[18+] Рот-фронт. Старейший бордель империи | ходы игроков | Дядя Вова и Килька

Дойдя до кульминации, дядя Володя словно выплюнул из себя наружу последнюю порцию горячего семени, упал в объятья и заснул.

Потом был тяжелый сон – он долго ругался со странными людьми, приходившими его тревожить. Где- ​то под Москвой была Москва, но оттуда постоянно доносилась стрельба – возможно, это был Киев, а может быть, Харьков. В окнах то и дело загорались яркие огни, какая-то машина просигналила и заглохла, один раз чуть было не сдуло с крыши древнего лимузина, где в расстегнутых черных кожанках сидели мрачные парни в кожаных косухах. Все это было уже в истории, все как-то было связано с какими- - то Дамианом и Ключниками.

Наконец, Дядя Вова проснулся. Посмотрев на разложенную на подушке бутыль и этикетку, он увидел, до какой степени устал, выругался и стал собираться в дорогу. Он уже забыл, когда в последний раз так уставал – все эти годы как будто катились перед его глазами одно за другим, оставляя после себя только полустертую картинку, так что совершенно неясно было, что и когда с ним происходило.

Пэта уже не было – надо было переодеться, и Дядя Вова взял с собой только туалетные принадлежности. По дороге он зашёл в дверь Кильки и обнаружил ее в кровати – она была одинока, свежа и прекрасна, словно мир вокруг был еще неизведан. Она даже не подняла глаз при виде голого Дяди Вовы, которого его спермотоксикозная память превратила в огромного, как потомок Льва Толстого, мужика с капелькой непонятной жидкости в паху. Дядя Вове сразу ничего не сказал, только поглядел ей в глаза и чуть-чуть вдавил ее ладонь в шелковистую простыню между своих раздвинутых ног. К счастью, Килька не восприняла это как намек. Обхватив ее за шею, Дядя тихонько положил ей на голову свою кисть, и зашептал ей на ухо что-то непонятное, отчего девушка покраснела. Когда он поднял руку, она поглядела на него широко открытыми карими глазами и улыбнулась. Он поцеловал ее, просунув свою руку ей под грудь, потом осторожно пристроил свой член между ее широко раздвинувшимися бедрами и замер, зачарованно глядя в ее лицо. Глаза Кики были чуть навыкате, по которым медленно сползала капля пота, а огромные груди колыхались в такт ее дыханию. Потом она закрыла глаза, в которых мелькнули слезы, провела ладонью по его лицу и произнесла: «А ты лысый». Дядя Вова не успел ничего сказать, потому что в ту же секунду она отвесила ему звонкую пощечину, замахнулась второй и влепила сильную пощёчину ему.

Дядя Вова не успел ничего сказать, потому что в ту же секунду она отвесила ему звонкую пощечину, замахнулась второй и влепила сильную пощёчину ему. Дядя Вован стерпел. Наконец он открыл рот и тихо сказал: – Не надо. Меня не надо бить. Я в другой жизни со своей бабой наломался. Уймись.
Она ему не сказала ничего. Махнула рукой, как бы говоря: ну, смотри. Дождалась, пока он заткнулся и повернулась к остальным – пятерым. Они были в таких же черных мантиях с капюшонами, и их лица походили на точеные маски. Их было пятеро, она была в самом центре, остальные вокруг, хотя глаза у всех были закрыты, они стояли неподвижно и даже не шевелились. Вдруг их губы растянулись в печальной улыбке, одной рукой они сделали жест, означавший что-то вроде: прости нас, Господи.
Она не поняла, почему именно с Богом, но потом увидела символ "Бог" на одном из капюшонов. Сняла капюшон. На ней было платье из черного бархата. Оно плотно облегало ее фигуру и имело глубокий вырез спереди. Из-под него виднелись черные кружевные трусики.
- Ебать - только и сказал дядя Вова. Вокруг засмеялись. Она подошла к нему, подняла его руку и задрала ему рукав. Он попытался протереть глаза, а потом вдруг зашептал:
- Я знаю… мне все уже сказали… ты ведь тоже ведьма? Настоящая? Прямо как в сказке. Можно я к тебе в гости… на чашку кофе?
- Пойдем, - ответила она и посмотрела по сторонам, проверяя, не смотрит ли кто. Увидела, что все на нее смотрят, опять улыбнулась и закинула голову назад, слегка разведя руки. Стоявший рядом с ней мужчина молча положил ей руку на затылок.
ссылка

- Я знаю… мне все уже сказали… ты ведь тоже ведьма? Настоящая? Прямо как в сказке. Можно я к тебе в гости… на чашку кофе?

- Пойдем, - ответила она и посмотрела по сторонам, проверяя, не смотрит ли кто. Увидела, что все на нее смотрят, опять улыбнулась и закинула голову назад, слегка разведя руки. Стоявший рядом с ней мужчина молча положил ей руку на затылок. Это был серьезный мужик с залысинами, чуть старше ее по возрасту, с ясным взглядом и не по годам седой бородой. Потом он надел ей на голову колпак- ​шлем, застегнул на шее ремешок. Этот шлем был нечем иным как секс-игрушкой - вместо крюка в ее шею был вставлен узкий шлем с рельефной надписью "Are you Satan?". Шлем тихо жужжал, вибрировал и прилипал к шее.

Дядя Вова тронул ее за плечо. Так она пришла на встречу с Сатаной. «Because I’m not afraid». С этих слов в комнате борделя начался кромешный ад: звучала громкая музыка, кричали какие-то люди, в дверь били ногами, кто-то орал по телефону, и Сатане стало страшно оставаться в этой комнате один на один с беснующейся толпой: он бросился в соседнюю комнату, где у камина сидел дядя Вова. Они долго молча курили и глядели на огонь. Затем Сатана тихо спросил: «У тебя как, есть какие пожелания?» – «Нет», - ответил дядя Вова. Он не имел никаких пожеланий, кроме того, чтобы к вечеру все это было убрано. Дядя Вова горестно вздохнул. С того дня, как он увидел надпись «Arbeit macht frei», за ним прочно закрепилось прозвище Рабинович. Это слово одновременно означало «арбайтен» и «фри вай», в значении «работа сделает свободным», и включало в себя набор довольно радикальных представлений о свободе: право выбирать свой жизненный путь, право голосовать за коммунистов, свобода самовыражения.

Этот вечер закончился тем, что дядя Вова сделал юную Кильку членом КПСС. И та начала свой обратный путь на родину. Там она сдала свой партбилет на фабрику «Свобода» в обмен на пятнадцать пачек «Парламента», а потом, уже за границей, вышла замуж за писателя Крапивина и родила ему двух сыновей. Что же касается самого Дяди Вовы, то он так и остался Рабиновичем. За все время своей свободы он много пил, но не жаловался. Ему было почти все равно, чем заниматься. Он вполне доволен жизнью. Иногда только, сидя у камина и глядя на клокочущую в камине золу, он думает о словах, которые он написал в вагоне, «Работа делает свободным. Но перед тем как делать свободным, надо освободить себя». И еще он иногда вспоминает товарищей из советского посольства, и его тоска по прошлой жизни становится почти невыносимой. Тогда он берет последний томик Крапивинского, несколько листов бумаги, садится у огня и, грызя карандаш, пишет одно за другим четыре слова : «Вся жизнь — дурдом» и размашисто подписывается: Дядя В. Раб.

Всё кончилось так, как должно было быть,
У сказок счастливый конец!
Дракон погибает, убитый копьем,
Царевна идет под венец! ©