Эта история начинается в Ускудаве, за двумя стенами, одна из которых сложена из дерева, а другая из камня. Странный это был город и странный мир — блистательные дворцы из камня и кирпича соседствовали с двускатными крышами длинных домов и огородами, по грязным, немощеным улицам бродили коровы и домашние птицы. Да и можно ли было назвать улицами эти бессистемно петляющие узкие пространства от тына до тына? Город разрастался и богател, но жители его так и не сделались в душе горожанами, оставшись в душе селюками. В их домах козы уже не спали вместе с людьми, появлялись раздельные комнаты, но и только. Нет привычных любому эллину лавок, постоялых дворов, борделей...
Если пройти чуть вглубь этой здоровенной деревни, каким-то образом пробраться за внутреннюю стену — здесь уже станут заметны перемены. Дома уже строятся из кирпича хотя всё ещё в один этаж. Их окружают массивные каменные изгороди — но вот пространство между жилищем и оградой уже отводится не под огород или пастбище, а засаживается фруктовыми деревьями. Да и общая степень организации пространства в центре говорит об известной цивилизованности — улицы становятся длинными и прямыми, целые участки от общей площади выделяются под мастерские или постоялые дворы, время от времени встречаются и дома в необычном стиле, принадлежащие богатым иноземцам...
Таким, изначально раздвоенным, был твой родной мир, расположившийся ровно на границе между эллинством и варварством, а потому черпающий равно из обоих источников.
Но ты не видел этого мира. Долгое время тебе вообще казалось, что вселенная заканчивается садами дворца... Ведь отцом твоим был царь Бессов Мостис, матерью — Гегеспила, его двенадцатая жена.
Всего царский гарем включал в себя тридцать жён, так что с детства тебя окружала стайка братьев и сестёр. Прибавим к ним детей слуг и рабов, иногда приезжающих в столицу с родителями сыновей и дочерей богатых землевладельцев — нет, твоя жизнь совсем была полной изоляцией!
И всё же на эллинике ты заговорил раньше, чем на фракийском. На том же чужеземном языке тебя учили эллины-воспитатели, из речей которых ты усвоил известную мягкость нрава.
Дворец принадлежал женщинам — в особенности царице Макрис.
Отца ты видел редко, чаще всего он либо воевал, либо объезжал свои владения. Зато когда видел, Мостис мгновенно заполнял собой любое, даже самое обширное пространство. Всё в нем было огромно, от здоровенного, покрытого волосами брюха и густой бороды, до толстых пальцев, украшенных широкими перстнями. Голос царя гремел, гремел его смех, гремели золотые украшения, в обилии обрамляющие могучую фигуру.
Редко в женский мир детства проникали и отголоски мира мужского, в виде обучения воинскому искусству и верховой езде. На всю жизнь ты запомнил шок, когда (тебе было пять или около того), один из братьев разбил тебе руку тренировочным мечом, а наставник, один из старых дружинников, просто велел продолжать. Мужской мир был миром, где вас пороли раз в несколько дней — не за провинности, а чтобы приучить терпеть боль. Той же цели служили и ежемесячно дополняемые татуировки.
С каждым годом, с каждым чернильным узором на теле, женского мира становилось всё меньше, а мужского — всё больше.
В первый свой первый набег ты отправился в двенадцать лет с одним из старших братьев. От этого похода ты навсегда запомнишь ощущение голода — вам пришлось осаждать село, казавшееся тебе огромным. А ещё — зрелище пылающего, разоренного селения, когда вы всё же закончили с ним.
Женский мир, впрочем, не исчез совсем даже когда ты повзрослел. Уроки становились всё сложнее и теперь обыкновенно включали в себя длинные эллинские тексты, которые надлежало самостоятельно прочесть, а после обсудить, прав ли был их написавший — это называлось "диспут". Причём говорить следовало не абы как, а строя фразы определённым образом. Были у женского мира и другие проявления. В четырнадцать ты забрал девственность у одной из сестёр. Ваши матери заметили что к чему и подарили тебе девицу для утех. Вскоре тебя и вовсе женили, но в отличие от окутанных ореолом тайны ночных забав, брак оказался чем-то скучным — вы с женой почти не видели друг друга.
Ты воевал. Никто не спрашивал тебя, хочешь ли ты этого, да и ты никого не спрашивал. Ты фракиец, а значит воин. Ты сын царя — а значит должен быть в бою лучше, чем все.
Мужской мир есть боль, но если в детстве ее приходилось в основном терпеть, то теперь ты познал очень простые закономерности.
Хочешь дать — дай, но не давай брать у тебя.
Хочешь взять — возьми, но потом выброси.
Всегда оплачивай долги.
Мир женщин — мир добычи. Так, молодой лани приходится красотой ли, хитростью или иным изыском смущать ум и сердце охотника. Иной раз у неё получится, и оттого "силу женщин" не следует недооценивать. Не одного мужа погубило скрывающееся за внешней беспомощностью коварство.
Но мир мужчин — мир хищников от рождения.
Мир, где сильный берет что может, а слабый — что дают.
Какой из двух миров лучше?
Глупый вопрос. Как объяснил жрец Котис, когда ты в женском платье шагнул из вод, в каждом человеке есть и мужская и женская душа.
Ты разом лань и охотник.
Такова твоя судьба.
У судьбы есть и иная часть.
Удел женщины — всю жизнь искать в себе охотника, гадая, есть ли он.
Удел мужчины — всю жизнь прятать в себе лань, убеждая окружающих, что ее нет.
Для этого ты пьёшь кровь, поджигаешь дома, насилуешь женщин.
Не потому что хочешь — хотя порой в горячке боя и в самом деле хочешь.
Но ланью ты должен быть лишь наедине с богами.
***
Командование авангардом — испытание.
Никогда прежде отец не доверял тебе ничего даже близко подобного.
Да, Мостис велел тебе слушать советы трёх других стратегов, и всё же ты чувствуешь грандиозное доверие в этой задаче. У отца два десятка живых сыновей, и среди всех он выделил тебя.
Оценил, дал шанс проявить себя, даже поставил под твоё командование двух других братьев!
Ты слышишь шёпот зависти в их сердцах. Рескупорид, Садок — оба сами надеялись возглавить этот поход. Оба внимательно следят за твоими действиями. И всё же — ты их брат, а они твои воины. Они не желают тебе поражения, частью по долгу родства, частью потому, что позор проигравших станет отчасти и из позором.
Нет, они последуют за тобой и помогут. В очереди на трон вы все одинаково далеки от заветной Чаши, и лишь обретённая слава поможет умножить собственный вес в стране и в семье.
Но если с этой стороны всё спокойно, то вот с остальных...
Совет Стратегов — это просто ужас. Двое безумно высокомерных мужчин, лишь один из которых был фракийцем. И если друг друга они попросту не слушали и научились не замечать, то тебя бросились наперебой поучать, сражаясь в большей степени не с тобой, а друг с другом за влияние на тебя.
Отвратительное ощущение.
Что ещё хуже — ты был достаточно хорошо образован, чтобы понять, армия с четырьмя командующими, ни один из которых не обязан подчиняться остальным, едва ли не обречена на поражение.
До твоего приезда условным первенством пользовался видимо, из-за знания тактики врага, римский наёмник — Марк Инстей Лафрениан, и единственное, что следовало знать о нем, так это то, что свою первую единственную битву за эту войну он проиграл.
Сейчас римлянин стремился к реваншу и почти что приказал тебе присоединить твою армию к его в походе на Север — самому же отправиться с небольшим конным отрядом ловить какого-то посла. Объявив себя царем Долины, Лафрениан распоряжался тобой словно подданным!
Мнение твоих братьев оказалось единогласным.
— Да он совсем голову потерял!
Рявкнул Рескупорид.
Садок в тот раз промолчал, но в другой подловил тебя для разговора наедине.
— Римлянина надо кончать. Толку от него нет, а вот вреда много — рассорил нас с Рудами своими амбициями, ещё и командует как у себя дома. А если он вообще переметнуться решит? И людей его тоже лучше бы прикончить — римляне есть римляне.