Форумные ролевые игры

3 – Счастье

Кошмары начались в ту ночь, когда открылись врата. Они опутывали рассудок каждого, от самого захудалого крестьянина до сильных мира сего, поговаривали, даже самого императора. Они возвращались с завидным постоянством каждую ночь, захлопывались в безвыходные лабиринты зацикленных сновидений. От кошмаров не могло помочь ни безумие, ни непогрешимая вера. Они разъедали умы ночами, крали спасительное забытье сна – серые дни встречали лишь усталые посеревшие за ночь лица. Не было возможности выспаться, нельзя было как следует отдохнуть – сплошное кольцо усталости, страданий, физического и морального истощения.

Неразрывный цикл серости.

Айфе бессознательно металась из стороны в сторону на высокой мягкой перине во второй спальне старосты. Ей снова снилось, что все горело – она сама, хвойные шапки вечнозеленого леса, мосты и дома. Айфе привыкла гореть – но кошмары вытягивали из самых потаенных глубин подсознания имена, странные ассоциации, почти забытые лица – и обгладывали всю эту вереницу воспоминаний огнем, разъедая плоть с противным треском и удушливым смрадом.

Архонт задремал, и ему снились бескрайние прекрасные прерии. Высокие заросли спокойно колыхались мягким травяным морем, здоровые дикие мустанги с наслаждением щипали сочную зелень. Десятки прекрасных, породистых, достойных лордов и королей жеребцов – непередаваемая красота, настоящая услада для глаз, сдержанная холодная грация – все они были совсем рядом, стоило только протянуть руку. Грюм шел к ним неторопливо – но очередной порыв ветра принес смерть, предупреждение, гарь. И кони метались – звонким эхом кошмар пронзило надрывное ржание, выпученные от ужаса залитые кровью глаза бесконтрольно вращались. Архонт хорошо знал, что делать – хотел помочь им, увести в безопасность, но мог только лишь тянуться к поводьям. Ремни каждый раз чуть смещались, рвались в стороны, выскальзывали из почти сомкнувшейся железной перчатки. Как ни стараешься – не достать.

Альбрехт видел перед собой крестьянскую девушку. Чуть склонив голову на бок, она улыбалась – манящая и очаровательная в серебряном лунном свете. А потом сзади возникли размытые бесформенные золотоглазые силуэты – храмовник срывался с места, бежал, но расстояние до девушки с каждым шагом лишь удлинялось. Желтоглазые рвали зубами её шею, лицо – и только застывшая неестественная улыбка неизменно оставалась нетронутой.

Дитрих спал беспокойно этой ночью. Он ворочался, ему чудилось, будто золотые глаза смотрят из темноты: из дальнего угла амбара, из-за верхней балки, из чердачного окна и даже (о ужас!) из-под забрала Архонта. Во сне он сжимал свой меч и стискивал зубы, отчаянно пытаясь скомандовать прорыв, но чужие руки, руки бесчисленных марионеток тянули назад, затягивали в трясину, не давали спасти братьев. Перед его внутренним взором падали один за другим сержант Малфред, брат-храмовник Брут и даже командир, над телом которого, смеясь, стояла Гордость. Дитрих видел её будто наяву, красивую и опасную. И целую, живую, не то месиво из крови и пепла, что застал на полу часовни, когда его малый отряд, наконец-то, добрался до цели.

Она прошептала одними губами: "Дитрих..." и улыбнулась. Воин вздрогнул и вдруг понял, что слышит свое имя взаправду.

– Дитрих... - кто-то тихо прошептал совсем рядом и храмовник вскинулся было, но это оказался командир.

Кастор смотрел на своего брата-в-вере и в неверном ночном свете он был похож на мертвеца. Желтая кожа обтянула череп, волосы висели паклей, борода казалась куском паутины на древнем гобелене. Только глаза. Глаза горели огнем решимости и веры, глаза, в которых было что-то еще, что-то важное.

– Дитрих, возьми это, - командир буквально всучил свою мизерикордию. На трехгранном клинке было выгравировано "CASTORUS FORTIS IN LUCE MANEBIT", а в основании бликовал камень. Вряд ли драгоценный, Храм редко снисходил до таких вещей, но что-то в нем было. — Возьми. Вам это будет нужно, - сказал командир, после чего словно обмяк. Словно его покинули последние крупицы силы. Его взгляд стал спокоен и грустен, он потрогал глаза, словно в них был песок и пошел к своему месту. Завернувшись в одеяло с головой, командир затих, а Дитрих остался лежать, сжимая внезапный подарок.

Кастор умер во сне за полчаса до рассвета. В Иннсвуде не осталось ни одного петуха, и храмовники, никем не тронутые, проспали в амбаре почти до полудня. Ближе к утру кошмары, как это нередко бывало, рассеялись, и усталые воины вырывали у жизни редкие часы спокойного сна. Первым проснулся и поднялся на ноги Брут – совсем скоро он уже расхаживал по амбару, орал, поднимая на ноги остальных.

– Там Кастор того, представился, – сказал он Дитриху вместо “доброго утра”. – Сердце старика видать прихватило.

Не давая всем возможности осознать как следует эту мысль, Бернард принялся выкрикивать указания.

– Генри, Брон, а ну – дружно взяли и подняли милорда командира! Соломон, давай с ними тоже – твоя вина, как никак, не уберёг старика – и потащили его к Малфреду. И ты, девочка, с ними, запишешь там как всё будет, – он махнул рукой на заспанную Сову. – Сперва к воротам, а там смотрите, где деревенские костёр строят. И с почестями чтобы, с молитвой – и без нас пусть не вздумают начинать, тоже скоро придём.

Брут дождался, пока адепты вынесут тело Кастора из амбара – придержал ворота, убедившись, что те и правда ушли. После чего закрыл створку и, насупившись, повернулся к хмурым храмовникам.

– Нужно командира нового выбрать. Не медля, прям вот сейчас. Адептов это пока не касается – архонта с пиромантом не касается точно. Этим только волю дай, раскомандуются. Наше дело это, то должно решать храмовникам. Проголосуем, как заведено, выберем нового, прямо здесь и сейчас. Чтоб было кому перед старостой и прочими за всех нас держать голос.