Жнецы грез | ходы игроков | Чёрный цвет радуги

Крик Бони заставил всех прижать уши не хуже автоматной очереди. В подвешенном в углу сферическом зеркале Бони видел, как лысая башка опустилась к самой нижней полке. К той, куда мерчендайзеры обычно сваливали всякое дешёвое барахло, не отстегнувшее за промоушн.

Хаген услышал выстрел. Он мигом осознал, что произошло. Он мигом — даже более быстрым, чем предыдущий — осознал, что умственно отсталый наркоша, с которым Норберт не хочет больше иметь ничего общего, и которого Кэт ненавидит, опять сделал что-то глупое. Чего там, даже Кристин — фактически животное-сыщик, их собака, изобличающая порок и ложь! — всегда была настроена против Бони. Ее мозг был мозгом рептилии, как определил Рейнмарк, но он был способен к очень глубоким прорицаниям и входам в суть людей. Почему это? Может быть, они, люди, в большинстве своем также были рептилиями. В любом случае, несмотря на все это, Хаген любил Кристин, пусть она этого и не понимала. Она примет его любовь после того, как перестанет ненавидеть себя.

Продолжим. Если бы Хаген не был так опьянен всеми этими наркотиками сам, то он давно бы выбросил Бони на мороз. У него была всякая возможность. К сожалению, он был слишком сострадательным типом и видел во всем этом миропредставлении часть, где его участие было не маловажным. Он пригрел этого недотепу в их группе, чтобы там не говорили другие. Он принял решение. Его — его! — было конечное решение и оно было вынесено из-за простого человеческого сострадания и странного мнения о том, что никто в этой вселенной не остров.

Бони был его виной. Его обузой. Все это Рейнмарк понял.

Потому он крикнул:

— Норберт, заставь мудака сесть в машину!

— Нужно уезжать.. — пролепетала Кристин, глядя в страх Норберта. Все вокруг погрузилось в молоко. Слова Хагена тяжело пробивались внутрь машины, а грохот от выстрела все еще звенел в ушах. Нужно было что-то делать, скорее решать, но нет. Кристин не могла бросить Бони здесь, зачем её рот произносит это, — Скорее..

      Вместо ответа Хагену в зимней ночи полыхнули два красных фонаря. Они осветили плотный наст, изрезанный мозаикой протекторов, такой же вечной, как бетон и камень древнеримских дорог. В алом зареве снег казался залитым кровью. Верный знак, что «Понтиак» стал на тормоз, а вот его передача шагнула в режим езды. И действительно, Кристин видела, как рука подростка медленно сместила рычаг. Пальцы Норберта казались слишком тонкими, слишком детскими, чтобы управляться с фактурой такой сильной машины. А сам Норберт практически исчез в виниловой черноте салона, сливаясь с ней — чёрная куртка, чёрные джинсы, даже волосы и ботинки. Словно «чёрное на чёрном», как антитеза супрематической композиции Казимира Малевича. В тусклом свете от заправки мелькнула дорожка слезы, перечеркнувшая щёку вокалиста. Румяную и бледную одновременно, если так вообще могло быть.

      Странно, но Норберт не замечал того, что плачет. Только голос почему-то сел. Должно быть, много кричал на морозе?

      — Штангенциркуль, идиот... — прошептал он, отвечая неясно кому. — Это бесполезно...

      Машина, ночь, выбор. Чувство дежа-вю охватило его, как будто Норберт уже переживал это всё однажды, в точности так. И, будто следуя давно принятому решению, Ангария убрал ногу с тормоза. Он носил девятый размер обуви: вполне достаточно, чтобы упереться в широкую футуристическую педаль. Однако его нога едва не соскользнула, а шины завизжали под багажником, перемалывая снег.

      — Бесполезно! — крикнул Норберт так, что Хаген мог его услышать.

      А потом «Понтиак» сорвался в ночь. Ангария не двигался. Левая рука — на руле. Правая — на рычаге роботизированной коробки передач. «Штангенциркуль. Очаровательный, властный идиот, который всегда делал то, что ему хотелось. Бони, чтоб тебя...»

Как легко Норберт был готов оставить своего наркошу-друга. Ну ладно. Рейнмарк сейчас сам не испытывал по отношению к нему ничего, кроме презрения.

Тем не менее после того, как он привел скорую в движение и начал вслед за GTO пробираться к трассе он ненадолго притормозил перед заправкой.

— Бони, ты дегенерат, запрыгивай в машину или я изобью тебя вусмерть! — крикнул он, подъехал так, чтобы предоставить "повару" возможность к спасению.

«Тоже вариант,» — Равнодушно думал Бони об удаляющемся звуке приручённого зверя. Значит Норберту, ненавидевшему, когда его называют как-то иначе, действительно дорога жизнь. Норберт обрёл Норберта без секса и насилия — сгинули зачатки римского феникса на материке беглых мальчиков. С медитативным энтузиазмом он погрузил палец в недостающий фрагмент своего тела. Замечательно выходит! На нижних полках прятали всё самое вкусное и невзрачное. Павший Бони в достойном его подвига раю, у врат которого теперь бесился неудачник Хаген. Здесь почти десяток местных деликатесов для знакомства с культурой Айовы через единственный легальный орган дифференциации никогда не знавших любви обывателей. «Три вида бобов, сладкая кукуруза, кукурузные палочки, консервированный суп,» — Бони вяло обхватил металлическую банку, — «бобовый». Он готовился критично проверить состав, но ему расхотелось. Интересно, где все эти ангелы с консервными ножами? Проводку приёмника мог подрезать кто-нибудь один.

Рокера осенило: Хаген приехал за пушкой. Надо вынести, иначе в своём детективном порыве он примется наворачивать круги вокруг да около, что недопустимо. Он должен умереть именно так, как предсказано Бони. Знаток Короля Стивена «заткнул течь», положил банку с необследованной этикеткой в карман бомбера и выбрался гуськом, неся суровую Беретту.

— Что ты устроил, ты недоумок? — презрительно выплюнул Хаген, когда Бони показался перед ним. Дверь головного отсека скорой была распахнута. Черное стальное дуло дробовика было наставлено на бесноватого наркошу в знак предупреждения. Писатель протянул свободную руку к наименее популярному члену своей группы.

— Верни мне мой пистолет, а затем садись внутрь.

      «Понтиак» набирал скорость; не самое безопасное решение на зимней дороге. Однако Норберту было не до того. Он мельком взглянул на Кристин, стараясь понять, в порядке ли она — насколько современный американский вампир вообще может быть в порядке. В миг опасности обострившиеся чувства подростка сформировали наблюдение, прежде не посещавшее Норберта. Девушка сидела рядом, вжавшись в кресло. Медно-рыжие волосы, слишком просторная багровая куртка и стоптанные кроссовки вдруг сложились в облик такого же беглеца. Что они там говорили о доме и рае?..

      Раньше Ангария не воспринимал Кристин так. Он, пожалуй, вообще не подвергал анализу её облик: «Ты вампир? Окей», — сказал он при первой встрече и вернулся к скрипке, шепча под нос слова заучиваемой песни. В конце концов, а что? Кто-то танцует драм, кто-то скрывает родство с иностранным президентом, кто-то охотится в ночи. Выстрел позади заставил задуматься о настоящей судьбе их спутницы.

      — Ты... как? — не очень представляя, что нужно иметь в виду, спросил Норберт. К ломающемуся тембру прибавилась ощутимая дрожь в голосе.

Наркоша протянул оружие мотающему своей компенсацией Хагену. Что принято говорить в случаях, когда тебя похищают из загробного мира? Явно не о прихваченном сокровище и не о ключе к нему.

— Отпадно выглядишь, дружище. Главное, не оборачивайся.

Бони сел, стараясь не беспокоить оружие Хагена так, как растревожилось его. Оно растревожилось настолько, что если Бони сейчас откинется, Хаген обратит внимание совсем не на сокровище и наверняка сделает контрольный ему в голову... О, нет — от этой мысли стало только хуже. Требовалась отвлекающая идиотская беседа. Бони захлопнул дверь и сделал безучастное лицо.

— Хаген, во время службы... ты видел много дерьма, не так ли?

Хаген спрятал отнятый у Бони пистолет обратно в бардачок машины, поставив тот на предохранитель. Дробовик в свою очередь был расположен рядом с водительским креслом писателя так, чтобы в случае нужды сам он мог быстро схватить его левой рукой и чтобы наркоше было не так легко до него добраться. Не самая идеальная раскладка, но вполне терпимая на ближайшие пару минут или около того.

Что не было терпимым и приемлемым, так это Бони и его жалкие попытки втереться в расположение к Хагену.

— Я не хочу говорить с тобой, Бони, — отрезал писатель. Вместо того он набрал Ангарию на телефоне.

Теперь ему безумно хотелось спросить о методах капсуляции запасов крови в эректильные части тела, но быть человеком значило в любых обстоятельствах удерживать власть над позывами своего инспираторского начала. Бони предпочёл оставаться человеком рядом с помешанным на потустороннем ПТР-щиком.

— Хватит, можешь не выделываться. Мы не на концерте, Кристин с Норбертом здесь нет. Так зачем ты пишешь о вампирах, имея опыт поинтересней?

— Какое значение это имеет сейчас, ты никчемный идиот? — сказал Хаген без какой-либо тени выражения в голосе. Ну, может быть лишь с оттенком легкого раздражения. Он был одной из тех холодных рыб, что берегут чувства для тех, кто для них хоть что-нибудь значит. Это было не так в случае Бони, потому Рейнмарк и говорил донельзя спокойно.

— Кэт была похищена. Твоя неспособность сдержать себя стоила нам свидетеля и возможности провести допрос. Мне не до тебя, Бони. Ты обуза для всех. Я должен думать о Кэт, и ее брате, и том, как помочь ей теперь. Я не удостою тебя ответом. Более того, если ты сделаешь хоть что-то, что не нравится мне, я выкину тебя из машины. Я спас твою жизнь, когда остальные оставили тебя погибать в собственном дерьме. Но это не значит, что мы друзья. Помни, что мое сострадание имеет пределы — особенно для тех, кто ничего не значит. Молчи, аккордеонист. Твоя партия является излишней.

Ах-ха, нет. Смотрите-ка. Холодная ярость. Она вполне явственно читалась в словах писателя под конец его отповеди. Хаген был как рыба, верно. Но как акула или косатка.

Рассмеяться в такой момент было бы вредно для здоровья Бони. Также смех был вреден при звонке в службу спасения. В случае звонка Норберту это было бы свинством. Поэтому Бони продолжил

— Понимаешь, в чём штука... Я думаю, ты ни хуя не воевал.

— То есть ты лихо шутишь над самым тяжелым периодом в моей жизни, чтобы восстановить свое самомнение? Ха-ха. Спасибо, ты мудак.

Бони поплохело. Настало время высказаться.

— Ты думаешь, я подарок Норберту в военторге купил? Да, я не воевал. Не воспользовался этим социальным лифтом. Ба понятия не имела о чёрном рынке, но хорошо помнила войну. Так меня воспитали, что я и подумать не смел о месте в универе. Однако ко мне приходило достаточно ветеранов, этих хозяев своих судеб, чтобы я начал различать пехотинца и писаря. Разумеется, немного погодя, ведь до продажи они были готовы на что угодно... За выпечку я взялся недавно. Понял, что если продолжу работать с той грязью... — Он понял, что отклонился от главного. — Ты ёбнутый, Хаген. За все годы работы я не встречал никого психанутей тебя. Ты хотел оружия больше, чем в состоянии поднять, да? Чтобы охотиться на «вампиииров». Какой парадокс! Твоя помешанность помогла самоконтролю на медкомиссии, так ведь? Ооо, не говори. Я вижу всё как наяву. Дождёшься утра, когда девочка пойдёт спать, а затем что? Поправь меня, Хаген, перережешь ей глотку и присосёшься к артерии в надежде обрести бессмертие для охоты на других маленьких «вампиресс»? Ты знал, что пистолет не заряжен. Ты всё устроил так, будто Чен здоровёхонек не сидит сейчас за прилавком магазина и не смотрит, как тот упырь смывается через чёрный ход. Легче лёгкого! — Бони хохотнул, словно прочистил горло без кашля. Подбородок эстетично подчеркнула вязкая красная пена, но Бони это не почувствовал. — Безумный наркоша всем мешал, Кэт уже не вернуть... Ты упустил главное: Норберта. Теперь я знаю о нём намного больше тебя. И тебя он уделает, помяни моё слово.

Кристин смотрела назад сквозь темную раму салона на стремительно уменьшающуюся заправку и черную скорою подъехавшую к ней, и кажется, так медленно, движения все такие маленькие, даже глупые. Прищуренные ресницы девушки сомкнулись, когда она увидела силуэт из магазина, слившийся с чернотой скорой, и, вынырнув из проема передних сидений, Кристин рухнула на спинку кресла и выдохнула холодный уличный воздух, смешанный со стрельбой и бензином. Вдоха не последовало, только тишина снежной дороги и гул резвого мотора заполняли минуты.

Кристин поглядывала на Норберта и сдерживала себя, отвлекаясь на дорогу и рассматривая салон, в котором Кэт проводила так много времени. Оцепенении начинало раздражать.

Внезапный вопрос Норберта заставил Кристин мягко поморщиться в улыбке.

— Я? В порядке.. Бывало и похуже, — теплый голос девушки вдруг стал чуть неудобен ей самой, — Ваша компания не самая сумасшедшая из тех, в которые я попадала, уж поверь. Вообще, все было очень мило, до сегодняшнего дня. Но.. Ты сам-то как? Кажется, Бони перешел все границы и для тебя? Не знаю, как вы вообще были вместе. То есть, я про то, что с ним не знаешь, чего ожидать. И это даже не смешно, когда он делает что-то во вред тебе. Он ведь все испортил. Как нам теперь искать Кэт, когда этим местом сейчас займётся полиция. Блин, да мы были уже в её номере, когда начался этот концерт. Причем начал его Хаген.. Да, начал Хаген, напугав клерка вопросами в своей манере, а тот побежал и как раз мимо Бони. И я без понятия откуда у нас в машине столько оружия, хотя да, Хаген тоже умеет удивлять, — вампирша покачала головой, — В общем да, Бони взял пистолет и тоже побежал за клерком, но это ты и сам видел.. Хорошо, что ты уехал, правда. Он сам создавал нам неприятности, не оправданные ничем, и ему незачем было ждать от нас помощи. И, кажется, тебе звонят.

Вампирша настороженно наблюдавшая за Норбертом, быстро оглянулась назад, высматривая фургон "скорой помощи".

      — Откуда ты зна... — Норберт положил руку на карман и сам ощутил дрожание «Самсунга». — Жесть. Ну у тебя и слух.

      Он достал телефон, но не спешил отвечать. Кристин могла видеть, как на треснувшем экране вибрирует зелёная трубка, но вместо номера или имени абонента красовалась равнодушная цифра два. Как будто однажды подросток целый день просидел в тишине комнаты с новым телефоном и равнодушно помечал всех, кто позвонил. Sapienti sat, как говаривали древние.

      На самом деле, Ангария размышлял над её словами. Мысли неловко ворочались в голове, собираясь то в одну, то в другую ничего не значащую фразу. Рассказ о событиях в мотеле он едва не прослушал, пытаясь выбрать формулировки, которые точнее всего отражали бы его отношение к вопросу.

      — Я... не знаю, как я, — наконец, признался Норберт. — И не знаю, как мне следует реагировать. Обычно я просто смотрю, что делают другие. Они ведь знают лучше.

      Подросток внезапно ответил на её взгляд. Казалось, его глаза взывали о помощи, за которой не позвонить на «911». То были глаза человека, способного разделить чужую тоску и унять боль, но неспособного помочь себе самому. Присутствие тихого Норберта вселяло то ли спокойствие, то ли обречённость, которая гипнотизировало как догорающая свеча.

      Потом он смахнул зелёную трубку и включил громкую связь, положив телефон на колени:
      — Это я.

      

По телефону Рейнмарк попросил Ангарию следовать за его скорой, а затем повел их маленький импровизированный караван в направлении облюбованного им места на карте.

Что-то похожее на чувства Норберта отразилось и во взгляде Кристин. Она могла бы возразить, сказать что, никто не знает, как лучше, но не стала. Понимающего взгляда было достаточно и потом его прервал звонок.

Слушая указания Хагена, вамирша достала из кармана незнакомый телефон и решила разобраться в нем, часто отрываясь от экрана, чтобы взглянуть на дорогу и на водителя.

— Так интересно копаться в чужом телефоне! — с неподдельным интересом заявила Кристин, когда неприятный пик обозначил конец звонка, — Этот парень очень популярен среди девушек. Их тут море. Переписки, причем весьма горячие, куча номеров в контактах и с фамилиями типа «Джессика 21Пилот» или вот, «Сьюзи Парад на Набережной», — вампирша скролила список и чем дольше, тем выше поднимались ее светлые брови, — у меня столько не было, сколько у него тут искорок!

Невинный смешок в сторону Ангарии и нырок обратно в мир клерка уже без раннего энтузиазма. Между тем, девушка уже успела успокоиться и отвлечься, поэтому расположилась на сидении удобнее и чуть склонилась ближе к Норберту.

— Последние звонки были людям по имени Коул, Остлер, МакГрудер и Вик. А так вроде ничего интересного: гоночки, Алиэкспресс и приложение какого-то финтес-клуба из Минеаполиса. Такой вот донжуан. И место работы себе выбрал соответствующее интересам. Хм. А ведь у них могут быть ночные смены? — Кристин вдруг всерьез задумалась над этим вопросом, рассеянно глядя на дорогу.

      — У них всегда есть ночные смены. Коул, Остлер, МакГрудер и Вик, — повторил Норберт с неестественной правильностью.
      Спустя секунду пришло осознание, что именно было неестественным. Подросток скопировал не только порядок имён, но и интонацию, с которой она их произносила.
      — А кто из них самый последний? — добавил он.
      Рассеянный взгляд Линн сфокусировался точно на лице Ангарии, а через секунду снова упал в телефон:
      — Коул был последним.

      Норберт кивнул, быстро смахнув чёлку с глаз. Как было условлено, он пропустил «скорую» с Хагеном и Бони вперёд, и теперь ехал следом, стараясь не слишком приближаться. Несколько следующих секунд он молчал, позволяя девушке спокойно листать приложения и заметки, а потом вдруг спросил, не отрывая взгляда от задних огней фургона:

      — Кристин, слушай...
      — М? — не отвлекаясь, по-свойски промычала она.
      — Я... не про телефон хочу спросить, — запнулся подросток.
      — М-м?
      — Наверное, это личное и не в тему сейчас, но как... как ты стала вампиром?

      Вампирша продолжила сидеть, уставившись в телефон. Прошла пара минут, прежде чем Кристин вышла из оцепенения и смогла произнести глухое:
      — Случайно...
      Норберт сжал и разжал ладонь на руле. Кэт тоже пропала «случайно». Всё, что происходило с ним, иногда казалось ему одной огромной случайностью. Эта ночь просто стала их квинтэссенцией, как демонстрационный стенд.
      — Как у тебя получилось, ну, справиться с этим?

      — Я не справилась… — ответила девушка.
      — Ты не справилась?
      — Да, скорее приспособилась. Как бы это ни было страшно, мы животные и можем приспособиться ко всему. Ты хочешь жить, и даже если каждое утро думаешь о смерти, всё равно покоришься инстинкту самосохранения. Ну и гореть — это больно.

      Кристин усмехнулась в боковое окно, отвернувшись от Норберта. Яркий экран был оставлен на коленях без внимания и подсвечивал холодные тонкие пальцы клавишницы и мягкие скулы. Наверное, те всё равно отражались в стекле, но вампирша этого не видела. Все вокруг нее залилось красным.

      — Больно? — вопрос Ангарии почти утонул в этом свете. Словно не услышав, Кристин продолжала. Её голос изливал жадную горечь:
      — И даже если тебя убьёт маньяк и сделает из тебя вампира, ты все равно продолжишь жить. Или нет... А, не важно. Не говори Хагену.
      — Ты не хочешь, чтобы Хаген зн...

      Стараясь скрыть движения за шуршанием одежды, девушка быстро смахнула слезы с глаз и уселась глубже, вытерев ладонь о рукав куртки; так удобно скрыв кровь на бордовом цвете плотной ткани. Заметив её жест периферийным зрением, Норберт виновато перебил сам себя:
      — Прости, пожалуйста.
      — Прости, но ты не сможешь меня понять, если я расскажу, — откликнулась Линн. — Мой брат не смог. Хотя я до сих пор удивлена, что вы так легко приняли то, кто я. Словом, вы просто не знаете, что это такое на самом деле. Но и зачем вам знать, — заключила Кристин. — Для Хагена я как подопытный кролик, способности которого так его привлекают. Ты видел его сумку?
      — Да, — глухо сказал Норберт.
      — А историю про кол слышал? И я верю, что он воспользовался бы всем этим, если бы захотел, — вампишра посмотрела на свои пальцы, на которых остались красные разводы, и с силой потерла их. — Бони.. Ему просто плевать на всех и вся. А ты… — Кристин тихим взглядом из-под бордовой подводки взглянула на Норберта, — не знаю. Что ты думаешь обо мне?

      Возражений не последовало, хотя вокалист не считал, что Бони плевать. Да, Бони был большим ребёнком, помесью младенца и ротвейлера, который всегда будет поступать так, как хочет. Раньше Норберт думал, что это доведёт Бони до тюрьмы. Теперь был уверен, что однажды его просто застрелят. Но сейчас речь шла о другом.

      — Я не знал, что у тебя есть брат, — медленно ответил Норберт. В его памяти стояли собственные слёзы несколько минут назад. — И... я понял, что вообще ничего не знаю о тебе. Это странно. Странно вдруг понимать подобное. Как будто я очнулся на чужой вечеринке.

      Подросток помотал головой, сворачивая вслед за «скорой» на какую-то снежную просеку. Неожиданно его речь стала торопливой, как будто он хотел высказать сразу всё, что очень давно думал, но не находил, кому сказать:

      — Мне... понимаешь, мне тяжело судить о других людях. Я... они... чёрт... Понимаешь, иногда они есть, а иногда их нет, а я не знаю, что должен чувствовать. Я всегда боялся этого. Думал, что ребята из группы помогут мне понять, что мне нужно говорить, что делать, чего ждать. Чтобы я хотя бы перестал улыбаться как пластиковый манекен в «Уолмарте». Мы ведь «Жнецы грёз», блин! Мы же играем рок, значит, должны знать струны души, и всё такое. Сука, я такой дебил...

      Норберт горько рассмеялся. Словно почувствовав его настроение, «Понтиак» заскрипел картером о смёрзшийся наст. Высокому фургону было легко ехать по бездорожью, а вот мускул-кар еле продирался следом, двигаясь колея в колею. Отвлёкшись на управление, Ангария замолчал и казалось, что он уже ничего не скажет, когда он всё-таки добавил:

      — Но ты ведь с нами. Значит, ты мой друг. Ведь так это должно работать?
      — Если только ты действительно так чувствуешь, — мягкость вернулась в голос девушки, — Вообще у меня целых два брата и сестра. И, как ни странно, только один мне действительно друг. Вот по нему я скучаю... И если бы с ним что-то случилось, то я... переживала бы, — скорее вопросительно сказала она, ожидая реакции Норберта.
      — Как с Кэт, — дополнил он.
      — Что «как с Кэт»?
      — Если бы с ним что-то случилось. Как с Кэт, — повторил Норберт.
      — Ну да. И, на самом деле, может и не было никакого похищения, как говорит Хаген. Клерк был очень удивлен, когда я спросила про полицию... В любом случае, мы найдем её. Правда, Берти. Мы всё сделаем. Ты не один... — с особой чуткостью заключила Кристин.

      Хорошо отлаженный мотор урчал перед ними. Ночь клубилась за окнами, а на снегу плясали белые сполохи фар. Они ехали в темноте и тишине. Норберт так и не улыбнулся по-настоящему, но наконец уголок его тёмных губ приподнялся:
      — Я знаю.

      Юноша больше не отрывал взгляда от дороги, заговорив снова только когда Хаген начал сбавлять ход.
      — Её душа живёт в этой машине, Кристин. Напоминает о себе каждую секунду. Это почти сводит с ума. Я терпеть не мог Кэт за то, что она к нам привязалась. Вроде как не могла оставить меня в покое, хотя я просил об этом. Таскалась с нами, помогала с концертами, заботилась, лезла к Бони, лезла в мою жизнь. Думаю, звонила маме каждую неделю. А теперь, когда её нет, я чувствую, что весь этот снеговик разваливается на отдельные шарики. Как будто с ней мы потеряли самое важное.