Очередная история о демиургах | ходы игроков | Сватовство Торонара

Долго бродил Торонар по миру. Стоптал сто сапог, стер сто посохов дорожных, съел сто хлебцов, что силы его поддерживали, испил сто глотков воды из бурдюка своего. Неузнанный, ходил он, оставляя за собой лишь след, по которому нельзя было выследить, да кострища, которые ветер из его бороды развеивал по утрам. Дивился на творения богов, но личину свою до времени не открывал, оставался всегда на шаг позади своей тени.
Глядел на дыру в земле, что уходила в черноту ночную, чесал затылок: какой титан такое сотворил? Построил себе челн да плавал по водам неспокойным в царство названного брата, с рыбами молчал друг на друга, да радуги пускал над водой. Хмыкал, глядя издали на трон черного владыки, что-то прикидывал да хмыкал в бороду. Длинношеев глядел, улыбался, вспоминая пигалицу Нероэ, что надоумила зверя йетя слепить. Хаживал тропами звериными через горы, разглядывал, прикрыв глаза дланью от солнца, летучих ящеров в вышине да на скалах. Перекликивался да ухал с полярными совами, что в тундре Сарлаана промышляли ночами. Даже во дворец бога-насмешника явился, но стоял во время пира богов за колонной, скрывшись под плащом своим, невидимый, крутил ус, молчал да слушал, усмехался, себя не открыл.
Много исходил Торонар, много шагов отмеряли его ноги, сколько - и не скажешь. Утомился, отдохновения захотел. Стал место искать, где можно прилечь в тени прохладной, сапоги стянуть да мозоли срезать. Чтобы и посох новый было из чего выстругать, и вода чтобы не горчила, и солнце чтобы грело.
Так и забрел громовержец в сад, что вырастила у берега моря Фиона, хозяйка жизни. Но был уставший владыка, умаялся с дороги. Лег в сени легкой, плащом накрылся, заснул по-богатырски, захрапел громоподобно. Спал он и снилась ему дева зело прекрасная: платье на ней цвета листвы молодой, волосы ручьем на плечи струятся, в глазах искры золотые, губы сочные, статью королева. Водила дева его по саду прекрасному за руку, молчала и улыбалась.
Проснулся Торонар, огляделся. Так он в том саду и очутился! Задрал голову да дивится на деревья неведомого ему цвета. Глядит на зверей, что его не боятся, да трогать их не решает: а ну как поранит силой своей безмерной да рукой грубой, мозолистой? Воду пьет из ручья и молодеет на глазах. Любуется закатом с берега, да чует: щемит его сердце.
- Раз в том саду я очутился из сна, значит, и хозяйка его тут должна обретаться, - помыслил вслух Торонар. Снова огляделся да проговорил громко: - Явись, дева-владычица, дай полюбоваться на тебя, на колено припасть перед красой твоей! Путник я непутевый, ходок беспокойный, горемыка без своего угла! Очутился во владениях твоих, да спасибо сказать за отдохновение и гостеприимство хочу!

А дни Фионы, меж тем, не в праздности проходили, а сплошь делами были заняты. Ощутила богиня, что во владения ее путник забрел, но являться пред его очи не стала. Прислушалась только - не ломает ли древа, не пугает ли единорогов ее волшебных, и к занятию своему вернулась. А творила она город каменный, водами укрытый. Не скоро, ой не скоро появятся те, кто град сей заселит, но разве такие мелочи могут помешать, коль желание творить есть, да и вдохновения навалом? А город дюже дивный получался, домики в нем аки раковины круглые, башенки - раковины витые. Садила вдоль домов подводные цветы Фиона, как услыхала вдруг, что зовет ее кто-то...

А росла рядом с Торонаром пальма высокая, стволом такая толстая, что еле руками обхватишь. И хоть не чувствовал бог на волосах своих от ветров чужих не малейшего дуновения, зашумела вдруг пальма листвой, крону свою слегка изогнула, будто сверху вниз поглядела. Вспучился ствол древесный, бугорками пошел, форму принимая чужую, проступил на коре силуэт женский, шагнул на встречу Торонару и в деву превратился.
- Здравствуй, гость неведомый. - молвила Фиона, приветствуя путника. - Мнилось мне, что звал ты меня?

Обрадовался Торонар явлению хозяйки, но улыбку до поры спрятал в бороде. И личину не спешил скидывать, присматривался сквозь прищур да морщины свои обветренные всеми ветрами мира. Поклонился путник владычице сада, учтиво проговорил:
- Бродил я по миру, видел чудеса разные. По водам ходил на челне, в пучины морские засматривался. В горние выси поднимался, в ущелья глубокие сходил. И вот пришел в твой край, отдохнуть. Примешь гостя? Пригласишь в чертог? Преломишь с ним хлеб да воды подашь ли? - говорил Торонар, а сам хитро щурился, проверял деву: аль откажет бродяге?

Оглядела гостя Фиона с ног до головы, призадумалась. Сапоги у него пыльные стоптанные, одежды потертые, волосы и борода взъерошенные - стало быть действительно ходок бесприютный, по миру бродящий. Но ежели гость зла в доме чужом не творит, глядит с достоинством, речи ведет учтивые, то ему лишь те в приюте откажут, у кого сердце каменное, или аки коряга черствое.
- Следуй за мной, путник усталый. - протянула дева руку Торонару и повела его вглубь леса. Стояло там дерево широкое да высокое, стволом фигурное, а внутри ствола палаты были в несколько этажей, там и обитала богиня, когда делами не была занята. Привела Фиона Торонара в гостиную свою, в кубке узорном предложила воду ключевую чистейшую, на блюде широком фрукты разные и яства из рыбы океанской, а на сладкое - выпечку сдобную из пшеницы розовой.
- Уж прости, гость дорогой, нет у меня пока вина и кушаний из мяса. - повинилась богиня. - Но тем, что есть, ты уж не побрезгуй, сделай милость.

Дивился Торонар жилищу девы, охал да головой качал: эк тут все не как везде. Красиво! По-хозяйски! Но про себя отмечал: "Негоже красе такой в дупле жить, будто белке."
Отведал кушаний, утер усы, довольно покивал: вкусно, хоть и без оленины жареной. Воды испил, крякнул: чистая, холодная - зубы ломит, - да не вино и не мед. Оглядел снова богиню, усмешку утаил: хороша, да что-то неприкаянна. А всем ведомо, что в полную силу краса женья расцветает только рядом с мужем.
- Спасибо, хозяйка, уладила взгляд мой, насытила и обласкала, - поблагодарил деву Среблогорм. - А где хозяин? Хочу и ему поклон благодарственный отвесить.

Удивилась Фиона, изогнула бровь недоумевающе - о каком же таком хозяине гость речь ведет, кого еще благодарить собирается? Потом сообразила, повела плечиками, улыбнулась сдержанно, молвила с достоинством.
- Не касалась рука мужская ни садов моих, ни зверей, в тех садах живущих. Сама я все здесь построила, сама и всем здесь владею.
Налила и себе богиня водицы ключевой. Держит в руках кубок, но не пьет, лишь глядит на воду, и взгляд ее незаметно тревога туманит. Неужто не угодила гостю? Нешто негодящей хозяйкой показалась, с делами не справляющейся? Огорчилась Фиона, поняла, что, видимо, так увлеклась сотворением жизни, что домашние хлопоты совсем забросила. Вот даже путника порадовать нечем, водой-то и фруктами сыт не будешь, с них желудку обман один.

- Что ж так? - удивился Торонар, все еще пряча улыбку в бороде. - Ходил я по миру много, видал разных могучих мужей. Один змеем морским обернулся, над водами и пучинами хозяином назвался. Другой сединами убелен да мудростью исполнен, владыка справедливый, закон на землю приносит. Видал издали я того, кто обликом черен и замыслами ретив, трон себе на горе воздвиг, неживое в живое превращает и обратно. Издали слыхал я хохот насмешника великого и хитроумного, замок посреди моря построившего. Аль не сватал никто из них тебя?

- Был у меня посланец от Владыки океана, токмо с ним мы о делах лишь беседу вели, о творении жизни в водах моих прибрежных. А больше никого из тех мужей я не и видала пока...
Ведет Фиона повествование, а сама на собеседника своего пристально смотрит, гадает. Правда ли тот во владениях чужих побывал, всех Богов лично видал, да норова их крутого не испугался? Тогда и сам он, видно, не так прост, каким казаться хочет.
- А ежели ты беспокоишься, что деву, в одиночестве живущую, всякий лиходей обидеть может, то напрасны тревоги твои. Не приходил ко мне никто с намерениями злодейскими, а придет, так отпор достойный получит.

"Норовиста дева," - с одобрением подумал Торонар, заглядываясь на хозяйку чудного леса.
- А самой тебе никто не люб? - продолжал допытываться он. - Краса такая чахнет без взора чужого, радостного, это все знают.

Ох и любопытен гость оказался. Все ему расскажи, покажи, да душу свою перед ним выверни...
Выпрямилась Фиона в кресле, сверкнула сердито очами, однакож голоса не повысила, осведомилась строго, но вежливо:
- Кто же ты, путник? И что за дело тебе до того, кто люб мне? Пошто интересуешься?

Понял Торонар, что любопытством своим донял деву.
- Никто, и звать меня никак, - поник он вдруг головой, задумавшись о чем-то своем. Поднялся из-за стола, поклонился хозяйке в пояс. - Благодарствую за хлеб да соль. Не гневись, коль любознавством своим докучал. Буду в краях далеких - вспомню о твоем доме добрым словом, - и, нахлобучив шапку, вышел прочь.