Крестовый дранг | ходы игроков | Юрген Краусс

Зима? Крестьянин торжествует! Прекрасное ж время для рачительного землепашца. Страда давным-давно кончена: знай себе пересчитывай барыши с осенней ярмарки, дуй домашнее пиво да жди Вайснахта. Славной ночи, когда по-особому пробьёт колокол на главной башне магистерского замка. Когда епископ Владольф со своей высокой кафедры проповедью подведёт итоги уходящего года – и напутствует добрых прихожан на год грядущий. Когда, наконец, поскачут на белых конях по закованным в снежную кольчугу землям сказочный рыцарь фон Фрост и его верная помощница фон Шнеевайсхен…

Да, зима – прекрасное время для рачительного землепашца… только не конкретно эта зима. Говорят (именно говорят: в том медвежьем углу, где выпало жить Юргену, даже староста получает новости из третьих рук), в далёком Риме благословили крестовый поход на Русь – и Владольф с приятелем-магистром набирают сейчас кнехтов. Много кнехтов. Ведь где это видано, чтоб господа рыцари шли в атаку первыми?

Можно, конечно, и не принимать досужих сплетен близко к сердцу. Много ли епископу надо? Жалкий процентум от населения орденского края – как, бравируя латынью, уверяет деревенский пастор. Да легче верблюду пройти в игольное ушко, чем Юргену Крауссу залететь под набор! Только вот всё чаще болтают: мол, то в одном дальнем сельце, то в другом мужиков выгребли подчистую. В ноль. До донышка. Были, короче, мужики – да все вышли. Хорош «процентум»!

Могут болтуны врать? Ха, ещё как могут! Но могут и не врать… а тогда картинка рисуется преотвратная. Впрочем, проверить – врут ли, нет и чего вообще стоит слово пастора – не так уж трудно. Давеча один приятель Юргена, пьянчужка Конрад, возьми да ляпни: дескать, в день святого Тзаангория нагрянут господа рыцари на Чёртову мельницу, что по соседству. Тут-то и станет ясно, сколько «процентумов» нужно епископу на самом деле.

Так не прогуляться ли Юргену в гости к мельнику? Петухи ж неспроста возвестили: день святого Тзаангория на дворе, добрые люди; спешите смотреть и удивляться! Или ну её к чёрту, эту Чёртову мельницу? Рачительный землепашец да заботливый сын и дома ведь найдёт, чем заняться. Даже зимой.

Зима. Не то, чтобы Юрген Краусс любил зиму. Нет. Как можно любить пробирающий до костей холод и ледяную крошку, колкую, когда летит в лицо и мокро раскисающую под ногами, завьюженный лес, в котором не дай бог сбиться с тропки, долгие темные вечера, когда тоску, застрявшую в горле, не запить ни пивом, ни полугаром.

И тем не менее Юрген относился к зиме, как к местному юродивому - пользы немного, но деревня без него кажется какой-то пустой. Обычно герр Краусс проводил зиму, как медведь в берлоге, в своем доме.

Но эта зима была другой…

И дернул же Юргена черт забрести в тот вечер в кабак, да подсесть к пьянчужке Конраду. То ли в пьяном угаре, то ли в похмельном бреду бормотал Конрад про Чертову мельницу, про рыцарей да про крестьян, которых «набирают» в кнехты. Обычно Юрген не слушал бредни завсегдатаев кабака, а тут засел в мозгу этот разговор. Тем более, что краем уха он уже слышал про «процентумы» и то, что он слышал, ему не нравилось.

Краусс был человеком ровным и мирным. До поры, до времени. И похоже, эти пора, да время пришли. Ждать беды у своих ворот Юрген не намеревался. На Черной мельнице были мужики, с кем он был готов стать плечом к плечу в драке. Поэтому Краусс оделся потеплее, перепоясал безрукавку ремнем покрепче, взял рогатину и отправился к мельнику.

С матерью попрощался коротко, был уверен, что вернется.

На Чёртову мельницу Юрген добрался точно к самому интересному. Орденские – два рыцаря и десяток кнехтов – явились чуть раньше и успели уже навести шороху. Такого, что владеющий мельницей старина Клаус и его работники (в общей сложности – три десятка рослых, крепких, кровь с молоком мужиков) стояли себе рядком и, кажется, не думали сопротивляться. Однако!

Кнехтов в расчёт брать смысла не имело. Сами, надо полагать, вчерашние землепашцы, эти орлы присутствовали здесь единственно в качестве декорации. Чтоб новые солдаты Ордена (Клаус, значит, и его ребята) шагали в ближайший замок не сами по себе – а не то под конвоем, не то в одном строю с более опытными братьями по оружию. Эти, оставшись вдруг без рыцарского пригляда, мигом зададут стрекоча. Зато к рыцарям действительно стоило приглядеться как следует. Те, кто в два прикрытых шлемами рыла натурально построил тридцать не самого кроткого нрава здоровеных лбов, достойны внимания - как ни крути!



Один – с орлиной лапой на шлеме и комбинацией из креста и Вифлеемской звезды на щите – брал своё размерами. Высоченный, косая сажень в плечах; на огромном коне; в бугрящейся мышцами (даже через кольчугу заметно!) лапище – совершенно жуткого вида палица: впору крепостные ворота вышибать. Он в этой паре определённо был за боевика. За довольно-таки сентиментального боевика, надо сказать: правое запястье крестоносца охватывали жемчужные чётки. Что это, как ни подарок дамы сердца?

Другой (на шлеме длань, на щите – меч, передаваемый из одной закованной в сталь руки в другую) определённо настроился напомнить всем, что ливонцы не только матёрые рубаки – но и служители церкви. Гляубтрагеры, носители веры. Так что боевой топор этот рыцарь оставил пока в держателе, а свободную от поводьев руку занял хоругвью. Эдаким гобеленом на древке: посреди немаленького плотна красовался мастерски вытканный ангел. Про него-то крестоносец и вещал мельнику с его ребятами.

- Гибель каждого брата во Ордене, – гремел из-под украшенного дланью ведра хорошо поставленный голос. – Печалит ангелов небесных. Взгляните на хоругвь! Соткавший её мастер до того благочестив, что вестники Небесного Вождя приходят к нему во плоти. Геенны огненной заслуживает тот, кто заставит эту красоту плакать!

Мельник и его люди согласно закивали. Чёрт его знает, насколько благочестив был орденский ткач – но ремесло своё он знал. Ангел всем своим видом так и говорил: расстроите – разревусь. Зуб даю.



- Чтоб ангелы и дальше были веселы, – продолжал трепаться говорун. – Становитесь в ряды орденского войска, добрые мужчины нашего края! Чем больше на бой с русью выйдет храброй орденской пехоты, тем меньше в том бою погибнет братьев-рыцарей. Так что копья в руки – и вперёд, львы рыкающие! За улыбки ангелов и золото епископа!

Чёрт знает что такое. Просто ярмарочная постановка баллады о Шульце и Гансе, бесстрашных друзьях-забулдыгах*. И – что поганей всего! – всех всё устраивает. Парни с вёдрами на головах зарабатывают повышение (а болтуну, с его-то талантом, повышаться и повышаться: такой и в нового Папу с годами вырастет, не почешется!). Клаус – известный скряга – по лицу видно: прикидывает уже, как перестроит мельницу на обещанное "золото епископа". Батраки? О, тут по мордам (какие у них лица…) читать и того проще. Облизываются, черти, на новгородских красавиц. Идиоты! Вас на убой зовут – а вы радёшеньки.

Что-то, словом, надо было делать. И даже не ради Клауса и его дурковатых работников: ради матушки. Ведь если все кругом добровольно и с песней двинут на войну, его – Юргена Краусса – в покое точно не оставят. С собой прихватят. А матушке тогда одной пропадать. От соседушек, змей подколодных, помощи-то не дождёшься: те, в ожидании муженьков, крауссово хозяйство с большим удовольствием растащат.



* – не слышали про таких? Вот ссылка, зацените.

Юрген никогда не считал себя человеком умным или паче того - ученым, но жизнь он понимал, это точно. И квас от пива, даже если это льется только в виде слов, отличить умел. Поэтому сладкие песни про ангелов его не проняли не то что до глубины души, но прямо таки не на йоту.

Красс был верующим, но был уверен, что ангелы улыбаются работягам. Кто спину гнул над зерном и перед Богом.

Деньги епископа? Надо быть полным идиотом, чтобы поверить это. Когда это епископ раскошеливался больше, чем на рождественские коврижки? Да и те были пресными.

Но, похоже, мельницкие дурни все приняли за чистую монету. Ну что ж, он встряхнет им мозги, когда вытряхнет душу у этого сладкоголосого Иуды.

Юрген перехватил рогатину половчее и, не сбавляя шаг, приблизился к рыцарю с хоругвью и нанес удар снизу вверх, целясь под шлем, в горло.

- Ах ты, бродяга; смердный прыщ!

Удар оказался смертельным. Атакованный Юргеном рыцарь захрипел, выпустил из стремительно слабеющих пальцев хоругвь, стал заваливаться набок. Зато приятель бронированного проповедника оказался на диво расторопен: занося для удара свою чудовищную дубину, двинул коня прямиком на Краусса.

- Ну, хорёк, молись!

Страха в голосе обладателя жемчужных чёток не проглядывалось и близко. А вот азарт слышался отчётливо; ливонцу, похоже, было интересно: сколько ударом потребуется, чтобы вколотить в землю этого клоуна с рогатиной. Ловкого клоуна – не поспоришь: вон доказательство, с седла сползает – но и близко не соперника благородному рыцарю.

Рыцарь определённо не боялся Юргена ни капли. Но мельника и его ребят Юрген, похоже, напугал до дрожи в коленях. Или не Юрген… но кто-то явно напугал: не то стали бы они вопить как резаные. А насельники Чёртовой мельницы вдруг заорали так, будто им собственной персоной явился тот парень, в честь которого их мельница была названа. Заорали – и отвлекли крестоносца. Заорали – и дали Крауссу время, чтоб нанести новый удар.

Не стал же Юрген, в самом-то деле, крутить башкой – высматривая, что же так впечатлило его забубенных, в общем-то, соседей?

Юрген не был злым человеком. Но он был из тех, кто точно знает, чего никогда не надо с ним делать. Например, обманывать, чтобы завлечь на войну. И уж совсем не стоило замахиваться на него палицей. А рыцарь замахнулся…

Однажды, будучи лет на 7 моложе, Краусс разметал кучку зарвавшихся юнцов из соседней деревни. Ну как кучку, семеро из было. Разметал так, что только чудом все остались живы, хотя парочка вряд ли когда сможет прямо ходить… Юрген помнил это состояние - когда словно пелена падает на глаза и ты видишь только врага и не чувствуешь ни боли, ни усталости…ни жалости.

Когда рыцарь замахнулся палицей и двинулся на Юргена, пелена снова застила ему глаза. Краусс выдернул, ставшую вдруг гораздо более легкой, рогатину и повернулся к всаднику, устойчиво уперев ноги в землю.

Не ясно, чем бы закончился для него этот бой, только вопли мельницких мужиков заставили рыцаря на мгновение повернуть голову, а его руку - дрогнуть. Юргену этого было достаточно. Помогая себе ногами он сделал быстрый выпад, всаживая рогатину рыцарю в пах и сбрасывая его с коня.

С владельцем жемчужных чёток было покончено. Теперь Юрген мог спокойно оглядеться. Увиденное, однако, вряд ли понравилось бы доброму труженику Крауссу.

Обитатели Чёртовой мельницы впопыхах удирали кто куда; аж пятки сверкали. Аллё, хлопцы! Герр Краусс же не вас на кубики резать явился. Впрочем, поверти отважный защитник простого люда головой ещё самую малость, он без труда сообразил бы: мельника со товарищи напугал до заикания вовсе не он. И даже не облако жирного чёрного дыма – почему-то нависшее над деревьями как раз там, где стояла на отвоёванном у леса пятачке родная деревня Юргена. Какое! Здесь, в тени могучих крыльев Чёртовой мельницы, и сейчас творились вещи куда более эффектные.



Вытканный на хоругви ангел… сошёл с полотна?! Именно так, хотя вернее было бы сказать «сошла»: небесный вестник предстал Юргену в облике прекрасной молодой женщины. Ангельски прекрасной – и дьявольски соблазнительной. Однако соблазнять доброго землепашца она не собиралась.

- Зачем? – голос сочный, мелодичный; в голосе раздражение и грусть. – Зачем ты убил верных рыцарей Неба? Чем твоя жизнь ценней, чем их?

Смел ли герр Краусс что-нибудь ответить? О, только так! Тринадцатый век Anno Domini – это вам не тёмные века язычества. Сегодняшний человек – не какой-нибудь замордованный дебил, покорно бивший идолам: сегодняшние люди мыслят свободно. Будь по-другому, не пришлось бы благочестивому Фоме Аквинскому писать свою знаменитую «Сумму теологии»*. Да и владыкам Рима не понадобилось бы учреждать Инквизицию: для борьбы с теми, кто вздумал мыслить слишком свободно.

Итак, ангел спросила. Что же она услышала в ответ?



* – полистайте на досуге, если не приходилась. Вполне себе пособие для практикующих замполитов ^^ Не так-то, оказывается, просты были пресловутые «средневековые дебилы» (ссылка) – если могли додуматься до таких вопросов и не боялись их задавать.

Возбуждение боя ушло так же внезапно, как и наступило… С Юргена словно сдернули теплое одеяло - ощущение колючего холода расползлось по телу даже там, где оно было надежно укрыто одеждой. Стали вдруг ватными ноги и если бы не рогатина, на которую он оперся, пришлось бы бессильно опуститься на землю.

Звуки вокруг тоже стали невероятно четкими. В уши Юргена ворвались вопли мужиков, которые вдруг перекрыл чистый, словно бы хрустальный голос. Голос Ангела…

Юрген мотнул головой, отгоняя наваждение. Образ ангела («Ангелицы», как он окрестил существо) потерял хрустальность и сейчас вызывал у мужчины чувство скорее плотское, чем духовное и уж точно далекое от религиозного трепета. Словом Юргену хотелось как минимум ущипнуть ее за аппетитную ягодицу, а как максимум крепко ухватить за грудь…для начала…

Шумно задышав, Краусс сделал к ангелице пару шагов и, кашлянув, ответил:
- Ты это, разумей…Я эту твою братию кормлю и пою, и одеваю тоже я, и обуваю, и оружие кую. Без меня они голяком по полям бы бродили, потому как замки им тоже я строю… А толку от них мне меньше, чем от дырявого корыта. Из него, по крайности, хоть свиней кормить можно.

Я к ним не совался, они сами пришли. И хорошего от них ждать только дураки и недоумки могут.

Если они твои, да еще и верные, так я тебе услугу сотворил. Отправил их прямиком к тебе на небеса.

И Юрген с вызовом посмотрел прямо в глаза ангела.

- Всё так, всё так… – покорно пробормотала ангел.

Да ладно?! Неужто крылатая собеседница вот так запросто признала своё поражение в словесной баталии и трубит теперь отступление? А что, это оказалось бы чертовски разумным! Логика Юргена была железной; аргументы – острыми; сочившийся из каждого звука яд – ядом справедливого негодования, вызванного действиями развоевавшихся тунеядцев. И чем ангелу, у которой в холёных руках одна только пальмовая ветвь, знак мира, прикажете отмахиваться от эдакого абсолютного оружия?

- Только ни один убитый тобой рыцарь оружия первым не поднял, – пальмовая ветвь легко качнулась, призывая Юргена к вниманию. – Ни на тебя, ни на кого другого. Первым оружие пустил в ход ты.

Отступление, говорите? Как бы не так, герр Краусс; держите карман шире. Рыцари и им сочувствующие не бегут: они набирают дистанцию для хорошего разгона. Ангел оптимальную дистанцию, судя по всему, набрала. Собеседнику следовало быть готовым к таранному удару отборными аргументами. Со всего маху – и точно в лоб.

- Ты, добрый труженик Краусс, – на слове «добрый» ангел некисло подпустила в голос иронии. Видали мы, дескать, таких «добрых»: в котлах потом наперегонки плавают. – Примерный сын, и это похвально. Убитые тобой тоже были примерными сыновьями. Подумал ли ты, каково их матерям будет узнать о гибели любимых наследников?

Таранный удар вышел на славу. Обломки ангельского копья взмыли в морозный воздух, чтобы мгновением позже упасть на утоптанный снег воображаемого ристалища. Однако, присланная Небесным Рейхом валькирия только разогревалась. Лёгкий взмах пальмовой ветвью – и перед глазами Юргена одна за другой вспыхнули две картинки. Яркие, живые; на первой где-то за кадром кто-то даже весело орал: «Матушке троекратное ура! Ура! Ура! Ура!»





- Знакомься, – продолжила ангел, едва картинки погасли. – Гроссфюрстерин Клотильда фон Дахау и пфальцграфиня Дита фон Штубер. Их сыновей ты только что спровадил на тот свет. Как разумеешь: порадует женщин такая новость?

Вопрос сродни удару даже не рыцарским молотом – а чудо-дубиной, какой орудовал молодой гроссфюрст фон Дахау. Такому удару, после которого на ногах останется лишь истинный герой. Был ли героем Юрген Краусс? Не смущало ли его то обстоятельство, что Клотильда фон Дахау, когда ей принесут жемчужные чётки павшего в бою сына, среагирует примерно так же – как реагировала бы старая матушка самого Юргена, сообщи ей кто-нибудь о его гибели от медвежьих когтей да передай его же браслет из дырявых камешков?

То, что ангелица спуску Юргену не дала, было понятно. Не зря же она на хоругви у рыцарей болталась не пойми сколько времени. Ну да крестьянин этого и не ждал. Книгочеем он не был, красиво говорить не умел. Но крепким мужицким умом Господь его не обделил, еще и упрямства подкинул, не скупясь.

Поэтому Краусс, когда ангел говорила, глаз не отвел.
- Я вот тут по осени в лес пошел. Дров запасти, то да се. Рогатина при мне была, вот как нынче. И тут на меня секач выскочил, здоровенный такой. Встал и смотрит. А я его возьми, да и проткни рогатиной. Ага. Так он тоже на меня не нападал, только голову опустил и клыки наставил. А мне и не надо ждать, пока от набросится. Ежели ты не видала, как эта зверюга может человека разделать, так я видал. Тебя бы вытошнило…

Что твои рыцари с черным людом делают я тоже видел. И я не хочу ждать, пока они в мой дом дубиной постучатся.

А что они сыновья, то да, горе матери потерять сына. Вот только они же воины, а с ними смерть всегда рядом ходит.

- Мужики такие мужики, – сокрушённо вздохнула ангел, легонько хлопнув себя пальмовой ветвью по лбу. Facepalm*, как сказал бы некогда проезжавший через юргеново село английский купец.

Мужики… Интересно, какой смысл посланница Небес вкладывала в это слово? Впрочем, обидно выходило в любом случае.

- Хотел отсидеться – тем более нечего было рогатиной махать, – ангел подняла холёный пальчик. Мотай, дескать, на ус, лапотник. – Мельницкие, как видишь, разбежались. Сейчас засядут кто где по кабакам, да примутся судачить: Юрген, так его растак, Краусс двух рыцарей завалил – даже не почесался. Вскорости слух тот дойдёт до бургграфа Карла фон Штернау, что заведует набором кнехтов. То-то он обрадуется: не перевелись, скажет, потомки Зигфрида в Германском мире. Этот, скажет, Краусс мне в одно рыло хоть Плескау, хоть сам Нойгартен** возьмёт. И примется тебя (подчёркиваю, тебя!) искать.

Ангел исчезла; должно быть, чтобы некоторое время спустя вернуться с новой порцией неприятных фактов. Крауссу же предстояло осмыслить только что принятые. Про фон Штернау ему слыхать доводилось. Не его землю пахал добрый кмет Юрген – но сиятельный бургграф был знаменит далеко за пределами своих балтийских владений. Такой возьмётся кого искать, весь орденский край перевернёт: именно так, по крайней мере, ловил он своих беглых.

Что можно было сделать в сложившейся ситуации? Как вариант – переловить мельницких да популярно объяснить, что молчание продлевает жизнь. На дворе зима, посему вариант беспроигрышный: всех не поймаешь, так хоть согреешься. Ещё можно было отправиться домой и подождать, покуда в селение ворвутся конные в белых плащах и с факелами – да пригрозят спалить к чёртовой матери всё, что горит: если только «потомок Зигфрида» Юрген Краусс не отправится на их войну.

Ну и, разумеется, можно было никого не ловить, ничего не ждать – а пойти, не теряя времени, в гости к вельможному фон Штернау (благо местонахождение бургграфского замка всей округе известно). За каким таким чёртом? Элементарно, Краусс! Никто ещё не проводил рекрутского набора, получив в пузо рогатиной. Ну как это и есть кратчайший путь к решению всех насущных проблем?



Хоть слеву, хоть справу –
Перед нами Карл Штернау.



* – palm в переводе с английского означает не только ладонь, но и, как ни странно, пальму ^^
** – немецкие названия соответственно Пскова и Великого Новгорода.

Слова ангела привели Юргена не то, чтобы в замешательство, но заставили крепко задуматься. И думка выходила не радужная…

Права, права была ангел, что не оставят его теперь в покое. Ну и то, если позволят рыцари крестьянам себя безнаказанно на рогатины брать, что от них останется. Поэтому будут искать, а найдут… Юрген отмахнулся от картинки, которую нарисовало его воображение. Слишком много там было боли и крови. Его, Юргена Краусса, боли и крови. И не только его.

Ворочая в голове тяжелые, как мельничные колеса, мысли, крестьянин обыскал тела рыцарей. Юрген уже знал, что пойдет к бургграфу. Увести беду подальше от дома, а там видно будет. Поэтому ему в дороге пригодятся и деньги и еще чего-нито из рыцарского скарба. Да и на лошадей Юрген поглядывал. Все быстрее судьбе на встречу будет двигаться…

Опять скрипит потёртое седло… Только в седле том – не какой-нибудь рыцаришка, а добрый труженик Краусс. И скачет он к бургграфу фон Штернау не абы зачем, а чтобы уберечь добрых людей от не нужной никому смерти на льду Чудского озера. Так что улетай с дороги, птица – зверь, с дороги уходи: некогда доброму Юргену время терять. Его ждёт важная работа. А стало быть – вперёд!

* * *

Коня Юрген поймал без труда. И то: не на себе, чай, все годы пахал – знал, с какой стороны к лошадиному племени подступают. А ещё что прихватил (или, по крайней мере, мог прихватить) с рыцарских трупов?

Пару тугих кошелей с золотом? О, думается, прихватил. Золоту применение всегда сыщется.

Рыцарские перстни, медальоны и прочую мишуру: вплоть до жемчужных чёток, которые гроссфюрстерин Клотильда фон Дахау подарила отправляющемуся служить сыну. Может, прихватил – а, может, и нет. Денег-то за такие штучки выручить можно немало… но и на дыбу угодить за эдакую коммерцию дело совсем не хитрое. Товарец-то приметный: не сам торгаш стуканёт, куда положено – так новый владелец.

Оружие, доспехи, рыцарские одеяния? Сомнительно – но чего в жизни не бывает.

* * *

Беспрепятственно добраться до резиденции фон Штернау Юргену не дали. Лес расступался – и впереди, на открытом месте, на берегу студёной реки замаячил крошечный замок. Над сторожевой башенкой в потоках ледяного ветра реяло украшенное мудрёным гербом кумачово-синее знамя: повозка, свиток, скрещенные мечи.



- Ба! Прямо по курсу жилище благородного раубриттера, – сочно рассмеялась за правым плечом Юргена ангел. – И как умно всё устроил, стервец: точь-в-точь у самого моста.

А ведь верно! Подобраться к мосту – добротному, каменному и, марка за сто, единственному в округе – можно было, только проехав сквозь ворота миниатюрной крепости.

- Готовь золото, Юрген. Того, что прихватил с покойных, как раз для оплаты проезда и хватит, – вот те раз. Когда это ангел успела пересчитать чужие деньги? – Грабёж, конечно… да только ни слуги сами себе платить не станут, ни дама сердца себя содержать не сможет. Вот, кстати, пример рыцаря, который живёт вовсе не с крестьянского труда: любуйся.

Тут на башенке нарисовался здоровенный детина: определённо тот самый раубриттер. Высокий, здоровенный, не урод – на такого и полюбоваться не грех. Юргена страж моста пока не видел, но это было лишь вопросом времени; не век же Крауссу на опушке киснуть. Повёл могучими плечами, разок-другой взмахнул выкрашенной в полоску палицей, перекинулся парой фраз с кем-то внизу.

- Готовь-готовь золото, – ангел откровенно забавлялась. – Не то до ночи в здесь торчать придётся: спать такие ухари ложатся поздненько. Их не сон, их ноги кормят.

Обыскал рыцарей Юрген споро. Совесть он быстро утихомирил, мол, мертвым блага ни к чему, а если не он, то мельницкие уже к вечеру трупы оберут до последней нитки. И тем не менее, стаскивать с мертвых одежду он не стал. В своей привычней, да и носить дворянское он даже не знал, как.

Кошели с золотом взял, это да. Таких денег он в жизни в руках не держал, но всегда что-то случается в первый раз. К удивлению своему, Юрген ничего особого не почувствовал. Ну, тяжести в суме прибавилось и только.

Коня герр Краусс поймал легко. Может быть потому, что тот и не убегал. Спокойный, сильный коняга. Научен властной руке подчиняться. Юрген умел чувствовать животных и животные чувствовали его такую природную, мужицкую силу. Поэтому в путь крестьянин отправился верхами.

О золоте Юрген вспомнил, и с благодарностью, когда подъехал к маленькому замку, перекрывавшему проезд по мосту. Ему достало одного взгляда на хозяина этого места, чтобы понять - придется раскошелиться.

Краусс чертыхнулся, но только раз. Наслушался он историй про искателей острых ощущений, которые пытались запросто так через охраняемый мост проскочить. Живого места на них не осталось, а о некоторых больше вообще никто не слышал.

Поэтому Юрген сцепил зубы и тронул пятками коня. И так неспешно приблизился к замку и остановился, ожидая, пока хозяин его заметит.

О раубриттерах – рыцарях-разбойниках, что дерут с честного люда плату за проезд по большой дороге – Юрген, думается, слышал немало. Как, например, тормознул один такой спешащего по делам купца; и прекрасно два деловых человека обо всём бы договорились… кабы не юный подмастерье, в самый неподходящий момент высунувший рожу из полного товаром фургона да в голос спросивший: «Мэтр, а где ж козёл?» Или, как другой рыцарь полосатой палицы (к исходу дня порядком намаявшийся и желавший развлечений), тормознул проезжающего такими словами: «Раубриттер фон Имярек! Разрешите поколядовать!» Или даже, как не слишком везучий собрат вышеназванных, остановив подвыпившую всадницу – и констатировав, что имеет место быть «езда в нетрезвом виде», услышал в ответ: «Да сам ты езда!»

Впрочем, байки байками – а встретила разбойничья крепостца доброго труженика Краусса вполне мирно. Скучавший в воротах кнехт в кумачово-синей котте – с тем же гербом, что на флаге – смерил пришельца равнодушным взглядом и лениво указал остриём годендага на прикреплённую к стене табличку. Размер платы за проезд оказался, кстати, не больно-то и грабительским: часть рыцарского золота благополучно оставалась при Юргене. Вопросов к проезжему у стражника, судя по всему, не было. Значит, мельницкие сюда не добрались, и о случившемся на Чёртовой мельнице тут никто пока не знает. Отлично! Расплатился – и езжай своей дорогой; всегда б так.

- Куда коня гонишь, почтенный? – поинтересовался неожиданно явившийся из кордегардии сержант. Тот же кнехт, только поздоровей да поматёрей. – Не в замок ли его светлости фон Штернау?

Оп-па! Нет, как таковой вопрос вполне невинный. Перегон рыцарских коней – штука в орденском краю вполне обыденная. Бывает, доставили благородному воину арабского скакуна из Святой Земли; бывает, ужрался благородный воин до посинения, укатил домой в санях – а коня оставил хлебосольному хозяину… что ж, благородному потом самому за гривастым ехать? Как-то несолидно. А вот если специальный мужик того коня доставит, куда сказано – выйдет уже даже и статусно.

Только вот какого чёрта интересуется эта покрытая старыми шрамами морда именно замком фон Штернау? Сам лошадку вздумал доставить: чтоб от герра бургграфа на чай получить? Или хозяин тутошний, допустим, предупреждён, что его бургграфская светлость никого не ждёт – а всех желающих надо гнать поганой метлой? А, может, как раз наоборот: фон Штернау ждёт заказанного жеребца – а кто-нибудь из соседей решил под шумок перехватить заказ, и подрядил на такое дело этих вот ухарей?

Вопросы – заданный сержантом и поступивший от внутреннего голоса – требовали ответа. Пока всё было спокойно. Пока.

Юрген не торопясь подъехал к крепости и послушно выудил из кошеля названную стражем ворот плату. Если вы думаете, что он не волновался, то сильно ошибаетесь. Сердце бухало так, что Юргену казалось, он аж подпрыгивает в седле, а монеты оказались неожиданно тяжелыми и даже жгли руку. Вот когда герр Краусс вспомнил ангелицу с ее упреками и претензиями…Ох, вернулись бумерангом слова крылатой девицы…

При всем том, Юрген делал все, чтобы волнения своего не выдать. И казалось, все пройдет гладко, да тихо… Как словно черт из коробочки явился сержант, дери его дьявол, со своим вопросом…

Не стал Юрген отвечать с наскока…закашлялся, чтобы выгадать пару мгновений. А прокашлявшись, ответил вояке:
- Ваша правда, господин, аккурат к его светлости направляюсь. Слышал, он кнехтов собирает для похода. Вот и решил я туда податься. Жена моя умерла, детей мы не завели. Словом, ничто меня в хате не держит. А за поход хороших денег обещали, а то и земли кусок перепадет. Любую бабу в постель смогу уложить, а то и не одну. Заживут, как барин.

И посмотрел честным взглядом прямо в глаза сержанту.

- Передашь господину бургграфу, – сержант протянул Юргену опечатанный сургучом пакет. – Скажешь: любовное послание от баронессы фон Макмайер.

Возьми добрый труженик Краусс за труд немного покрутить головой, он без труда заметил бы в одном из узких окошек-бойниц симпатичнейшею женскую мордаху – с интересом наблюдавшую за тем, что творилось во дворе. Хороша была баронесса, чудо как хороша! И, похоже, имела полное право признаваться в любви всякому, кого хотела: потому как никакого барона фон Макмайера (исключая, возможно, отца) при ней не водилось. Если знатная красотка предпочитает нимурскому бархату добрую кольчугу – она, в девяти случаях из десяти, свободна. А как же тот увалень, что маячил на башне? Выходит, оруженосец: полосатые палицы им вполне по штату. А вот с рыцарским телом – уж как повезёт.



Что сказать? Какой бы сволочью ни был Карл фон Штернау, внушить симпатию он умел. Раубриттеры были отнюдь не ангелами (хотя некоторые рыцари полосатой палицы вполне могли поспорить с некоторыми ангелами о том, кто там всё-таки милее, и румяней, и белее… исход спора, кстати, был не шибко-то очевиден!), однако орденских не жаловали никогда. А тут – поди ж ты, любовное послание… Похоже, Юргену имело смысл уже сейчас задуматься об обратной дороге: здесь – после того, как он закончит с господином бургграфом – ему рады точно не будут.

- Этого пропустить без платы, – приказал сержант стражнику, кивнув на Краусса. Вот и верь потом, что не бывает на свете новогодних чудес!

* * *

Больше по дороге к бургграфскому замку ничего интересного не приключилось. Оставалось решить, что, собственно, делать дальше.

Подождать, пока герр фон Штернау выйдет на воздух? Элементарно, Краусс.

Пошуметь под стенами, чтоб герр фон Штернау вышел поскорей? И то, кстати. Зима ж на дворе: не поторопишь события – можешь и посинеть. В буквальном смысле.

Или без вывертов постучаться в окованные сталью ворота да потребовать аудиенции у хозяина? Письмо (Юрген же не упустил шанс проехать разбойничий замок задаром, а?) такой вот нахрап будто бы позволяло. Ну в самом-то деле: не передавать же личную корреспонденцию бла-ародных господ через десятые руки, верно? Кабы так поступал некий Труффальдино (тоже крестьянин, даром что из солнечной Италии), шиш бы он в конечном счёте к успеху пришёл!

По дороге к замку барона Юрген даром времени не терял. Он думал…взвешивал…рассуждал… Даже поспорил сам с собой пару раз. Потому как решение нужно было принять правильное.

Ждать? Эдак до Судного дня можно было торчать под баронскими воротами, да и не факт, что фон Штернау один из них появится. А ну как с дружиной? Что ж тогда, дальше ждать? Морозить себе причинные и беспричинные места Краусс не хотел, была в них еще надобность. Поэтому, ждать отпадало с самого начала.

Устроить бучу Юрген мог. Да только опять же, на кой? Вряд ли барон самолично на шум выскочит. Пошлет своих стражников, весь и разговор. И тут Юргену рассчитывать точно не на что - эффект неожиданности уже не будет на его стороне.

А вот посланника, да еще и с полюбовным письмом, Штернау точно примет. К себе подпустит… Юрген не стал думать, что он будет делать, когда окажется рядом с бароном. Как говорила его матушка - был бы конь, а уздечку найдем. Права, что ни говори.

Поэтому, оказавшись у ворот замка барон фон Штернау, Юрген решительно заколотил в них.
- Послание для барона! Открывай ворота!

- Окстись, лапоть! – весело ответили Юргену со стрелковой площадки над воротами. – Твой барон в другом замке! Тут живёт его бургграфская милость Карл фон Штернау!

Голос, что забавно, был знакомый. До печёнок знакомый. Только вот увязывать его хоть с какой-то физиономией подлая память наотрез отказывалась.

- Полегче, братишка Макс. Это ж дядька Юрген, – вот те раз. Слава, оказывается, бежит впереди доброго труженика Краусса. Непорядок. – Здравия тебе, односельчанин! Не узнал давнишних проказников?

Проказников?! Получив дополнительную вводную, память наконец-то предъявила хозяину объективку на визави. Со стены вещали ни много ни мало Макс и Мориц: действительно проказники, каких поискать. Лет пятнадцать тому назад сорванцы так задрали всю деревню своими проделками, что – когда неразлучная парочка вдруг куда-то исчезла – никто и не подумал спросить у родителей, куда же запропастились их чада. Были да вышли? Вот и славненько! Давно б так.

Кто-то сболтнул, что шкодливые сопляки, дескать, угодили под горячую руку мельнику – да и отправились в чан с костной мукой. Такая версия всех устроила – особенно мельника, которому некоторые сельчане (пуще других натерпевшиеся от дуэта шалопаев) взяли за правило ставить раз в месяц кружечку пива. Натурами пацаны были неуёмными, так что охочий до халявы мельник (прошлый хозяин Чёртовой мельницы, кстати сказать) вскоре благополучно спился.

Теперь вот вчерашние оболтусы – возмужавшие, кое-чего достигшие в жизни – выскочили из небытия, как черти из табакерки, в дружине фон Штернау. И Юргену «повезло» явиться в бургграфский замок точно под их дежурство… Или не «повезло», а как раз-таки повезло?

Услышав окрик стражников, Юрген аж крякнул от досады. Ну как он мог так оговориться?! Не иначе памороки на него кто наслал. Или в мысли просто погрузился. Вот не зря ведь говорит матушка - много ума в горшок не положишь, на хлеб не намажешь…

Только Юрген набрал воздуха, чтобы выдать какую-нибудь удобоваримую историю, как понял, что голоса говоривших ему знакомы. Ну конечно! Макс и Мориц, хулиганы, дерзкие непоседы, которых не погнали из деревни камнями только потому, что они одним днем сами куда-то делись.

Многие вздохнули свободно. Но не Юрген. Пацаны были ему симпатичны и порой выходки их вызывали у него уж если и не восторг, то точно симпатию. А то и зависть, потому как герр Краусс дерзостью похвастаться не мог.

А было дело, Юрген серьезно вступился за стервецов. Да не словом, а просто таки делом. Когда пришлось встать между пусть и хулиганистыми, но подростками и группой заезжих на ярмарку мужиков. Макс и Мориц громко насмехались над их бородами и странно стриженными волосами и распалили мужиков так, что они схватились за дубинки. И несдобровать бы юным насмешникам, если бы не Юрген, размер кулаков и размах плеч которого произвели на разъяренных крестьян эффект холодного душа.

Юргена словно теплой волной окатило, когда он узнал Макса и Морица. Нерадивые, но свои, как ни крути…

- А я смотрю, Мориц, ты как оболтусом был, так оболтусом и остался, только поумнел, в баронах да бургграфах разбираешься… Может, мне надо было тем мужикам с ярмарки дать дурь из тебя повыбить, а? Рад вас видеть, стервецы! Не чаял, думал, сгинули…

В створке ворот открылась низкая дверь, и давнишние сорванцы вышли навстречу Юргену. Что сказать: этим двоим военная служба явно пошла на пользу. Останься пацаны в деревне, так или сельчан до греха б довели – или спились от всеобщего непонимания. А так – красавцы, молодцы, герои. Оба сержанты; у обоих плащи заколоты на хитрую фибулу – а такие штуки только отличившимся в Святой земле и раздают.

- Ну, здорово, дядька Юрген, – улыбки на мордах самые искренние: видать, и впрямь рады старому знакомцу.

- Так ты всё-таки к кому? – полюбопытствовал Мориц. – Из баронов у нас тут поблизости один только фон Нордек: тот самый, что под Нарвой отличился.

- Вытащил с поля боя полудохлого новгородца, которого свои бросили. Выходил немного, а теперь возит по окрестностям: показывает, какие мы на самом деле звери, – добавил Макс, усмехнувшись. – Не в клетке возит, не подумай. Как хозяин дорогого гостя*.



* – не врёт Макс. Есть даже ссылка на подтверждающий сказанное видеодокумент ^^

Юрген был готов к тому, что парни изменились. Но чтобы так?! Куда делись дерзкие безголовые юнцы? Он увидел двух мужчин, которые источали уверенность и силу. Впрочем, безбашенность все еще проглядывала даже через сержантскую форму.
- Да обмолвился я, черт бы драл мою рассеянность, - ответил Юрген Морицу, надеясь, что его слова звучат как минимум не как блеяние деревенского дурачка, а как максимум - уверенно, - думал о своем бароне, сами знаете, тот еще…хозяин, вот и оговорился. А так я к бургграфу, Карлу фон Штернау, значит… Есть у меня к нему дело и весточка. Баронесса фон Макмайер шлет. Не видал ее, но как думаю, важная штучка, меня аж бегом через мост пропустили.

Юрген перевел дух после такой тирады, а после спросил
- Так что, покажешь, куда мне послание доставить то?

- Баронесса Макмайер? – Макс вновь усмехнулся. – Ну пошли, дядька Юрген: порадуешь герра бургграфа. От зазнобы весточку получить всегда приятно.

Нужды в деньгах фон Штернау явно не испытывал – не то б не строил с эдаким размахом. А так, порождённый богатой фантазией и бездонным кошельком владельца, замок походил на каменный лес. Пожелай того добрый труженик Краусс (да стряхни с хвоста вынырнувшую из давних лет парочку провожатых), он вполне мог бы скрыться здесь от лишних глаз да подбить почтенного бургграфа точно в глаз. Так, как бил, думается, зайцев с белками в другом лесу: том, что зелёными пиками елей целил в небо вокруг родной деревни.

Реши же Юрген не пропадать пока из виду, давнишние сорванцы развлекли бы его байками о своей жизни после побега из родных пенатов. О том, как их – едва не замёрзших на большой дороге (дёру-то эти ухари дали зимой: до того опасались за сохранность своих загривков) – подобрал проезжий рыцарь. Как взял пацанов в прислугу; как разглядел в них воинский талант; как натаскивали служившие рыцарю дружинники Макса с Морицем в ратном искусстве. Как отправились парни со своим господином в Святую землю. Как нашлось там применение всем их умениям (насыпать скорпионов под матрац сарацинскому воеводе оказалось ничуть не трудней, чем майских хрущей – родному дяде-алкашу), как заслужили Макс и Мориц первые награды… В общем, Юрген Краусс получил бы огромный массив информации о том, по чью душу, собственно, и явился в каменный лес: ведь именно бургграф Карл фон Штернау по доброте душевной подарил паре деревенских пострелят путёвку в не самое плохое будущее.

- Ну а ты-то как, дядька Юрген? – поинтересовался бы примерно на полпути до бургграфских покоев Мориц. – Каким тебя ветром в порученцы к фон Макмайер занесло? Старый барин, помнится, таких шабашек не одобрял.

Никогда ещё не был Краусс так близок к провалу! Или был?

Юрген вертел головой так, что чуть шею себе не свернул - все было ново для него. Количество каменных зданий, вздымавшиеся к небу башни, количество сновавших туда-сюда людей и непрекращающихся шум повергли его в состояние, близкое к трансу.

Юрген даже не сразу понял, о чем его спрашивает Мориц. Вопрос вызвал замешательство и, чтобы выиграть пару секунд, герр Краусс, словно бы не впопад, сказал:

- Черт! Как вы тут живете, в этих камнях? Доброму человеку и отлить то без лишних глаз негде…

А после недолгой паузы продолжил:

- Я к герру бургграфу не только с письмом от его зазнобы, точнее сказать, письмо-то я уже после получил… Я лошадь ему веду. Намедни на постоялый двор зашел выпить, а там сидит, по всему видать, из благородных господин. И уже лыка не вяжет. Только бормочет, мол, кто коня Карлу фон Штернау наискорейше доставить согласится, тому он щедрой рукой серебра отсыпет.

Вот я и взялся. Как тут откажешься, зима, сами знаете, время голодное. Сам не посуетишься, так до весны и будешь с хлеба на воду перебиваться.
А у меня ж матушка. Помните ее? Вот она удивится, да и порадуется, когда ей про вас расскажу! Никогда на вас зла не держала, говорила, вот посмотришь, мол, вырастут парнишки, всем нос утрут.
Но вот я, ей Богу, ума не приложу, как вы в важные люди выбились…

Юрген говорил и говорил, сам не понимая, откуда берутся эти слова. Уж лучше было так, чем на вопросы отвечать.

Байка о загулявшем рыцаре, которую добрый труженик Краусс состряпал во всех смыслах на ходу, похоже, нешуточно впечатлила Макса с Морицем. Именно впечатлила, не насторожила. Теперь парни смотрели на Юргена не сверху вниз – а с точностью до наоборот: будто взял деревенский мужик да небрежно сверкнул из-под тулупчика инквизиторской инсигнией или оправленной в красную кожу с золотым тиснением папской буллой. Что за дьявольщина, братцы? В какую такую историю угораздило его вляпаться?

Почтение, однако, почтением – но предстать перед бургграфом совсем уж запросто, без доклада, доброму труженику Крауссу не дали. Мориц скрылся за высокими дверями зала, в котором фон Штернау, по всей видимости, принимал своих подданных и прочих заинтересованных лиц. Макс и Юрген остались в коридоре. И что дальше? Ждать, пока позовут? В принципе, можно. Хоть тресни – да не похоже, чтоб местные даже краем уха слышали о приключившемся на Чёртовой мельнице. Выходит, никаких оснований опасаться, что – дождавшись в конце концов приглашения – он нос к носу столкнётся с толпой арбалетчиков, нечаянный курьер не имел. Или же имел… только совсем не из-за давешней стычки с орденскими рыцарями?

Ну, а если ничего не ждать; если взять быка за рога? Достойных-то противников поблизости не проглядывалось. Макс да пара дюжих молодцев с алебардами, застывших по обе стороны от входа в приёмный покой, не в счёт: и не таких чуть раньше под орех разделал! Рогатину на входе, конечно, пришлось сдать… но так чем алебарда хуже? Забрать – и дело в шляпе. Хотя, забрать, в общем-то, всегда успеется; пока же неужто не занятно разобраться, какого чёрта творится вокруг? Почему ветеранов похода в Святую землю так проняла незатейливая история о благородном алкаше и мужичке, благородно вызвавшемся отогнать пьянчужкину клячу в стойло? Ну, интересно же! И, очень может статься, небесполезно. Вдруг Юрген Краусс в своём нынешнем качестве птица до того важная, что забрать его в крестовый поход никому и в голову не взбредёт? Тогда добрый землепашец разом и проблемы свои решит – и новой порции ангельского брюзжания о «расстроенных женщинах» избегнет. Красота!

Выраженье лиц Макса и Морица озадачило Юргена, хотя виду он и не показал. Решил, что подумает об этом, пока о нем бургграфу докладывать будут. А что будут, он не сомневался. Чай не особа королевских кровей, чтобы запросто в покои вельможи являться.

Поэтому, когда Мориц ушел, герр Краусс крепко задумался. Историю его нехитрую ребята слушали с почтением, как будто он в их глазах вдруг стал фигурой важной, как будто он только выглядел, как добрый старина Юрген. А на самом деле был кем-то другим… Вот только кем?

И вдруг нежданно негаданно всплыли в голове слова старинной баллады, которую он еще мальчишкой слышал на ярмарке:
Жил на свете чудак - шевалье Франсуа.
Мог ходить он босым или в разных носках.
И однажды на ярмарке встретился с ним
Человек, что чужие секреты хранил.

С этих пор Франсуа стал как будто другим,
Очень много шпионов следило за ним.
Даже дева прекрасная с ним возлегла,
Чтоб узнать все о нем. Вот такие дела.

«И чего я вспомнил эту дурацкую песенку? - думал Юрген - Разве что я как тот шевалье Франсуа вляпался в историю, один бог знает, в какую. По крайней мере, не похоже, чтобы мне хотели отрубить голову прямо сейчас. Потому пока поглядим. И вообще, чтобы мне голову отрубить, им попотеть придется…»

Юрген приосанился и стал ждать.

Наконец – спустя, заметим, весьма непродолжительное время – доброго труженика Краусса пригласили к господину бургграфу. И началось.

Арбалетчиков за дверями не оказалось. Вместо них перед Юргеном предстали полтора десятка рыцарей, столпившихся вокруг накрытого огромной картой огромного же стола и с жаром обсуждавших какие-то детали грядущего похода. Разговор, однако, стих – стоило посланцу баронессы Макмайер и лучшему другу пьяных рыцарей переступить порог. И, похоже, совсем не потому, что у собравшихся были от него какие-то секреты. Судя по тому, как рыцари смотрели на крестьянина, секреты имелись у него. И не от них – для них.

- Ну? – с места в карьер поинтересовался стоящий во главе стола, по-видимому, фон Штернау. – Готовы ли наши люди в русских землях к решительным действиям? Готовы ли они открыть ворота для славного крестоносного воинства?

Так-то. Судя по всему, под видом доброго самаритянина, что взялся помочь подгулявшему рыцарю, в замок должен был прибыть орденский лазутчик – с какими-то сведениями о готовности (или неготовности) к решительным действиям тех, на кого Орден опирался на чужбине. Со сведениями, которых у доброго труженика Краусса не водилось…

Войдя в зал, Юрген застыл, как вкопанный. Похоже, не зря крутилась в голове дурацкая песенка - было очевидно, что рыцари ждали от него ответа. Ответа, которого не было.

Отчаяние было охватило Краусса. В голове зашумело, комната покачнулась. Но Юрген не был бы Юргеном, если бы вот так позорно хлопнулся от ужаса в обморок перед теми, кого он тереть не мог.

Шумно выдохнув, добрый труженик Краусс медленно обвел взглядом всех, находящихся в комнате, рыцарей. В голове при этом сложился план. Юрген понимал, что план и лепешки коровьей не стоил, но это было единственное, что пришло в голову.

Повернувшись к фон Штерна и глядя ему прямо в глаза, Краусс сказал:
- Господин бургграф, то, что я должен сказать, предназначено только для ваших ушей. Говорят, - тут он сделал многозначительную паузу и пристально посмотрел на одного из рыцарей, - чтобы узнать о ваших планах враг тоже готов на многое…

Юрген понятия не имел, кто тот рыцарь, на которого он посмотрел. Герр Краусс выбрал его потому, что уж больно надменная у того была рожа.

- Слыхал, фон Штирлиц? – весело поинтересовался бургграф у того рыцаря, на котрого указал Юрген. – Шпион ты у нас, оказывается.

Присутствующие загоготали, причём пуще всех веселился сам "новгородский шпион". Попал, похоже, добрый труженик Краусс пальцем в небо.

- Яволь, мой бургграф! – ответил, когда смех стих, фон Штирлиц на превосходном новгородском. – Воевода Исаев, Максимов сын.

Опять ржут... И как такое понимать? Если шпион наш – это уже не шпионаж?

- Всё так же верят, – фон Штернау хлопнул непонятного Штирлица-Исаева по плечу. – Что ж, брат, напиши господам-новгородцам, как выходил сегодня через вход: все выходы из замка мои ребята, как водится, перекрыли.

Так-то. Должно быть, рыцарь, которого Юрген выбрал мишенью для своего навета, действительно был шпионом. Орденским шпионом: которого когда-то забросили в Новгород; который сделал на чужбине карьеру – и который вернулся в конце концов к своим в качестве новгородского агента. Сидит теперь, отчёты на русь шлёт... а в тех отчётах – правды ни полслова. Ни дать ни взять старинная баллада о доблестном сэре Джеймсе из графства Бонд!

- Ну а ты, гонец, – хозяин замка повернулся к Юргену. – Проси, чего хочешь. Заслужил.

И отчего бы гонцу не попросить освободить от воинской повинности некоего Ю. Краусса: из крестьян, свободного, холостого? Мог бы даже бургграфскую грамоту этому самому Крауссу сам доставить, что уж. Как говорится – и волки целы, и овцы сыты... и стервозные ангелы довольны.