Сожжение Фракии | ходы игроков | Севт

Ход IV

Ты сидишь в своём доме.
Весело трещит огонь.
Прохладный ветерок из открытых окон нагоняет дремоту.
Всё кажется таким… нормальным.
Но это обманчивое ощущение.

Весь двор до самого частокола заставлен шатрами и палатками, стоит взойти солнцу, и там, где прежде ходили лишь коровы да козы, теперь покорившиеся тебе рода будут отрабатывать манёвры словно на плацу.
И когда выйдешь ты на свет, со всех сторон донесётся дружное: «Вождь!»

Вождь… ты не думал, что до этого дойдёт.
Кетрипор никогда не блистал умом, но Ройгос готовил его быть правителем — и твой старший брат умел производить нужное впечатление. Хорошо смотреться в седле, поражать всех щедростью и милосердием, произносить речи…
Всем казалось — этого достаточно.
Об управлении позаботятся понтийские советники, для командования войском есть ты.

Но было в этом проекте одно звено, которого никто не учёл — сам Кетрипор. Он рос в окружении восторженных взглядов и под взглядами этими постепенно сам начинал верить, что соткан из иного полотна нежели все остальные. Что он заслуживает большего, чем быть просто фигурой на троне. Он не боялся гнева богов, одаривал золотом тех, кто бунтовали против него, предлагал старым врагам мир и посылал к ним возы с припасами, которые те топили в выгребной яме.

И теперь… Вождь Севт, сын Ройгоса.
Вокруг тебя даже собрался импровизированный двор.
Правда, по-настоящему серьезных фигур при тебе пока было мало, всё больше авантюристы.

Взять например Хебризельма — бывшего Скилурита. Большую часть жизни этот фракиец разбойничал на большой дороге, а теперь использовал свои связи в подполье, чтобы вербовать для тебя шпионов, поставляющих информацию. Хебризельм честно признался — сейчас разбойничать стало невыгодно. Многие капитаны выходят из дела. Им нужен второй шанс, и если вождь готов его предоставить, они добудут и людей, и оружие, и даже деньги.

Или Филипп — македонец, бывший секретарь Геракла Сотиру, какое-то время исполнявший его обязанности при дворе Кетрипора. Теперь он взял на себя обязанности по организации управления на твоих территориях, с чем справлялся в целом неплохо — вчера прибыла первая партия подарков с присягнувшего тебе Востока.

Среди командиров выделяется, конечно, Рабокентос. Видный Дзибитид и идейный противник Рима, Рабокентос некогда игнорировал народное собрание считая что «не, ну точно вождь не придаст» и узнав результаты выборов оказался разочарован настолько, что вступил в ряды армии Лафрениана. Но и здесь он остался недоволен тем, как серторианец велел в разгар битвы лучникам бить прямо в свалку, где кроме римлян находились Руды и сам Рабокентос.
— Я разрубил щит их примипилу! Убил бы его если бы не предательство Лафрениана!

На твоём первом военном совете каждый из трёх предложил свой план.

— От тебя, вождь, ждут успехов.

Заметил Хебризельм.

— Быстрых успехов, каких не сулит ни жестокое, кровопролитное сражение, ни длительная осада Бриарудаса, ни тем более слепое следование за Марком Лафренианом. Руды должны увидеть, что это ты ведёшь их к победе. И лучшая цель для твоего удара сейчас — это Эрмасы. Часть их племени откололась, ведомая жрецами Гебелейзиса, они желают договора с Римом. Ударишь по ним — лишишь римлян союзника, а заодно отнимешь у Гетов часть их земли. Руды увидят, что в отличие от Кетрипора ты ведёшь их от победы к победе.

Филипп поморщился. Ему явно не нравилась перспектива лезть в горы

— Марк Лафрениан недавно потерпел поражение. Его силы подорваны. Мы должны следовать за ним. Ведь если Руф сейчас возжаждет реванша, мы можем оказаться в положении, когда нашего главного союзника просто разобьют — пока мы шляемся непойми где и дерёмся с какими-то горцами! Нам следует собрать силы, все силы, если мы хотим дать римлянам ещё одну битву — или осадить Бриарудас.

— Слова труса!
Рявкнул Рабокентос
— Мы проиграли под Бриарудасом из-за Лафрениана! Нет смысла возвращаться под его руку и снова быть мясом в его игрищах! Рудов он не уважает и не ценит. Нет, вождь, говорю тебе — пройди тем же путём, каким Лафрениан шёл! Перейди Данарсу, войди на Юг, созови людей для похода на Бриарудас! К тебе прислушаются — южанам осточертели римские поборы зерном и нерешительность твоего брата!

Ты чувствуешь — в каждом из трёх планов есть своё зерно осмысленности.
И нутром понимаешь, сейчас эти трое соревнуются не с тобой, а друг с другом, за место главного советника подле твоего трона.

Кого поддержишь — того возвысишь в ущерб остальным.

Сам Лафрениан направил тебе пространное письмо, где предлагал обьединить силы — но вот как воспримут Руды необходимость вернуться под руку римлянина, хоть и «своего»?

В настоящее время Марк Инстей нуждается в тебе куда больше, чем ты нуждаешься в нем.

Или нет?

Быть вождем - новое чувство. Непонятное. Севт привык отвечать за себя и за своих людей - за воинов, готовых лить кровь и готовых уйти к богам, увенчанные славой. Севт привык командовать на поле боя, но сейчас помимо сотен воинов, собравшихся в лагере, на плечах Севта еще и груз ответственности за крестьян и горожан, присягнувших ему. Было бы куда как проще, если бы Кетрипор не был таким трусом, принял бы брошенный ему вызов и просто согласился сойтись на поле боя.
Но он не согласится.

Как ни печально, но приняв ритон, Севт во многом стал слабее. За ним идёт достаточно смелых воинов, но сейчас мы вступили на тропу, которую Кетрипор знает куда как лучше - тропу политики и дипломатии. Видит Золотой Всадник, слова Рабокентоса отзываются в сердце Севта: собрать войска, осадить Бриарудас, выманить Кетрипора и исполнить клятву, окончив все одним ударом. Но Кетрипор не выйдет, он будет сидеть за стенами и тянуть время, пока его римские хозяева не придут, чтобы спасти его. И тогда нас всех ждет смерть - увенчанная славой, потому что - и Севт в этом был уверен как в собственном слове - каждый фракиец заберет с собой не одного и не двух римлян.

Но это будет означать, что Севт попросту подарил римлянам Фракию. Пусть не сразу, но наши боги будут забыты, наши традиции заменятся римскими - как римляне делают всегда - и вот через поколение или два мы уже будем звать себя римлянами, как иные народы, покорившиеся южанам. Нет, пускай Севт не обладает самой большой армией в этих землях, пускай Ройгос не готовил его быть вождем, но такой подарок врагам преподносить он не собирается.

Слушая новоявленных советников, новоявленный же вождь хмуро смотрит на них. Оценивающе. Мы не были ни друзьями, ни братьями, ни товарищам по оружию. Но как бы Севту того не хотелось, заменить их на Спарадока, с которым вместе едва не погибли в набеге, но выжили лишь милостью богов и его сокрушительной силой или на Тереса Одноглазого, который после потери глаза стал еще лучшим стрелком, чем был ранее; но названные братья - отличные воины и верные товарищи, однако на роль советников не годятся, да и не обрадовались бы они судьбе сидеть в шатре и пялиться на карту, вместо участия в битвах и пьянства с прочими воинами.

Поэтому мы имеем то, что имеем.

Хебризельм. Разбойник и головорез, он выглядит человеком дела, достаточно смелым и лихим, чтобы сыскать уважение среди народа такой же стати, что и он сам. Но сражается Хебризельм за золото.
Филипп, служивший Гераклу Сотиру. Вопреки остальным двум советникам, он сдержан и задумчив и кажется хорошим организатором, но Севт был уверен, что как и сам Сотиру, его бывший секретарь ведет свою собственную игру.
Рабокентос - воин, каких мало, снискавший славу и отправивший к предкам не одного римлянина, но при этом вспыльчивый и импульсивный.

А еще есть геты и устроенный ими хаос на Севере, союз Лафрениана, который хотя и позиционирует себя как друга Фракии, преследует лишь свои интересы, есть римляне и купленный ими с потрохами Кетрипор; есть Орол, второй претендент на гибель от рук Севта и лишь Гебелейзису дано знать, кто еще брошен судьбой в этот котел - и во всем этом Севту необходимо разобраться, и быстро.

- Ты прав, Хебризельм, от меня ждут успехов. И будь наши союзы прочнее, а войско больше, я бы согласился с тобой. Но сейчас атака на Север лишь измотает нас. Сражаясь в малознакомых горах мы, может, и отсрочим союз эрмасов с римлянами, но вместе с тем и позволим врагам окружить себя и если даже боги будут милостивы и мы не погибнем там, наши силы точно завязнут и мы подарим Кетрипору и его хозяевам время. А пока что, я хочу, чтобы ты решил вопрос с разбойниками. Среди них немало хороших воинов и немало тех, кто знает тайные тропы Фракии. Кем бы они ни были, но они - тоже фракийцы и когда придут римляне, они будут казнить всех и каждого, кто подрывает их власть, в подполье - в первую очередь. Если они хотят выжить - они присягнут мне и в ответ на их верность я отплачу достойно.

- Прав и ты, Рабокентос. Лафрениан преследует свои цели, хотя и говорит, что они совпадают с нашими. И видят боги, никто бы так не хотел войти в Бриарудас, как я, и пронести по его улицам голову Кетрипора, насаженную на пику. Но если мы осадим Бриарудас сейчас, мы не сможем взять его быстро. Кетрипору не хватит отваги встретиться с нами в поле и он будет тянуть время, пока нам в тыл не ударят его хозяева. А покуда он жив, он и его ядовитые уста будут инструментом в руках римлян, с помощью которого они будут разделять нас, чтобы порабощать поодиночке. Кровь во мне кипит и требует боя. Но ни один из наших царей и вождей, никто из наших предков не шел войной, покуда в его собственном доме царила разруха. Смерть, достойная воина - это то, что обещано всем нам, однако прежде у нас есть дела и клятвы, что должны быть исполнены.

- Мы поговорим с Лафренианом, Филипп. Мы наведем порядок на Востоке, приструним разбойников и наемников, считающих, что они могут грабить наши земли и лишь затем ударим по врагам. Мы не станем повторять ошибки Кетрипора, бросая Фракию на произвол судьбы. И мы точно не станем шавками Лафрениана. Он покажет нам, что готов стоять рядом с нами на равных, а если нет - значит фракийские земли нужно будет очистить и от него тоже. Но до тех пор нам нужно восстановить эти земли, иначе наступит день, когда наши воины начнут питаться корешками и тратить больше времени на охоту, чем на войну. От моего имени вели золото и добро, назначенное в качестве даров и поборов, пустить на восстановление Востока, но поставки для войска прекращаться не должны.

--------------------------------------
Севт не раз и не два вел войска в бой и потому знает, из чего куется воинский успех. Первое - это, конечно, вино и женщины. Это - то, ради чего сражается воин, то, о чем думает в долгих переходах, то, что скрашивает его жизнь. Отними это у воина - и ты получишь восстание. Второе - это тренировки и снаряжение. У тебя могут быть бесчисленные полчища вчерашних крестьян с палками и их разобьет небольшой, но хорошо организованный легион. Третье - это боевой дух. Есть воины, что сражаются ради битвы и им плевать, какую цель преследует их лидер - но такие чаще идут в наемники. Большинство же, не будучи трусами, при этом ценят и свою жизнь и хотят знать, что их царь, их вождь, не жертвует ими просто так. Рабокентос - тому пример. Когда воины видят, что для предводителя они - лишь мясо, на кого будет направлен их гнев и недовольство?
Ну и последнее, но не по значению - это милость богов. Мы, фракийцы, умеем полагаться на себя. Мы знаем, что если ты хочешь выжить в бою - ты должен уметь сражаться. Гебелейзис и Дарзалас не станут защищать дурака, что едва умеет держать в руках оружие, но рвется в гущу боя, сколько бы золота и татуировок на нем не было.
Именно поэтому Кетрипор забирается на лошадь и одевает доспехи лишь для того, чтобы победно прогарцевать перед строем воинов, только что проливавших за него кровь, пока сам он наслаждался вниманием дев и пил дорогое вино с советниками.

После окончания совета, Севт выходит из шатра и окидывает взглядом лагерь. Сердце на миг словно замирает при виде снующих туда и сюда фуражиров, при виде отдыхающих у костров солдат, при виде дозорных, сменяющих друг друга. Всю свою жизнь Севт жил в тени бестолкового брата и принимал это как должное - и, может быть, часть вины за погибших из-за предательства Кетрипора, лежит и на нем самом. Будь Севт чуть амбициознее, смелее, возможно, он окончил бы все это еще до того, как жизни соплеменников были проданы за римское золото.

Взяв у одного из воинов пельту и булаву, Севт начинает бить по щиту, привлекая внимание.
Бум! Севт идет к центру лагеря.
Бум! Взглядом обводит собравшихся.
Бум! Поднимается на бревно, возвышаясь над войском, чтобы даже издали его было видно.

- Кетрипор предал нас. Кетрипор звался одним из нас. Он пил с нами. Он праздновал с нами. Он скорбел с нами. Но он предал нас, продал за римское золото и белоснежную тогу. Что же, быть может, на самом деле он никогда и не был одним из нас? Быть может, он лишь притворялся, а сам меж тем считал, за сколько монет он сможет продать жизнь каждого из вас? Но я, я - Севт, сын Ройгоса! Я лил рядом с вами кровь! Я спасал ваши жизни, а вы - спасали мою, там, в гуще боя, когда лишь миг отделяет тебя от гибели! Хороший царь оставляет после себя руины в домах у врагов и процветание в собственных землях! Но был ли таким Кетрипор? Нет! Он мнит, что золотая корона делает его царем, но на самом деле он - всего лишь конюх в богатых конюшнях его хозяев-римлян!
Кетрипор презрел законы богов и традиции людей и верит, что стены из золота защитят его, словно золотой панцирь - Дарзаласа, но он слеп и не видит, что боги прокляли его за отступничество от наших обычаев. Боги гневаются, но мы! Мы покажем богам, что не забыли заветов предков! Мы покажем, что во Фракии еще остались истинные фракийцы и истинные воины! Мы принесем богам жертвы, мы проведем все необходимые обряды - так, как наши отцы делали это до нас, а их отцы - еще раньше! И когда мы пойдем в бой, мы будем окружены божественным сиянием Дарзаласа, наши стрелы будут бить словно молнии Гебелейзиса, а сама Котис будет хранить нас от смерти! И последнее, что наши враги поймут перед смертью - это то, что явиться во Фракию они могут не за нашими богатствами, не за нашими женщинами, не за нашими лошадьми, нет. Явиться во Фракию они могут лишь за смертью!

«Банда Севта» — так вас называют.
Тебя, твой совет, твою дружину.
Саму хлесткую кличку придумали сторонники Кетрипора, но как часто бывает с пасквилями такого рода, едва изречение пошло в массы, как его подхватили и вполне лояльные тебе люди. Некоторым, вроде бывших разбойников, даже льстило такое именование — круто же, быть бандой не кого-то там, а самого царя!
Но ты чувствуешь.
Люди не верят тебе.
Кетрипор был идиотом, да еще неудачником к тому же, но люди любили его.
Тебе — они просто подчиняются, потому что у тебя большое войско.
Когда ты принимаешь просителей, в их взглядах читается страх. Они боятся, что ты отнимешь их имущество, что твои сикарии явятся в их дома, припомнят им, как на собрании они выкликали Кетрипора, как брали римское золото, как по участвовали в организованных Аверкием Прокулом процессиях в честь римских богов…

Сикариями — «кинжальщиками» — называли разбойников, которых привёл тебе Хебризельм. Их собралось почти две сотни, все при конях и оружии, и эта «теневая гвардия» уже показала свою эффективность при «Большой Конфискации», тогда потрошила поместья Берисада и Керсеблепта в поисках припрятанных ценностей. Легко сказать «конфискуй» — но вот приедут люди к укреплённому поместью, скажут, «указ царя», а им вооружённые рабы из-за частокола мол, в жопу мы ебали вашего узурпатора! Дальше что?
Вот сикарии знали. В конце-концов налёты были буквально их основной специализацией. Они нападали ночью, убивали сопротивляющихся, остальных собирали в какой-нибудь сарай и допрашивали по одному, каленым железом выпытывая всё.

Где тайники? Если что-то увезли то в каком направлении? Где родственники хозяина?

Руды привыкли к Кетрипору. Если сами советники сбежали быстро и прихватили с собой родителей, жён, сыновей, то вот вся их дальняя родня собиралась неспешно, надеясь на перемену ветра или царскую милость. Их хватали. Приводили к тебе, мол, «вот пособники, у них нашли римское золото». И правда нашли.

Еще сикарии отлично умели прятаться. Войдёт такой в таверну, присядет в уголке и слушает, кто царя будет ругать. А потом доложит, мол, такой-то поднял чашу за здоровье царицы. Не всех арестовывали, но обо всех сообщали. И список рос.

Как бы то ни было, казна твоя постепенно наполнялась за счёт конфискованных у членов проримской партии средств — поскольку многие из них находились при войске, то и сокровища свои не сумели вывезти даже из столичных домов, а слуги после пары отрезанных пальцев мигом раскалывались, под какой половицей сундуки.

Дальше деньги попадали в зону ответственности Филиппа, который проводил описи. Результаты скорее радовали — зерна в Бриарудасе было на три года осады! Правда, сейчас в столице набралось больше людей чем обычно за счёт беженцев, но даже в таких условиях вы совершенно спокойно могли держать город год. Чего не хватало, так это снаряжения — Кетрипор раздавал его поистине царской рукой, ремесленники просто не успевали производить новое. Но поскольку сами плавильни, кузницы, мастерские (и что ещё важнее — рабы-специалисты, в них работающие) никуда не делись, то и проблему со снаряжением можно было решить, пусть и не в сжатые сроки.
Завершилась и опись личного состава — под твоим командованием состояло войско в одну тысячу семьсот человек.
Филипп предусмотрительно отделил в перечне твоих воинов и добровольно присоединившихся к тебе от тех, кто попали под мобилизацию Кетрипора. Получилась тысяча на семьсот в твою пользу. Правда, педантичный македонянин сделал особую помету — наиболее лояльные части либо покинули столицу вместе с «вдовой» (так называли Филис в твоём окружении, чтобы не говорить «царица») либо узнав об ее отъезде на Запад, присоединились к ней.

В целом армией Рабокентос, ставший твоим командиром конницы, был скорее доволен — он уже разбил призывников на сотни и десятки, познакомился с командирами и даже испытал каждую сотню в воинских упражнениях.

Лучшими твоими частями предсказуемо оказались конные и пешие дружинники — Кетрипор был дураком, но в отборе воинов понимал. За ними следовали воины, уже сражавшиеся с римлянами в армии Лафрениана — их было около двух сотен.
А вот конницу из призывников Рабокентос советовал не бросать в бой без необходимости — как и все фракийцы, всадники знали своё дело, но вот опыта больших сражений в отличие от коротких набегов у них не было. «Много ярости — мало стойкости», — так сказал воевода.
Сходным образом не советовал Рабокентос пускать в настоящее сражение и сикариев. Они прекрасно понимают в организации налетов, в диверсионной работе, умеют находить людей и обеспечивать их покорность, но вот под градом пилумов побегут — разбойники, что с них взять.

С такими данными тебе приходилось работать.
Новости меж тем сыпались одна за другой.

Руф осадил Дундиз. К нему на Запад подошли подкрепления. Более того — если при Кетрипоре Рим не вмешивался в управление, то теперь префект лагеря Авдакс выгнал посланных Филиппом фуражиров. Шпионы сообщали — римляне отгрызли эти земли и установили там своё прямое управление. Даже когда Кетрипор созвал народное собрание, часть Рудов пожелавших отправиться туда была задержана и насильно призвана в римскую армию!
Сходным образом Руф основывал опорные пункты в селениях Севера, которые занимал. Сговаривался с местными дзибитидами, чтобы те держали для него определенные земли, а взамен разрешал им не платить никому и ничего, кроме как зерно на содержание римского войска!

Нечто сходное сделал на Востоке Лафрениан — только поступал он проще, оставлял на «временное» проживание в той или иной деревне десяток или два воинов.

Неспокойно и на Юге. Ярость вакханок начала стихать, зато в страну вторглись Севаскалы — родное племя Талы. Правда, пока их продвижение осуществлялось исключительно мирно. Вождь Бастарей, отец самой предводительницы Менад, отправил тебе очень вежливое послание где безоговорочно признал твою власть и утверждал, что его дружина прибыла исключительно для твоей поддержки и — это он прописал особо — защиты дочери с внуком.

Очевидно, до Бастарея ещё не дошли новости о том, что ты предложил Тале стать твоей царицей, и узнав, что она убила своего мужа, горец собрал всех кого смог и выступил спасать свою девочку.
Трогательная привязанность к семье.

Быть может, в семье Талы ты обретёшь союзников? В прошлом Руды и Севаскалы несколько раз воевали, но Бастарей отказался от союза с Эрмасами и заключил союз с Ройгосом, так что ты и твои братья частенько охотились во владениях южан. Много раз вас могли ударить в спину, но всякий раз вас ждал лишь вспугнутый кабан, полная чаша вина и красивая деваха на ложе.

Брак Кетрипора и Талы стал для Бастарея итогом многолетнего сближения с Рудами, и уж конечно он не был готов поступиться дочерью — особенно если она мать второго законного наследника Долины…

Мать твоего сына.
Да, ты не ослышался.

Когда родился Котис, ты спрашивал Талу — она подтвердила.
Ты спрашивал гадателей, как мог уклончиво — подтвердили и они.

Котис не наследник Кетрипора.
Он твой наследник!

Знал бы это старый Бастарей, наверное не бросался бы так стремительно.
Какой отец умертвит собственное дитя?

Нет, главная угроза — конечно Филис. Сейчас священный ритон в ее руках, в твоих же лишь жалкая и наскоро сделанная подделка.
Из Бриарудаса царица вышла с тремя сотнями воинов, а когда подошла к Данарсе, то их было уже шестьсот. Люди любили Кетрипора и готовы были защищать его вдову от «злобного узурпатора Севта, который продался Бессам и Гетам».

В то, что имея висящий на волоске союз с гетами, Руфа на Севере и Скавра с Авдаксом на Западе, да ещё и восстание рабов под предводительством Скилура в тылу, Лафрениан и его команда вдруг ломанутся на Бриарудас, твои советники явно не верили.

Общее мнение выразил Рабокентос.

— Прошлый марш Лафрениана на Бриарудас уже был глупостью — он ошибочно рассчитывал на то, что стоит нам подойти к городской стене, как Сотиру и Амадок сами скрутят Кетрипора и выдадут его нам. Или что Кетрипор выйдет сражаться в поле. Но без всякого Руфа — встань он под городской стеной, там бы и остался. Бриарудас невозможно взять за день, да даже за неделю! Подкопы, постройка осадных машин, всё требует времени — а у нас ведь два кольца стен и опытные инженеры знающие, как искать подкопщиков и тому подобное! Римляне к нам тоже не полезут — по тем же причинам. Я думаю они и осаду Дундиза-то снимут — им сейчас нельзя где-то застревать, мигом получат бессов в спину.

Тут голос подал Хебризельм

— Главная угроза тебе, царь — Вдова. У неё есть какое-никакое, а войско. И ей достаточно присоединиться к кому угодно, чтобы эта угроза стала постоянной. Поэтому вот, что я предлагаю. Путь Вдовы на Запад — сухопутный, кружной. Мы можем пересечь Данарсу на лодках. Спасибо Кетрипору — он думал, что будет потоп и собрал в городе сотни лодок! Достаточно для целого войска. Выступим Филис наперерез. Не дадим ей достичь лагеря римлян, прижмём ее силы к Дымным Топям и загоним в болото.

Кивает и Филипп

— Насколько мне известно, командование у Бессов сейчас поделено между четырьмя стратегами, старший из которых — сын царя Мостиса Ситалк. Сомневаюсь, что он рад тому, как Лафрениан самовольно обьявил себя царем и желает разрушить союз с Рудами ради каких-то нищих горцев, которые и армию-то толком снабдить не могут! В скором времени мы несомненно получим послание, что обязательства покойному Оролу либо обманка, с целью одолеть врага чужими руками, либо частная инициатива римлянина, превысившего свои полномочия. Мы можем позволить себе военный поход. Он же позволит избежать Гражданской войны и сплотить народ Рудов вокруг единственно возможного царя!

Слово снова берет Хебризельм

— Если же мы увидим, что римляне идут на соединение с царицей, или нам доложат, что Бессы подходят к Бриарудасу, мы всегда можем развернуть войско и вернуться тем же путем, каким пришли! Просто не будем пренебрегать отправкой дозоров — мои сикарии с этим отлично справятся.

В словах твоих советников есть здравое зерно.
Новая власть всегда нуждается в победах, которые расположат к ней чернь. Если Филис достигнет римского лагеря — все скажут «Севт ее упустил». Это будет ее победа, победа бескровная, политическая!

С другой стороны — советники, конечно, предлагают рискованные планы, где многое может пойти не так.

Вот только… кем тебя будут считать подданные если ты будешь вечно прятаться? Ты ведь уже хотел спрятаться на Востоке. Спрячешься ещё и в Бриарудасе, и непременно получишь обидную кличку вроде «Севт Прикрой-Жопу» как тебя уже обозвал один пьянчуга, прежде чем его задержали сикарии.

Внезапно, снаружи доносится какой-то шум!

— Приехал! Он приехал!

Один из дружинников входит в зал совета.

— Прибыл жрец Керсеблепт. Он сдается.

***

Керсеблепт, жрец Бендиды, уже стар. В своё время он был первым, кто распахнул двери своего дома перед римским послом. Он помогал Аверкию Прокулу готовить речь на собрании, благодаря которой Руды героически сражались не только против Руфа, но и за него.

Храм Бендиды стал центром и другой инициативы Прокула — внедрения культов римских богов.

В общем, Керсеблепт продался римлянам с головой и здорово нажился на своём предательстве.

Однако, он всецело полагался на свой статус слуги богов, должно быть, проведав, что программой своего царствования ты обьявил именн повиновение законам божественным.

На суд старик входит торжественно.

— Одумайся, Севт сын Ройгоса! Одумайся, или земли народа Рудов будут лежать в руинах! Ты разорвал союз с Римом — Римом, сокрушившим Пунов и Македонию, галлов и германцев, Селевкидов и Митридата! Разве не видишь ты, что даже если сейчас каким-то чудом ты победишь, римляне вернутся на следующий год?! И на тот, что будет за ним! Они будут приходить пока не закончатся воины, готовые встретить их!

Голос подсудимого гремит. Это речь не для тебя, а для тех, кто тебя окружает.

— Аверкий Прокул поклялся, что не будет посягать на культы наших богов! Он дал жрецам судебную власть! Всё, что Рим просит — пять сотен воинов в их армию и снабжение войск, проходящих по нашей земле, хлебом! Тебе даже не нужно ничего давать — воинов и хлеб они уже взяли!

Жрец простирает к тебе свою руку

— Ты называешь себя царем! Так докажи, что ты царь! Смири свою гордыню и подумай о тех, кем собираешься править! Разве не видишь ты, что пока проливаешь лишь кровь собственного народа?! Что разбойники под твоей рукой вершат прежние дела?! Что македонец, которого ты приблизил, исполняет приказы нечестивца и предателя Геракла Сотиру?! А твой командир конницы — разве не сменил он господина дважды, перебежав от царя к Лафрениану, а от Лафрениана к тебе?! Ты окружил себя проходимцами, Севт, сын Ройгоса! Ты зовёшь себя царем — но ведёшь себя как тиран! Одумайся! Одумайся, и я первый преклоню перед тобой колено!

Стража выставлена у всех входов и внимательно следит за тем, чтобы у стен не было ушей и глаз. На большом резном столе разложена карта Гемимонта, на которой резными каменными фигурками отмечены позиции основных игроков в этой кровавой, жестокой и, чего уж таить, азартной забаве для сильных мира сего - в масштабной войне на этих землях, в которой никогда не знаешь, кто завтра протянет тебе руку помощи, а кто - вонзит нож в спину.
Хебризельм, с густой, всклокоченной бородой, вечно в темных одеждах - не иначе, отголоски старых привычек;
Налысо обритый Рабокентос, голова которого - словно карта всей страны, по шрамам на которой можно гадать, где бывал и где сражался этот воин;
Высокий, худощавый Филипп - про него за глаза некоторые из воинов говорят, будто он пилум пролотил.

Они уже собрались для того, чтобы давать царю советы и в этот раз их мнения, к удивлению Севта, совпадают.

- Здесь я соглашусь. - кивает Севт, глядя на своих советников. - В прошлый раз ты, Хебризельм, говорил мне, что рудам нужно показать, что их новый царь приведет их к победе. Тогда я не согласился с тобой, потому что войско наше было малочисленным и нам надлежало быть осторожными, чтобы не окончить нашу войну за свободу рудов быстрее, чем мы смогли бы принести пользу этой земле, но сейчас наши позиции куда прочнее и, хотя мы до сих пор не определились с союзниками, - Севт предупредительно поднимает руку, пресекая возможный гвалт голосов и обещая вернуться к этому вопросу позднее, - Народ рудов явно заслуживает царя, который не побоится действовать во имя единства и нашей силы. Филис, как и ее муж, предала наши обычаи и испытывает терпение людей и богов. Мы уже видели, чем для рудов может обернуться подобное и не должны допустить нового проклятия. Собирайте войска и высылайте дозорных - во имя блага и процветания рудов, мы должны пресечь гражданскую войну до того, как искра предательства превратилась в бушующий пожар.

Севт берет со стола свиток - один из многих свитков с донесениями, сводками и сообщениями от соглядатаев, которые в сумме составляют повестку сегодняшнего заседания совета. Берет наугад - для сына Ройгоса нет более или менее важных дел сейчас, стабильность страны строится по малым камням, а даже самый малый камень, если каменщик забудет о нем, может стать уязвимым местом во всей стене.
Доносы о деятельности сикариев и числе заключенных. Казна хорошо пополнилась, но страх и недовольство растет - править народом, который тебя боится не лучше, чем править народом, который считает, что может обдирать тебя как липку одной лишь угрозой восстания.

- Сикарии хорошо поработали. Мы сумели восстановить казну достаточно, чтобы оправиться от ущерба, нанесенного опрометчивыми действиями моего брата. Однако если мы будем и дальше грабить рудов, мы будем ничем не лучше Лафрениана или римлян. Нашей целью, в конце концов, было не запугать всех рудов - лишь показать, что те, кто забывает об интересах своего народа в угоду интересам кого бы то ни было - римлян, бессов, понтийцев - обязательно понесут кару за это. Настало время прекратить этот террор, ибо царь, живущий без любви своего народа - не более, чем заложник собственных телохранителей.

Следующий свиток - донесение о войсках Бастарея на землях рудов.
- Я могу понять обеспокоенность старика. - задумчиво произносит Севт. - И, к сожалению, в творящемся в Гемимонте хаосе, наши границы более не охраняются как должно. Тем не менее, я не думаю, что его цель - это вторжение и война, полагаю, что им движет лишь желание защитить дочь и он еще не получил новости о предложенном мной союзе с ней. Стоит успокоить его и, как знать, может мы получим верного союзника в его лице - во всяком случае, он не нарушал своего слова, данного Кетрипору, нет причин полагать, что нарушит его в дальнейшем.

Севт берет перо и, в наступившей в зале тишине, пишет первое из сегодняшних писем:


Отложив свеженаписанный свиток и прижав его обработанными камнями, чтобы чернила сохли, Севт берет следующее донесение - длинный свиток, описывающий всю сложную ситуацию с римлянами.
- Я знаю, тебе это не придется по душе, Рабокентос, но я считаю, что нам нужен договор с римлянами. Лафрениан вонзил нам нож в спину и мы смогли обойтись малой кровью не в последнюю очередь благодаря твоим советам - то, что он нацепил на себя корону на западе ничего не значит, бессы не потерпят этого, Филипп в этом прав. Я целиком и полностью разделяю мнение, что римляне что та голодная собака - протяни ей кость, а она отгрызет тебе и руку, однако надеяться на союз с бессами - самоубийство. Лафрениан и Сотиру в сумме обладают большими силами, чем Ситалк, а значит, что при желании они вполне могут выступить против него и тогда все наши договоры пойдут прахом. Выступить против них вместе с Ситалком тоже не лучший вариант - сражаясь за единство союза бессов и понтийцев, мы подставим спину римлянам и тогда, стоит Филис появиться на их пороге, они не смогут удержаться от искушения посадить на трон рудов женщину и мальчишку. Ну а возможности договориться сейчас с Эрмасами я тоже не вижу - они сразу объявили нас своими врагами и хотя я и считаю, что народам Гемимонта стоит быть едиными в это сложное время, время играет против нас и долгие переговоры могут лишь навредить нам. Так что, как видишь, учитывая необходимость действовать и быстро, на данный момент у нас нет иного варианта, кроме осторожного договора с римлянами. Я даю тебе слово, что не позволю собой манипулировать, как это позволил Кетрипор. - Севт заглядывает в глаза советнику, - Я доверился тебе, мой друг, доверься и ты мне.

Перо вновь окунается в чернильницу, чтобы вывести новое послание - теперь уже для Прокула.


-----------------------
Дверь внезапно раскрывается. Один из сотников, достаточно надежный и зарекомендовавший себя, чтобы ему было позволено присутствовать в комнате во время заседания совета - если для того есть причина - входит и сообщает новости. Севт удивлен - он не ожидал, что кто-то из бывших советников действительно явится на суд, но это определенно делает Керсеблепту честь. Вверить свою жизнь в руки того, кто обвинил тебя - это смелый, достойный мужчины поступок.

Суд собирается достаточно быстро. Керсеблепту выдвинуто обвинение в предательстве народа рудов во имя собственных интересов и использование положения приближенного к покойному царю.
Севт слушает речь жреца, слушает спокойно. Тот пытается надавить на эмоции, сбить внимание людей с себя, но Севт ему не позволяет - не прерывает его, не дает вовлечь в политические дебаты.

- Слова твои, Керсеблепт, громки, но не по делу. - царь говорит спокойно, но уверенно, - Ты требуешь от меня покориться римлянам, как это сделал ты, хотя должен был служить рудам. Ты утверждаешь, что служишь Бендиде, матери всех договоров, но с радостью открыл двери своего храма для чуждых нам богов. Что же, богов в этом мире много и мы могли бы поверить, что ты искренне уверовал в богов южан, но подозрительно много золота римлян оказалось в твоих руках после этого. Так кому ты служишь, жрец - Луне и рудам или золоту, что так грело твою душу всё это время? Разве не старался ты укрепить свое положение, вместо укрепления веры наших соплеменников?

Только теперь Севт поднимается, осматривает собравшихся здесь людей.
- Мы - не римляне. Мы - руды. И что бы не случилось, кто бы не оказался в этой войне нам другом, мы останемся рудами. Мои предки, славили Дарзаласа, Солнечного Всадника, когда принимали ритон. Как и ваши, мои предки славили Гебелейзиса, когда шли в бой, Сабазиса - когда выгоняли скот поутру, а Котис молились на смертном одре, дабы она поскорее забрала их и оборвали их муки. И, конечно, мы все славили Бендиду - когда договаривались о свадьбе и когда заключали мир со вчерашними врагами. Но никто из наших предков не славил пришлых богов из Рима. Их дом - там, на юге. Будут ли рады наши боги, если в их земли придут чужаки? Были ли мы этому рады? Нет, мы взялись за оружие. Неужто блистательный Дарзалас или громовержец-Гебелейзис станут терпеть пришлых в своем доме?

Севт повышает голос, говорит громче, словно подражая гремящим стрелам бога.
- Нужно ли мне напомнить вам, как рокот стрел Гебелейзиса разносится на многие лиги вокруг, когда он начинает сражаться на наших землях? Или как ваши отцы, ваши братья, сыновья и мужья возвращались домой только потому, что их охраняла от смерти магия, ниспосланная милостью наших богов и заключенная в татуировки и золото, что мы носим на себе, прославляя наших богов и получая от них покровительство?

Взгляд Севта скользит прямо по представителям знати, сидящим в первом ряду - по их татуировкам и украшениям, что они носят даже здесь, подчеркивая свой статус и выставляя напоказ признаки того, что боги благоволят им.

- Я спрошу вас - что случится, если мы впустим в дом к нашим богам чужаков. Станут ли они хранить нас, как и раньше? Или война, которая сейчас ведется руками людей померкнет перед войной богов? Я вижу перед собой знатных и умелых воинов - но как тот, кто не единожды проливал кровь с вами плечом к плечу, я говорю: да, моё умение не раз и не два помогало мне вернуться домой. Но сколько стрел, которых я просто не мог увидеть, прошли мимо меня - ведь Солнечный Всадник хранил меня? Сколько ран не достигли моего нутра, потому что вражеский меч или копье были остановлены татуировками, что покрывают моё тело? У меня нет ответа на этот вопрос, но я знаю, что я сейчас стою здесь, перед вами, как знаю, что удача и расположение богов для воина важны не меньше, чем его умения и выносливость.

Царь поворачивается к Керсеблепту.
- Быть может, в твоих словах и есть зерно истины. Римляне действительно могучи. Но вспомни, что всякий народ, что признает над собой власть римлян становится римлянами - и быстро. Я не готов наплевать на память моих предков и отвернуться от моих богов ради тоги римского патриция - и я верю, что и мои собратья-руды не поступят так же - даже те, кто считает, что нам надлежит укрепить с ними союзные связи. В моем сердце нет ненависти к римлянам - мы неоднократно делали набеги на их земли, они неоднократно сражались с нами и проявили себя достойными воинами. Такова жизнь, таков порядок вещей. Но я ненавижу предателей, ибо люблю свой народ. Поэтому были лишены имущества те, кто забыл о своих предках, едва завидел блеск римского золота. Поэтому я, после долгих лет безупречной службы моему брату, не смог более стоять в стороне. Поэтому я не могу звать Марка Инстея Лафрениана нашим другом, ибо за его речами об общем благе он лелеял мечты о том, как будет править нашими землями.

- Как вы все знаете, переговоры с Аверкием Прокулом все еще ведутся. У нас есть шанс договориться, если этот договор будет о сотрудничестве - не о подчинении. И я знаю, что среди вас есть те, кто хотели бы этого и я не осуждаю вас за это, как не осуждаю Керсеблепта за его призывы. Однако как и Керсеблепт, любой, кто решит, что власть и покровительство римлян стоят того, чтобы отринуть наши заветы и наших богов, предстанет перед судом, а его имущество будет конфисковано, как это уже случилось с теми, кто был ослеплен своей жадностью. Я не желаю видеть своих соплеменников казненными или заточенными в темницу, поэтому с этого дня конфискации прекратятся. Я верю, что урок был усвоен и те, кому нужно было напомнить о том, чья кровь - рудов или римлян - течет в их жилах, вспомнили об этом. Что же касается Керсеблепта: он - жрец, а потому судить его будут жрецы. Однако так как вместо того, чтобы обучать и посвящать новых жрецов, он заботился о наполнении своих сундуков, он сам себе выкопал яму. Сейчас слишком мало посвященных жрецов для суда, а потому Керсеблепт будет в темнице дожидаться того дня, когда они смогу провести суд над ним, следуя законам богов и принимая во внимание обычаи людей.

-----------------------

Через некоторое время после суда, когда тела Кетрипора, Амадока и Орола были доставлены в Бриарудас и все приготовления были завершены, настало время похорон.

Амадок, жрец Котис, был захоронен с почестями, в присутствии отца и Севта, произнесшего речь о его прижизненных делах и кончине:

- Амадок, сын Хебризельма, был верным служителем Котис и все мы знаем, что он был ею благословлен. И хотя никто не может сказать, где он странствовал в последние дни своей жизни, никто не может и обвинить его в недобрых делах, в нарушении обычаев и заветов. Все знали его как честного человека, с гордостью несущего слово его богини людям и делающего все, чтобы мы оставались едины в это сложное время. Он жил достойно и, я верю, что умер он тоже достойно и был вознагражден Котис за его заслуги в смертной жизни.

Орол так же был захоронен достойно, хотя и без почестей. Севт долго вглядывался в искаженное смертной гримасой лицо воина, прежде, чем его тело было погребено, словно надеялся понять что-то или услышать - но ответом царю была тишина.

- Орол, сын Дромихета, был тем, кто сразил моего возлюбленного брата Сирма. И хотя я бесконечно скорблю о брате, я верю, что сейчас он вновь стоит подле отца, вождя Ройгоса и рано или поздно и я встречусь с ними, смогу вновь выпить вина и побороться в тренировочном поединке, как мы это делали детьми. И как бы мне не хотелось, чтобы Орол смог восстать сейчас, дабы я лично мог отомстить за брата - этого не случится. Боги видят, что в моем сердце нет ни любви, ни сострадания к этому северянину, но, тем не менее, он достойно сражался и мы достойно его проводим, ибо так заведено и если геты не поступили так же с телом Сирма - да падут проклятия Котис, Дарзаласа и Гебелейзиса на их головы.
----------------------
Последние похороны - самые тяжелые для Севта. Оторванная голова Кетрипора приставлена к его телу и, хотя жрецы и постарались, ужасная рваная рана бросается в глаза - благо, хотя бы их удалось закрыть, хотя Севту и не было ведомо, какими хитростями. Кетрипор был вождем - и не важно, считал ли Севт его хорошим или плохим - и Кетрипор будет похоронен как вождь.

- Я знаю, что некоторые из вас считают, будто я желал Кетрипору смерти. Это не так - он был мне братом и я любил его. И хотя я действительно поклялся отомстить ему за смерть Сирма - и видят боги, сделал бы это - у меня не было ни радости, ни ликования на душе. Отомстить за убийство родственника - это священная обязанность любого руда, но мне выпала ужасная судьба мстить за смерть одного брата другому. Быть может, будь это в другое время, когда боги не гневались на нас, я мог бы рискнуть и отказаться от мести. Быть может, тогда был бы проклят только я один. Но руды уже хлебнули горя из-за немилости Сабазия и потому эта жертва - жертва Кетрипора, была необходима. На долгое время его амбиции затмили его разум и заплатили за эту слепоту руды, но под конец - я в это верю - он сумел вернуться на путь царя и храбро принял свою судьбу и уготованное для него Сабазием наказание. И я, Севт, его брат, прощаю его и сегодня скорблю и его гибели вместе с вами.
-Сколько бы грехов при жизни Кетрипор не совершил, перед смертью он действительно стал тем царем, которого руды заслуживали - царем, который беспокоился о своем народе и который, понимая, что не переживет поход к менадам, призвал меня, дабы Бриарудас не поглотил хаос, а все необходимые обряды были исполнены, дабы мы более не были прокляты. Жрецы говорили мне, что хотя Сабазий и принял жертвы - и те, что мы принесли ему во время празденств, и то самопожертвование, которое совершил Кетрипор во имя нашего блага, нам не стоит гневить богов и нужно неукоснительно следовать их заветам. Поэтому Филис, старшая и возлюбленная жена моего брата, должна была лечь в могилу рядом с ним, как поступила когда-то наша с Кетрипором мать, безутешная в своем горе.
-Однако же Филис того не пожелала - она не ответила на мой призыв. Кетрипор любил эту женщину больше, чем любую другую в его жизни, однако она этой любви не разделяла - она любила не его самого, а лишь власть, что была у моего брата в руках и ту роскошь, в которой он позволял ей жить. Едва мы умилостивили Сабазия - ценой жизни Кетрипора - как вновь рискуем быть проклятыми богами, ведь предательство Филис не пройдет незамеченным для Котис! Разве не заслуживают руды царя, который не будет пренебрегать божественной волей, рискуя наслать напасти на всех нас? Разве не заслуживает мой брат Кетрипор достойных похорон в соответствии со всеми нашими обрядами после того, как пожертвовал своей жизнью ради того, чтобы на троне Гемимонта сидел руд, а не чужеземец? Разве не пора нам, рудам, объединиться, чтобы не позволить чужеземцам разбить нас поодиночке?