Форумные ролевые игры

Распоряжения были отданы, короткие сборы окончены, и странная процессия выдвинулась в ночной поход по размокшим от дождя лесным дорогам. Многочисленные слуги непонимающими взглядами провожали герцога с его людьми, гадая, какая нелёгкая понесла их в путь.

На удивление герцог Леон очень неплохо ориентировался в этом лесу даже в тёмное ночное время, хотя, по его же словам, не был в этих краях уже очень долгое время. Лунного света из-за расступившихся туч порой было много, так что путь впереди видел был на добрые сто ярдов, но большую часть времени видимость была ограничена из-за крутых изгибов дороги и громадных скрюченных деревьев, отбрасывающих огромные тени.

– Признаться, я впервые оказался здесь осенью, – заговорил Леон впервые после уже нескольких минут путь по слякоти. – Сейчас эти деревья выглядят неприглядно, порою даже жутко, но летом в зелени лес удивительно красив. В детстве я исходил здесь каждую тропку.

Какая-то смесь ностальгии с привычной для герцога тоской слышались в голосе. Потом он снова долго молчал во многом из-за того, что дорога не способствовала рассказу. Отряд растянулся в длинную цепь и двигался медленно, выискивая в грязевой реке относительно сухие кочки. В прыжки по таким вот кочкам и превратилось на какое-то время это странное путешествие. Герцог, надо отметить, несмотря на свой возраст и статус, преодолевал трудности пути едва ли не лучше всех. Сказывался его большой опыт долгих пеших прогулок, составлявших большую часть его скудного арсенала развлечений.

– Кралленхольц, вернее большая его часть, раньше лежал во владениях барона Гумбольта, – снова заговорил Леон, когда земля под ногами стала более твёрдой. Эта часть воспоминаний была уже знакома тем, кто ехал с герцогом в карете, но он повторил её для остальных. – Он дружил с моим отцом с самого детства, был ему почти как брат. Каждое лето отец приезжал в замок Грюнерфельс, принадлежавший барону, и всегда брал меня с собой. Очень отцу хотелось, чтобы я сдружился с детьми Гумбольта, моими ровесниками, Николасом и Аделаидой. Клаус и Ада. Они были отвратительны, хуже всех, кого я знал. Пока отец с бароном неделями, а то и месяцами рыскали по лесам в поисках славной дичи, мне приходилось сидеть в замке с этой несносной парочкой. Поначалу они казались мне просто невоспитанными и необразованными. С ними не о чем было говорить, с ними скучно было играть, и потому я предпочитал проводить время за книгами или гулять по этому самому лесу, наслаждаясь тишиной.

Сейчас лес не выглядел так, будто им можно было наслаждаться. Здесь действительно было тихо, и от того более тревожно. Казалось, что вся жизнь покинула Кралленхольц: не было ни птиц, ни зверья, только вода капала с кривых лысых ветвей, а под ногами чавкала грязь. Герцог продолжал свой рассказ:

– С годами моё вынужденное общение с Клаусом и Адой становилось всё более невыносимым, как и они сами. Из невоспитанных негодников они превращались в маленьких садистов. Как-то за совместным ужином Ада специально пролила очень горячий суп на старую кухарку. До сих пор я могу закрыть глаза и слышать их с братом жуткий смех над этой гадкой выходкой. С тех пор издевательства над слугами стали обычным для детей барона ритуалом: они могли уколоть вилкой, резануть ножом, швырнуть чем-нибудь. Постоянно они выдумывали всё более изощрённые способы причинять боль. Меня эта парочка пыталась завлечь в свои игры, но я сразу дал понять, что не намерен участвовать ни в чём подобном. Однако они всё же втянули меня, но в роли не участника, а зрителя. Каждый раз эти представления были для меня. Аду и Клауса забавляла моя реакция. Со временем они добавили в свой репертуар истязание животных: птицы, кошки, собаки и прочая живность страдала от их безумных жестоких выходок. Последней для меня каплей стал случай, когда Клаус швырнул крошечного щенка в камин, а Ада тыкала в него кочергой, пока он выл и пытался выбраться. Знаете, я побывал на многих войнах, видел все ужасы отцовского правления, меня не удивишь видом истерзанной плоти или сожжённых заживо людей, но вот тот случай до сих пор заставляет меня просыпаться в холодном поту.

Герцог Леон разволновался, рассказывая столь жуткие вещи, и какое-то время молчал. А может решил дать своим спутникам время осмыслить сказанное им. Продолжил он, когда впереди среди деревьев показался чёрный силуэт замка. Он был невелик и лишь немного возвышался над самыми высокими деревьями. По отсутствию огней, ясно было, что замок пустовал.

– Я, конечно, рассказал обо всём отцу, умолял его не привозить меня больше в это ужасное место с этими ужасными детьми, – продолжал рассказ фон Фридберг. – Я просил его что-либо сделать с Адой и Клаусом. Но и отец, и Гумбольт только смеялись над моими словами, говорили, что у меня богатая фантазия. При них дети действительно вели себя как ангелочки, а слуги отчего-то молчали. Тогда я всеми силами стал избегать общества Клауса и Ады, надеялся, что без моего участия они не станут творить эти зверства. Мне приходилось притворяться больным, отказываться от еды, сбегать в лес или в соседнюю деревеньку. В деревеньке случилось со мной такое, от чего я в корне поменял отношение к этому краю. Я встретил девушку, вернее девочку. Нам по четырнадцать тогда было, совсем ещё дети, а может и не дети. Её звали Лейла, она была дочерью деревенского кузнеца Рауля, и происходила из осевших цыган, то есть даже по меркам простолюдинов её происхождение считалось низким. Мне было плевать. Я влюбился по уши, как только её увидел. Первая юношеская любовь, столь сильная, что походила на болезнь, на одержимость.

Герцог позволил себе усмехнуться, потеплел и его голос. Словно смакуя на губах это слово, он произносил имя Лейлы. Даже сейчас много лет спустя, будучи почти стариком, имея женой другую женщину, он всё ещё с большой теплотой вспоминал свою первую любовь.

– Лейла тоже проявила ко мне симпатию, мы подружились, стали проводить почти свободное время вместе. В замке я почти не появлялся. По счастью, отец оставил к тому времени попытки сдружить меня с отпрысками Гумбольта, а потому я почти перестал их видеть. В Грюнерфельс я рвался, чтобы увидеться вновь с Лейлой. В первое лето вместе мы стали друзьями. Во второе – открыли друг другу свои чувства. Третье и все последующие у нас отняли. Нам было по шестнадцать, когда я приехал в это место, чтобы просить руки Лейлы. Я прекрасно знал, что моё положение не позволит мне жениться на простолюдинке. Но я намеревался сбежать с ней хоть на край света, подальше от отца, жить простой жизнью, хоть крестьянина, хоть цыгана-кочевника, но лишь бы с той женщиной, что любил больше всего. Увы, этому не суждено было случиться. Приехав в деревню, я не нашёл Лейлы. Зато нашёл её сгоревший дом и могилу её отца.

Наступило молчание. Герцог тяжело дышал и собирался с силами, чтобы продолжить рассказ. Его тон и эмоциональное состояние говорили, что дальнейшая часть будет не из приятных.

– Николас и Аделаида, уже почти совсем взрослые, сильно соскучились по нашим играм, – голос Леона сильно дрожал. – К моему последнему визиту они решили приготовить мне сюрприз. Клаус силой забрал Лейлу, приказал убить её отца и сжечь дом. На пепелище он оставил для меня послание. Со всей возможной скоростью я бросился в замок. Меня встретили в большом зале, где специально для меня Ада и Клаус разыграли самое свое кошмарное представление. Прямо там, на обеденном брат жестоко насиловал мою любимую, а его сестра колола и резала её ножом, прижигая раны раскалённой кочергой. Они смотрели на меня, обомлевшего от ужаса, и смеялись. Около десяти вооружённых стражников попытались скрутить меня и заставить смотреть, но я не дался. Мой опыт сражений ограничивался лишь учебными поединками, до того я не только никого не убивал, но даже крови не пускал. Тут же в меня словно бес вселился. Сражение стёрлось из моей памяти, помню лишь, как стоял на куче трупов и ужас в глазах Клауса и Ады, осознавших, что они пробудили. Клаусу я снёс голову одним ударом этим самым мечом, а после швырнул тело в камин. Его сестру я прикончил её же излюбленным оружием, выколов глаза кочергой. Когда я бросился к Лейле, то сразу понял, что жизнь покидает её тело. Бедняжка потеряла слишком много крови. Я молился Небесной Семье, вспоминал имена древних богов, звал на помощь любую силу, что могла спасти мою любимую. Когда ничего не помогло, я обещал Лейле, что мы всегда будем вместе, что я последую за ней в Рай. Она умерла на моих руках. Я сам захоронил её в укромном месте, недалеко от церкви. После этого я желал найти смерть, долго стоял на крепостной стене, готовясь прыгнуть, но смалодушничал, не решился, не знал, что мне уготовано, Рай или Ад, после всех смертей, причинённых моей рукой.

Отряд почти вышел из леса, деревья стали всё реже, замок был теперь уже хорошо виден. Чуть ниже по склону холма показалась и небольшая деревенька из трёх десятков хуторов и каменной церкви. Как и замок, деревенька выглядела заброшенной. Кровля у многих домов обвалилась, часть домов разрушил пожар. И тем не менее в оставленном поселении виден был огонёк костра, рядом заметно было движение, доносились далёкие мужские голоса, хохот. Герцог молчал после последней части своей истории, рассказ дался ему тяжело, воспоминания его опустошили. Видно было, что нервная дрожь сотрясает всё его тело. Леон шёл вперёд, не замечая ни огонька костра, ни голосов.