The New Dawn | ходы игроков | --- солнце Вессалии (эстер)

1 — День рожденья

Выщербленные ступени сбегали все ниже, закручиваясь в спираль. В густом полумраке впереди Эстер различала только спину понтифика, в то время как отблески факела в его руке тенями плясали на замшелых камнях сужавшихся стен. Спокойствие придавала тяжелая рука на плече – большая и сильная, она и то дело сжимала пальцы, удерживая принцессу от нежелательного падения. Отец спускался по древней лестнице следом, необычайно молчаливый, угрюмый – вслед за ним по ступеням, пыхтя и возмущаясь, карабкалась мать.

– В который раз говорю тебе, пошли сюда каменщиков, почини эту лестницу, – сдавленные причитания королевы доносились сверху и сзади.

Отец не ответил, продолжая спускаться – молчаливо и осторожно. Каждый раз, когда Эстер хотела остановиться, задрать голову и посмотреть на на него, спросить что-то – рука требовательно надавливала, направляя вперед. Не задавай вопросов, спускайся.

Происходящее было странным, почти пугало. Утром слуги разбудили принцессу сильно раньше обычного, почти на рассвете. Ее нарядили в простое и скромное темно-золотистое платье, волосы заплели в обычное косы, более подходящие простолюдинкам, чем любимой дочери короля. Не предложили никаких украшений – совсем ни единого. После случилось то, чего на памяти Эстер не происходило ранее никогда – в ее личные покои бесцеремонно вошел верховный понтифик. Принцесса встретилась с колючим взглядом его серых глаз, и, как это всегда бывало с понтификом, почувствовала себя виноватой.

В чем и почему, она понятия не имела, но верховный понтифик был единственным человек в замке, которого, казалось, опасался даже отец. Никто не мог позволить себе говорить с королем в том же тоне, что и понтифик, ни от кого другого отец не выслушал бы и трети того, что говорил ему, бывало, Морро. Эстер не до конца понимала, что означало это странное слово, “понтифик”, но человек ей не нравился. Где бы он ни появлялся, он приносил с собой холод.

Становилось все холоднее. Влажный ледяной воздух царапал ноздри, и Эстер начинало казаться, что эти бесконечные жутковатые ступени не закончатся никогда. Она уже скучала по залитым теплым весенним светом замковым залам, по завтраку, что уже должна были подать прислуга к этому времени. Странным было и то, что все слуги, фрейлины матери, даже стража отца – все остались там, наверху, около ничем не примечательной двери в самом темном и дальнем коридоре королевского замка. Двери, за которой и начиналась эта бесконечная лестница. На лестницу вступили лишь четверо – понтифик, отец, мама и Эстер. Эстер, которой как раз сегодня исполняется пять.

Худая спина понтифика впереди разогнулась – он легко скользнул под низкую арку и растворился во тьме. Ступени закончились – направляемая ладонью отца, Эстер прошла чуть дальше, и оказалась снаружи. В лицо ударил порыв холодного ветра, стены раздвинулись и утонули во мраке. Принцесса оказалась в колоссальных размеров подземном гроте, в первозданной тьме, не потревоженной ни единым солнечным лучом с момента сотворения мироздания. Со всех Эстер обступила глубокая, непроглядная, первозданная темнота – настолько вязкая и объемная, что не получалось разглядеть ни потолка пещеры, ни стен.

– Наконец-то, – пробормотала позади королева, и ее шепот тревожным эхом разнесся по безразмерному гроту.

Едва тлевший на протяжении последних минут факел понтифика встрепенулся. Возрождаясь, он вспыхнул ярче и засиял с новой силой. Пляшущее пламя высветило каменистую поверхность пола пещеры, что в нескольких метрах впереди обрывалась, срываясь в кромешную бурлящую темноту. Морро прошел дальше, и огонь его факела осветил неподвижное обсидиановое зеркало темной воды. Скалистый берег мертвого подземного озера, что раскинулось во все стороны, смешиваясь с довлеющей темнотой. Оглушительная звенящая тишина тревожила Эстер, и она наконец рискнула задрать голову и взглянуть на отца. Его лицо оставалось непривычно мрачным, торжественным, необычайно сосредоточенным. Перехватив взгляд принцессы, король едва заметно улыбнулся, ободрительно подмигнув.

Не желая долго оставаться за пределами таявшего по мере удаления понтифика светового кольца, все трое поспешили за Морро быстрым шагом. Тот остановился у основания пирса – выложенной камнем рукотворной дороги, что стрелой разрезала черные воды подводного озера, и уходила куда-то вперед, в неизвестность.

– Пора начинать, – произнес понтифик, его серые глаза сверкнули, отражая дрожащий свет факела.

Королева скрестила на груди руки. На ее лице Эстер видела хорошо знакомую презрительную гримасу неодобрения, неизменно появлявшуюся, когда она была в чем-то не согласна с отцом.

– Нам обязательно это делать? – холодно поинтересовалась, глядя только на короля. – Ты бы мог знать лучше прочих, до чего доводят эти предрассудки из прошлого. Эстер совсем ребенок, у этого…
Она неопределенно махнула рукой на каменный пирс.
– … “сооружения” даже нет перил или поручней. Что если Эстер сорвется и упадет в воду?

Отец нахмурился.
– Почему она должна упасть в воду, Несса? Сегодня ей исполнилось пять, она уже не младенец и прекрасно понимает, что нужно делать.

– Даже мне до сих пор не по себе от этого места, – упрямо воспротивилась королева. – Мало ли что может случиться там, в темноте. Мало ли что может, в конце концов, обитать в этих водах.

– Эти воды священны, – ответил тихо король.

Эстер чувствовала, что отец начинает терять терпение.

– На протяжении тысячелетий каждый ребенок в нашей семье проходил обряд посвящения. Чтобы подтвердить право носить нашу фамилию, священное и закрепленное Близнецами право претендовать на корону.

– Вашими богами, – фыркнула, даже не пытаясь скрывать презрение, Аранесса. – В моей семье никто бы и помыслить не мог издеваться над детьми таким образом. Когда я выходила за вессалийского короля, я ожидала…

– ТИШИНА! – вдруг рявкнул Морро, отвернувшись от озера и налетев на супругов подобно свирепому урагану. – Молчать!

Королева вздрогнула и отшатнулась, до глубины души пораженная. Отец нахмурился и скрестил на груди руки, но промолчал.

– Свои споры вы можете решить в другом месте. Не здесь. Не сейчас. Не пред взором Младшего Близнеца. Принцесса Эстер должна пройти ритуал, то решено задолго до ее рождения, то пакт, заключенный между богами и первым королем побережья.

В отбрасываемом факелом свете черты лица Морро казались еще более хищными, устрашающими.

– То решено, – эхом повторил негромко король.

Аранесса нахмурилась, возмущенная и ошеломленная одновременно, и отвернулась.

Отец опустился на колено перед Эстер, и заглянул в глаза дочери. Улыбнулся – немного блекло, но с хорошо знакомым теплом.

– Эстер, – он потрепал ее за плечо. – Ты возьмешь у понтифика Морро фонарь, и пойдешь по этому пирсу. Дойдешь до самого конца, там площадка – и постоишь. Недолго, можешь досчитать до десяти в голове. И сразу назад. Там нет ничего страшного – одна темнота. Мы все проходили через это – мой отец, я, и твой брат. Так положено, но ты должна будешь сделать это одна. Мы будем ждать тебя здесь – как только вернёшься, сможем пойти все вместе обратно. Справишься?

  Сегодняшний день должен был быть особенным днём. Моим днём. Вчера я старалась уснуть как можно скорее, чтобы завтра наступило быстрее. К празднествам замок всегда перевоплощался, становился таким живым и сказочным. Ваз с цветами, как и цветастых флагов, становилось больше, приглашались музыканты и яркие артисты, готовились самые лучшие угощения. И я предвкушала всё это ещё сильнее, потому что этот праздник должен был быть в честь дня моего рождения. Я долго не могла уснуть, представляя, какое платье завтра будет на мне. На праздники всегда было новое платье. Я хотела, чтобы платье оказалось с пышной юбкой, украшенной по низу изящным кружевом, а на верху чтобы были узоры из жемчуга. И чтобы рукава были из полупрозрачной ткани, такие воздушные. И туфельки обязательно с маленьким каблучком, чтобы танцевать как взрослая. Они ещё так здорово стучат, когда ходишь по каменному полу. Или лучше узор на груди из объёмных роз? Пускай будет и жемчуг, и цветы! Было так сложно определиться, что я всё-таки сдалась и уснула. А когда проснулась, то не могла поверить в происходящее. Вместо пышного наряда меня ожидало простенькое платьице, даже без единой вышивки. Единственными достоинствами платья были только качественная ткань и аккуратные стежки. Мне стало обидно. Горький ком подступил к горлу. Стараясь не сильно выдавать своего разочарования, я хотела попросить служанок принести мне другой, правильный наряд. Не может же быть, чтобы это платье действительно было моим! В такой день! За окном едва дребезжал рассвет. Неясное чувство тревоги охватило меня. Всё было неправильным. Должно быть, вид у меня был растерянный, но служанки вежливо продолжали свою работу. Я не понимала, почему так происходит, но послушно дала заплести себе косы, едва сдерживая слёзы. Пришлось даже больно прикусить губу, чтобы продолжать вести себя достойно. А потом пришёл он, понтифик. Тогда я поняла, что что-то случилось.

  Мне стоило огромных усилий сдержанно поприветствовать понтифика и не отвести глаз от его сурового лица. У него такой надменный и постоянно будто осуждающий взгляд! Почему отец позволяет ему себя так вести? Это он не должен находиться тут, в моих покоях, и это он должен чувствовать себя виноватым, а не я! Я – принцесса, а он всего лишь слуга моего отца! Эта непростительная вспышка злобы отвлекла меня от переживаний о наряде и придала немного сил. Перед этим человеком я не имела права показывать свои слабости. Я чувствовала, что в ином случае, если поддамся хоть раз, то проиграю навсегда. Мне сложно описать, что именно произошло бы, просто я была в этом уверенна. От понтифика всегда веяло холодом и мне казалось, что он мог задуть любое пламя жизни. Но я не позволю потушить ему мой огонь! Я гордо встала и последовала за этим ужасным человеком, не задавая никаких вопросов. Я не доставлю ему удовольствия насладиться моей беспомощностью.

  Увидя родителей, я наконец почувствовала себя в безопасности и расслаблено выдохнула. Не знаю, что происходит, но главное, что они были рядом со мной. И они бы точно никому не дали меня в обиду. Мне хотелось броситься к маме, прижаться к ней и крепко обнять, пожаловаться о том, как ужасно началось моё утро. Я знала, что они не могли забыть о моём дне рождении. Знала, что всё это происходит не по их вине. Но их лица… Я ошибалась! Они всё знали. И они позволили всему этому произойти, позволили именно понтифику прийти за мной. Я чувствовала себя преданной и не понимала, что я сделала не так. Тяжёлая рука отца легла на моё плечо. Видимо, так он хотел меня успокоить, заметив мою оторопь. Признаюсь, мне сразу стало легче. Я просто не могла винить в чём-либо своих родителей. Я неуверенно кивнула, делая вид, что всё хорошо. Даже когда мы начали долгий спуск по каменной лестнице, оставив позади слуг и стражу, я держалась благодаря тому, что родители были рядом. Рядом, но как будто не вместе. Я ощущала раздражение матери. Ей не нравилось то, что сейчас происходило. А отец был преисполнен спокойствия. Мне кажется, для него это было очень важно. Мне не хотелось подводить его, но было немного грустно. Всё же, это был мой праздник, но вместо подарков и веселья только бесконечный спуск. Неужели для этого нельзя было выбрать другой день?

  Когда мы пришли, я не почувствовала облегчения. Не знаю, чего я ожидала в конце пути, но точно не жуткую всеобъемлющую темноту. Я поёжилась от холодного дуновения ветерка. Мне хотелось вернуться назад, в свет и тепло, и только мимолётная улыбка отца поддерживала меня. Но с каждым новым шагом вглубь становилось всё сложнее. Я не замечала, как шаркала ножками, выдавая своё нежелание двигаться дальше. Мной двигал страх остаться в темноте одной. Надо было держаться поближе к родителям и к понтифику, который будто специально забрал себе факел, чтобы мы от него зависели. Вот сейчас он точно затушит огонёк и оставит их тут одних! Моя паника быстро нарастала, но понтифик остановился раньше, чем я потеряла контроль над собой.

  Потом они заговорили. Моя мать хотела меня защитить и это было тревожно. Её страх передавался и мне. Мне действительно угрожала опасность? А что, если я упаду в воду? В этой темноте родители могут меня не найти! Отец, напротив, был во мне уверен. Но он был заодно с понтификом, а ему я не могла доверять. Это всё его рук дело! И тут он посмел крикнуть на моих родителей. Как и мать, я вздрогнула. Это была такая неслыханная дерзость, а отец ничего не предпринял. Он не защитил мою маму. Будет ли он защищать меня? В этот момент, окутанная бесконечной тьмой, я почувствовала себя такой крошечной и слабой. Я ничего не понимала. Я ничего не могла сделать. И ничего не хотела делать. Особенно по решению понтифика. Когда отец опустился ко мне, мне стало плохо. Как я могла пойти против воли своего отца? Я не хотела подводить его, но я и не хотела делать что-либо для понтифика. Получалось, что если я исполню приказ, то подчинюсь ему. А если уйду – то он всё равно победит. Я с трудом сглотнула. Зацепилась за слова отца, что и его отец проходил через это. Тогда же не было никакого Морро, да? Я даже не знала, что под замком есть такая огромная пещера с озером. И оно было явно древнее любого человека, в том числе и понтифика. А ещё оно не принадлежало ему. Как бы он не вёл себя, что бы он ни делал, он был всего лишь слугой королевской семьи. Он не приказывал, а служил.

  — Я справлюсь, – пообещала я отцу, надеясь, что мой голос прозвучал достаточно убедительно. Ведь в тот момент я дала себе обещание, что когда вырасту, то не позволю никому больше так обходиться ни со мной, ни с моей матерью, ни с моей семьёй. Я – дочь короля, и сейчас я сделаю то, что должно. Но когда придёт время, я потребую то, что причитается мне по праву.

Отец кивнул. Понтифик осторожно приоткрыл прозрачную створку и подпалил фитиль небольшого золоченого фонаря. Ладонь Эстер обхватила прикрепленное к вершине кольцо – фонарь оказался тяжелее, чем выглядел. С лица Морро сошел гнев, оно снова стало отстраненно-бесстрастным – и только в серых стальных глазах принцессе почудились смутные отблески чего-то туманного. Одобрения?

Замшелые камни пирса уводили вперед. Эстер не оглянулась, но вдруг отчего-то живо представила, как на берегу позади остались стоять три крошечные на фоне необъятного простора грота фигурки. Световой круг ее фонаря лишь немного рассеивал кромешный мрак впереди, справа и слева неподвижными зеркалами застыла вода. Принцесса шагала в такт ударам ускорившего бег сердца. Пирс казался ей бесконечным.

Прошло несколько минут, и Эстер боялась, что она ушла далеко. Боялась, что если сейчас обернется, то и позади увидит лишь темноту. Шаг за шагом, постепенно вперед. Начинало казаться, что остального мира за пределами пещеры не существует, что она навсегда потерялась в этом странном будоражащем месте. Становилось все холоднее, порывами налетали внезапные сквозняки. Фонарь тянул руку вниз, вдоль линии позвоночника распространялись мурашки.

Дорога впереди вдруг расширилась. Эстер сделала еще несколько коротких шагов и остановилось посреди выложенной все теми же замшелыми камнями круглой площадки. Теперь вода окружала девочку с трех сторон, раскидывалась во все стороны, растворяясь во тьме. Папа говорил досчитать до десяти, так ведь? Совсем чуть-чуть, и можно будет назад.

Эстер начала считать – сперва мысленно, потом шепотом.

Раз-два. Только мрачная пещера и тревожащая чем-то непостижимым вода.

Три-четыре. Оглушительная тишина, которая будто высасывает все мысли из головы и воздух из легких.

Пять-шесть. Лучше вслух, так будет совсем не страшно.

Семь-восемь. На “восьми” налетел порыв ветра, но этот отличался от предыдущих.

Много лет спустя, позже, Эстер будет не раз задумываться об этом моменте. Он станет ее первым осознанным и четким воспоминанием – настолько четким, будто все случилось вчера, и выделяющимся в смазанной череде последующих одинаковых дней.

Порыв ветра принес с собой могильный холод, волну мрака и пустоту. Пещера не изменилась, но из мира словно в одночасье пропали все краски. Тьма стала серой, еще более глубокой, объемной. Синеватые камни пирса поблекли, будто превратившись в безрадостные могильные плиты. Огонек фонаря вздрогнул, встрепенулся и как-то обмяк – успокаивающий теплый свет выцвел, позеленел. Но самое странное случилось с чувством пространства – пещера не изменилась, однако Эстер вдруг почувствовала, что теперь она – крошечная свеча посреди безграничной, всепоглощающей пустоты. Темная вода тянулась во все стороны на бесконечные километры, весь мир в одночасье оказался покрыт только мертвой водой. Она все еще была в пещере под замком, но, в то же время, не там. В другом месте.

Эстер медленно обернулась – и увидела другую девочку, у самого края площадки. Она была ростом с Эстер, неуловимо походила на Эстер – те же заплетенные в косы, но черные, волосы; то же простое платье, но черного цвета. Девочка казалась ее отражением – но отражением искаженным, мертвенно-бледным, с отталкивающе острыми чертами лица и абсолютно черными непроницаемыми глазами. Эти глаза – они притягивали, завораживали, словно принцесса смотрела прямо в недра подземного озера. В их антрацитовых глубинах Эстер могла различить свое отражение.

Другая девочка склонила голову на бок – немного по-птичьи, и вытянула ладонью вперед болезненно бледную руку.

  Прежде, чем повернуться и пойти по пирсу вперёд, в темноту, мне хотелось ещё раз взглянуть на маму. Повторить ей то, что сказала отцу, что я обязательно справлюсь и что ей не стоит волноваться. Мне хотелось сказать ей больше. Пообещать ей то, что я пообещала себе. Сказать, что я буду рядом и буду её защищать. Что в следующий раз, когда Морро решит, что ему позволено кричать на нас с тобою, он пожалеет об этом. Но я не могла. Не сейчас. Не здесь. Не при понтифике. И не пред взором Младшего Близнеца, что бы это не значило. Я должна достойно пройти этот путь.

  Я подняла тяжёлый фонарь повыше, чтобы в его свете посмотреть на лица отца и мамы. Уверенно и молча кивнула, копируя отца, совсем как взрослая. После взгляд соскользнул на понтифика и один только его вид заставил меня скорее принять судьбу. Я покажу ему, кто я есть на самом деле и что со мной следует считаться. Задрала подбородок, выпрямила спину, сведя до напряжения лопатки вместе, вытянула руку с фонарём вперёд, терпя его тяжесть. Развернулась. Зашагала вперёд. Так и прошла первую часть пути, думая только о том, как выгляжу со стороны. Потом рука заныла и пришлось её согнуть, а фонарь поддерживать второй рукой снизу. Тьма, и без того заполнившая собою всё пространство вокруг, стала ещё ближе. Злость, придающая мне силы, отступала, а её место занимал страх. Хотелось обернуться, убедиться, что всё в порядке, что родители не ушли, оставив меня тут совсем одну. Или, что наверное ещё хуже, одну с понтификом. А, может, он прямо сейчас идёт следом за мной, скрывшись в тенях? Я невольно ускорила шаг в попытке оторваться от преследующих меня страхов. Мне казалось, что если я всё-таки обернусь, то кошмары станут реальностью. До кучи ещё вспомнились мамины слова о том, что я могу упасть в воду. Сколько я уже прошла? Как далеко зашла? Видно ли меня родителям? И сколько мне ещё идти? Шаг замедлился. А если в священных водах обитают священные чудовища? Такие бывают? Вдруг им не понравится, что я спешу или, наоборот, остановилась? Или вдруг что-то не понравится тому самому Близнецу, о котором говорил понтифик? Он прямо сейчас наблюдает за мной? Я совсем растерялась и начала предаваться жалостью к себе. Наверху тепло, светло, сытно и весело, а здесь холодно, темно, голодно и страшно. А что будет, если я не дойду до конца? Отец сказал, что после мы все вместе сможем вернуться обратно. Но если я не смогу, не дойду, они оставят меня здесь навсегда? И, когда я почти довела себя до отчаянья, пирс закончился. Я всё же дошла до конца. Я смогла!

  Сперва я почувствовала облегчение, радость, гордость. Прежние страхи быстро стали казаться глупыми. Я дошла до центра и снова вытянула перед собой фонарь одной рукой, тем самым подтверждая свою маленькую победу. Но сил держать его у меня уже не оставалось. Снова пришлось прижать фонарь к себе обеими руками. И ждать. Ждать, пока истекут долгие-долгие десять мгновений. Раз. С каждой точкой отсчёта мой обратный путь становился ближе. Я буду идти вперёд, на свет, там, где меня ждут родители. Два. Ждут ли? Обязательно ждут. Отец будет мной доволен. Мама будет рада моему возвращению. Понтифик преклонит передо мной колено и извинится за своё поведение. Три. Я его милостиво прощу и потом мы все вместе пойдём праздновать моё день рождение и открывать подарки. Четыре. Чем сильнее я желала представить светлую картинку, чем гуще становилась тьма. Я не могла нарисовать в воображении знакомые очертания замка. Пять. Не могла представить родителей и себя рядом с ними. Шесть. Вместо всего – пустота, нет, не пустота – темнота.

  — Семь.

  Осторожно разрушила тишину. Осталось совсем чуть-чуть.

  — Восемь…


  Всё изменилось, но осталось прежним. Или осталось прежним, но изменилось. Я чувствовала это. Может ли тьма стать ещё более тёмной и глубокой? Да. Новый мрак принёс с собою не страх, но нечто иное. Безысходность. Предрешённость. Тщетность. Я хотела побежать обратно, но я знала, что пути назад нет. Просто нет. Ничего. Есть только тьма. А потом из тьмы вышла она – я. Стоило мне на неё взглянуть, как внутри меня всё похолодело. Я смотрела как будто на себя другую, безжизненную. Мёртвую. И почему-то было сложно оторвать от неё взгляд, хотя я не хотела смотреть. Отец не предупреждал меня, что я тут кого-то встречу! Я прижала фонарь к себе поближе, но сейчас его свет не защищал меня. Мама была права, что здесь опасно. Я отступила на шаг назад. Сейчас она утащит меня навсегда в свои тёмные воды! Неужели это конец?

  Я поймала своё отражение в её чёрных-пречёрных глазах и увидела себя со стороны: маленькую, испуганную, но живую. Она – не я – не нападала на меня. Просто смотрела и что-то хотела. А я застыла и смотрела в ответ. Не знаю, сколько это длилось. Время как будто тоже изменилось. Почему отец не сказал мне? Он знал, но не говорил, как не говорил и обо всём этом до сегодняшнего дня? Или то, что сейчас происходит, не должно происходить? Это то, что всегда обитает под замком? Если это так, то ему, должно быть, очень одиноко постоянно находиться здесь одному. Так как у меня не было ответов на мои вопросы, то я придумывала их сама. Сначала мне показалось, что это дух озера, хозяин этого места. Он как тёмная вода – отражает того, кто на него смотрит. Но потом я вспомнила, что понтифик говорил про богов, про Младшего Близнеца. Она действительно выглядела как мой близнец. Отец и брат тоже видели своих ужасных близнецов? Но почему они такие мёртвые?

  — Привет.

  Снова нарушила тишину.

  — Меня зовут Эстер Вега, я дочь короля Эстебана Вега.

  Перехватив фонарь одной рукой, я зацепилась за полы платья, чтобы приподнять их и присесть в реверансе, склонив голову. Если она – это я, то она тоже принцесса. А принцесс надо встречать реверансами.

  — Я пришла сюда, как приходил мой отец, и его отец, и отец его отца, чтобы доказать своё право носить эту фамилию.

  Повторила то, что до этого говорили мне. От звука собственного голоса становилось легче. А любопытство потихоньку карабкалось вверх по ужасу, оттесняя его. Я смотрела на протянутую ладонь и гадала, чего она хочет. У неё тоже сегодня день рождения? Может, она хочет подарок? Но у меня с собой только фонарь, совсем не королевский подарок.

  — Как тебя зовут?

Глядя в ее черные непроницаемые глаза, Эстер отчетливо понимала – что-то не так. Если бы мама знала об этом, она бы ни за что не пустила бы дочь одну. Если бы отец знал, он бы обязательно предупредил Эстер. И только в понтифике Морро принцесса не могла быть уверена – тот неизменно производил впечатление человека, что говорит куда меньше, чем знает.

Сперва собственный голос показался Эстер слабым, напуганным. Но уже на второй короткой фразе голос окреп, сделался привычно звонким и смелым – решительно прорезал покров густой тишины, разнесся по просторам безразмерного пустого пространства.

Фонарь принцессы излучал мертвенно-бледный зеленый свет, и в этом свете черты лица незнакомки выглядели еще более резкими, заостренными и пугающими. Она едва заметно склонила голову, отвечая на реверанс. Эстер вдруг прониклась сочувствием к новой знакомой – понимая, насколько ей холодно, грустно и одиноко здесь, в темноте, в этот странном и безжизненном месте.

Она молча приблизилась. Когда прозвучал последний вопрос, уголки мертвых губ дрогнули, приподнялись в подобии болезненной и невыразимо печальной улыбки. Она открыла рот и ответила – но вместо слов Эстер услышала только леденящее шипение, хрип. Словно девочка хотела бы говорить, но не могла, словно что-то ей очень сильно мешало.

Незнакомка погрустнела и замолчала. Сделала еще шаг, и оказалась к Эстер почти вплотную. На ее вытянутой раскрытой ладони не было ни единой морщины, складки и линии – бледная кожа напоминала натянутый на кисть тонкий пергамент. Она требовательно подняла руку немного выше – и принцесса вдруг сообразила, чего именно незнакомка от нее ожидает.

Кончики пальцев Эстер соприкоснулись с другими – холодными и бежизненными, словна она дотронулась до собственному отражению в зеркале. Ладонь принцессы идеально легла на в точности повторяющую ее очертания чужую ладонь, огонек фонарика вспыхнул, жадно облизывая прозрачные стенки, и успокоился, возвращаясь к своему обычному тепло-желтому цвету. Всего на мгновение Эстер увидела, как ее запястье покрывает, вгрызаясь в кожу, змеевидная руническая вязь странной татуировки.

Эстер моргнула и поняла, что больше не видит перед собой другой девочки, татуировка тоже исчезла. Она снова была в пещере – той самой, которая была под замком отца, и которая вдруг показалась ей совсем крошечной в сравнении с тем, другим, местом.

И все-таки темная девочка не пропала бесследно. Эстер ощущала ее присутствие где-то рядом, на периферии сознания – и выдохнула с облегчением, осознавая, что теперь та больше не останется одна в темноте. Принцесса зашагала назад размеренно и спокойно – подземный грот больше не устрашал, и даже темнота как будто поредела и расступилась. Обратный путь показался значительно короче и легче, и совсем скоро Эстер вернулась к родителям.

– Слава свету, все обошлось, – негромко выдохнула королева, удостоившись нового уничижительного взгляда понтифика.

Эстер смутно осознавала, что ее мама – родом не из Вессалии, а из далекого королевства по другую сторону моря. Люди там отрицали учение вессалийцев о Близнецах, и Аранесса за прошедшие годы вдали от дома так и не отказалась от старой веры.

– Я же говорил, что все будет в порядке, – отец кивнул Эстер, даже не пытаясь скрыть гордости. – Пора возвращаться, принцессе нужно подготовиться к празднику.

Только понтифик ничего не сказал – по его лицу было очень сложно распознать его мысли, но отчего-то Эстер не сомневалась, что тот доволен завершением ритуала. Его церемониальный факел уже догорал – Морро затушил факел, оставляя в специально предназначенной стойке, и забрал у Эстер фонарь.

В приподнятом настроении все собирались двинуться к лестнице – и только принцесса медлила, сомневаясь. Ее первым инстинктом всегда было рассказывать родителям все – особенно нечто настолько непонятное и загадочное. И все же что-то глубоко внутри, какое-то смутное неосознанное и новое чувство, подсказывало – то, что произошло посреди подземного озера, должно остаться личным секретом.

  — Всё будет хорошо, ты теперь не одна.

  Пускай та, другая, исчезла, я знала, что она меня слышит. И даже где-то глубоко внутри себя понимала, что это она будет приглядывать за мной, а не я за ней. Было во всём этом нечто большее, я это чувствовала, но никак не могла описать, что именно. Но мне хотелось верить, что мы с ней – я даже придумала ей имя, пока она не сможет назвать мне своё: Ретси, почти как Эстер, только наоборот и в конце пришлось заменить букву, а то звучало и вовсе не как имя. Вот и Ретси, она же почти я, только не я. Не называть же её постоянно Другой или Младшей! Может, для кого-то она и была Младшим Близнецом, но не для меня. Я надеялась, что мы с Ретси станем подругами и будем вместе играть. Пока мы шли назад, я рассказывала ей о замке наверху, где жила я и где теперь будет жить она. О том, какой он просторный, конечно, не такой просторный, как её пещера, красивый и светлый. А если Ретси соскучится по темноте и холоду – хотя я была уверена, что после того, как она окажется наверху, возвращаться вниз ей не захочется – то в замке есть тёмные сырые погреба без окон. И вообще, сегодня же особенный день, будут танцы, веселье, много вкусностей и, конечно же, подарки! Но Ретси может не переживать, я пообещала делиться с ней всем.

  Мы уже подходили обратно и я сказала Ретси, что скоро познакомлю её со своими родителями. Интересно, а какая у Ретси семья? Если у моего папы был иной близнец, то был ли он отцом Ретси? А был ли тот близнец вообще? Почему отец не рассказал о предстоящей встрече? А мама и вовсе не проходила этот ритуал, значит, у Ретси не было мамы? Это же ужасно! Но если Ретси была Младшим Близнецом, то где-то должен был быть Старший? Почему он оставил её одну здесь? Мне показалось, что все мои вопросы не нравятся Ретси. Я как будто бы перестала её чувствовать в этот момент. И вот уже идея рассказать родителям о Ретси не казалась такой уж хорошей. Мне не хотелось, чтобы она чувствовала себя плохо, тем более, по моей вине. В итоге к отцу и матери я возвращалась с самым серьёзным выражением лица, на которое только была способна. Я боялась, что что-то меня непременно выдаст. А если они меня прямо спросят, что произошло? Встретила ли я кого-нибудь? Больше всего я испугалась, что понтифик узнает о Ретси. Может, ему всё это и надо было только для того, чтобы заполучить её? Я с облегчением выдохнула про себя, когда Морро забрал фонарь и ничего не спросил. Даже зная, что той татуировки на запястье не видно, я инстинктивно натягивала рукава и прятала освободившиеся руки за спину, беспокоясь, что понтифик как-нибудь всё равно её увидит.

  — Всё хорошо.

  Я кивнула родителям, подтверждая слова отца, успокаивая маму и заверяя в этом себя и Ретси. Всё хорошо, никто не узнает об этом, я обещаю.

Ретси молчала – наверное потому, что разговаривать не умела. Да и как научиться, если прожила всю жизнь в этой пещере – совсем одна, в темноте? В то же время Эстер чувствовала ее присутствие: скромное, ненавязчивое и размытое, оно полуосознанно существовало где-то на периферии восприятия и сознания. Когда на принцессу упал свет фонаря и пристальный взор понтифика, Ретси будто бы отступила глубже в тени и затаилась. Но когда королевская процессия карабкалась вверх по лестнице, Эстер время от времени оказывалась во мраке – когда свет фонаря понтифика, опережая принцессу, успевал скрыться за изгибом спирали. В такие моменты близняшка словно бы оживлялась, ее присутствие становилось более заметным, отчетливым – так ей было более привычно, ей нравилось в темноте.

Подъем оказался даже длительнее и неприятнее спуска. Несколько сотен древних ступеней спустя ноги Эстер горели, впереди отчаянно пыхтела и бормотала что-то нелицеприятное под нос мама, позади поднимался, сжав губы и насупившись от непривычной и совсем непристалой монарху нагрузки отец. И только понтифик, мужчина в годах, старше любого другого из участников ритуала, поднимался по ступеням спокойно и методично, без единого порывистого вздоха и жалобы.

В конце концов они выбрались – вернулись в светлый коридор замка, оставленный, казалось, много часов назад. Рослые гвардейцы встрепенулись и выпрямились, приветствуя короля. Эстер сразу забрали слуги – в круговороте подготовки и предпраздничной суеты на некоторое время из головы почти вылетели все мысли о новой подруге и странной пещере. Присутствие Ретси почти растворилась – когда в покои сквозь высокие окна проникал дневной свет, когда каждый темный уголок коридоров освещали зажженные фонари, близняшка совсем сжалась и затаилась. Эстер приходилось сосредотачиваться и напрягаться для того, чтобы нащупать ее на самой периферии и убедиться, что произошедшее не было ее фантазией или сном.

Вот только как же сложно было сосредоточиться, когда вокруг в цветастом калейдоскопе без устали суетились дворцовые слуги! С Эстер сняли неуместное платье, потом долго и старательно отскребали от пещерного холода в тепле ванной, после усадили в ночнушке перед большим зеркалом – пока одна из ее фрейлин, Элиза, долго и старательно расчесывала большим гребнем роскошные волосы, принцесса смотрела в зеркало и собственные по-королевски золотые глаза. Невольно вспоминая другие – черные, непроницаемые, отражающие бледные пятна лиц и необъятные глубины кромешной бездны. Наконец-то принесли платье: настоящее платье, не то подобие, в которое отчего-то решили нарядить Эстер утром. Ниспадающая волнами золотая ткань была расшита серебристым узором, бесчисленные кружева плавно переходили в расширенные кверху надутые рукава – словом, платье, достойное принцессы Вессалии.

Несколько часов почти незаметно пролетело за всеми приготовлениями. Солнце за окном уже перевалило зенит, и скрылось за высокой грядой обрывистых гор – начиная с полудня королевская долина всегда тонула в тени, что летом становилось настоящим спасением от невозможных зноя и жара. Но лето не наступило – весенний ветер еще приносил с собой напоминание о зимних морозах.

Столица гудела – на королевский пир и день рождения принцессы в Эсталию съезжались именитые гости со всего королевства. Праздненство должно было начаться в четыре, и продолжаться минимум до полуночи. Кроме того, из перешептываний слуг и загадочных недомолвок мамы Эстер догадывалась, что в этом году ее ожидает что-то особенное – что-то, о чем все отказывались ей рассказывать, не желая портить сюрприз. Наконец-то час пробил – и девочка в сопровождении целой делегации фрейлин направилась в бальный зал.

Паркетные полы блестящим зеркалом отражали сотни зависших в золоченых подвесных канделябрах свечей, за высокими окнами в торжественном величии вздымались украшенные сияющими снежными шапками извечные горы, вдоль всех стен зала были выставлены столы, что ломились под весом яств, оркестр пронзительно наигрывал увертюру. Большинство гостей было в сборе – оценивающие взгляды сотен незнакомцев сошлись на Эстер, но принцесса лишь привычно вскинула голову и торжественно проследовала к своему месту за главным столом. Отец смеялся, отхлебывая вино и что-то рассказывая – давно Эстер не приходилось видеть его настолько расслабленным, жизнерадостным и счастливым.

Собеседником оказался худощавый седовласый мужчина в красном – принцесса сразу узнала ястребиный нос и заостренные немного птичьи черты лица Морро, не понтифика, но герцога, его брата. Эстебан Морро, красный герцог, был одним из тех двух людей в Вессалии, власть и влияние которых могло сравниться с отцовским – принцесса знала, что в будущем один из сыновей герцога может стать ее мужем. Мама была одета в изысканное изумрудное вечернее платье – не в золотых тонах семьи Вега, но в цветах своего лорда-отца. Эстер еще плохо разбиралась в дипломатии и политике, но смутно осознавала, что это – своеобразная шпилька, подчеркнуто вежливый, но оскорбительный и дерзкий укол.

Принцесса подошла к своему месту – в честь праздника точно во главе стола, между матерью и отцом. Место брата по левую руку от мамы пока пустовало, король с улыбкой приветствовал Эстер и снова повернулся к Морро.
– Стало быть, твоя дочь, Беатрис…
– Накануне утром была отправлена в Лирию, – герцог отвечал подчеркнуто вежливо и невозмутимо, но отчего-то Эстер внезапно подумалось, что излишне панибратская манера папы держаться его раздражала. – Только там она пройдет должное обучение и научится применять свои силы не во зло, но во благо.

Эстер нахмурилась – она помнила Беатрис, младшую дочь Морро, всего на пару лет старше самой принцессы. Они встречались несколько раз в прошлом на балах и приемах, и однажды Эстер даже показывала ей свои любимые игрушки после прогулки. Беатрис была куда-то отправлена? Что еще за странные силы?

Однако задать свои вопросы принцесса попросту не успела – оркестр умолк, и в тишине король поднялся, выпрямившись во весь внушительный рост.
– Сегодня моей любимой дочери исполнилось пять, – громогласно объявил он, салютуя бокалом и обводя собравшихся взглядом.
После этого он отвернулся от остальных и теперь смотрел в глаза Эстер – и та, подняв голову, отвечала. Теперь он говорил куда тише, и разобрать сказанное могли только присутствующие за королевским столом.

– Этим утром ты совершила подвиг, принцесса, – каждое слово было наполнено гордостью, упоительным весенним теплом. – Ты доказала, что в твоих венах течет наша кровь, что ты из династии Вега, законная наследница основателя, первого из Королей Побережья. Ты сделала то, что должно, и проявила себя с достоинством – о большем не мог бы мечтать ни один счастливый отец.

Король наклонился и взял со стола бархатную коробочку. Внутри оказалась цепочка из белого золота, работа искусного королевского ювелира, с подвеской в виде тонкого изящного полумесяца.

– Это тебе, принцесса, – произнес отец, улыбаясь.

  После того, как мы поднялись из пещеры обратно наверх, в замок, мне казалось, что прошёл уже целый день, так сильно я устала. У меня даже промелькнула в голове ужаснейшая мысль, что лучше бы хорошенько отоспаться до завтрашнего дня вместо праздника, но я тут же её прогнала. Во-первых, к этому дню столько людей готовились, и я не могла их подвести. Во-вторых, я не могла подвести Ретси, которой обещала показать праздник. Правда, у меня возникали некоторые сомнения, что столько шума и света не придутся ей по душе, но я всё ещё была уверена, что это просто с непривычки, а потом она обязательно полюбит всё это, как и я. Но было и ещё кое-что. Я боялась, что стоит мне заснуть, как Ретси исчезнет. Словно, не знаю, я на самом деле спала, и всё это только снилось мне. И если проснусь во сне, то проснусь и в реальности. Особенно сильно я почувствовала это в тёплой ванне, когда невольно расслабилась. В тот момент утренний спуск показался таким далёким и фантастическим, что было очень легко поверить в то, что некоторые вещи я просто выдумала. А потом, когда принесли самое прекрасное платье, которое я когда-либо видела, все мои мысли окончательно утонули в предвкушении грандиозного праздника. К тому же, у меня имелись смелые ожидания насчёт вечера из-за лёгких намёков служанок и мамы, и невозможно было сразу на всём удержать внимание.

  И, когда наконец все приготовления были закончены, начало празднества меня не разочаровало. Я была рада и благодарна всем пришедшим гостям и подданным, и старалась вести себя достойно, чтобы оправдать их ожидания. А ещё я была очень счастлива от того, что был счастлив отец. Только вот настроение мамы слегка меня беспокоило: я не могла объяснить почему именно, но мне казалось, что своим выбором зелёного, а не золотого платья, она хотела сказать больше, чем могла. Но разве это действительно было правдой? Разве ей что-то не нравилось? Особенно-то в мой день рождения! Но долго я об этом думать не могла, потому что вокруг меня происходило столько всего интересного! Я ведь была в самом центре, меня посадили между родителями! А здесь велись очень важные, настоящие разговоры взрослых. И я представляла себя тоже совсем взрослой. Вот Эстебан Морро, его легко запомнить, потому что зовут его так же, как и моего отца. А ещё он чуть менее пугающий и отталкивающий, чем его брат понтифик. Он говорит о своей дочери Беатрис, которая могла стать женой моего брата, так же как я могла стать женой её брата. И, получается, мы могли бы стать сёстрами. Здорово! Правда, я совсем ничего не поняла про поездку в Лирию и обучению каким-то силам, но прозвучало это очень важно: применять во благо. Во благо, конечно же, Вессалии.

  Важны, для отца, были и последующие его слова. Мне было приятно, что он мною так сильно гордится, но в тоже время страшно представить его реакцию, что было бы, если бы я отказалась идти вглубь пещеры. Неужели тогда я бы перестала быть дочерью семьи Вега? Мимолётный вопрос исчез также скоро, как и возник. Отец достал коробочку с подарком! Я постаралась про себя позвать Ретси, убеждая её, что не только я, но мы заслужили это. Она со мной, а значит, что мы вместе совершили подвиг!

  — Спасибо, отец, – я искренне восхитилась, когда на свет показалось украшение, но также и не смогла скрыть своего удивления. Я ожидала чего-то более привычного – золотого солнца как символа семьи, – но почти сразу же догадалась в чём дело: это был подарок и для Ретси, её символ! Тёплое солнце для меня и холодная луна для неё. А значит, я была права – это наш совместный праздник. Мне не терпелось побыстрее получить подарок, так что я чмокнула отца в щёку и развернулась полубоком, чтобы он надел на меня подвеску и застегнул цепочку. Но прежде мой взгляд скользнул по груди отца: носил ли он такой же символ?