По знакомым тропинкам | ходы игроков |

С чего начинаются приключения? Мне кажется, с первого шага, сделанного за порог дома или очередной ночлежки. Когда ты собираешь в узелок все свои нехитрые пожитки, подшиваешь потрепанные карманы и выходишь, закрывая за собой дверь и поднимая пыль стоптанными ботинками. А впереди вьется, петляет, изворачивается дорога. Кто на ней встретится: леший, мертвец, ведунья, шайка разбойников? И куда она приведет: к богатствам, смерти, славе? Не узнаешь, пока не сделаешь первый шаг.

С чего начинаются Большие Приключения? Возможно, с пересечения нескольких дорог. Когда на пути встречаются те, кто так же, как и ты, делают свои первые, десятые, тысячные шаги. Тогда ваши истории переплетаются, как нити в руках вязальщицы. Спицы летят вверх и вниз в ее скрюченных пальцах. Трещат, стучат друг о друга, когда она цепляет кончик проворного клубка и продевает в петлю. И тогда из разных цветов складывается невообразимый доселе узор. Такого узора не стало бы, будь у нее лишь один моток. Но когда их три, или даже, четыре. Тогда…

Наша история берет начало с этого самого пересечения. Большая широкая дорога непременно ведет к трактиру, в котором уставшие путники могут обрести покой. Хотя бы на несколько ночей. Взять себе теплый ужин, горячительный напиток и спальный угол. Устроившись за просаленным столом, слушать последние сплетни или бодрые песни менестрелей. А под вечер, когда забурлит кровь, размять кулаки в лихой драке. Да, об этом мечтают путники, проделавшие немало шагов. Но что делать, если трактир, который должен был стать долгожданным оплотом, разрушен? Вот он стоит: стены проломлены, крыша покосилась на бок, обнажив нутро, отовсюду валит дым и пахнет гарью и серой. Да, не самое приятное начало для Большого Приключения. Но, какое уж есть. И вы вчетвером оказались на его пороге.

Послеобеденное солнце начали обволакивать графитовые тучи. Сгущались, обещая грозу. Небо, казалось, опускалось все ниже. Придорожный трактир, на который вы надеялись, не мог дать укрытия. Но добрый человек, восседавший на сколотом крыльце, подсказал, что недалеко в лесу вы найдете охотничий домик, в котором можно переждать непогоду. Он же и рассказал вам о том, что местный трактирщик чуть не угробил всех своих постояльцев тут давеча. Поэтому дом пришлось снести, уцелевших и самого хозяина забрала королевская стража, а он ожидал прибытия гонца, с которым отправится к самому Королю за заслуженной наградой. Сам он часто бывал в этих краях, потому и знал о сторожке в лесу. И правда, видно было - вглубь вела тропа. Главное, уточнил незнакомец, далеко с нее не сходить.

***
Первые крупные капли ударили оземь. Зашуршали листья над головами под ударами дождя. Деревья становились все гуще, трава вдоль тропы - выше, тьма - неприветливее. Но впереди замаячил свет. По-видимому, тот самый охотничий домик, о котором говорил незнакомец.
На крыльце скрипуче покачивалась на ветру незажженная лампа. Из печной трубы валил дым, предвещая тепло. На втором этаже под крышей, судя по всему, хозяева устраивались на ночлег. Окна без ставень на первом этаже приглашали заглянуть внутрь. Пятеро мужчин переговаривались и занимались каждый своим делом: двое возились над варевом у очага, двое разделывали туши убитых зверей, еще один накрывал большой стол.

    — Ну дела. Вот это там зверобои, — шмыгнул Гарри, заглянув в окно. Неприкосновенность частной жизни в лесу его не беспокоила. Он зябко повёл плечами под буро-зелёным плащом. Это, понятно, не спасло от холодной воды.

    — Трактир сгорел, примета дурная. Однако других раскладов у нас, кажись, нет? — он потыкал большим пальцем на дом за спиной. — Не в лесу же ночевать. Войдём?

    Гарри не производил доверительного впечатления. Высокий, узкий как жердь, с чёрными волосами, висящими по сторонам скуластого небритого лица как сомнительные занавески, со свежим шрамом на лбу, весь одетый в зелёное и коричневое как всамделишний моховик — такого бы не каждый на порог впустил. Сам Гарри тоже не спешил впускаться на пороги, однако встреченные у сгоревшего трактира попутчики внушали ему больше доверия, чем местные обыватели. Их свёл случай, а у случая нет любимчиков и изгоев.

Не жравший уже порядком Довлат, а этот тип в грязном плаще именно так и довольно равнодушно представлялся всякому, кто бы интересовался его именем, так вот он крайне мрачно смотрел на очевидно сытых и при деле мужчин через то же окно, что и Гарри. Были они, очевидно, егерями, как бы не королевскими даже. И есть в такой скверной компании бывший артист не желал... бы, если бы не порядком истощившиеся в пути его физические силы. Пока Довлат ещё ходил, да и стоял справно — словно бы непокорно сопротивляясь самой безымянной и извечной силе, тянущей плечи поближе к земле. Но уже мелькала в его глазах тень сомнений в собственной способности добраться до столицы в таком вот истощённом состоянии тела. Нужно было отдохнуть. Необходимо даже. И в этом плане он должен был пойти на компромисс, на сделку с совестью, если хотите. Потому этот извечный, на вид, одиночка и прибился к честной компании, по этому же он, вероятно, попросится на ночлег к леснику и не забудет стребовать себе какой-никакой обед.

Странное злоключение привело его нить судьбы к этому узлу событий, завязавшемуся в трактире. Он несколько дней уже блуждал по лесу, безбожно заблудившись, блуждал без провианта и воды, с трудом волоча ноги, как вдруг ему посчастливилось случайно выйти на широкую лесную дорогу, приведшую его к погорелому трактиру и впутавшему Довлата во всё это социальное взаимодействие. Он ещё успел кратко расспросить того доброхота, указавшего четверым попутчикам верную тропу к ночлегу, насчёт дороги до столицы, но этим-то и исчерпалось его отвыкшее от общения с людьми терпение. От чего от него некоторое время сквозило неприкрытой раздражительностью.

Гроза, сгущавшаяся над головой, что сворачивала чёрные рати облаков и уже посылала щедро вниз стрелы дождевых капель, казалось, действовала на исхудавшего и бледного мужчину странно успокаивающе. И теперь он уже даже не походил на нахохлившуюся птицу, а его измазанный глиной тут и там кожаный плащ заблестел и, кажется, стал выглядеть даже презентабельнее.

Нужно пожалуй описать Довлата, его фигуру выделяющуюся в опустившихся грозных сумерках. Росту в нем было примерно столько же сколько и в черноволосом разбойнике в зеленых с коричневым одеждах. Но по комплекции он был не в пример шире в плечах, хотя и сравнялся в остальных пропорциях теперь сменив некогда богатырское телосложение на высохший и исхудалый вид щепки. Лицо, а вернее та часть что не была прикрыта алым и порядком драным шарфом была бледная и изрытая оспинами. Короткая стрижка скрывала не первую свежесть волос, а легкая проседь на висках то ли выдавала возраст, то ли прошлые пережитые приключения. Кстати об этом, не правильно было бы счесть Довлата стариком, но и не стоило его загодя записывать в юнцы. Средний возраст скорее угадывался в его правильных чертах лица. Отдельно стоит упомянуть глаза — они словно горели каким-то внутренним необоримым пламенем иногда сменяясь каким-то юношеским восторгом или насмешливой самоуверенной поволокой. Сложно что-то сказать об скрытой тряпкой корявой улыбке или выражении его подбородка. А потому давайте подробнее остановимся на его узких и тонких пальцах, выдающих артистическую натуру. Вернее выдававших бы, если бы не сбитые в кровь костяшки. Кстати об этом, на лице можно было заметить свежий и не до конца зажитый шрам — след от свары со встречным вчера медведем. А левая нога чуть плохо сгибалась в колене что можно было легко заметить по его походке. Кожаный плащ видавший лучшие годы, потертый на сгибах был у Довлата порядочно лет и прошёл вместе с ним довольно многое. То же можно было сказать и о крепких оббитых стальными пластинами башмаках, тяжёлых даже на вид.

Что ещё можно описать в нём? Тёмные брюки, испачканные и чуток порванные. Привычка постоянно держать одну руку в кармане, может быть. Или нечто счастливо побулькивающее у него под плащом иногда. В общем и целом, Довлат представлял из себя побитого жизнью бродягу, идущего непонятно зачем и непонятно куда. То есть эти вопросы, конечно, были непонятны посторонним, сам же анархист прекрасно знал на них ответы. Мутный такой тип, может даже опасный. Хотя, стоит это отметить, Довлат и не носил на виду никакого оружия.

– Войдём. Стучи. – ответил, выйдя из задумчивости, бродяга и не дожидаясь, а может и не ожидая от других действий, широким шагом направился к двери, собираясь постучать в неё тут же сам. Ждать и сомневаться было совсем не в его природе. Довлат действовал решительно.

    — О, вот человек поступков! — обрадовался Гарри и заспешил следом.

Иван краем уха услышал что-то про королевскую стражу, завороженно разглядывая пролетающую мимо бабочку. Как фантик, но живая! Удивительно! Хотел, было, сказать, что если им к Королю и гвардия к Королю, то может подождать просто? Вон та канава вполне себе сухая и пригодная для жизни, в ней можно переждать пару дней. Или недель. Пока зима не придет.

Но ничего не сказал. Молча потопал за остальными, пытаюсь поймать пролетающую мимо птицу и заглядываясь на встречающихся жуков, белок и ящериц.

– Гарри, только ты осторожно – хрипло и обеспокоенно произнес Иван – вдруг у них ножи? Могут порезать.

    — Меня? — обомлел Гарри и аж обернулся. — Маминого симпатягу?.. Что же это будут за люди!

– Мне один раз, того – Иван задрал рубаху к груди и показал впалый грязный живот, с грубым рубцом на левом боку – в живот. Деньги хотели забрать. Только у меня не было. За это, наверное, и пырнули.

Ваня задумчиво почесал голову, выпустив ткань из пальцев.

– Ты прав – улыбнулся неожиданный – ты хороший и красивый. Люди таких любят. Люди добрые. Не пырнут. Стучи – расслабленно и почти счастливо махнул рукой.

Услышав разговор позади и вердикт вынесеный безумного вида чудоковатым парнем, Довлат невольно задержал кулак уже занесенненный над дубовой дверью. Но лишь на мгновение, другое. Он всё же постучал. Твёрдо. Четырежды, как бы от имени каждого из попутчиков. Оступил на пару шагов и заложил обе руки в карманы, слегка наклоняя голову и поведя плечами.

– Ножи верно есть, – произнёс вдруг Довлат, хрипло и не сводя взгляда с двери. – Как без ножей дичь свеживать?

– Эй, хозяева. Пустите переночевать! – возвысил он голос поднимая взгляд на окно второго этажа, где двигались тени.

- Здорово мужики, чай дождина собирается , неплохо бы укрыться где-то в тепленьком местечке, не на столько теплом как эта головешка - хмыкнул Пахом, глядя на небольшую толпу, собравшуюся у обгоревшего трактира - меня Пахомом кличут.

- А ты ж юродивый, значится тут сидишь, ждешь королевской милости? Это не по твоему ли стукачеству трактира нет и нам придется искать укрытия в чащобе? Не было бы рядом сторожке, щас как бы жахнул тебя в ухо, чтоб знал как палить трактиры! - уже к сидевшему на крыльце обратил свое внимание дровосек.

- Ну что други, пошли искать сторожку эту, делать нечего!

Приблизившись к сторожке Пахом оглядывает строение и обстановку вокруг и слушая краем уха разговоры спутников.

- Вообще в лесу принято не отказывать в ночлеге и ждать что хозяева тебя пырнут ножом тоже как то не в чести, так что заходим, чего тут топтаться - буркнул Пахом, вытирая выступивший пот с лица.

    — Согласен, нечего бояться, — подтвердил Гарри из-за широкого плеча Довлата.

— Иди-проходи тогда, чего ждёшь. Пахомом тебя, дурака здоровенного, кличут, верно? — анархист, повернув голову, попятился, освобождая дорогу, и наступил на ногу прятавшемуся за его спиной Гарри, будем считать, что ненароком. А после от нечего делать показал средний палец невинно улыбавшемуся чудаковатому Ивану. Такой уж он был человек, этот Довлат, не мог не затеять свары при случае. Особенно ежели скучать начинал.

Окинул насмешливым взглядом собравшуюся компанию, по внутреннему карману побарабанил пальцами — стеклянное что-то там, если по звуку судить. Гулкий, булькающий слегка. Намекнул, так сказать. Очень не хотелось на голодный желудок выпивать, а то как бы в осадок от первого глотка не выпасть. Но могло и до этого дойти, бывший артист уже не раз так ночевал — к ели разлапистой подсядет, выпьет согревающего и заснёт сидя, руки в карманы сунув.

А между тем было у Довлата предчувствие какое-то смутное. Что лес мрачный вокруг и сторожка лесника вроде как не к месту здесь. Может, и вовсе морок всё это? А может, люди внутри не люди, а черти. Да может, и попутчики эти людоеды какие. Вон только на сапоги этого Пахома глянь — новенькие, словно только с ярмарки идёт. Улыбочка эта у Гарри ну чисто разбойничья, а уж про безумный взгляд Ивана и говорить нечего. В общем, сомнения захватили нашего лирического героя, стал он зыркать вокруг и щурить глаз левый. От этой привычки не любили его люди, сторонились. Да и объяснима эта привычка: всё ж творческая личность — фантазия богатая.

- Моя мама говорила «Дурак — тот, кто поступает как дурак» - басом ответил Довлату Пахом - А ты тощий запомнил имя я смотрю. Так вот, стучал в дверь - открывай, не чего тут попятную давать. Девок тут нет. И не дрейфь, аль что недоброе замутят нынешние постояльцы домика, мигом вразумим.

С этими словами, дровосек положил руку на обух своего топора, выражая тем самым чем собственно если что поможет.

Незнакомец, что сидел у крыльца разрушенного трактира, представляться не стал. А может его об этом и не просили. Ростом он был невелик, ниже среднего. Одет по-простому: дорожные штаны, пыльные сапоги да рубаха. Из-под шапки выбивалась прядь седых волос, хотя лицом был молод. Без обидняков пропустил он слова Пахома, только дернулся испуганно, когда тот кулаком тряс. Объяснил, что вернуться на главный тракт, который и ведет к столице, можно тем же путем, что они к сторожке выйдут. Или, не возвращаясь, идти по лесу вдоль реки – она приведет в деревеньку, а оттуда снова к тракту можно будет выйти.

Лето сулило еще много теплых деньков впереди. Однако уже близилось к своему закату. Ночи становились длиннее и холоднее. Впрочем, всё вокруг еще цвело и не ощущало этой медленной поступи, сменяющей сезоны. Думать об этом было рано. Вот и в лесу, хоть дождь моросить начинал, а всё ж жизнь не умолкала. С ветки на ветку прыгали пушистые рыжие белки, спеша укрыться. Тревожили капли с листьев, бросали колючие хвойные иголки да шишки, замирали, поглядывая на путников внизу, и снова бросались глубже в чащу. Пернатые обитатели перекликались трелями. Пробегали между кустов в стороне от тропинки то ёж, то мышь. Ящерка, опрометчиво кинувшаяся под ноги странников, тут же оказалась в руках Ивана. Маленькая, с ладошку, со светлым брюшком и коричневыми гладкими чешуйками. Перебирала короткими лапками, извивала хвост. Но прыти в ней не ощущалось. В какой-то момент просто замерла. То ли смиряясь со своей судьбой, то ли изучая ловчего. Пахому тоже повезло в тихой охоте. Не сильно хожена тропа была. Поэтому без труда насобирал горсть ягод: черные, сладкие, правда, если много сьесть, зубы красили синюшным соком. А то и руки запачкать можно было, если раздавить. Но вряд ли мужчину это заботило. Да и пучок ароматных трав собрал – для вкуса в варево самое то кинуть.

Сторожка сама была построена добротно: с душой и умением. Видно было, что поддерживают ее в порядке: ступени на крыльце целёхонькие, на выступающей стене сооружена площадка на втором этаже (заборол). Полянка вокруг вытоптана – близко ни деревья, ни кусты, ни трава не растет. Следов много, все к дому и ведут, - могли без труда определить путники, насколько позволял свет из окон. Тучи сгущались. Дождь усиливался. Вот уже слышны были раскаты. И сквозь звуки леса и гул охотников пробивался шум реки (о ней, по-видимому, и говорил незнакомец у крыльца) где-то впереди за домом. Вроде как еще крик человеческий слышен был в далеке. Но слов не разобрать. Да и не повторялся больше.

Стук в дверь прервал разговоры за стеной.
- Да входи уже, коли не бандит, - раздался зычный голос.
Хоть и звучал он резковато, однако сквозило радушие в словах. Ведь правда: не принято в лесу отказывать в ночлеге. Послышались шаги к двери.

Довлат


Пахом

– И трусом назвал, и позёром ославил, ловок ты, я смотрю, лесорубная душа. Да, видать, и подраться не дурак, анархистом стать не думывал? – Ухмыльнулся, поправляя шарф, Довлат, взглядом безразличным по топору скользнул. Видно было, что лень ему задираться далее, а не то что прям испугался. Тощий, исхудалый, в оспинах рожа, и в одежде, прямо скажем, не парадной, был мужчина совершенно как кот из подворотни, облезлый, с ушами изодранными. Взгляд бесстрашный, пламенем горит душа, будто на грани того, чтобы в любой момент вспыхнуть и пеплом осыпаться. Этому, кажется, и сам чёрт не брат, а может, и просто видимость одна. Так точно и не скажешь, конечно.

— Ну раз приличия соблюдены, можем и зайтить. — Громко сказал, да шагнул вперёд, дверцу за ручку дёргая. Ступени скрипнули чуть под весом его башмаков, сталью обитых, как у вояки какого, а Довлат уж входить собирается, не дожидаясь, пока хозяева дотопают. На остальных из-за плеча глянул: «Идёте иль ночевать тут станете?» — во взгляде мелькнул вопрос молчаливый, голову склонил, чтобы об косяк не приложиться. Идёт внутрь, а сам думает, что дело-то нечисто. Было у него с детства чуйка на мертвечину, магия не магия, конечно. Интуиция какая-то. Смерть она человеку близка, просто слышать надо и не бояться. Как говорили его прежние друзья: «Мама — Анархия, папа — стакан крепкого вина, а Смерть костлявая так и вовсе тёща».

За пазуху спрятал ящерицу – аккуратно и нежно, чтобы не навредить животине. Может и был там кармашек небольшой, в самый раз для нового спутника Ивана, а если нет, то просто рукой придерживал, прижимая к груди. Холодная. Чешуя на коже. У человека хватит тепла на рептилию.

Довлату на жесты неприличные только взглядом недоуменным ответил, слегка выпячив глаза и опустив уголки рта вниз. О как.

– Не бандиты, не бандиты – улыбчиво замотал головой вверх-вниз Иван, как только ответили им, а затем прошёл вслед за Довлатом в дом.

    Гарри, чай тоже не бандит, заспешил за всеми, стряхнув с головы капюшон. Он был далёк от танатального опыта Довлата, поэтому в очаге и крыше над головой нашёл исключительно хорошее.

    — Благодарствую, добрый человек! — воскликнул он и прижал руку к сердцу. — Мой славный спутник совершенно прав. Мы лишь странники! Пилигримы, перехожие калики, труженики щей и лаптей. Понимаете, трактир у большака погорел. Однако добрая душа, ниспосланный Небом проводник, направила нас к вашему дому. Так просим, не откажите в милости, дайте переждать ночь…

    Гарри жалостливо шмыгнул носом.

-Что несёт этот Гарри, какие калики, какой пилигрим- подумал про себя Пахом шагая в дверь.

- Здрав будьте, добры люди, не откажите путникам в крыше над головой. - обратился он к постояльцам сторожки. Хоть и формальное обращение, тем более они могут и сами гости, но все же, вежливость никто её отменял - тоже поди в трактир намеревались попасть, да не попали?

Договорив фразу Пахом даже улыбнулся, показывая окрасившиеся синюшные зубы всем ( ягоды были незамедлительно съедены после найдения так сказать)

Шаги, слышащиеся за дверью, не успели приблизиться, когда Довлат без труда распахнул ее. Судя по всему, хозяева и не думали запираться. То ли не ждали гостей, то ли наоборот. В прочем, они выглядели так, что никто в здравом уме не смел бы беспокоить их. Но это не касалось наших героев.

Пятеро взрослых, высоких, крепких, как на подбор, мужчин: светловолосые, длиннобородые, пьяные, добродушные лица.
- Ох, проходите к очагу, согреем, накормим, - отступил с порога встречающий. – Озябли, поди, совсем, - хохотнув, он затворил за последним входящим дверь, так же не воспользовавшись засовом.

За окнами уже набирал силу моросящий дождь. Ветер завывал, качал деревья, и их шелест был слышен между раскатами грома. Но внутри, в сторожке, было тепло и по-своему уютно, хоть убранство и было скромным.

Из очага в противоположной от входа стены пахло мясным бульоном. Справа стоял огромный стол. На нем уже небрежно была ставлена посуда: миски, кружки, ложки, темные бутылки с явно чем-то согревающим. В корзинах разложены были репа, хлеб, запеченный картофель. Аромат стоял, как в лучших городских тавернах. Даже горевшие масленые лампы не перебивали запах пищи. Две длинные лавки по бокам стола и два стула с противоположных сторон с высокой спинкой приглашали отдохнуть. На стенах справа и слева висела медвежья шкура и головы оленя и кабана. Явно трофеи с прошлых охотничьих вылазок. Слева от печи – приоткрытая дверь, за ней – лестница, ведущая наверх.

- В трактир не попали? – вторил один из мужчин, разделывающих тушу кабана. Видимо, сегодняшний улов. – А мы и не спешили туда. Здешние, охотимся вот.
Прервав свое занятие, он привстал с пола, на котором всё это и делал, размял спину. Второй свежеватель так же отвлекся.
- Приглашаем гостей за наш стол! - присоединился повар к своим товарищам.
Беря со стола миски, он по очереди наполнял их густым бульоном, с котором плавали куски мяса. Разделыватели туш уже сели за лавку и разливали питье по кружкам. Добавили посуды, чтобы хватило случайным путникам. Когда все расселись, невозможно было опознать: кто из охотников занимался готовкой, кто встречал гостей, кто возился с мясом – так они были похожи.
В какой-то момент хозяева затянули знакомую всем песенкку:
«А в голове мутит,
И ангелы летают,
И все проблемы тают, исчезают!»

Радостно чокались, разливая питье на и без того грязный стол. А сверху, там, куда вела лестница слева от печи, раздавался безмятежный храп.
- Это Себастьян, - отмахивались охотники. – Устал после тяжелого дня и ушел наверх спать, не обессудьте. К стати, это он варил медовуху! Умеет мужик! А вы располагайтесь на ночлег – тут на лавках или наверху.

Пахом

Первым делом Довлат, войдя в сторожку, вытащил руку из кармана и показал всем этим одинаковым охотникам средний палец с ухмылкой. Ну не то чтобы он хотел их раззадорить, конечно, просто в такие моменты его артистическая душа требовала перформанса и оттого, может быть, лучше улавливала запах мертвецов. Больно уж улыбчивыми и добродушными были хозяева, ишь — запоры не запирают, жрут от пуза и пьют медовуху! А может быть, Довлат им и позавидовал, что такого-то?! Но главное, он не забыл тот крик человеческий, что раздался в лесу, и прощать королевских егерей, а он был убеждён, что это они, тоже не собирался. «Пьют народную кровь по указке аристократии!» — подумалось анархисту, и в глазах его вспыхнуло пламя, отразившись от очага напротив дверей, но руку с словно застывшим на ней неприличным жестом он убрал в карман. Да сел за длинный стол прямо на стул с высокой спинкой, да слюну сглотнул, слушая разговоры хозяев. Голова с голодухи кружилась, не до болтовни было. И всё же, будучи в прошлом артистом и в некотором роде художником, Довлат не спешил набрасываться на еду, ждал, пока все усядутся. Пока принесут исходящие мясным паром миски, а уж там сдерживать себя он не собирался. Его план был прост — нажраться от пуза на халяву!

— И это, по-вашему, выпивка? — хмыкнул тощий и бледный анархист, сдвинув со рта свой бордовый шарф. Ничего особенного в нижней половине его лица не было. Трёхдневная щетина, узкий подбородок и тонкая линия губ. Ну и оспины, куда без них. Отодвинув деревянный кубок от пытавшегося ему налить мутной жидкости пьяного егеря, Довлат полез рукой под плащ и вытащил оттуда початую бутыль с заморским крепким вином и тут же налил себе до краёв. Выпил и крякнул от удовольствия, занюхав кулаком. Бутыль он поставил рядом с собой и предложил всем без исключения «попробовать настоящий спиртной напиток». Жидкость внутри стекляшки была янтарная, почти прозрачная и крепкая до ужаса. Выпьешь глоток — и словно огненный шар проглотил, так что аж воздуха не хватать начинает — через ноздри дышишь. Да пот со лба валит крупными каплями.

В любом случае уходить от стола с едой далеко Довлат не планировал, потому и рассчитывал улечься на лавках тех же и подремать, как будет сыт. Шум от дождя или пьяные песни ему, конечно, помешать не смогли бы. Вся его прошлая жизнь подготовила его к такого рода препятствиям и злоключениям.

    — Что это у тебя за знатное пойло?! — пожалуй, Гарри обещанные огненные шары попали в самые глаза. Он аж вытаращился от ядрёного вкуса и, не будь дурак, немедля сменил егерскую медовуху на что покрепче. Стуча ложкой, Гарри наворачивал похлёбку вслед за винищем, только сверкали выбитые зубы, и пристукивал по столу в такт песне. — Расскажи, друг-Довлат, ты откуда такое достал?!

    Ужинал Гарри, поставив локти на стол и нахохлившись над тарелкой как… как… как нечто среднее между горой листьев и вороной в своём безразмерном плаще. Не иначе, только отсутствие части зубов позволяло ему есть и болтать одновременно.

– Озябли, озябли! – Иван продолжал мотать головой, шумно пробуя воздух ноздрями. Ароматы пищи и возможной попойки вызывали мучительные судороги в пустом желудке – пожрать бы. Но...

– А голова болит и ангелов нема... – добавив свою строчку в песню, мужчина посмотрел на еду, потом на разделанные туши – это что же это... Вы их... А теперь...

Лицо Ивана осунулось, выражение непонимающей задумчивой грусти застыло на мимических мышцах.

– Они же живые... – Иван поднял миску с похлебкой к лицу, глянул на жирную поверхность бульона и уронил все на пол. Чавкнув едой под ногами, он снова оглядел окружающих.

– Кабан, он же вот так, по лесу ходит, хрюкает, а медведь ревет, как же так, есть их? Вот так – хрю-ю-ю-ю и вот так – ра-а-а-а. Кто же теперь вместо них будет?

– Как же это так? – дурводы у Довлата взял и хлебнул, сухарем из своей сумки захрустел и наверх направился.

– Я с Себастьяном спать буду – заявил веско.

Начиная усаживаться за стол по приглашению сегодняшних хозяев, Пахом кряхтя водрузил свой зад на лавку как раз недалеко от Довлата и первым увидел перфоманс анархиста.
- Ты чего это пальцами размахиваешь как у себя в городе иль откуда ты такой - начал Пахом, негоже было в чужом доме непонятные экивоки показывать, чтобы они не значили - Дурень ты, когда ж выпивка была плохой. Вы не смотрите господа охотники, мы тоже не с пустыми руками.

С этими словами Пахом достал припасенную бутылку домашнего самогона.
- Во..домашняя, тятка делал - протянул он - налетай! А мы начнем с кабанятинки, этож он?! Знаю, знаю что он.
Чавкая и проливая из миски густой бульон, Пахом тянулся до куда мог достать, до репы, картохи, хлеба, за своим стаканом, куда он наливал свой самогон. Что-что, а совсем на халяву он вкушать не привык. А так все просто, с него самогон, с хозяев трапеза. Реп, хлеб нарезал своим ножом, который всегда на поясе.
-Уф, хороша! - ворчал он, вытирая бороду рукавом! - А вы чего, все братья?!
- А ты Довлат, чего такой худой, не жрамши что ли год как? - ухмыляясь спросил Пахом - Вон наш Иван, наверное недавно отобедал, что есть не хочет, хах!

Пахом никуда не торопился, как наступит ночь, расположиться снизу собирался.

Недовольное ворчание охотничьей братии — вот уж действительно все на одно лицо, как братья — отскакивало от наглого бродяги, не задевая струн его тонкой души. Не то чтобы он его не заметил, но лишь изогнул уголки губ. Про себя подумав, что выгони его взашей на ливень, он бы, пожалуй, и не расстроился особо.

— Откуда пришёл, там таких не осталось. — ответил насмешливо лесорубу он, но в его глазах отразилась мрачная тень неприятных воспоминаний, которую анархист отогнал, словно надоедливую муху, поворотом головы и куском репы. — Да ты, я вижу, совсем дикий, видать, не травился палёнкой алхимической. Дурнем других зовешь, когда сам дурень из дурней. — ответил он с вызовом Пахому.

— Военный трофей. — веско, но кратко высказался Довлат в ответ на справедливые вопросы другогт попутчика, да сверкнул улыбкой. — А ты давно паломничаешь и пелегримничаешь? На разбойника больше похож, ежели по правде сказать... — хмыкнул он, тоже прикладываясь к деревянной кружке, где булькало знатное пойло. Анархист ещё хотел имя спросить у нахохлившегося незнакомца, но тут в «дело» вступил другой его спутник — стал еду опрокидывать. А до того сидел спокойно и песне подпевал. Чего это на него нашло, спрашивается?

— Ничего, вместо них иные чудища заведутся, — ответил Ивану и одобрительно кивнул, видя, что его «трофей» пользуется успехом. — Я слыхал, в тутошних лесах какой-то только твари нет, — добавил он и рассмеялся хрипло и одновременно заливисто, подумав, что пойди с ним этот безумный парень, и он мог бы претендовать на должность королевского шута.

— Да уж, есть такая тема: коли в лесу заплутать, можно и с голодухи помереть. Ладно хоть сегодня на дорогу вышел, а то бы так до столицы бы и не добрался. — Довлат кивнул погруженному в себя лесорубу, чтобы дать понять, что ему ответил. А не то чтобы хвастаться своей худобой. А между делом он и сам не хуже здорового Пахома налегал на угощение, выставленное на стол, и бульоном запивал. Он бы, конечно, запёк мясо над огнём, коли пустил бы его к готовке. Но с голодухи и варёное мясо было словно лучшие королевские яства.

    — Охорони меня святые! — театрально ахнул Гарри и значительно поднял палец; указательный, не средний. — Человек я простой и честный, откуда мне алхимию знать. Живу с земли да дороги, чужого мне не надо, беру, что упадёт. Давеча решил, что довольно с меня такой жизни. Захотелось теперь в столицу податься, к королю на приём! Туда и иду. У него, говорят, дворец белоснежный и на площади фонтан бьёт…

    Он мечтательно подпёр ладонью небритый подбородок. Затем проводил Ивана и его проповедь изумлённым взглядом и вернулся к своему:
    — Представляете, друзья? Целый фонтан. В хоромах из камня жить, музыку на балах слушать… выпьем за это, что ли. И за кабанов выпьем, милый человек.

    Гарри явно представлялась несколько однобокая картина городской жизни.

– Значит попутчики стало быть. Тоже к королю шёл, покуда не заблудился. – вставил Довлат разливая ещё вина и неодобрительно посматривая на самогон.
– Там ещё не такое бывает. Говорят в том фонтане завместо воды вино текёт. – сказал анархист кого-то передразнивая и кривя покрытое оспинами лицо.

- Ба, так вы все к королю сапоги топчите - вставил Пахом, крякнув после выпитой стопки и закусив запашистой репой - ммм, вещь. Меня тоже вотЪ сподобило к нему идти, челом бить. Ща отоспимся и двинем как раз.

- Вино - не самогон, чай только городские доходяги и пьют там - оценил столичные моды дровосек - мне они не нужны. Я дело сделаю и обратно домой. От лукавого все эти фонтаны..

Буркнув свою правду, Пахом дальше погрузился в раздолье..

"Ели мясо мужики,
Пивом запивали..."

    — Иван! Слышь, Иван, кабаний покровитель! А тебя как сюда угораздило? — позвал Гарри через головы зверобоев. — Куда путь держишь?

– А? Я это, иду. С вами. Иду, вот. Вы к ко-ро-лю? Это да, это здорово, это хорошо на ко-ро-ля посмотреть, это я хочу, это надо. Да, давайте пойдем к ко-ро-лю – одобрил Иван.

Задумался ненадолго.

– Какой же я покровитель? Я же им кровлю не делаю. Кабаны не живут в домах – учительским тоном объяснил крестьянин Гарри – просто, что же это он. Бегал. А теперь нет. Теперь похлебка. Как-то не хорошо. Не красиво.

– Совсем безумный. – прокомментировал Довлат слова Ивана с беззаботной улыбкой. Он откинулся на высокую спинку стула отдуваясь от особого вида усталости, когда устаёшь есть и пить, когда глаза сами собой пытаются закрыться. Много ли надо голодавшему всё это время бродяге? Песни он впрочем петь не пытался, смотрел повернув голову в пламень камина откуда дышало жаром, стук дождя по крыше тесной сторожки, – тесной для такой кучи народа, – перемежался пьяными песнями подвыпивших мужчин. Чего-то не хватало.

Сейчас затерянная в глубине глухих и сумрачных лесов хижина лесника, в грозу снаружи — это место казалось даже уютным. Особенно на сытый желудок и приятное парение в сдобренном алкоголем разуме. Но всё же Довлат вспоминал то чувство что насторожило его, он искал ощущение дыхания смерти.

Держался за остатки своего нахохленного самолюбия, которое не позволяло просто расслабиться и отдохнуть. Подхватить песню и спеть другие, получше. Было в этом застолье что-то приторно неправильное, как пир во время чумы. На улице за окном уже почти темнело из-за скрывших небо облаков. Морды зверей смотрели со стен зловещими ухмылками. "В таком месте как это и происходят страшные убийства, о которых потом рассказывают страшилки крестьяне содрогаясь от ужаса" — подумалось Довлату. Но не в этот раз — твёрдо сказал он себе и поднялся из-за стола чтобы не задремать. Нужно было выйти наружу и размять ноги, но при этом сильно не хотелось мокнуть под дождём и уходить от обволакивающего тело тепла. Анархист застыл опершись на стул и вперив взгляд в угли.

Возможно, будь за окном солнечный день, когда хозяева домика были разгорячены охотой и трезвы, а ружья заряжены, жест Довлата не остался бы незамеченным. Но внутри крепких тел уже приятно разливалась выпивка. Аромат из котелка сулил горячую порцию отменного (по мнению изголодавшихся звероловов) мясного бульона. А появившиеся на столе новые бутылки и вовсе смягчили вспыхнувшее было недовольство. Улюлюканье стихло. Вскочившие со своих мест плюхнулись обратно на лавки. И трапеза продолжилась.

Время текло быстро, как напитки из бутылей в стаканы. В сторожке стоял гул голосов, изредка прерываемый песнями. Скрипел поедаемыми поленьями огонь. Стучала о стол и разбивалась глиняная посуда, тут же заменяемая новой.

Один из свежевальщиков, сидевший рядом с Иваном, выдыхал перегар и пытался донести смысл своего чудовищного досуга:
- А что остается делать, - развел руками, расплескивая содержимое стакана. – Кушать тоже хочется… - безучастно взглянул на опрокинутую дурачком посудину и даже не попытался что-либо с ней сделать.
- И веселиться! – подхватил его товарищ, уже бодрее и нахальнее. – Ты просто не ощущал, как щекочет нервы ожидание зверя. Вот ты притаился. И он тоже. И кто кого заметит быстрее…
В глазах второго свежевальщика загорелся огонь. Тот, что ведет его, их всех, в лес. Тот, что дает силы и смелость идти снова, не смотря на риски, страхи или несчастные случаи. На мгновение мужчина замолчал, осушил чеплашку, икнул и с грохотом опустился под стол. Да там и уснул.

Оставшиеся поддержали разговор о столице:
- Так ежели в город путь держите, вдоль реки идти надо. Там деревенька будет, в ней тоже передохнуть можно. Мы сами оттуда. А после еще немного и попадете прямиком куда надо. Только в лесу..да, опасности всякие могут быть. А могут и не быть – тут уж от человека зависит.
- Или на тракт возвращайтесь. Но берегитесь жулья и разбойников. Это все изза свадьбы принца – суета на улицах, но и развлечения разные тоже имеются. Два дня ходу. Ну три с отдыхом. Что одним путем, что другим.

Вечер перетекал в сумерки. Охотники закончили кто как: один под столом, второй – головой на столе, трое пошатываясь побрели наверх. Про гостей, казалось, совсем забыли. Да и кто ж будет укладывать их? Чай не бароны – сами разберутся. При чем внизу улечься можно на сами лавки вдоль стола или пододвинув их к стенке, чтобы облокотиться и не упасть случайно во сне. Или возле печи греть бока. Или прямо там, где дрёма застала.

Наверх же вела делающая один поворот лестница, добротная, крепкая, почти скрипа не издающая. Справа – перила, взяться можно, удерживая шатающиеся тела. Слева – стена, чтобы точно не упасть. Разве что кубарем назад. Само место под крышей оказалось обычным полом, застеленным соломой. В дальнем углу на боку, спиной к лестнице под одеялом вздымалось от тяжелого дыхания тело. Ничего примечательно заметить было невозможно. Но оно и понятно – свет сюда никто не носил. А сверкающей за окнами молнии едва хватило на то, чтобы найти себе место и улечься. Что трое пьяных охотников и сделали.

Довлат