, у молодёжи нынче кособокие, ухабистые, с неправильными рифмами да всё больше про какие-​то антимиры. Впрочем, прекращаю брюзжать: наверняка вы знаете современную поэзию не в пример мне лучше.

Я был там, у того памятника, товарищ редактор. Я сказал, что знал Маяковского, и тем привлёк внимание: молодёжь теперь вся без ума от него. Я встал к микрофону и читал, как когда-​то умел, как мы все умели (сейчас читают не так). Стоял тихий майский вечер, уже прохладный с изнанки, площадь была залита нежным, как из-​под абажура, светом, и из этого света на меня смотрели десятки глаз, и стоял я будто не на земле, а на качающемся маятнике, и читал про митинг, про шапки, шали, вещмешки…
— Это что, Маяковский?! — спрашивали меня.
— Нет, это моё, моё, — задыхаясь, отвечал я.

Товарищ редактор, последние тридцать лет я был лучше Маяковского лишь в одном: он был мёртв, а я нет. Продолжите эту мысль в свете сказанного выше. Но ведь было и у меня что-​то хорошее — ведь слушала эта молодёжь мой стих! Стало быть, и я кое-​чего заслужил — сноски в антологии, примечания в пыльном томе, и если не памятника, то хоть статуэтки? Ведь всё пропадёт, всё истлеет (поверьте мне, я с некоторых пор спец по истлеванию), как уже истлели ничтожные тиражи моих старых книжек, но что-​то от нас должно же остаться! Всё, что десятилетиями роится у меня в памяти, — пляс цветных масок, круговерть фосфорической метели, прожекторный сполох, — размытый, мутный снимок прошлого; пусть он останется! И я верю, что, найдя этот образ в подшивке пожелтелых журналов, им вообразит наше время докучливый любитель истории через пятьдесят, сто лет, и рядом с этим образом будет стоять мой псевдоним, и тем я получу своё маленькое, нищенское бессмертие.

По вышеуказанной причине прошу не отказать в просьбе об опубликовании стихотворения «Митинг».

Библиография С. Аскольдского (Сидорова)

«Эмпедокл», философская поэма, — Псков: [Изд. авт.] Типолит. «Истина», 1914 — 18 с. — 150 экз.
Альманах «Очарованный странник», Вып. 6 — Пг.: Из-во эго-​футуристов, 1916 — 22 с. — 700 экз. Молодые титаны новой поэзии (статья), Механический Адам («Не Богом ныне ты был создан…»), К А***е («В электрическом свете, в элегантном наряде…»,) Ложь («Ваши слова как нож…»);
«Длань исполина», сборник стихов, — Пг.: Из-во «Петербургский глашатай», 1916 — 15 с. — 400 экз.
Альманах «Северный изборник», Вып. 3 — Пг.; Тип. «Обществ. ком.»., 1917 – 28 с. – 640 экз. Свобода «Века нарыв вскрыт…», Будущее «К звёздам взор вознеси…», Петроград «Кишки дворов сочились гноем…»
«Ку-ку!», сборник стихов/С предисл. А. Кручёных, — Пг.: Из-во «ЕУЫ», 1917 — 23 с. — 250 экз.
«Поцелуй, сорванный с губ Машки-​богомамки», сборник пролетарских частушек/С предисл. Д. Бедного, — М. Госиздат: Тип. при ф-ке «Жиркость», 1919 — 50 с. — 1500 экз.
«Сияющая вечность», космическая поэма, М. Госиздат, Типолит. упр. ОГЭС, 1920 — 73 с. — 800 экз.
Журнал «Красная новь», Кн. 1. — М. Госиздат, 1-я Обр. тип., 1921 — 331 с. — 10 000 экз. Фальшивящий гудок. К творчеству В. Маяковского (статья)
Журнал «Красная новь», Кн. 3. — М. Госиздат, 1-я Обр. тип., 1921 — 323 с. — 10 000 экз. Характеристика русского космизма (статья)
«Пустота минус пустота», космическая поэма, — М. Госиздат, тип. т-ва «Худож. Печатня», 1921 — 62 с. — 300 экз.
Журнал «Красная новь», Кн. 6. — М. Госиздат, 1-я Обр. тип., 1922 — 316 с. — 12 000 экз. Ответ злопыхателям (письмо в редакцию)
«Красные октябрины. Инструкция для культработников», брошюра, — М. Госиздат, 1-я Обр. тип., 1924 — 127 с. — 10 000 экз.
Журнал «Юность», № 9 — М.: Из-во «Правда», 1961 — 116 с. — 550 000 экз. Митинг («Над шалями, шапками, вещмешками…»)*

* в указанном издании слово «Дыбенки» заменено на «бабёнки».
______________________________________
Прим. орг. Нотариально заверенное количество знаков по санкционированному счетчику GoogleDoc – 9954
Автор: Fiona El Tor [M] [offline] , 02.09.2022 14:44 1

А ведь я хвалил в печати «Облако в штанах» — и вот какую благодарность получил!
Короче, рассказ про конкурс.
Наша мышиная возня - их творческие разногласия.
Ну а вообще конечно мощь, на литературных пигмеев упала тень зубра, трепещите!
А для нормального отзыва в комментарии призывается ОХК 👇
Автор: Jiy [offline] , 02.09.2022 16:09 2

Чтобы поставить хоть сколь-нибудь жирную точку, я бы, ей-ей, застрелился: сейчас-то у меня револьвер есть.

Ммммм... суецыд....
Автор: WarCat [offline] , 02.09.2022 16:32 3

ссылка

Я, короче, долго думал, как бы тут выпендриться поизящнее. В итоге нифига не придумал, кроме как записать шедевральный рассказ Тэффи из книги 1913 года издания, которая мне перешла по наследству.
Автор: Calavera [offline] , 03.09.2022 17:48 4

«Дед-поэт» или «раньше было лучше».

Насквозь издевательский рассказ: автор пишет фанфик про тусовку футуристов, которые, на секундочку, были авангардным движением отрицающим культурные традиций и пытались создать искусство, устремлённое в будущее. При этом, он пишет до ужаса классический исторический рассказ про времена всеми забытой и трижды пережёванной революции. Это уже два слоя. Дальше идёт третий — герой рассказа ноет про то, какие у молодежи нынче кособокие, ухабистые, с неправильными рифмами, стихи… будучи футуристом! Ну камон, он же то Маяковского копировал, то пытался писать как Сѣверянинъ. Видать и идеи такие же были. Ну а за третьим слоем следом и четвертый: бунтарство и анархизм ломаются и возвращаются к классике «я памятник себе воздвиг(ну) нерукотворный». Что наверное и показывает что Сидоров никакой не футурист, а просто лох, который не может ни написать симфонию, ни взять чистый холст и превратить его в шедевр⁠⁠, поэтому тупо копирует титанов поэзии.

Кстати, к Северянину забавная отсылка: «крем-​де-​мандарин».

С датами всё неплохо, Луна-Парк даже вон есть в стихе, а вот с персонажами непонятно — если Маяковский и правда был в Петрррогррраде, в Смольном, то, например, Кручёных, до 1920-го жил в Грузии, а Бурлюк мотался между Москвой и Уфой. Не сходится тут что-то. Понятно, что там друзья и иконы футуризма, но можно было и других людей выбрать. Странно, что герой рассказа называет Ленинград — «Питер», он же по факту выкладывает историю некоему товарищу редактору (Валентину Катаеву) аж в 1960-м году, когда «Питер» уже как 35 лет Ленинград, а до того 10 лет как Петроград. Впрочем, тут придирка на ровном месте.

В списке литературы много «космических» тем (футуризм же, ну). Забавно, кстати, что в девятом журнале «Юность» 1961-го года действительно мог быть стих Сидорова, потому, что в открытых источниках за тот год есть только 4-й, 2-й и 8-й номера. Да и тираж по объему совпадает с реальностью. Вопрос возникает лишь к тому, что герой рассказа прям совсем повесил нос и перестал что-то пробовать, придя в редакцию со стихом которому уже 43 года, обычно за времена полные «старания, страдания и старения» что-то да рождается, особенно если учесть, что высмеивающий его Маяковский давно отъехал.

Ну и ладно.

Автор, впрочем, тоже, вместо того, чтобы написать божественных «Капитанов» или хотя-бы «Деда Максима», ударился в историю. А ведь мог! Такими бы руками, да Деда Максима, эээээххх… :(
Автор: WarCat [offline] , 03.09.2022 17:54 | Отредактировано 03.09.2022 в 18:26 5

Хорошо. Герой, правда, тряпка та ещё — ворует форму у других поэтов, боится сказать слово поперёк, убегает под общее улюлюканье. "Я не позволю так со мной разговаривать", сказанное тихим, недостаточно жёстким и угрожающим тоном, не имеет никакой силы. Возможно, так и задумано. Срез жизни маленького ссыкла в недурно выдержанном эпистолярном жанре.
Автор: WanderingWisdom [M] [offline] , 04.09.2022 14:27 6

Страдания молодого пожилого Вертера Сидорова a la rus

Структура:
Не смотря на то, что рассказ охватывает немалый период времени, он вышел более чем цельным: помимо общего персонажа, вполне обоснованно развивающегося и раскрывающегося, тест содержит единый дух, пропитывающий все произведение. Выдержано это наполнение достойно и ненавязчиво, при этом еще и подчеркивается списком произведений героя – бесполезной с виду вещью, которая ,однако, через творческий путь показывает нам как менялась жизнь Аскольдского.
Результат: 5/5

Персонажи:
И снова перед нами герой, не вызывающий сочувствия, и снова это сделано намеренно. При этом подобный неприятный типсус – вполне себе живой человек со своими взглядами, убеждениями и стремлениями. Да, они мелочны, но разве от этого менее реальны? Показанный в юности и в старости, персонаж имеет два обличья, различных и одновременно похожих, он в любом возрасте един в своем желании добиться признания и зацепиться в истории хотя бы краем, хоть коготочком. Как итог, перед нами – непротиворечивый облик типичного для русских классиков образ “маленького человека”, только поданый через призму настырной самоуверенной бездарности, единственный раз написавшего хороший (действительно хороший!) стих и теперь мнящего себя талантом.
Результат: 5/5

Сюжет:
Тема людских пороков, как и любимая конкурсантами тема самоубийств, далеко не нова, но от этого не менее актуальна. Сюжет перед нами строится вокруг подобного порока, я бы сказала, что гордыни недостойного. При этом такая непростая тема передана в живой и даже юмористичной модели, где автор показательно выставляет героя на порку читателем, предлагая задуматься: а разве хорошо таким быть? При этом все написано не в лоб, а исподволь, хотя и вполне явно – это признак мастерства.
Однако, как мне кажется, за динамичной историей и красивыми словами главная идея несколько заблудилась, стала не столь явной, и вместо смеха над “успехом” напечатанного-таки Сидорова может быть удивление: значит, настойчивость была не зря? Значит, он все же достиг успеха, пускай и мизерного? Советы тут излишни, впрочем: автор знал, что хочет сказать, и донес мысль так и втой форме, которую счел нужной.
Результат: 4/5

Достоверность:
Самовлюбленность и ретроградство вчерашних новаторов – истории привычные, и нет ничего удивительного, что подобные люди были и в литературе, и в любое время: они везде и всюду. Так что персона Сидорова не вызывает у читателя никакого диссонанса, к тому же “список литературы” наглядно нам дает понять, как и почему он дошел до жизни такой, отложив перо на всю жизнь.
Живой, пускай и не симпатичный герой, достоверно описанные чувства и окружающий мир позволяют не ставить рассказанное под сомнение. Скажу даже, что при смене формата темы на более сухую и академическую вышла бы вполне себе документальная биография где-то в сборнике “99 поэтов Серебряного века”.
Результат: 5/5

Язык:
Автор владеет словом на более чем достойном уровне, используя к месту и историзмы, и термины. Текст грамотный, ажурный, но при этом живой и динамичный, позволяющий прочитать произведение буквально на одном дыхании. Правда, мне он показался излишне гладким и выхолощенным, но тут, как мне кажется, может иметь дело или вкусовщина, или даже намеренный прием автора. В любом случае, достоинства написанного перевешивают все реальные или мнимые недостатки.
Результат: 5/5

Соответствие теме:
Можно, конечно, придраться, что желание быть опубликованным – далеко не последнее желание Аскольдского, но точно последнее из желаний важных, от которых трепещет сердце. Так что приму с натядкой за соответствие теме.
Результат: 1/1

P.S.: Дополнительно замечу, что при всем мастерстве автора и актуальности поднятых вопросов рассказ не так сильно цепляет, как иные, даже хуже написанные и внутренне более противоречивые. В нем, если позволено будет так сказать, мастерства в разы больше, чем духа, и это сказывается на восприятии. Все же техничность не всегда заменяет то невидимое, за что нередко ценят литературу.

ИТОГО: 4,8/5 ((5+5+4+5+5)/5)
Автор: Francesco Donna [offline] , 04.09.2022 22:56 | Отредактировано 04.09.2022 в 22:57 7

А хорош рассказ, хорош. И язык приятный, и повороты, и даже список литературы присутствет. Интересный перформанс.
И теме соответствует.
Автор: SolohinLex [M] [offline] , 05.09.2022 23:25 8

Недавно у меня был спор-не спор, а скорей разговор с Азуром в дискорде по поводу мягкости в критике: я говорил, что к авторам (за некоторыми исключениями) нужно относиться как к равным и скидок не делать, иначе это будет выглядеть высокомерно. Азур говорил, что поступать так — значит вести себя как тренер в единоборствах, который мутозит ребёнка как взрослого.

И вот, как по заказу, рассказ именно про это (no pun intended). Персонажа два — плохой поэт Аскольдский и великий поэт Маяковский. Аскольдский отчаянно хочет понравиться, несёт свой стих Маяковскому, а тот по пьяной прихоти его обругивает и ещё издевается над фамилией. Тут именно эта ситуация: Маяковский нападает на Аскольдского, как на равного, а Аскольдский — не равный! Равный бы ответил таким же остроумным экспромтом, высмеял бы Маяковского в свою очередь. Есенин был равный, он ударить в ответ мог, и бил, и больно бил. А Аскольдский не равный, Аскольдский — плохой поэт, которому повезло написать одно хорошее стихотворение в жизни, и как раз это-то стихотворение Маяковский и охаял, просто потому что привык бить без разбору: и сильного, и слабого. Это хорошо, это жизненно.

Блин, да кто из нас, пишущих на конкурс, не чувствовал себя Аскольдским? Ну, есть, я думаю, у нас такие авторы, которых ничем не проймёшь, хоть кол на голове теши, а вот я чувствовал себя Аскольдским не раз. Пишешь, пишешь, стараешься, а тебе в лицо — «аллитерации у вас чорт знает какие». Аллитерации-то хорошие, а скажут такое — и сам засомневаешься. Или вот хвалишь кого-то, а в ответ прилетает критика — и вроде как понимаешь, что в кукушку-петуха играть позорно, а всё равно обидно. Но хуже, что я узнаю себя в изображении Маяковского, из дурной прихоти хаящего чужое хорошее творчество. Никто не узнает, по отношению к каким рассказам я так поступал, но я так пару раз поступал, и за это мне стыдно. Быть похожим на Маяковского должно быть лестно, но не в этом случае, ей-богу. А и как без этого? Творчество — дело такое, всегда столкновение эго, всегда злоба какая-то дурная, даже по пустяковым поводам. Как писал на этот счёт другой, куда менее великий стихотворец: «даже маленький, сука, поэтик — априори огромный невротик». Изживать это, конечно, в себе надо, только так, чтобы в покровительственное благодушие не уходить — хуже этого вообще ничего нет. Баланс какой-то нужен, что ли.

Ну вот охаял Маяковский Аскольдского, высмеял — и сцена в этом артистическом подвальчике, видимо, произвела на Аскольдского такое впечатление, что «Митинг» он так и не решился напечатать (хотя печатал иное). Только отношение к нему толпы под памятником Маяковскому (все ж поняли, где проходили эти чтения в 1961 году?) смогло изменить это мнение, после чего Аскольдский и решил написать в «Юность». Пришёл к успеху, что называется. Что за успех, ей-богу? Напечатали один-единственный стишок, пускай и в популярном журнале — в те годы «Юность» весь Союз читал, — но так поэты типа Евтушенко, Рождественского с этого начинали только, а у Аскольдского это пик достижений. Но, с другой стороны, у одного литературного героя заветной мечтой было шинель купить — чем это хуже?

Написано хорошо: ярко, образно. Впрочем, автор переборщил с животными образами: Бурлюк скотоподобен (и даже хрюкает), стишок Кручёных — свинский (а сам Кручёных — троглодит), восторг от издевательств над несчастным Аскольдским — тоже свинский, Маяковский обращается к герою со «звериной весёлостью», да ещё и оглядывает его «как кусок мяса» (в лавке, правда, не в зоопарке). Тут перебор. Но в целом язык отличный.

Отдельно можно отметить такой момент: Аскольдский совсем немного рассказывает о своей жизни после революции, но рассказанное его хорошо характеризует. Сам Аскольдский — поэт-неудачник, а затем какой-то, видимо, культработник (предпоследняя его публикация — инструкция для культработников), а жена — старая большевичка старше мужа на шесть лет, да ещё и с наградным наганом. В общем, понятно, кто у них в доме хозяин был. Сына, кстати, они назвали Кимом — очень подходящее имя для такой семьи.

Кстати, по публикациям получается, что Аскольдский на Маяковского ещё попробовал было наехать в 1921 году — старая обида взыграла, наверное, — но, видимо, так получил по шапке, что пришлось писать в «Красную новь» какой-то «Ответ злопыхателям». Похоже, что после этой истории он поэзию и забросил.

С исторической точки зрения, однако, есть к чему придраться: как отметил Кот, ни Кручёныха, ни Бурлюка в Питере в это время быть не могло. И главное, можно ж было найти поэтов, реально бывших там: в те дни, может, хлеба в Питере не хватало, а уж поэтов-то было завались. Бурлюк с Кручёныхом тут чисто кордебалет, — их можно было легко поменять. Это было со стороны автора лениво — тем более что «Привал комедиантов» он найти не поленился.

А вот ещё:
Я был расстрелян по приговору ВЧК на следующий же день.
Очень не уверен, что делом об убийстве стала бы заниматься ВЧК. Чекисты занимались борьбой с контрреволюцией, саботажем и спекуляцией, а здесь простая уголовщина. Маяковский — не партиец, не совслужащий даже, а простой поэт, пускай и сочувствующий революции. Рабоче-крестьянской милиции или братишкам-балтийцам бы сдали Аскольдского, я думаю, а те б кокнули за углом: революционное правосудие, все дела. Понятно, что всё это фантазия самого Аскольдского, но всё-таки следовало вдумчивей подойти.

Пара придирок по мелочам:
Стоял тихий майский вечер, уже прохладный с изнанки
Почему «уже»? Если был бы августовский вечер, было бы ясно — вечера уже не тёплые, а слегка, «с изнанки», прохладные. Но в мае должно было быть «ещё».
и стоял я будто не на земле,
Наверное, не на земле, а на асфальте?

В целом — хороший рассказ про нас всех.
Автор: Очень Хочется Кушать [offline] , 07.09.2022 08:24 | Отредактировано 07.09.2022 в 08:48 9

Кстати! Чего подумал-то.

Настоящий герой - не протагонист, а именно Герой, с большой буквы Гэ - это непоименованный редактор. Вы представьте себе только, какие стальные нервы надо быть, чтобы ГОДАМИ держать оборону от этих доморощенных гениев, от этих непризнанных страдающих и признанных зазвездившихся творцов, чтобы не пускать в печать всякую срань, которая потом пустит корни в умах по-настоящему великих людей, тех, которые обеспечивают всей этой творческой богеме беззаботную и развесёлую жизнь. Какие стальные яйца надо иметь, чтобы работать со всеми этими истеричками, следить за цензурой, выслушивать просьбы, мольбы и угрозы, а на требование аванса отвечать твёрдо
Автор: Calavera [offline] , 07.09.2022 10:04 10

Стиль (5\5). Рассказ написан мощным, образным языком человека, который разбирается в эстетике и в периоде. Я прям вижу, как автор старательно изучает отсканированные номера Юности, оставляя крючочек-загадочку в виде не сохранившегося номера для тех, у кого будет время и желание разбираться.
У нас есть несколько знатоков и ценителей такого рода шкатулочек и эпохи, я же просто оцениваю рассказ с точки зрения стороннего читателя.

Сюжет (5\5). Сильный, завершённый сюжет, наполненный суровой истиной жизни. А ещё название – как обыгрывает содержание то, а? И "Юность" как название журнала, и юность, собственно С. Аскольдского (Сидорова).

Итог (10 - 1 = 9). Не буду отрицать очевидные преимущества рассказа, просто отмечу, что это субъективно вообще не моё, и всякие розы, рябинки и ведьмаки сердцу куда милее.
Автор: Akkarin [M] [offline] , 07.09.2022 12:50 | Отредактировано 07.09.2022 в 12:51 11

Ну что ж. Все вокруг уже похвалили рассказ, расцеловали и все его невероятные преимущества выделили. Я долго сопротивлялся, долго отнекивался и отказывался писать сюда отзыв.

Именно что «отзыв» — иначе свои рассуждения я бы не стал называть.

Так вот, есть в этом рассказе одна главная (на мой взгляд) проблема, которую все сочли за преимущество. Это стилизация. Та вещь, что напрочь портит любое искусство. Та самая, что не дала Аскольдскому стать чем-то более ценным, нежели блеклым подражателем великого мастера.

Автор рассказа, делает совершенно то же самое: он копирует стиль «великих», стирает себя и создает исключительно лишь слепок какого-то времени, старательно приотворяясь представителем уже ушедшей эпохи.

Меня упрекают за предвзятость, за то, что я сужу исключительно исходя из «нравится/не нравится». Но — черт возьми! — как только ты понимаешь, что Аскольдского не существовало, вся эта история рассыпается в прах. Она интересна ровно до того момента, пока мы убеждены, что это все действительно происходило, что автор не выдуман. В этом и есть главное преимущество мемуаров. Нам дают возможность прикоснуться к прошлому, к реальному прошлому. Нам не нужны байки о Маяковском от наших современников, которые его уж точно не застали. От них нам нужны истории о том, что происходит здесь и сейчас. И как их разум переиначивает действительность. Даже в фэнтези и том, есть эти отголоски.

Любое творчество — это слепок времени. Стилизацией стирает индивидуальность автора, его творческий взгляд на время в котором он жил.

Вся трагедия Аскольдского на данный момент слишком надумана, слишком «не про нас». Кто-то может поставить себя на его место, потому что «тоже хочет стать частью истории».

Но если рассудить: ты бы на сорок три года закопал свою мечту? Это не парадигма мышления современного человека. Его история в наших реалиях неправдоподобна и поверить в нее можно только представив, что это действительно происходило «тогда». Но она не происходила, это вымысел. Блин. От этого стирается суть, стирается смысл истории. Причины, по которым она должна нас трогать.

Это стилизация о стилизации.

В какой-то степени в этом есть свой шик. Но мне сейчас сложно понимать, было ли это сделано нарочно. Является ли весь этот рассказ — чистого вида сатирой или просто так вышло случайно. Я все же ставлю на первое — и опять! Опять мимо нас. Даже если это тонкая сатира, она снова пролетает мимо. Ее никто не ощутил, все восприняли рассказ слишком серьезно. Автор запудрил всем мозги своим хорошим слогом, прекрасной подачей, но не учел, кто его главный читатель.

А его читатель — его современник.

Эта история будет понятна и интересна тем, кто понимает, о ком идет речь и как мог мыслить персонаж того времени. Я бы даже сказал, что эта история будет интересна историкам. Потому что для них эта история раскрывается с другой стороны.

Больше всего я люблю думать о том, что это написал именно что "докучливый любитель истории" и его увлекла не поэзия, не страдания автора, а конкретно история. Тогда во всем рассказе на самом деле есть всего лишь единственно ценные строки:

И я верю, что, найдя этот образ в подшивке пожелтелых журналов, им вообразит наше время докучливый любитель истории через пятьдесят, сто лет, и рядом с этим образом будет стоять мой псевдоним, и тем я получу своё маленькое, нищенское бессмертие.


Вот в них весь цимес. В том, что лирический герой не автор письма, а тот самый «историк», который нашел странное стихотворение в старом журнале, подписанное неизвестным автором. И что в его воображении родилась эта история о поэте-неудачнике, который на сорок три года опоздал со своим стихом и какая история за этим крылась. На мой взгляд лишь это допущение наполняет рассказ смыслом и весом.

Но его никто не заметил.

Короче, подводя итог, я так скажу. Автор создал весомое и глубокое произведение. Но оно утонуло в собственной же глубине и сломалось под своим же весом. Мне кажется, никто по итогу и не вник особо, увлекшись стилизацией и историчностью, которой перед ним помахали, отвлекая внимание.

Все прочли со стеклянными глазами и выдохнули: «ух ты, мо-о-ощь».

И никто ничего не понял.
Автор: Azur [offline] , 09.09.2022 11:31 12

Я поддерживаю тебя Азур.
Мне сюжет, вот этот весь антураж Аскольдского не зашёл. А засим и все эти языковые вкусности мне показались скорее поверхностными, потому что рассказчик тут - поэтик, и этого от него ожидаешь и воспринимаешь текст как часть него самого, а не как нечто отдельное, интересное и способствующее погружению. Сложно описать ._.
Рассказ вроде бы хороший, вроде бы даже крутой, но не завлекает, не трогает, не волнует - лично меня. Извините.
Автор: Romay [M] [offline] , 09.09.2022 11:52 13

Список литературы в конце – лучшее что есть в рассказе. dixi
Автор: школьнек [offline] , 10.09.2022 14:52 14

Поздно пьём боржоми... или комментарий "на посошок" от Фионы

Очень элегантно, мастерски написанный исторический анекдот.
Правдоподобные воспоминания некоего неудачника, метившего в поэты, завистливо смотревшего на тех, кто успел вовремя взнуздать музу и достиг славы и прилагающихся к ней материальных благ.

На самом деле, разумеется, у него не было таланта, но не собственную же бездарность винить в своих неудачах. "Я родился не в то время, меня не оценили, не поняли, обсмеяли" – ... тысяча причин.
Хоть нам ни разу не описали тов. Сидорова, мне рисуется унылый желчный болезненный человек, с комплексом неоцененного таланта. Вероятно, пьющий с горя между приступами гастрита.

Я полагаю, увидев свой стих напечатанным, он умер счастливым. Ведь кто-кто, а он, истоптавший пороги всех издательств, наверняка знает, что ни одного редактора не проймешь подобным нытьем. О,он, конечно, старался изо всех сил выдавить каплю сочувствия из каменного редакторского сердца, но в глубине души он уверен, что не из милости, не из жалости напечатан его "Митинг", а потому, что стихотворение гениальное (он-то всегда был в этом уверен). И вот он достиг триумфа, победил Маяковского под конец жизни.

Разумеется, ничего из перечисленного в библиографии не гуглится. Именно этого номера Юности в сети нет. Любопытно, был ли в самом деле сей Аскольдский или какой-то его прототип.
Автор: Fiona El Tor [M] [offline] , 12.09.2022 20:03 15

Я когда-то давно зарекался комментировать собственные рассказы, а сейчас думаю — почему нет? Мне же интересно читать чужие комментарии на собственные рассказы, почему я должен лишать других этого удовольствия?

В общем, Аскольдского, понятное дело, никогда не существовало. В значительной степени образ основан на личности поэта-футуриста Вадима Баяна — тот, впрочем, был постарше. В 1913 году он фактически спонсировал турне футуристов по южным губерниям и своему родному Крыму — сам-то Баян думал, что выступает среди футуристов как равный среди равных, а они его за собой как кошелёк таскали, причём, когда Баян как-то раз обмолвился о том, что хорошо бы Маяковскому вести себя экономней, Маяковский ему высказал в лицо всё что думал о его поэзии и том, зачем они позволяют Баяну ездить с ними. Изначально, кстати, рассказ должен был начинаться в Крыму 1913 года, как раз во время этого турне. Любопытно, как бы тогда сеттинг пересекался с другим замечательным рассказом про Крым :)

У меня сохранилось начало этой первой версии рассказа, но я переделал, поняв, что не вывожу в объём, да и получается слабовато. Но вот так, для любопытства:


От Баяна взята и фамилия героя — тот тоже был Сидоров. Более того, я бесстыдно слямзил у Маяковского и его экспромт. В реальности сцена была довольно похожа: Маяковский и Баян тусили на какой-то вечеринке у Тэффи (да, Мэнни, да!), и Маяковский спросил Баяна, отчего тот не печатается под своей фамилией. Баян ответил то же, что Аскольдский, что на Сидорова ничего не рифмуется, и выдал экспромт: «Вадим Баян — от Тэффи пьян!», на что Маяковский немедленно отозвался: «Не поэт ты, Сидоров, к Тэффи не неси даров». Нехорошо получилось.

В двадцатые годы Баян, как и Аскольдский, поцапался с Маяковским, который вывел его пошлым и комическим персонажем своей пьесы «Клоп», даже не меняя фамилии (тогда экспромт и всплыл). В конце пятидесятых Баян при всеобщем восторге читал свои «космические поэмы» у памятника Маяковскому, причём ещё и с гордостью заявляя о себе — да, я тот самый Баян, из «Клопа»! В «Юности», правда, не печатался.

Впрочем, Аскольдский — это и не совсем Баян. Баян, полагаю, был глухим к чужой критике самовлюблённым бездарем — Аскольдский всё же куда более чуток к чужому мнению, избыточно даже чуток. К тому же (не знаю, связано ли это с предыдущим), Аскольдский талантливей Баяна — в том плане, что сумел написать одно (или несколько, я уж не знаю) хорошее стихотворение, потонувшее за ворохом подражательства, конформизма и дешёвого вспышкопускательства. Такое бывает, я сам в этом отношении своего рода Аскольдский — надеюсь, что не в прочих. Стихотворение моё, написано несколько лет назад. Считаю, что оно хорошее, но судить, конечно, не мне. Взятая напрокат у Маяковского строчка в стихотворении — последняя. В «Облаке в штанах» было так:


Что до критики. Я был искренне поражён (не преувеличиваю, действительно искренне, правда поражён), когда увидел отзыв Кота. Не поленился же, загуглил это всё — это как если бы я полез читать мемуары ветеранов боёв в ЦАР, составляя отзыв к «Инциденту». Забрался не в свою тему и нашёл-то — не только то, что автор сам знал, а и чего не знал! Что редактором «Юности» был Валентин Катаев — это для меня было открытием, но очень приятным: как раз такой человек, как Катаев, с его пристрастием к образным, сложным текстам, вполне мог бы оценить подобное письмо — по крайней мере, мне бы хотелось в это верить. Если б я знал, я бы даже действие на 1960 год перенёс: в 1961-м Катаев как раз ушёл с редакторства.

Что до Кручёныха и Бурлюка — разумеется, их в Питере быть не могло. Поместил я их в рассказ только потому, что очень уж они колоритны. Ну поместил бы я какого-нибудь Бенедикта Лившица (не знаю, был ли он там в те дни), что про него сказать-то можно было бы? А тут два таких-то колоритных персонажа: один со стеклянным глазом, другой фамилию склоняет и автор знаменитого «дыр бул щыл». Да и фамилии тоже узнаваемые. Дегенератами и скотами я их, конечно, не считаю — это Аскольдский в сердцах пишет, и несправделиво: Кручёных вон даже для него предисловие к одной книжке написал. Впрочем, Кручёных с Бурлюком действительно фигуры меньшей величины, чем Маяковский, — а вот хаять даже от имени Аскольдского такого гения, как Хлебников (Ежа русской поэзии), у меня бы рука не поднялась.

Что до «крем-де-мандарина» — это не отсылка на самом деле, а просто в голову мне это слово пришло, хотя помню я его, разумеется, из Северянина: «как хорошо в буфете пить крем-де-мандарин! За чем же дело стало? К буфету, чёрный кучер!». Вот я ругаюсь на авторов, что они используют «каталожные» образы, как бы готовые, лежащие по ящичкам в голове, — а ведь я сам тут так поступил. И вот — небрежная деталька превратилась в ненужную отсылку. Надо было «доппель-кюммель» написать или что-то вроде того.

Отзыв Азура можно свести к фразе «стилизацию под "великих" интересно читать только задротам». Про задротов — не мне судить. Однако, «стилизация под "великих"» — это такое же бессмысленное выражение, как «стилизация под современных авторов». Не бывает стилизации под «великих» — невозможно стилизовать текст одновременно под Льва Толстого, Андрея Белого и Антона Чехова. Всегда писали по-разному. Разумеется, в рассказе нет никакой стилизации.

Чуть-чуть по претензиям ОХК:
Стоял тихий майский вечер, уже прохладный с изнанки
Ну да, здесь должен был быть августовский вечер, но я заменил на майский созвучия ради: май, площадь Маяковского, ну вы понели. Не ожидаю, конечно, что кто-то подобное когда-нибудь заметит, но я люблю в подобное играться, чисто для себя: ещё в паре мест такое тут есть. Но надо было, конечно, заменить «уже» на «ещё».
Автор: Очень Хочется Кушать [offline] , 13.09.2022 02:29 | Отредактировано 13.09.2022 в 06:03 16

Я был искренне поражён (не преувеличиваю, действительно искренне, правда поражён), когда увидел отзыв Кота.
Кот в этот раз всех удивил)
А стихотворение в рассказе могучее.
Автор: Jiy [offline] , 13.09.2022 06:28 17

Я был искренне поражён (не преувеличиваю, действительно искренне, правда поражён), когда увидел отзыв Кота.
Я просто воспринял рассказ как выпад в свою сторону, о чем и написал собственно в первом абзаце.
Автор: WarCat [offline] , 13.09.2022 16:19 18

Маяковский и Баян тусили на какой-​то вечеринке у Тэффи (да, Мэнни, да!), бьюсь в экстазе
Автор: Calavera [offline] , 13.09.2022 18:54 19