[18+] Рот-фронт. Старейший бордель империи | ходы игроков | Марси и Митрич

Сексуально озабоченный Митрич согласился. Рассказала ли Марсюша ему про свою внутреннюю готовность к анальному сексу? Скорее всего, да. Однако, похоже, ни одного из ее разговоров с «Брателлой» никто не видел.

Они скрылись в одной из комнат борделя на первом этаже. Марси была счастлива — первый секс был таким замечательным! Но дальше начались странности. Секс быстро наскучил, и Марсия задала своему новому партнеру давно мучивший ее вопрос: а правда, что анальный секс на самом деле безопасен? Для этого она попросила Митрича встать на четвереньки и дотянуться до тумбочки. Он выполнил просьбу, после чего «Марси» принялась расстегивать ему брюки. Тогда Митрич, разумеется, понял, на что она намекала. Выйдя из транса, он стал умолять ее не делать этого, так как он знал, как все устроено. Но Марсию трудно было переспорить. Она расстегнула ему ремень и приспустила штаны. И тут случилось самое страшное. Заплакав, Митрич обхватил голову руками и закричал: «Почему, почему я это сделал? Зачем?» Интуитивно он ощутил скрытую связь между тем, о чем он только что думал, с тем. что делала Марся. Крики Митрича стали громче, а вслед за ними — его дикий вопль. А через минуту он затих, зажав руками уши. Но вскоре Марсе уже самой показалось, будто там, где она только-что кончила, раздался глухой и низкий гул. Это Митрич начал работать по второй программе. В этот раз Митричу было намного легче, чем в прошлый.

А через минуту он затих, зажав руками уши. Но вскоре Марсе уже самой показалось, будто там, где она только-​что кончила, раздался глухой и низкий гул. В этот раз Митричу было намного легче, чем в прошлый. Правда, в ушах у него все равно немного звенело. Поэтому он обратился к Марси:
- Слышишь?

- Ты еще спрашиваешь! - откликнулась та. - Такой гул стоит, что мы с тобой сейчас голову разобьем! Но давай по очереди… ‪ Митрофаныч, второй тур! ​ Так… Попка! А теперь, подлец, опусти штаны! Не слышишь, как тебе сказано?!
Снова быстро перебирая руками, он сбросил трусы, а затем подтянул их к себе. ‬
- Теперь трусы на голову! ‬И на колени! Живо! Запорю! Ты что, оглох, гаденыш?! Плачешь, спрашиваю?! Сейчас ремнем отхуячу! ‪
- Плачу, - прошептал Митрофанчик.

- Теперь трусы на голову! ‬И на колени! Живо! Запорю! Ты что, оглох, гаденыш?! Плачешь, спрашиваю?! Сейчас ремнем отхуячу! ‪

- Плачу, - прошептал Митрофанчик.

- Рот закрой! Я тебе, блядь, рот сейчас закрою, если ты на жопе не обосрешь!

- Ой! Ой… - застонал Митрюха. – Ой, блять! Ну не могу… Ой-ей-ой… Ух!

- Стонет, сука, зато как стонет… Поцелуй мне ногу, Митрич… Перекур.



***



Спустя время:

- Митря, сейчас время второго тура… Митрей! Пошел на хуй отсюда! Так. Та-а-ак… Крутись теперь! Быстрее… Нет, ты руками работай, руками! Стоять на четвереньках, мать твою!

Митрич послушно опустился на пол.

‪- Ну чего, прогнал? Молодец. Теперь держись… Еще чуть-чуть… Не поворачивайся! Вот так. Давай за юбку… Только аккуратно, вдруг по ней током шарахнет. Старайся, чтобы по голове не ударило…

Но стоило Митричу поднять её юбку, как тут же по лицу прошёл сильный удар током, заставивший его скривиться от боли и отшатнуться. А спустя секунду от правой ноги к левой ноге прошла сильная волна, сопровождавшаяся вспышкой, похожей на свет молнии. Митрич закашлялся и упал на колени, пытаясь оторвать ноги от пола, но ноги не отрывались. Он стал на них смотреть, и вдруг увидел, что вся нижняя часть его тела распухла и стала синей. Митяй обмяк. Изо рта потекла кровь, залившая грудь.

Митрич закашлялся и упал на колени, пытаясь оторвать ноги от пола, но ноги не отрывались. Он стал на них смотреть, и вдруг увидел, что вся нижняя часть его тела распухла и стала синей. Митяй обмяк. Изо рта потекла кровь, залившая грудь. Тогда Митричу пришла в голову страшная догадка. В ужасе он вскочил на ноги и понесся по направлению к двери. По дороге он все время оглядывался и никак не мог понять, то ли это новое морское чудовище, только что вылезшее из своей ледяной бездны, чтобы напасть на его дом, подстерегая за углом, пока Митя бродит по коридорам и комнатам, рассеянно лаская трупы домашних животных, живых и мертвых; то ли страшная галлюцинация, вызванная ранением в мозг, до которого его довела Марси. Сзади раздался страшный рык, словно на охоту вышла сама Марси, почуявшая добычу. Минуту Митрий еще слышал голос, отдававший приказ: «Follow me, goatfuckers!» но вскоре голос стих.

Сзади раздался страшный рык, словно на охоту вышла сама Марси, почуявшая добычу. Минуту Митрий еще слышал голос, отдававший приказ: «Follow me, goatfuckers!» но вскоре голос стих. Не доходя нескольких шагов до двери, Митич оглянулся. Горящая сигара в руке Марси была нацелена ему прямо в сердце. Она неторопливо покачивала ею, глядя не на Митяя, а куда-то в пространство, вверх, в потолок. Должно быть, она мечтала. За те несколько секунд, что Митрича пожирала дикая сущность этого существа, он много раз пережил ужасную боль, ужас и счастье. У него началась рвота, потом он почувствовал невыносимую усталость. Его бросало из стороны в сторону, как деревянную куклу, привязанную к качелям, и в то же время в нем росло и ширилось какое-то удивительное внутреннее спокойствие. Откуда-то из бездны его памяти всплыли слова, сказанные одному из сотрудников погибшим десять лет назад исследователем Гансом фон Фришем: «Человек может пережить любую мысль, самое страшное несчастье и самое сильную любовь, но только три минуты ужаса могут потрясти его сердце так, чтобы он испытал невыносимый душевный подъем».

Митрич посмотрел на Марси и понял, почему нацисты верили, будто человек может перепрыгнуть через них, подумал о случившемся несколько минут назад и решил, не отрывая взгляда от ноги Марси, сделать то, чего так долго от него все время ждали. Он вынул из кармана маузер, приставил его к ноге Марси и нажал на спуск. Грохнул выстрел.

Митрич посмотрел на Марси и понял, почему нацисты верили, будто человек может перепрыгнуть через них, подумал о случившемся несколько минут назад и решил, не отрывая взгляда от ноги Марси, сделать то, чего так долго от него все время ждали. Он вынул из кармана маузер, приставил его к ноге Марси и нажал на спуск. Грохнул выстрел. Раздались крики ужаса, но по тому, как быстро все стихло, Митричу показалось, что крик раздался не из-за выстрела, а скорее по причине самого факта, появления этой штуки в его руках. Мало того, сама угроза, исходящая от нее, казалась не настоящей. Опасности не было, все происходило не с ним, и это пугало. Митря повернулся к Марсе, чтобы выяснить, в порядке ли она, увидел на ее ноге небольшой синий синяк и, сочувственно кивнув, побежал к «ниссану». Быстро загрузив Марси в машину, он спросил у охранника:
- Сколько?
- Триста, - ответил охранник, вытирая пот. - Легко отделались, босс. Первый раз, наверно, стреляете?
И захохотал. «Ниссан» рванул с места. До приезда в «Спазм» Митрю мучила совесть. Его взгляд упал на Марси. Она плакала, утирая лицо фартуком, измазанным в крови. Они оба молчали, пока Митя не выехал на шоссе.

- Триста, - ответил охранник, вытирая пот. - Легко отделались, босс. Первый раз, наверно, стреляете?

И захохотал. «Ниссан» рванул с места. До приезда в «Спазм» Митрю мучила совесть. Его взгляд упал на Марси. Она плакала, утирая лицо фартуком, измазанным в крови. Они оба молчали, пока Митя не выехал на шоссе.

Там он включил радио. Мелодии там сменились, заиграла громкая музыка, перекрывшая все другие звуки. Но Мите этого хватило. Он отрулил к обочине и заглушил мотор. Встав, обнял Марсю за плечи и повернулся назад, глядя на дорогу перед собой. Потом повернулся и посмотрел на нее - и так несколько раз. Марся тоже повернулась к дороге и стала смотреть туда же. Эта часть шоссе была самым безлюдным и глухим местом, где обычно проезжает самый мощный поток машин. Если бы не Митька, неизвестно, каким образом они вообще выбрались бы из Озерска. К счастью, до места было недалеко. Выезд с шоссе был сбоку. Митю, похоже, все это забавляло.

Там всё и закончилось. Стоило им выехать за город, как мир для них исчез. И вот уже сорок минут они едут по лесной дороге в сторону какого-то села, совсем рядом с которым вырыт неглубокий ров. Никто из них уже не помнит, кто и зачем ехал сюда, и где находится то село. А еще никто из двух не знает, зачем он сейчас это делает. Да и не важно это. Когда остаются только эти слова, человек и до смерти бывает человечен. И не стыдится того, что вытворяет с другими. Все что угодно могло бы быть прощено за любовь - кроме, конечно, смерти. Ее не за что прощать. Даже если люди не очень понимают, за какое из трех зол они страдают больше. "Понять - значит простить", - говорил один мудрый человек. Но никому из двоих это не приходило в голову. Люди не были способны понять даже самих себя. Несмотря на то что даже они, пройдя через жуткое самораскрытие, еще не до конца справились со своим прошлым. Может быть, из-за этого было так трудно принять решение. Но в конечном итоге Митрич не выдержал. Он закрыл глаза и сказал: "Я люблю ее. Люблю и всё. Простить? Да хоть утопиться! Давайте утопимся! Что же это мы в самом деле. Тогда Марси и Митрич смогут наконец быть вместе. Сгинем вместе и начнём всё заново... как раньше, в начале времён, да?" Так они и поступили - и умерли в один день. Может, теперь они хоть вместе встретят зиму.