Сожжение Фракии | ходы игроков | Кетрипор

Ход I. Весна, очередной год твоего правления. А считать, как делают это римляне и эллины, более точно, тебе, вождю, и не пристало

  - Славься, Кетрипор, Ройгоса сын!
  Ударяются чаши друг о друга, и вино хлещет на землю, на доски стола, в глотки твоих присных. Кто-то на кулаках борется, кто-то смотрит, как кривляются сумасшедшие, другие спорят о том, где лучше будет взять добычу. Им всем плевать на твои заботы: они верят своему вождю и знают, что ты все решишь за них. Да ты бы и сам с радостью присоединился к пирушке, потом отодрал какую-нибудь бабу посмазливее, после чего встал бы с друзьями в круг клинков, размяться да силушкой помериться во славу богов.
  Вот только грусть накатила: ты был так близок, чтобы стать царем всего Гемимонта – только руку протяни! А тут, как на зло, римляне решили попытать удачу во Фракии, а бессы, в свою очередь, решили им наподдать и сами покорить всех, кто подвернется под руку. Ну не ублюдки ли, устроить войну между собой рядом с твоими – и только твоими, да! – горами! Да еще и накануне праздника Сабазия, когда надо пить и веселиться, а не голову ломать, чем, вообще-то, должен заниматься твой верный советник Сотиру!
  Ясное дело, прознав о таком, ты немедленно собрал народное собрание: вождь ты или нет, а без его одобрения мало что выйдет. Так что остается тебе седеть как на выводке ежей и терпеливо – и это-то ты, вождь рудов? – ожидать, пока к тебе явится знать изо всех, даже самых отдаленных деревень. И только потом, когда все соберутся – зато какой пир можно будет закатить во славу Сабазия! – можно будет объявить войну или выразить поддержку той или иной стороне. Ну или решить, что пускай дураки рубят друг друга, а вы потом придете и оберете ослабленного победителя.

  Но и без собрания ясно, что ваши заклятые «друзья», мягкотелые эрмасы, вытесненные на самый край Гемимонта, наверняка попробуют отобрать то, что вы по праву сильного взяли у них. Говорят, что иного от их нового вождя, молодого Эбрузельмиса, и ждать не приходится. И то верно: стал бы ты в стороне от бед твоего недруга? Поддержи ты одну из сторон, и эрмасы наверняка поддержат твоих врагов.
  Хотя, может, перед лицом общей беды стоит договориться? Вместе вы всяко сильнее, и заставите считаться с вами и бессов, и римлян. Главное, чтобы Эбрузельмис признал тебя своим царем: хотя для этого ему почти наверняка придется что-то отдать – а вот для этого уже нужно слово мужей собрания.
  Боги, сколько задач надо решить, и сделать это самому!

  И словно этого мало – в твоей семье тоже неспокойно. Солнечное копье в глотку всем неверным женам и грязным сплетникам – злые языки говорят, что твоя молодая жена, редкостная красавица, напропалую трахается, наставляя тебе ветвистые такие, раскидистые рога, что аж шея болит. И с кем – с твоим младшим братом! И это только полбеды – судачат, что она еще собирается подговорить его тебя прибить, а самому возглавить племя!
  А самое паршивое, что ты не можешь не обратить внимания на эти слухи, потому что их распространяет… твоя старшая супруга и ее родня! Вот уж не было печали еще и бабскими дрязгами разбираться! Но придется: ты же вождь, и ходить обсмеянным тебе не по чести. К тому же, вдруг это правда? Тогда надо действовать быстро и решительно, чтобы никто впредь не усомнился, что ты, Кетрипор, держишь узды кона власти крепче крепкого!

  Пока ты так рассуждал, твои друзья собутыльники обнаружили новую «игрушку», и перед твоими очами оказался невысокий и щуплый эллин, одетый как простой торговец, но держащийся с величием архонта. Он не боялся ни жестоких насмешек твоей дружины, ни твоего величия, словно чувствовал себя выше всего этого. Вскоре ты понял, почему. Торговец, не вдаваясь в долгие рассуждения и столь любимые эллинами высокопарные беседы, предложил приобрести артефакт чудовищной силы — фальк, которым, якобы, владел сам Ситалк. Он поведал, что это орудие делает владельца непобедимым властелином, и, в конечном итоге, бросит к его ногам всю Фракию.
  Естественно, ты не удержался от того, чтобы осмотреть оружие. Фальк оказался действительно великолепен, и его металл даже светится в темноте. Касаясь его, ты чувствовал спящую силу, могучую и неостановимую, как горная лавина. Почуяв твой интерес, купец подтвердил, что готов продать его – именно тебе, как достойнейшему из достойных. А когда поведал цену, у тебя глаза на лоб полезли. Эллин просил за клинок целое состояние, на которое ты мог бы собрать немалый отряд опытных наемников. Вот только воины – это сила людей, а клинок сей – от богов.
  Решать тебе, Кетрипор, сын Ройгоса, что ближе и с чем ты найдешь свою победу. А, главное, на что ты ради нее готов.

Кетрипор вздохнул. Вздохнул тяжело, с унынием, с грустью даже. Не первый раз за веселый вроде бы вечер, не последний. Окинул взглядом пиршественную залу своего дома и снова обернулся к сидящему по левую руку от него Гераклу.

- Так вот, когда будешь у бессов, расскажи, сколько мы свиней принесли сегодня в жертву Бендиде... - говорит это вождь своему советнику и качает в руке обглоданную кость одной из тех самых свиней, - И сколько юношей посвятили сегодня в мужчины... - обводит косточкой пирующих, вчера мальчишек, а сегодня уже воинов, и добавляет шепотом: - Сколько свиней и сколько юношей, а! Могли бы сохранить дюжину хряков и племя перед богиней не посрамить, но не сохранили ведь, не поскупились! Пусть поймут бессы, что мы ищем союза... И скажи им еще, что близится день Сабазиса, а потому мы уже думаем о жертвах и в его честь. Ясный ведь намек, да?

Свиней сегодня, конечно, резали не только ради вящей славы Бендиды и благоразумия бессов - посылали еще и сигнал эрмасам. Уж не ведомо никому среди рудов, заметил ли кто-то из соседей восходящий к небесам густой и обильный дым сжигаемых подношений, но слухи до их вершин всяко дойдут. Будут тоже знать, что руды ищут союза. Что можно уже спуститься с гор и поговорить. Уж очень момент к тому располагает. К чему гнуть спины перед чужаками, когда можно почти перед своими... Чего упираться? Давно ведь пора!

Ну а если гнуть спину сынок старого Рабокентоса ну совсем никак не хотел, то Кетрипор был бы готов сейчас и на уступки пойти. Уж к чему губить друг друга в такой неподходящий момент? Глупо ведь!

Так подумал Кетрипор, вздохнул еще раз и кинул свиную кость собакам под стол. Поглядел секунду-другую за тем, как борются за нее лениво уже сытые псы, и снова взглянул на Геракла.

- Ну вот, как-то так. - закончил подвел итог вождь, - Поезжай бессам навстречу, узнай точно, что им надо. Если речь про союз... Я почти уверен, что про союз да про войну с римлянами... Заверь их в том, что я в том заинтересован и готов это своему племени продавать. Но я хочу хороших условий. Хороших! - тут Кетрипор многозначительно поднял вверх палец, - Вот их-то и постарайся выбить. Коней и сопровождающих бери на свое усмотрение...

Решил уже Кетрипор закончить с делами, насладиться наконец пиром - хороший ведь пир закатили, не каждый день такое - но тут пришло в голову ему еще одно дело. Дело совсем паршивое, самое пренеприятное - вождь уж скривился, будто от зубной боли.

- Но подожди... - снова обратился он к своему советнику, - Подожди, еще дело есть, ради которого можно чуть задержаться. - горько-горько вздыхает снова вождь, - Это о женушке моей Тале...

Это о ней, о красавице Тале, стали в последнее время ходить самые неприятные слухи. И уж знал вроде бы Кетрипор, откуда эти слухи исходили, но... Отчего-то неспокойно у него было на душе. Хотелось знать точно.

- Потрудись, прошу, проверить, правду ли говорят. Я думаю, брешут, но мало ли... Проверь, успокой меня. И поезжай сразу к бессам.

Поезжай и дай мне принять римских послов - так еще думает Кетрипор. Они ведь будут скоро, наверняка будут. И лучше пусть понтийский гражданин Геракл будет в это время подальше. Так думает Кетрипор и остается даже доволен своей хитростью.

Пир же тем временем идет своим чередом. Идет хорошо - славный вождь сумел все таки отвлечься от забот и слегка даже захмелеть. Перестал уже вздыхать и на лице его заиграла обычная широкая улыбка.

Ею он и встретил так неожиданно появившегося эллина-купца. Хохотнул, услышав цену и взвесив в руке фалькс.

- Уж прости меня, незнакомец, но думается мне, что ты хочешь меня обмануть. - сказал вождь, возвращая торговцу оружие, - Какие-то жалкие лепты ты просишь за непобедимость и власть над всею Фракией. Если уж решил такое продавать, отчего не всю казну у Митридата взять? Смешно даже! - тут Кетрипор обернулся к своим дружинникам: - Уберите-ка прочь этого мошенника из моего дома. Фалькс заберите в наказание да дайте ему чего, отступной какой, чтобы не говорили потом, будто я тиран...

Ход II. Глас народа – глас божий?

  С центральной площади прогнали свиней и унесли рыночные лотки, и теперь перед тобой колышется море голов: черных, рыжих, светлых, седых. Они шумят, спорят, убеждают и требуют. Это твой народ, вождь, которому ты диктуешь свою волю, но который может и заставить тебя сделать что-либо. Ты сидишь за широким дубовым столом в окружении ближней свиты: вместе со всеми, но наособицу. Всех волнует одно – война. И вот взгляды на это у всех разные. Конкретно разные так. А разбираться с этим – тебе и только: отстранишься, и все примут это за слабость, попытавшись сами продавить решение.
  Вот, например, Берисад сын Садаласа: вон он, неподалеку от тебя сидит. Высокий, широкоплечий, статный, с густой огненно-рыжей бородой, прячущей вечную ухмылку – ты знаешь, что это не издевка, а лишь перетянувший лицо шрам. Богатый, славный, да к тому же плодовитый: достойный соплеменник, в общем, да и собутыльник неплохой. И вот Берисад-то нежданно-негаданно стал лить тебе в уши, что римляне-то неплохи, и с ними можно дела иметь: и торговля под рукой, и шанс стать царем, и возможность раздавить всех оппонентов. А еще – но это уже тихонько, на ушко – прекратить полагаться на народное собрание, что мнение вертится, как задница эллинской шлюхи, и решать самостоятельно, не гадая, что заявит очередной горлопан.
  Под горлопаном он имел ввиду, видимо, жреца Котис Амадока, который, воспользовавшись отъездом Сотиру, выдвинулся на первый план среди твоих присных. Его позиция предельно ясна: не будешь драться с римлянами – огребешь гнев божий во всем его масштабе. К громогласному жрецу прислушиваются: он и раньше был популярен, а уж после того, как тот устроил на свои деньги масштабные Котии… В общем, поднагадил Амадок немало – организованные тобой торжества в честь Бендиды оказались востребованы только среди посвящаемой в мужчины молодежи. До самого собрания, куда не кинь взгляд, все вокруг бухали, как не в себя, и трахались как кролики, облачившись в одежды противоположного пола. Не то, чтобы это было плохо само по себе - напротив, но твоего имени на Котиях не упоминалось.
  Да еще Сотиру, советничек дорогой, тоже на прощание оставил подарочек – чем только думал? Он мало того, что удвоил подати, так еще и урезал расходы на предстоящий праздник Сабазия! С учетом того, что к нему готовятся сильно заблаговременно, тебе уже ничего не поправить, и теперь общество снова – во второй раз уже! – не получит от вождя достойного празднования! Да еще и за поборы хулить тебя будут – и не поймут, зачем это, пока беда не постучит в ворота. И то не факт.
  Хорошо хоть эллин не стал вмешиваться в дела военные – предложил только устроить римлянам Фермопилы на перевале. Одно хорошо – орать об этом с камня он не станет. Хотя… а почему бы ему, если захочется, не оставить речь одному из своих подчиненных, который в нужный момент огласит волю покровителя: волю, которую все будут иметь ввиду.
  Нет, решающее слово, конечно, за тобой, вот только если твои слова не понравятся не одному кому-то влиятельному, а народу, то придется уступить: вождь не должен идти против тех, кто ему доверяет, а будущий царь – тем паче. Придется решать, и делать это аккуратно, но решительно, так, чтобы не расколоть собственный дом. Слишком уж их может оказаться много – стервятников, претендующих на твои земли и твою печень.

  Вот, например, не является ли одним из них Прокул Римлянин? Приняв его и выслушав деловые и четкие речи, ты пришел к недвусмысленному выводу, что западные соседи рекомендуют его на место нового советника, взамен так своевременно отосланного Сотиру. В общем и целом же его подход вполне прост и прямолинеен: Рим признает тебя царем Геммимонта — союзным Риму царем. Взамен же он потребует снабжения войска продовольствием в текущей кампании, а в дальнейшем регулярных выплат и участия отрядов рудов в римской армии. Жестко? На первый взгляд – еще как! Но посол предусмотрительно выразил готовность максимально смягчить эти досадные обязанности. Наоборот, Рим может способствовать в успешном разрешении конфликта с эрмасами в пользу рудов.
  «Но, - усмехался похожий на купца, расхваливающего свой товар, римлянин, - зачем ограничиваться Эрмасами? Республике проще иметь дело с одним союзным царем чем с двадцатью переменчивыми вождями. Взамен же дружественному правителю Рим также может предоставить выгодные торговые договора, советников, учителей, верных телохранителей... Сам же Первый царь Геммимонтский будет совершенно свободно издавать свои законы, чеканить свою монету, содержать свое войско, свободно осуществлять суд и вообще пользоваться полной автономией, достойной столь могущественного владыки. Ну а ежели славный вождь переживает за Понтийские города, с которыми торгует – так Рим и идет привести их к согласию, так что в долгосрочной перспективе торговля не пострадает: напротив, сохранив уже имеющиеся, руды получат новые, римские рынки сбыта».
  Звучали его речи делово и вполне любопытно, и при этом ненавязчиво: если он выдаст эти условия в народном собрании то многие как минимум задумаются.

  И ладно бы один Прокул мутил воду, так нет же! На твои земли явился еще один посол – некий Ампелофан, предложивший провести справедливый арбитраж между рудами и эрмасами по вопросам принадлежности тех земель, что взяли твой отец и ты. Придешь туда союзником Республики – Эбрузельмис будет вынужден или покориться, или столкнуться не только с твоей дружиной, но и с войском Рима. Вот только вряд ли эрмас безразлично пожмет плечами или, тем паче, протянет руку дружбы на такое решение – скорее это сподвигнет его на новые налеты. Впрочем, и это ты можешь обернуть к своей пользе.
  В любом случае, римской армии, кажется, пока можно не опасаться: не пребывая в войне с твоим народом, они шли по землям рудов мирно и спокойно. За провиант и фураж платили, караваны и путников не резали, деревни не жгли. Видимо, они и вправду собирались ограничиться бессами и понийскими городами – а может, ценили твою славу и отвагу. Ну хотя бы с этой стороны была передышка, потому что в других местах бед было столько, что хоть ложкой черпай.

  Особенно проблемно было в Низинах – в ходе своего рейда на разбойников ты обнаружил, какая-то мразь истребляет без жалости караваны, а иногда даже целые караваны. Причем ладно бы их захватывали – это Фракия, здесь пожива за счет ближнего и дальнего своего: норма, которую не понять мягкотелым эллинам. Но эти неизвестные, проникшие незаметными в житницу твоих земель, попросту истребляли всех и каждого, не исключая даже животных, а ценности попросту сжигали. При этом многие были убиты уже взятыми в плен и видимо принесены в жертву.
  Самое паршивое в том, что это похоже на истории о Трезене Безумном, приход которого в твои земли как раз прочили слухи. Если это правда, то бессы решили за тебя, объявив, фактически, полноценную войну рудам, о которой ты, правда, пока можешь только догадываться. С другой стороны, стали бы бессы так быстро скидывать тебя со счетов – не дураки же они, в самом деле? Возможно, все чуть сложнее и подлее, и под действия Трезена маскируются эрмасы или люди Скилура, желающие стравить тебя с бессами, а потом ударить в спину?

  Впрочем, если это и вправду Скилур, налеты должны скоро прекратиться за отсутствием налетчиков. Боги на твоей стороне, вождь: не подозревая, что лихие люди решили воспользоваться тяжелым временем и, подсуетившись, поднять против тебя гнусный мятеж, ты нанес им сокрушительный удар, зарубив и казнив большинство негодяев! Пленные разбойники рассказали что некий авторитетный атаман Скилур, из язигов, кажется, начал готовить крестьянское восстание, ради чего собирать армию, которую вооружил припрятанным в воровских схронах оружием.
  Как и положено, дружина эти шайки раскидала на раз, оружие было захвачено, огонь восстания задушен в зародыше. Самого Скилура схватить живым, правда, не удалось: он толи был убит и не опознан, толи ушел в подполье. Сейчас, увы, его не расспросить, сам ли он придумал поднять оружие против тебя, или его кто-то надоумил и проспонсировал. Но, в любом случае, эту угрозу ты отвел, прочувствовав ее сам, без поддержи римлян, понтийских советников и самоуверенных жрецов!

  Еще одним знаком благосклонности Сабазия к тебе, а также очередным свидетельством твоего таланта полководца, был перехват основных сил налетчиков-эрмасов, отступивших без боя. Разбить давних недругов и вернуть награбленное вы не сумели – так споро драпали люди Эбрузельмиса – но пару пленников все же взяли. Захваченные эрмасы подтвердили, что шли не в полноценный набег, но всего лишь желали пограбить караваны, чтобы восстановить запасы своего племени после зимы. Более того, пленники утверждали, что им это не удалось – обнаруженные уже тобой «мертвые караваны», испортили куш и горцам.

  В общем, тебе есть о чем подумать, пока представители народа и гости столицы не закончили толочь воду в ступе и не перешли к делу.

- Тихо! Тихо! Вождь будет говорить! - пророкотал зычно Белисад, сын Садаласа, заглушая голосом своим шум толпы. Вот словно бы волна прокатилась по народной массе: гул затих, головы повернулись к вождю.

Кетрипор кивнул удовлетворенно и с достоинством поднялся из-за стола. Солнце сверкнуло на золоченом его панцире. Вождь же хмыкнул и окинул взглядом свое племя.

- Я только что вернулся из похода. - сказал он громко и важно, выдержал паузу, - Из похода весьма удачного. Вернулся, видит Всадник, с победой и достойными трофеями. Порушив, тем более, планы наших врагов. - вождь подбоченился гордо и покачал головой, - Врагов у нас много!

Тут Кетрипор обернулся к жрецам, а прежде всего к Амадоку, протянул в его сторону раскрытую ладонь.

- Достойный Амадок, клянусь Всадником, я видел много наших врагов и то воины дружины моей подтвердят. Но не видел я среди них римлян. Даже сарматы среди них есть, но не римляне! Каждый будто бы желает пожечь и пограбить наши земли, но не римляне! Напротив, римляне приходят к нам с дарами, прося нашей дружбы. И что же, богам угодно, чтобы мы в ответ на дары не просто отказали в дружбе, а пошли на римлян войной? Уж прости, достойной Амадок, но думается мне, что в этот раз ты неверно прочитал знамения.

Вождь поглядел на жреца словно бы с каким-то снисходительным укором, как смотрит воспитатель на неразумное дитя. Зная, однако, голосистость жреца, Кетрипор взгляд задержал лишь на мгновение и сразу продолжил с напором, не давая Амадоку ответить и его перекричать:

- Зато знаю я какой еще у нас есть враг, которого мне так настигнуть и не удалось - уж слишком ловко улепетывал он от дружины. Трезен Безумный, служащий бессам! Это он сжигает деревни и режет караваны на востоке. Каждый на границе земель бессов об этом говорит. - тут Кетрипор может и преувеличил слегка, но какая же речь на собрании совсем уж без прикрас? - Да и кто это, если не он?! Сжигает всякую ценность, режет и людей, и скот, и мужей, и жен, и детей, и старцев! В чем хотите можете вы обвинять эрмасов, но в таком их никто не замечал. - вождь покачал головой сокрушенно, воздавая по достоинству старым врагам, - На разбойников и грешить не стоит: уж какой честный разбойник режет просто так добрую скотину? А римскому воинству или воинству царя Буребисты никак до восточных наших границ незамеченными было не дойти. Значит это Трезен!

- Потому я говорю так: враг наш - бессы, которые спустили этого безумца в наших землях. Войной идти надо на них. А Рим нам в этом может помочь, тем более, что римские послы и сами предлагают дружбу. Потому давайте выслушаем римского посла - ему есть что сказать!

Кетрипор махнул рукой: выводите мол посла на камень. Пусть он соловьем пропоет то, что предлагает Республика, а уж Кетрипор подкрепит это своим словом. Потом как уж собрание решит - он все же еще не царь. Но... Стать царем хотелось. А вот воевать с римлянами - не слишком. Тем более, что потом, после победы, даже если ей суждено быть, придется гнуть спину перед бессами - идея не самая заманчивая.

Но не об одной дружбе с римлянами думал Кетрипор. Искал он и других. Потому распорядился отпустить с миром всех пойманных разбойников. В напутствие похвалили их за отвагу и за лихость, за неплохой в общем-то план налета. Посмеялся только, что не ту жертву они выбрали. Затем велел передать всей банде, что если будет им то угодно, вождь Кетрипор с радостью возьмет таких храбрецов на службу - в знак серьезности намерений вручил он каждому из освобожденных маленький тугой кошель с эллинскими драхмами. А самому Скилуру велел передать, что если тот пожелает служить Кетрипору, то может рассчитывать на место за самым его столом, а быть может и на доходы от каких-нибудь рудников.

Пленникам из числа эрмасов решил вождь рудов продемонстрировать еще большую щедрость - все припасы, ради которых и шли эрмасы в свой поход, для них упаковали и погрузили на несколько мулов. Дар племени эрмасов от Кетрипора!

- Скажите, что великий Рим готов признать меня царем всего Гемимонта. Признайте и вы меня вашим царем и не будете больше знать нужды! Передайте Эбрузельмису, что если он мне покорится, то получит назад старые свои рудники. А если он упрется... - Кетрипор поморщился, - Ну если он упрется, поищите же себе нового вождя!

Ход III. Каменное ярмо золотого венца

  Хорошо быть самовластным царем! Никакие понтийцы тебе не указ, а младшие вожди смотрят тебе в рот, ловя каждое слово, в надежде после объединения Геммимонта под твоим началом получить земельный надел покрупнее и побогаче. Ты всем показал! Бриарудас теперь выглядит абсолютно покорным – ни одна змеюка не поднимает головы, понимая, что ее тут же раздавит сапог соседей. Храм Котис разграбили недовольные – самочинно, без указаний сверху, а посмевший раззявить на тебя пасть Амадок лишился всяческого авторитета: этим все и кончилось.
  Другой бы на твоем месте расслабился и возлежал на лаврах, но ты-то, царь Кетрипор I, хорошо понимаешь, что такая абсолютная покорность и есть самое опасное. К сожалению, дураков и слепцов, а также златолюбцев, в твоих владениях предостаточно, и они до сих пор смеют злоумышлять против тебя. Только раньше ты их видел и знал, что они делают, а теперь они укрылись в тенях, откуда в любой миг могут выскочить и ударить. А ведь еще есть и внешние враги! Ну как тут отдохнешь, когда приходится укреплять молодое государство с нуля?

  Добавляют головной боли и беженцы. Вроде бы это забота советников, но все равно итоговое решение за тобой. Они могут стать помехой, могут стать камушком в твоем сапоге, но при этом могут оказаться новым инструментом, с помощью которого ты укрепишь свой авторитет у простого народа. Они прибывают постоянно, и счет уже идет на сотни. Конечно, большинство - старики, женщины и дети, но немало и вооруженных мужчин, ожидающих, что вождь поведет их в бой, но не уверенных, против кого же. Всю эту ораву приходится размещать, кормить и вообще – пристраивать к делу.
  И ладно бы это была единственная проблема! Все эти дела с согнанными с насиженных мест вторжением бессов крестьянами меркли перед самым главным: тебя предала эта тварь, сын свиньи и шелудивой собаки Сотиру, наглядно продемонстрировавший, кому он на самом деле служит! Правы были римляне, прав был Берисад, что понтийский червяк тебя использовал, на деле действуя только в интересах Митридата! Эта отрыжка прокаженного еще и нанес тебе пощечину! Как ты был рад, когда прибыл караван с доспехами под охраной дружины! Приказав вскрыть ящики, ты обомлел – они были пустыми. Сотиру украл твои панцири и попросту сбежал.
  Хорошо хоть его люди во главе с бывшим секретарем советника, Филиппом, не последовали за ним. Перепуганные, они тут же бросились тебе в ноги, клянясь, что ничего не знали об измене патрона. Филипп даже в знак своей верности сдал тебе результаты расследования Сотиру: оказывается, Геракл давно закончил его, но решил придержать. По всему выходило, что старшая жена и правда безвинно оклеветала младшую. Но советник решил скрыть эти результаты: оказывается, твоя старшая жена была у него на содержании и даже любовницей, получая за свои услуги понтийские деньги. Правда, когда ты заикнулся перед ней об этом, та тебя покрыла площадной бранью, при всей дружине заявив, что «Кетрипор баран, которым сперва вертел, как хотел, Геракл, а теперь на его место встал римлянин!».
  Предательство вскрыло еще одну проблему: оказывается, ты и представить себе не мог, насколько вся твоя администрация держалась на Геракле Сотиру. Теперь его нет, и ты вынужден сам ежедневно возиться с кипами донесений, из которых понятно хорошо если одно слово из десятка. Сообщают, что в шахте у Двурогой горы добыли семь подвод нечищенного металла. Ну и? Правду говорят, али брешут. А если правда, то много это или мало? Филипп, конечно, пытается помочь тебе, но выходит у него это, скажем так, с разной степенью успешности. Или он только делает вид, что не справляется с работой в тех же объемах, что и Сотиру, а на деле, продолжая работать на своего хозяина, гадит тебе помаленьку?
  Вот, например, возвращаясь к все тем же беженцам, будь они неладны. Они жалуются, что еду им подвозят стабильно плохо – что это, нехватка рук у Филиппа или попытка озлобить народ против царя? К тому же ты до сих пор даже толком не знаешь, сколько у тебя беженцев и сколько из них могут держать оружие! Сабазий свидетель, сейчас в Бриарудас под видом беженцев может проникнуть сотня-другая бессов, и ты об этом будешь ни ухом, ни рылом!

***

  Тем временем войну никто не отменял. Римский предатель, Марк Инстей, идет без остановок на Бриарудас, ведя за собой войско числом около десяти сотен всякого наемного сброда. Пока ты сильнее, и можешь поставить под копье не менее двенадцати сотен, но с каждым днем к военачальнику бессов подходят все новые и новые силы. Правда, и ты можешь пополнить свои силы еще парой тысяч человек из беженцев и обывателей, вот только есть одна загвоздка: твоя дружина по большей части лояльна, но вот сколько из призывников перебежит к бессам при первой возможности, непонятно.
  На совете мнения твоих сторонников разделились: Берисад говорит, что следует выйти в поле и разбить Лафрениана, иное люди воспримут как слабость, Керсеблепт же считает, что за городскими стенами вы в безопасности — для штурма у Инстея явно сил. Берисад резонно возражает — он и не собирается штурмовать, а лишь показать всей Долине слабость царя, не решающегося выйти в поле и биться, как мужчина. Но и тут у старого жреца находится ответ: под Бриарудасом римлянин окажется в ловушке, потому что будет отрезан рекой от своей базы на Восточном перевале, и его будет проще разбить.
  В общем, однобоко мыслят советники. Ты, в отличие от них, понимаешь, что правы оба, и надо найти такое решение, которое окажется полезным в перспективе, и при этом не ударит по тебе сейчас. Это непросто – но является единственным выходом. К тому же ни один, ни другой не учитывают действия римлян: ведь те пришли сюда не на солнышке греться, и тоже могут помочь. Если, конечно, прислушаются к призыву своего нового и пока что единственного союзника.

***

  В общем, нестабильно все как-то. Единственная отдушина и для тебя, и для племени – кстати, пора приучаться говорить «народа»! – это Сабазии. Вот только опасности он таит не меньше, чем радостей. Тьфу, куда не ткни, всюду трудности! С одной стороны, ты чувствуешь, прям кожей ощущаешь опасность попытки переворота или нападения в праздничную ночь, пока каждый второй будет натрахавшийся, одурманенный и пьяный в доску одновременно. С другой – не явишься или будешь сидеть уныло, так люди не поймут и отшатнутся. И опять тебе, человеку широкой души и неохватной искренности, приходится искать баланс между двумя одинаково дерьмово пахнущими кучами!
  А пока из окна твоей тронной залы видна площадь, где разложили огроменный костер, брызжущий во все стороны яркими искрами. Твои соплеменники, а теперь еще и подданные, уже миновали первую стадию: облачились в звериные шкуры на нагие тела, выхлестали вина и отплясали дикий круговой танец. Теперь над городом стоит неумолчный рев и вой на все лады: Сабазий ценит не качество исполнения, но громкость его и независимость от остальных каждого певца. Большинство еще откидывает коленца, но многие уже восхваляют Рогатого диким совокуплением – вон, какой-то миловидный юноша со стеклянными от зелья глазами приметил тебя и теперь зовет присоединиться, призывно оглаживая свое тело. Улыбается маняще пухлыми губами – Берисад со смехом назвал такой рот «рабочим».
  Женщины уже танцуют со змеями, позволяя им свободно скользить по рукам и заползать между ног. Скоро уже четверо здоровяков разорвут молодую козочку и окропят народ жертвенной кровью, после чего все отринут людское и выпустят на вою звериную суть похоти, жестокости и разрушения. И тогда ни армия бессов, ни пожарище, ни гнев богов не отвлекут твоих людей от празднования. Если решать что-то делать, то вот прям сейчас.

  Приходит один из дружинников – кажется, его зовут Резисом. Докладывает, что Амадок исчез, а одного из римских солдат нашли убитым. Кажется, что-то назревает, и скоро проблемы пробьют скорлупку относительного спокойствия. А, может, и все в порядке. Жрец Котис мог наплевать на все и, в соответствии с древними уложениями, пойти праздновать за город — хрен разберешь, когда все, как один, в масках и шкурах. А римского воина, посланного твоим советником Прокулом принять участие в торжестве, попросту укусила змея. На Сабазиях их полно: обычно, правда, отлавливают не ядовитых гадов, но ловцы вполне могли и ошибиться – на каждые Сабазии пара-тройка человек да помирает от яда. В общем, ничего не понятно – ты словно ночью в лесу с завязанными глазами. А двигаться хоть куда-то, как ни крути, надо – ведь ты все же царь, верно?

Танцуют люди, пьют, трахаются, славят Сабазия так и эдак. А Кетрипор только и глядит на это стороны, застыв золоченой статуей в броне и надетой поверх шлема римской короне (острые зубцы словно лучи солнца!). Вот его и приглашают даже присоединиться... Вздыхает тихо Кетрипор и отворачивается Ему сейчас нельзя подавать виду, наоборот, надо всячески излучать бодрость и энтузиазм. Перед воинами, перед конницей. Не зря ведь он вырядился в торакс тогда, когда все остальные надевают на себя звериные шкуры (да еще и других вырядится в боевые облачения заставил - настоящий царь!). Он собрался вести три сотни своих лучших всадников на север, на охоту за самим Трезеном Безумным. А вот эти самые всадники, собрались перед своим повелителем: все в броне, на конях - орлы! Тоже не подают вида перед царем, что хотелось бы им сейчас пировать и возлежать с прекрасными девами и юношами... Ох, царь их понимает. Но сейчас все равно будет толкать бравурную речь.

Говорить Кетрипор будет о том, что в этом году выпала возможность почтить Сабазия великолепной жертвой - любимцем его, Трезеном Безумным - и что возможность такую ну никак нельзя упускать. Не будь они руды! И все тому подобное...

Дело, однако, не совсем в этом. Не только в этом, если быть точнее. Дело в том, что особого выбора у Кетрипора и нет. К такому выводу пришел он с соратниками, советчиками и жрецами вчера на военном совете.

То ли бесс, то ли римлянин, то ли понтиец Лафринеан (боги его разберут!) грозит Бриарудасу. Именно что грозит - сил взять столицу у него никак нет. Только может разве вчера коронованный царь терпеть такую дерзоть? Не может - люди не поймут. Значит надо вроде бы выходить с Марком Инстеем на битву. На его условиях. Да еще и прямо после праздника, когда дружина будет думать о чем угодно, только не о ратных подвигах. Это может быть и было бы угодно Сабазию, но мудро бы это никак не было. А просто почивать за стенами сейчас нельзя... Так и родилась идея отправиться ловить Трезена. Сделать это все равно рано или поздно нужно. Сил собрать для такого начинания вполне племени по силам, а предводителю его вполне по силам удержать три сотни всадника всего-то денек от чрезмерно обильным возлияний. Да и просто любопытно это... Трезен - легенда. Много славы сможет снискать тот, кто сумеет скрестить с ним ромфеи и выйти победителем. Тут у Кетрипора так и чешутся руки от азарта.

Вот же закончен сбор и смотр войск. Провожают царя в краткий поход жены, дети и советники. С первыми Кетрипор говорит недолго - видно издалека только то, что царь кривит лицо мученически да твердит только "забыли, забыли все". Детишкам царь обещает привезти что-нибудь на память от страшных думатаров, восьмилетнего наследника своего Александра треплет по кудрявой голове и напоминает в который раз о том, что надо слушать учителей. Наконец подъезжает к самому последнему гостю в своей свите, к Прокулу.

- Ну что же, пока я в походе, город остается на тебе. Проследи уж, чтобы не вышло чего... - секунду-другую царь молчит, думает. Потом добавляет: - А вот зря Гераклес так поступил, очень зря. Служил бы мне дальше, горя бы не знал. А это я к чему... Служи мне хорошо да верно и обещаю, я буду к тебе щедр. Сверх всякой меры щедр. - как толстый кот улыбается Кетрипор и поясняет: - Рим ведь признал меня царем Гемимонта. А значит должен помочь мне теперь своими мечами и копьями установить мою власть над всеми горами. В обмен на мою помощь, конечно, но я-то от своих обязательств уклонятся не буду... Рим же... Ну кто знает? Слышал я, что ваши народные собрания бывают переменчивы.

- Но ты, как я тоже слышал, имеешь в римских владениях друзей и имя. А потому можешь мне тут помочь. Сделаешь так, чтобы Рим свои обязательства неукоснительно выполнял как сейчас, так и во веки веков, получишь от всех новых завоеваний достойную долю. А если пожелаешь, я приму тебя в племя, сделаю светлым дзибитидом, найду пару знатных жен для тебя или для твоих сыновей, если боги тебя уже таковыми наградили. Будешь и сам словно царь!

По правде эти дни в Бриарудасе были самыми тихими днями твоей жизни, хоть точно и не самыми спокойными. Рассчитанный на то, чтобы в нем пировали сотни воинов, дворец — опустел. Исчезли женщины. Все, кто желал воевать против тебя, уже ушли.
Один остался ты, великий царь, один, погруженный в раздумья.

На пиру в честь победы римлян — куда даже не позвали сражавшегося от лица Рудов Берисада — Руф высказал тебе то, что называлось просьбой, но было приказом.

Отбросив тонкости словес ты ясно видишь пункты этого нового договора, своего рода поправки к старому:

— Тебе фактически запрещено выступать за пределы Бриарудаса под предлогом того, что «ещё одна военная неудача и люди отвернутся от тебя». Руф очень хитро сформулировал условия твоего возвращения к командованию войсками — «разберись с неурядицами в своём доме». Но при этом от тебя требуется оставаться в столице.
— Буквально все воины в твоём распоряжении должны быть помещены под командование Берисада (уже один раз нарушившего твой приказ ради помощи римлянам) и направлены в помощь Руфу. При этом ты уже знаешь, что Руф использует их как пушечное мясо — половина всех потерь в последней битве пришлись на четыре сотни Рудов, обратившиеся в две.
— От тебя требовалось немедленно провести полную мобилизацию. При этом резервы Запада должны были поступить под командование Авдакса.
— При этом ты должен был дать добро Эрмасам (Эрмасам!) на разграбление деревень восточных Рудов. И хотя это и не проговаривалось, очевидно было, что Руф хочет предложить им союз — никаких сомнений, что землями твоими при этом он будет распоряжаться на своё усмотрение.
— Прокул отправляется на Север в посольство. Стало быть и компетентного управляющего-римлянина на замену Сотиру ты возможно теряешь. Да, может быть не навсегда.

Ультиматум Руфа.
Цена Короны.

Пустой короны, утонувшей, должно быть, в болоте.
До прихода римлян и бессов Руды процветали — на землях Севера чинно брели торговые караваны, сияли золотом колосьев поля Юга, звенели кирки в рудниках Запада, стучали топоры лесорубов на осваиваемом пока Востоке…
Теперь везде звенит железо.
Везде пламя.
И груды тел.
И брат идёт на брата.
Жена с ребёнком на руках сбегает.
Советники советуют врагу.
И даже сундуки твои пусты!

Где дом твой, царь?
Расколот дом твой.

Так тихо.
Большая и пустая зала.
Олений трон, украшенный рогами.

Как часто ты мечтал, чтоб пред тобой колено преклоняли.
Но римляне не кланяются.
Руф смотрит как на мальчика.
И люди говорят: «Погнался за блестящей побрякушкой?»

Им ли понимать — твою златую душу, царь?!
Ты с детства рос средь дикости сплошной, но думал на изящнейшем наречье.
«Правитель грозным должен быть» — так говорили.
Но разве же не воины твои, низвергли жалких Эрмасов столицу?!
«Правитель добр должен был» — и здесь тебе тебе нет равных!
Какой мятежник уходя из плена, с собой ещё монеты уносил?!
Нет, если кто короны и достоен, то это ты.

Короны роговой.
Тебе ее поднес ремесленник один на время.
Поклон или насмешка?
Ты уже не знаешь.

Предателей так много.
Да и верные — верны ль тебе?
Иль Риму?
Берисад! Тот кто убийцы отодвинул руку!
Звенели ли в его плаще монеты те же, что ты нашёл в домах убийц?
А Керсеблепт?
Он ходит за Аверкием.
Как хвост.
И храм его богаче стал чем прежде.

Жреца Бендиды Прокул самовольно назначил главным знатоком святых заветов. Советником судебным.
И теперь! В судах твоих жрецы метали кости.
Гадая — тот виновен или нет?

А знать спешит детей своих отправить в школу.
Филон Философ. Эллин и ромей.
Что в бедах Рудов обвинил болото.
Чему научит он твоих детей?

Ты словно в театре. Ройгос, знаешь, такого не любил и отродясь, не приглашал заезжих он артистов. Нет, твой отец был словно из железа!

— Запомни, сын, — он говорил, — Судьба как женщина и презирает просьбы. Подарки принимает, но с насмешкой. И только если кулаком ее ударить в лоб, она раздвинет ноги. Жизнь — искусство брать. Возьми своё, как взял я, помни — не нам с тобой вторыми быть.

Он умер, Ройгос.
Порою, ты подозревал — не приложили ли понтийцы к делу руку?
Не стал ли ты царем лишь потому, что в щедрости своей давал Гераклу всё, чего тот не попросит?
А что ты не давал, то взять он мог и за твоей спиной.

Ты помнишь как собрал совет ты после пира.
На нем был Берисад. Был Керсеблепт. Была и старшая жена твоя, царица. И старший сын — ещё подросток.
Совет этот — как зеркало другого.
Тогда с тобою в зале заседали — Геракл, Амадок, и Сирм, и Севт.
И все они к войне тебя призвали с Римом.
Теперь же слышишь ты иное.

— Царь, послушай. Мы выбор сделали — сражаться вместе с Римом. Любой ценой. И разве не Гней Акций Руф отбросил от стен наших Лафрениана?

Берисад как и всегда забывает, что ты не планировал битвы.
Нет, может ты и привёл к смерти три сотни конных дружинников, но две сотни Рудов погибли в битве только потому что твой командир нарушил прямой приказ и вышел в поле.
Если бы Руф проиграл — сейчас Берисад объяснял бы тебе, как вышло, что на стенах остались всего две сотни юношей.

— Я выступлю на Север с твоим войском. Мы принесём тебе победу. А ты пока в самом деле побудь в городе, выжди пока всё успокоится.

Керсеблепт важно кивает в ответ на слова воителя, чуть поглаживая пальцами шелковистую рыжую бороду.

— Я склонен согласиться. Сейчас важнее всего помириться с Сабазием, и как это сделать я уже советовал тебе. Других не слушай. Сам посуди, царь, один раз ты уже поехал на какой-то холм за легкой победой, и к чему это привело?

Он поспешно замолкает, осознав, что перешёл черту.

Ты оглядываешь их.
Они не верят в тебя.
Не верят в твою способность исправить ситуацию.
Только в Рим.


Заметив твой внимательный взгляд, жрец Бендиды вскидывает руки

— Я не имел в виду ничего такого, царь. Кстати, раз нас покинул Геракл Сотиру и господин Прокул тоже отправляется в поход, не стоит ли тебе назначить нового главного советника? Как насчёт Филона Философа?

— Он весьма надёжен.

Соглашается Берисад.

Лишь царица хранит молчание, ероша волосы сыну.
Потом, когда вы останетесь наедине, она подойдёт к тебе.

— Мы слабы и уязвимы как никогда, муж мой. Ты подружился с Римом, но это поссорило тебя и с богами и с людьми. Твои советники получили от римлян горы золота. Знаешь ли, что Берисад укрепил свои владения на Западе? И свои собственные отряды он римлянам, конечно, не пошлёт. Керсеблепт готовится к постройке нового храма — каменного, по эллинскому образцу. Вот только поклоняться там будут Бендиде-Артемиде-Кибеле. Мои люди слышали как Керсеблепт обсуждал с Прокулом возможность введения римского права — слышал ли ты, например, что там жрецам дана возможность прощать долги? Твою корону тебе дали не чтобы освободить тебя от воли народа, но чтобы подчинить тебя воле Рима. Фракийцы никогда не забудут, что царскую власть ты получил из рук римлянина. И римляне не забудут.

Она вдруг заботливо проводит ладонью по твоей щеке

— Я назвала тебя куклой римлян в прошлый раз. Я была не права и точно мне не следовало говорить этого при дружине. Но поверь, сейчас я говорю лишь заботясь о твоём благе. Руф выступит на Север. Если жрец Сабазия был прав и Данарса разольется — это даст тебе время. Объяви сбор, но не ради римлян, а ради себя. Пусть все воины соберутся в Бриарудасе — за его стенами ты будешь неуязвим. Удали Берисада за нарушение твоего приказа — под видом отправки к римлянам. Конфискуй его земли и золото. Схвати и казни Керсеблепта — в сокровищнице его храма ты найдёшь много римского золота и восполнишь потерю казны. Когда же в Долину явятся основные римские силы, то мы уйдём — уйдём с войском и спрячемся в горах на юге, оставив римлянам пустой город. Они воюют не с нами. Пройдут на восток, а мы вернёмся и отстроим племя заново.

Царица чуть вздыхает

— Продолжишь идти по тому пути, который избрал — оставишь сына сиротой без наследства. Корона — ничто если не даёт власть, а отбирает ее. Такой жизни ты хочешь нашему мальчику? Жизни с римским гладием у горла?

Кетрипору снился чудный сон. Он был со своими братьями на охоте. Отчего-то скакали они через какие-то болота - здравой причины, как это часто бывает во снах, для того вроде бы не было, но Кетрипор знал совершенно точно, что они именно на охоте, и что идет она чудо как хорошо. И было ему оттого чрезвычайно весело и весело было его братьям. Даже угрюмый Севт смеялся... Он вдруг исчез куда-то, заехал, кажется, вперед. И Кетрипор подстегнул коня, позвал за собой Сирма и устремился за самым младшим своим братом. И все слышал и слышал смех впереди. Но отчего-то никак не мог брата догнать...

Тут Кетрипор, не разомкнув еще очей, понял, что проснулся. Теплое солнце светило ему прямо в лицо, но раскрывать глаза не хотелось - слишком хорош был сон, хотелось смотреть его дальше. Так мгновение-другое Кетрипор лежал недвижимо, надеясь погрузиться в сновидения снова. Но нет, безуспешно. Неохотно он приоткрыл слегка глаза и увидел перед собой (а он лежал на боку) старшую свою жену Филис. Глаза ее были закрыты, лицо умиротворено, солнечные лучи танцевали в всклокоченных золотисто-рыжих волосах. Она была прекрасна и Кетрипор непроизвольно улыбнулся. Он лег на спину и протянул руку в другую сторону - хотел приобнять другую свою жену, Талу, которая обыкновенно спала по другую от него сторону.

Рука нащупала только мягкий мех одеяла. Кетрипор проснулся еще не до конца и ему чрезвычайно не хотелось переворачиваться. Потому он подвигал рукой еще - все равно ничего. Он все же обернулся тогда и увидел, что Талы нет. А потом с царя спала окончательно пелена сна и он вспомнил все, что произошло за последние дни.

Страшные воспоминания ударили с силой кузнечного молота. На секунду Кетрипор потерял способность дышать. Разум отказывался принять воспоминания. Хотелось проснуться снова, чтобы все это оказался просто ночным кошмаром. Еще секунду Кетрипору и подумалось, что так и будет, что сейчас он проснется... Но нет. Ничего не вышло.

Несколько секунд он лежал недвижимо.

Затем перевернулся все же на другой бок, чтобы спиной оказаться к спящей еще Филис. Он не хотел, чтобы старшая жена увидела, что в глазах у него выступили слезы.

***

- Ты же понимаешь, что это просто совпадение, царь? - спросил с какой-то неестественной бравадой Берисад и эхо разнесло его голос по пустой тронной зале, - Просто старый дурак нанюхался какого-​то дерьма в ночь Сабазий, вырезал себе глаза и побежал извергать пророчества.

Царь Кетрипор, сидящий на своем троне, вертящий в руках новую корону из рога, повернул голову к Берисаду и посмотрел на него как на умалишенного. Совпадение? Жрец вырезал себе глаза и явился в царский дом с каким-то вызовом. А потом убил себя. Совпадение?! Не бывает таких совпадений! И хоть все еще не верил Кетрипор в то, что это обрушился на него гнев Сабазия (За что? Ведь не первым же он был вождем, кто решил сэкономить на празднике! Да и не он это решил - это ведь все Геракл. Разве не видно это богам?), видел он явно, что за всем происходящим стоит что-то большее.

Впрочем, старый дурак действительно нанюхался какого-то дерьма в ночь Сабазий. И не он один. Как пояснил мудрый Филон, вся Долина надышалась болотным дымом, который проклятый Трезен поднял в воздух своим пожаром. Вот кто-то и решил вырезать себе глаза, возомнив себя то ли самим Сабазием, то ли явившейся в мир живых тенью Трезена. Кто-то пустился в пляс через самолично подожженные поля. А кто-то отрекся от отцовской воли и от родного брата... Верно сказал Амадок: Трезен Проклятый был врагом и людей, и богов.

Теперь Трезен мертв. Но следует помнить, что Трезен (который был совсем не безумцем, зато великим лицидеем и великим хитрецом) присягал царю Мостису. А царь Мостис присягал Митридату. Значит есть кому отомстить. Хоть в этом какое-то утешение. Все еще можно отомстить. Нужно отомстить.

Значит пока надо приводить царство в порядок, крепить трон, крепить воинство. В этих делах же и забыться.

Первым делом озаботился царь Гемимонта женами своих подданных. Как указал ему единственный из сохранивших вроде бы разум гадателей в храме Сабазия (других он и слушать не пожелал), Рогатому Богу было угодно, чтобы теперь безумие было остановлено. Потому Кетрипор и велел всюду ловить обезумевших женщин и усмирять (осторожно, чтобы не навредили они сами себе, и чтобы не навредили им ненароком царские ловцы). Ради пробы велел он поить нескольких схваченных бассарид неразбавленным вином, пока не утратят они способность не только танцевать и разжигать пламя, а и стоять на ногах. Чтобы вином усмирить их безумие. Затем дать им отоспаться и, если на следующий день безумие пройдет, поить так неразбавленным вином и всех прочих потерявших разум. Кетрипору подумалось, что такой метод борьбы должен быть очень угоден Сабазию.

Сам же царь пока собирался в путь, на гору Каладун. Если там действительно его жена, которую нигде больше найти не удавалось, да которая еще и исчезла вместе с его младшим сыном, ему нужно спешить...

***

- Почтенные руды! - заговорил Кетрипор, взобравшись на камень, с которого обыкновенно вещали на народных собраниях. Вокруг него затихло собравшееся племя. Та часть, что здесь все же собралась. - Я созвал вас потому, что некоторые из вас... - он окинул взглядом толпу, отыскивая в нем лица тех, кто присягнул недавно Севту, - Некоторые из вас назвали брата моего Севта своим вождем.

Кетрипор подбоченился, помолчал секунду, глядя на реакцию. Затем продолжил:

- Знаю я и почему некоторые решили предать меня и присягнуть Севту. - снова сделал царь многозначитльную паузу, - Про меня говорят, что я мягок, что я слишком милостив к своим врагам. Что не внушаю я должного ужаса. Шутят же даже, что восставать против Кетрипора – сплошная выгода. - царь хмыкнул, - Вот и примипил Руф говорит, что следует мне жестоко покарать всякого, кто не признает мою власть. Повстанцев таких всех до единого казнить, а дома их и жен их отдать на разграбление и поругание диким эрмасам. - звучит в голосе Кетрипора деланная злость, - Этого вы хотите? Чтобы так обращались с теми, кто от царской воли отступит? Знаю, что есть те, кто хотят. Кто считает, что так лучше будет для нашего народа и для нашей Долины.

И вот уже звучит злость вроде бы искренняя:

- Я отвечу им: не бывать тому, покуда я царь! Покуда я царь, всякий руд будет под моею защитой!

Смягчается голос царя.

- Говорят, что я много прощаю. Это так. Всякого здесь присутствующего я прощаю за все проступки, против меня совершенные. - махнул рукой Кетрипор, затем стал серьезнее, - Но есть те, кого я простить не могу. И кого всякий, называющий себя рудом, тоже никогда простить не сможет. Орол с его ордой. Лафрениан и бессы с их бешенными псами думатарами. Кровь, которую они пролили, требует отмщения! И мы отомстим.

- Уже выступили наши собратья во главе с храбрым Берисадом против Орола и гетов. А вместе с ними выступили наши римские союзники. Мы скоро выступим следом, как только готово будет созванное воинство. Или же пойдем на бессов, если на севере управятся без нас. Я поведу вас в бой! - царь распаляется, - Мы отомстим!

Ждет он секунду реакции толпы.

- Слышу я, однако, что некоторые желают повернуть наше оружие против римлян. И не могу этого понять! Римляне сражаются с гетами, римляне сражаются с бессами. Кто пойдет против них, станет пособников гетов и бессов, станет помогать нашим кровным врагам. Что за безумие это?! Сабазии прошли, хватит уже безумия!

- Что же до слухов о том, что я обратился в римскую куклу, что римляне меня поработили. - Кетрипор улыбается, - Глупости это! Гней Акций Руф многого, конечно, просит, но то есть лишь просьбы. Я уж постараюсь ему помочь, но все никак не выполню. Просто невозможно это... - с усмешкой пожимает плечами царь, - Да и помните, что у нас союз с Римом, а не с Руфом. Союз равных, как признали то послы римского народа и римских старейшин, которые там правят. И в этом союзе мы сокрушим наших общих врагов сперва здесь, в Долине, а потом во вне ее. Мы пойдем дальше! Могучий римский вождь Лукулл ведет сюда 30 тысяч воинов! Ведет их против царя Митридата, которому присягают бессы. Но земли самих бессов ему не нужны. Потому мы и пойдем вместе с ним и заберем эти земли себе. Или обложим живущие там племена данью. Или разграбим. А поведу вас туда, за славой, за богатством, за властью рудов над всеми Горами, я! Я, царь Кетрипор, сын и наследник Ройгоса!

- Угодно вам такое будущее, почтенные руды? Хотите вы видеть меня царем и идти за мной? Если угодно, то поклянитесь Бендидой в вечной верности мне и моим наследникам! А если нет... Если желаете вы отказаться от кровной мести, если желаете вы предать вами же на прошлом собрании заключенный союз, то не хочу я видеть такого позора! Отправьте тогда меня к Дарзаласу и я первый же сообщу Всаднику о том, что Севт отныне новый вождь рудов.