[VtM] Лики Смерти: Огни Рио-де-Жанейро | ходы игроков | Глава 1.7. Зов Предка (Тео и Мильтон)

Около половины первого, Рио-​де-​Жанейро, район Лагоа, клуб "Vite", ложа на балконе второго этажа
Музыка, играющая в клубе: ссылка

Вскоре после того, как с торжественной частью мероприятия и произнесением речей было покончено, многие посетители начали расходиться, покидая клуб "Vite" или удаляясь в закрытые ложи для того, чтобы обсудить услышанное со своими соклановцыми, друзьями, начальством или товарищами по стаи. Не стали исключением и вампиры из числа Ассамитов. Практически сразу же после того, как Гектор увёл Люситу из общего зала, пара ассасинов нашла Мильтона душ Рейш Мачеду и Тео Джонса.

За Мильтоном пришёл его собственный Сир, в своё время обративший афробразильца и познакомивший его с миром сверхъестественного. Этого смуглого и хорошо одетого бородатого вампира звали Гидеон Менакер, и он был одним из Леопардов Сиона, обосновавшихся в городе ещё в 50-ых. На этот раз Гидеон нашёл Мильтона на танцполе, где тот старался развеялся искал кого-​то более просвещённого, чем он сам. Негромко окликнув своего потомка, Гидеон пригласил того жестом следовать за ним, и вскоре `Резвый` уже оказался в ложе на одном из балконов, где собрались все местные вампиры из клана Ассамитов. Тео Джонса в ложу привёл другой Леопард Сиона, Амос Бриль, также известный как Амос бен рабби Иехуда-​Лейб. Тео достаточно хорошо знал этого вампира — Амос был одним из самых близких друзей Исаака, и вместе с ним Джонс в своё время перегрыз глотку десятку нацистских тварей. Джонс без лишних слов последовал за Амосом, когда тот позвал его подняться.

Наконец, последний из обитавших в Рио-​де-Жанейро ассасинов, негласный лидер остатка Леопардов Сиона, Йозеф Крамер, ожидал остальных непосредственно в ложе, где спокойно восседал в кресле, откинувшись на подушки и созерцая танцевальный зал. Как и все остальные Ассамиты из числа Леопардов (кроме, пожалуй, Тео), Йозеф был смугл, бородат и хладнокровен, а на единственном золотом кольце на его среднем пальце красовалась какая-​то таинственная надпись, сделанная, по всей видимости, на иврите. Сама ложа, выдержанная в бело-​бежевых тонах, отличалась чистотой, аккуратностью и практичностью — здесь были удобные белые диваны с мягкими подушками и довольно большой журнальный столик, но не было никаких ненужных излишеств и вычурных украшений, кроме пожалуй, пары семисвечников, стоявших на столе, да нескольких старинных бокалов с кровью.

— Шалом алейхем, — поприветствовал собравшихся Йозеф Крамер, когда все заняли свои места. В неровном свете свечей (недостаточно ярких и близких к вампирам, чтобы пугать их) Крамер больше походил на какого-​то ближневосточного боевика или бойца ЦАХАЛ, чем на обитателя Рио. — Прошу прощения, что оторвал вас от своих дел. Думаю, нам всем есть, что обсудить. Знаю, тревожные слухи и мрачные прогнозы давно звучат здесь и там на улицах ночного города, а теперь их и вовсе станет ещё больше... Но среди всей повестки ночи меня волнует больше всего единственный вопрос — правда ли, что наш Прародитель вернулся в Аламут? Понимаю, многие из вас никогда не видели родины нашего клана, но я ещё помню, какой она была в былые времена... Минувшим днём во сне я слышал зов. И, верите или нет, мне кажется, что это и правда может быть Хаким. Возможно, настала пора нам вернуться домой... А может быть, вы предпочтёте остаться. Так или иначе, я решение принял, и я намерен уехать — ради чего вас и позвал. Я покидаю Рио-​де-Жанейро и возвращаюсь в Аламут, и если кто-​то из Вас решит остаться здесь, мне будет что ему поручить.

В кругу соклановцев Резвый почувствовал себя куда спокойнее – хладнокровные смуглые мужчины, готовые нести быструю смерть тем, кто этого заслуживает, были ему ближе и понятнее, чем весь этот расфуфыренный кровавый цирк уродов внизу. Подчёркнуто скромная обстановка тоже располагала, хотя зажжённые семисвечники немножко напоминали о его смертных врагах – такими теперь любили украшать свои точки новоявленные хозяева Зоны Норте. Но Мильтон уже достаточно поднаторел в религиозной и оккультной символике, чтобы понимать, кто здесь продолжатель тысячелетней традиции, а кто просто присвоил себе чужие атрибуты, не понимая стоящего за ними учения.

Слова Йозефа Крамера содержали тревожные вести, однако тоже скорее добавляли определённости. Да, скорее всего, Прародитель действительно проснулся и желает, чтобы его потомки предстали перед ним в Аламуте. Да, Крамер оставляет достаточно простора для сомнений, однако он принял своё решение. И да, он предлагает каждому решать для себя самостоятельно, никому не навязывая свою позицию и не считая её истиной в последней инстанции.

Однако после приветствий Мильтон пока хранил молчание, ожидая, что сперва выскажется кто-то постарше, может быть Гидеон или Тео. Соблюдение чинов и званий вовсе не было его привычкой – при жизни Резвый не успел побывать членом никакой группы, более организованной, нежели дворовая футбольная команда. Да и Крамер обращался ко всем уважительно, не сверху вниз, интересуясь мнением каждого и никого, вроде бы, специально не выделяя. И всё же Мильтон понимал, что возраст, сила крови и опыт много значат в обществе Проклятых, и не спешил выступать поперёк старших.

— Итак, вы слышали речь брата Йозефа, ---- невозмутимо и несколько холодно произнёс Амос бен рабби Иехуда-​​Лейб, когда в ложе Леопардов Сиона повисла тишина. — Я уже сделал свой выбор и теперь намерен последовать за своим наставником и давним другом туда, где лежит мой дом. Аламут — прекрасное место, и я слишком давно не ступал по обетованной земле нашего рода... Мне нечего поручать тем, кто решит остаться здесь, ибо всё, что я принёс в Рио-де-Жанейро я намерен унести с собой. Единственное, о чём бы я хотел попросить тех, кто решит остаться — понять, где именно ваш дом и кто ваша семья, а затем быть готовыми защищать их до последней капли крови. Я всё сказал, амен!

Когда Амос Бриль договорил, Йозеф Крамер одобрительно кивнул, после чего перевёл взгляд на остальных своих соклановцев. Похоже, те, как и Мильтон, не слишком спешили делать заявлений, однако когда молчание немного затянулось, голос подал Гидеон Менакер. Он говорил размеренно и неспешно, а речь его была мягка и тепла. В отличие от высказывавшихся ранее вампиров, Гидеон предпочёл остаться в Рио-де-Жанейро, хоть и понимал тягу своих Собратьев вернуться домой.

— Мне понятна ваша жажда вернуться домой, о братья. Когда-то Аламут был и моим домом, и в моём сердце всегда будут живы окутанные синей дымкой вершины тамошних гор, залитая лунным светом тёмная гладь озер тех мест, радующая острый взор ночных скитальцев зелень турецких лесов... Но те ночи уже не вернуть — я помню вечер, когда меня изгнали оттуда, и я знаю что те, кто сделал это, и сейчас занимают важные посты в рядах лоялистов. Я стал раскольником не по воле случая, но по собственной воле, и мой путь навек разошёлся с путями тех детей Хакима, что остались в Аламуте. Я лишился прежнего дома, и много странствовал, прежде чем найти дом новый. Этот дом — он здесь, в Рио-де-Жанейро. И по той же причине, что тянет вас на восток, я остаюсь тут. Остаюсь, готовый исполнить вашу последнюю волю и позаботиться о вашем наследии. Амен!

Достойная речь Гидеона также была встречена Йозефом благосклонно, и тот медленно и с достоинством кивнул, показывая, что желания Менакера услышаны, а воля его принята. Теперь не высказавшихся Ассамитов в ложе осталось всего двое. Тео Джонсон, также учтиво кивнув Гидеону после того, как тот сказал своё слово, подал голос третьим. Как и Менакер, Джонсон предпочёл остаться в городе.

— В отличие от вас, о братья, я никогда не был в долине Аламута. Дом мой лежит на севере, в стране, что зовётся смертными землёй свободы и возможностей. Сюда же меня привело обещание, данное близкому другу, и миссия, которую я обязался исполнить. Я не могу покинуть Рио раньше, чем совершу то, в чём клялся своим близким, а после того, как моё дело будет выполнено, я вернусь туда, где стоит мой дом. Быть может, клан не поймёт такого эгоизма, но таков мой путь, путь Тео, сына Исаака, Блудного Леопарда с полей сражений. Амен! — Тео замолчал, и Йозеф кивнул, давая понять, что слова Джонса услышаны. Теперь по всему следовало, что настал черёд Мильтона говорить.

Мильтону потребовалось недюжинное усилие, чтобы справиться с волнением, когда он почувствовал, что все взгляды в ложе обращены на него. Что-что, а так красиво и складно говорить, как эти благообразные мужи, точно сошедшие со страниц Ветхого Завета, он точно не умел. И ещё не давала покоя мысль о тех, кто собрался пересечь океан и отправиться в далёкий Аламут: задумывались ли Йозеф и остальные над тем, что если Патриархи других кланов, согласно рассказам, пожирали и истребляли собственное отродье, то и Хаким мог призывать их на верную смерть? Или их верность Прародителю была настолько велика, что они готовы были безропотно встретить такую судьбу? Или же о таком противостоянии, угрожавшем низшим кланам, невозможно было помыслить в случае Детей Хакима, древнейшего и чистейшего среди племён каинитов? Однако, казалось, сейчас уже был неподходящий момент для высказывания и обсуждения подобных сомнений. К тому же выбор Мильтона был вполне очевиден, хотя бы даже в Аламуте его заведомо ожидал рай земной.

– Я не знаю другого дома, кроме Рио, – сказал он, внутренне удивляясь тому, что голос его звучит спокойно и не дрожит, – И, по правде говоря, другого языка, кроме португальского, на котором сейчас к вам обращаюсь. Я так понимаю, в ближайшее время в этом городе так или иначе будут твориться большие дела. Я надеюсь, что смогу быть полезен моему клану здесь.

Когда Мильтон замолчал, Йозеф опять склонил голову, давая понять, что слова душ Рейш Мачаду услышаны. Затем лидер остатка Леопардов Сиона ещё раз оглядел всех собравшихся, после чего вновь заговорил. Речь мудрого вампира была столь же спокойно и твёрдо, сколь и раньше. В неровном свете свечей Крамер чем-то походил на древнего полководца, держащего речь перед собранием своих приближённых в главном шатре командования, или восточного дервиша, делящегося вековой мудростью со слушателями в какой-то горной пещере Ближней Азии.

— Я услышал вас, братья мои. Каждому из нас дана свобода самому избирать свой путь, и я надеюсь, что выбранные вами дороги приведут вас туда, куда вы хотите попасть. Сам я, как и говорил, покидаю Рио-​де-​Жанейро и возвращаюсь в Аламут. Вам же, Гидеон, Тео и Мильтон, я хочу поручить несколько дел, которые, увы, не смогу довершить сам. Позаботьтесь о нашем тренировочном зале — место это дало второй дом молодёжи с улиц, которая иначе окунулась бы в бездну криминала и наркотического бреда. Защищайте места веры в городе, как мы защищали их святость до сих пор. И прошу вас — сделайте всё возможное, чтобы сохранить независимость Рио от шабашитских сил. Ничего хорошего вооружённая экспансия этому месту не сулит. Напоследок, хочу, чтобы вы передали этот свёрток иерофанту Последователей Сета из клана Тлацики. Он найдёт как им распорядится, — с этими словами Крамер протянул Гидеону какой-то увесистый свёрток, завёрнутый в коричневатую бумагу. — За сим простимся, братья мои. Пусть удача хранит вас, а кровь Хакима ведёт даже в самые тёмные ночи, когда во мраке не видно пути. Шалом алейхем!!

Поднявшись с места, Крамер поклонился своим соклановцам, а затем сделал шаг назад и словно растворился в полумраке ложи, исчезнув прямо на виду у остальных Ассамитов. Вслед за Йозефом скрылся во тьме и Амос Бриль, эхом повторивший слова прощания и пожелание мира за Крамером. Итак, в полумраке ложи осталось только трое вампиров. Сладковатый аромат свечного воска и каких-то масел витал в воздухе, расслабляя и успокаивая, а приглушённые звуки музыки напоминали о том, что пока война ещё не пришла в город на берегах Гуанабара...

— Что-же, — нарушил повисшее молчание Гидеон. — Полагаю, теперь нам пора решить, за что отдать наш единственный голос на грядущем совете. Следуя совету Йозефа, я склонен считать введение Шабаша в город излишней мерой. Не знаю, на какие зверства способен Сет, но знаю, на что способен Шабаш. Армия фанатиков-джихадистов не нужна мне в моём доме. Я намерен голосовать против. Если кто-то из Вас не согласен с моим выбором, пусть выскажется сейчас.

– Полностью согласен, – поспешил поддержать его младший собрат. Как в силе крови, так и в образованности и красноречии Мильтон не мог сравниться с присутствующими, не говоря уже о Йозефе, и сам прекрасно это понимал, так что говорил просто, как умел, – Я ничего ещё не могу сказать про Шабаш и про то, на что они способны, но меня напрягло то, как всё это было обставлено сегодня, – Резвый обвёл взглядом собратьев в ожидании не то поддержки, не то возражений, но встретив на их лицах только заинтересованное внимание, продолжал, – Мутное предложение. Ни слова о том, что за силы, на какой срок, где и на каких, блин, условиях они будут кормиться, а главное – как собираются защищать город и с какой стати смогут позаботиться о нас лучше, чем мы сами. И такое впечатление, как будто нам полвстречи заговаривали зубы только для того, чтобы протолкнуть эту тему с приходом шабашитов.

Тео задумчиво смотрел куда-то в пространство, словно его мысли сейчас были где-то далеко. Только когда Мильтон договорил, а в воздухе повисла тишина, нарушаемая лишь звуками музыки и отголосками чужих разговоров, Джонс как-то встрепенулся и выразил согласие с позицией своих Собратьев. Затем парень сказал, что ему нужно удалиться чтобы разобраться ещё с парой дел личного характера, и, простившись со своими собеседниками, растворился в тенях, как до этого сделали Крамер и Амос. Итак, в ложе остались только душ Рейш Мачаду и его Сир, всё ещё державший в руках загадочный свёрток, предназначенный для Иерофанта из клана Последователей Сета.

— Красивые слова слишком часто прячут за собой совсем некрасивые намерения, — заметил Гидеон. — Так или иначе, будущее города теперь зависит в том числе и от нас. Я передам этот груз Детям Змея. А тебе, я думаю, стоит поговорить с лидером Гангрелов — Ксотлем, Большой Жабой. Он вёл дела и с Сеттитами и с Шабашем, так что не до конца понятно, чью сторону Дикари примут на голосовании. Узнай это и, по возможности, попробуй убедить жадную амфибию выступить против экспансии Мрачной Секты. Потом попробуем поговорить с Безумцами и Джованни.

– Я поговорю с Жабой, – кивнул Мильтон. Поручение Сира было одновременно больше и меньше того, что он ожидал услышать. Никаких схваток, налётов и засад, которые ему смутно мерещились, опять просто разговоры. Но как раз разговоры не были его сильной стороной; к тому же, предстать перед Ксотлем предстояло не плечом плечу с собратьями, но одному, лично представляя свой клан. Чем больше он обдумывал предстоящее задание где-то на задворках сознания, тем тяжелее давил на плечи груз ответственности.

– Попробую. Кажется, я видел его снизу на одном из балконов, это должно быть совсем недалеко отсюда. Мне попытаться разыскать его сейчас? А если окажется, что он уже отчалил, как мне его лучше найти? Отправиться на следующую ночь в Тижуку?

— Спасибо тебе, — поблагодарил своего потомка Гидеон. — Думаю, можешь поискать его наверху, сдаётся мне, Жаба не из тех, кто покидает вечеринку, не насладившись ей вдоволь. Но если не найдёшь его сегодня, завтра езжай в Тижуку и поброди по тамошним тропам. Местные вампиры сами выйдут на тебя, а от них ты уже сможешь узнать, где искать Ксотля. Будем надеяться, тебе удастся с ним поговорить и убедить его сделать верный выбор на голосовании. Удачи тебе, сын мой!

Ответив на вопросы своего потомка, Гидеон отступил назад и растворился во мраке, как и прочие члены клана до него. Теперь Мильтон душ Рейш Мачаду остался в ложе один. Ароматические свечи уже догорали, и скоро обещали потухнуть. Чуткое ухо невольно начало вслушиваться в приглушённые звуки танцевальной музыки, доносившейся из главного зала. Итак, встреча клана подошла к концу — однако ночь, похоже, только начиналась. Оставалось надеяться, что `Резвому` удастся отыскать Жабу в клубе, и что Гангрел окажется достаточно сговорчивым. В конце концов, от этого в том числе зависело будущее Рио-де-Жанейро. Груз ответственности и в правду начинал давить на плечи, но, с момента своего обращения Мильтон уже потихоньку начинал к этому привыкать.

– Спасибо, Сир, – едва успел Мильтон поблагодарить Гидеона, прежде чем тот растаял в темноте. От творившихся вокруг событий голова шла кругом. Хотелось присесть и перевести дух или даже отдаться призывному ритму клубной музыки – и попытаться на время забыться в бушевавшем внизу круговороте удовольствий. Но Мильтон и при жизни был тем волком, которого ноги кормят. И прозвище "Резвый" он с детства носил не просто так. До хруста в суставах размяв кисти рук, юноша поспешил прочь из ложи на поиски Большой Жабы.