The New Dawn | ходы игроков | --- пределы возможного (беатрис)

1 — Красные паруса

Все меняется. Совсем недавно Беатрис думала, что впереди её ждут предельно предсказуемые годы учебы, воспитание и взросление под пристальным наблюдением наставников и отца. Дочь герцога Морро, ни больше, ни меньше, была обязана соответствовать высочайшим стандартам. Образование и этикет, вежливость и дипломатичность – сколько себя помнила Беатрис, отец никогда не говорил с ней будто с ребенком. Она родилась леди, и обязана была соответствовать статусу леди. Не оставалось места баловству, шалостям – во главе угла всегда стояли интересы семьи, расширение и без того колоссального влияния герцога, судьба всей Вессалии. Статус приносил Беатрис множество привилегий, но вместе с привилегиями рука об руку шагала ответственность.

Теперь Беатрис стояла посреди продуваемого всеми ветрами причала. Низкие тучи быстро бежали над неспокойной водой, дождь косыми струями лупил по камням. Впереди возвышались мачты “Когтя Красного Льва”, гордого флагмана флота герцога Морро, полностью готового к отплытию и ожидавшего лишь прибытия Беатрис. Красные паруса, в цветах отцовского герба, грозно трепетали на свирепом ветру, из открытых орудийных портов угрожающе выглядывали жерла пушек. Если младшая дочь герцога Морро отправляется в Лирию, то вся Лирия должна знать.

По трапу сноровисто сбежал подтянутый мужчина в темно-красном мундире – Беатрис знала, что это капитан Торрес, один из самых преданных людей в ближайшем окружении герцога.

Ее жизнь бесповоротно изменилась полгода назад. Именно тогда произошел инцидент, который поставил крест на далекоидущих планах отца о политическом браке между Беатрис и наследным принцем Вессалии. Когда угли, что мирно тлели в камине тем понурым осенним вечером, вспыхнули, разгораясь. Когда пламя, танцуя, взвилось ввысь и опалило снаружи украшенный изысканной резьбой дымоход. Герцог Морро осекся на полуслове – Беатрис прилежно слушала планы отца об организованном за годы замужестве, но искры в ее глазах полыхали в унисон с разгоревшимися огнями.

Несколько недель Беатрис даже не понимала, за что ее наказали. Отец запер девочку в комнате, и не пускал к ней ни единого посетителя, даже маму. Слуги оставляли подносы с едой у входа в покои, и уходили, игнорируя любые вопросы. На протяжении недель герцог Морро исследовал суть проблемы. На исходе третьей он пришел в комнату Беатрис, и уселся на край кровати. Преисполненным решимостью тихим голосом он рассказал девочке, что ей повезло. Она стала обладательницей редчайшего дара – способности повелевать пронизывающей окружающее пространство энергией, магии. Герцог Морро негромко предположил, что дар мог достаться ей по наследству от бабушки по линии матери.

Отец взглянул Беатрис в глаза, коротко и безапелляционно он изложил дальнейший план действий. Она отправится в Лирию, чтобы пройти обучение в школе магов при Круге. Она научится контролировать свои способности, управлять ими – без должной огранки дар может стать смертельно опасен как для нее самой, так и для окружающих. Но после обучения Беатрис сможет в полной мере управлять своей силой, и тогда её, Беатрис, возможности, могут стать практически безграничны.

– Все готово к отплытию, Ваша Милость, – отрапортовал при приближении Торрес.

– Замечательно, – отец выступил вперед, обходя Беатрис.

Высокий и худощавый, он зябко кутался в плотно застегнутый карминовый плащ. Герцог Морро обернулся и внимательно взглянул на неподвижную Беатрис – впервые за утро, если не за недели, прошедшие с того последнего разговора.

Ее старший брат, Лионель, тоже выступил вперед и стал рядом. Его губы изогнулись в улыбке – одновременно задумчивой и печальной. Беатрис знала, что отец запретил присутствовать матери, сестре и младшему брату. Она радовалась тому, что хотя бы Лионель пришел ее проводить.

Герцог Морро пристально взглянул на нее сверху вниз – как всегда требовательно и строго. Слипшиеся от влаги пряди светлых волос обрамляли его заостренное немного птичье лицо, губы были сжаты в тонкую линию.

– В Лирии ты будешь представлять дом Морро, Беатрис. Это высочайшая ответственность, не только высочайшая честь. Ты должна научиться контролировать свои способности. Всегда помнить свою фамилию.

Отец коротко кивнул на корабль – ни теплых слов на прощание, ни объятий. Лионель немного нахмурился, бросил на герцога косой взгляд. Улыбнулся – так, как улыбался всегда только ей: искренне и открыто.

– Ты будешь в порядке, Трисс. Ты умная девочка, – он сделал полшага вперед, но, замявшись, остановился. – Мы будем ждать тебя дома. Будем слать письма.

  В погруженной в темноту просторной комнате замка у широкого стрельчатого окна застыла маленькая фигура в белой, под горло, ночной рубашке, закрывающей даже щиколотки. Склоненная голова, занавесившие лицо густые волосы, нервно теребящие рукав пальцы, постукивающая по мягкости восточного ковра ножка – девочка была одновременно статична и пребывала в постоянном, столь не характерном для дочери герцога Морро движении. Причина тому, как и полуночной бессонице, была проста: впервые со сколько-нибудь осознанного возраста Беатрис не знала, что ей делать. Вернее, разумом понимала – но только в общих чертах.
  Ничего не меняется. Она – Морро, и останется Морро в любых землях и под любой фамилией, потому что семья и долг перед ней – основа основ. Вот только почему так маетно?
  Ей нельзя, просто не положено сомневаться в отцовском решении, и горевать о том, что на долгие годы останется одна, без родных рук и привычных стен, без распланированной на годы вперед программы учебы. Нельзя печалиться о том, что не будет больше привычного ритма жизни, когда «завтра» отличается от «вчера» только пройденными шагами на пути к тому, чтобы стать идеальной дочкой и заслужить похвалу скупого на лишние славословия папы. Не будет вообще ничего, что было жизнью во всем ее прежнем понимании: ее заменит нечто новое, непознанное.

  А всему виной она – такая лишняя магия, из-за которой ей никогда не стать леди Морро, на всю жизнь оставшись «колдуньей-в-красном». Отец прав, отсылая ее учиться – но это решение болезненней любых розг. Но… «пожалеешь розги – испортишь ребенка», а оставишь не-ини-ции-ро-ванную колдунью дома, и себя погубишь, и ее. Папа прав, но от этого немногим легче: все-таки чувство ответственности у нее еще не столь развито, как надо бы, и слишком многие слабости вылезают вместе с непрошенными слезками.
  И все же она – Морро, и сделает все, как нужно. С детства, сколько себя Беатрис помнила, сначала няньки, а потом и воспитатели от нее требовали делить мир на то, что нельзя, и на то, что должно. Поначалу она сопротивлялась, завидовала другим детям, чья жизнь шла в парадигме «все можно, кроме…», но грамотное воспитание, лекции и наказания смогли привить ей правильный взгляд на вещи: все остальные – слабые, малоценные, и спрос с них невелик. А ее кровь требует иного.
  Она должна вести себя, как подобает Морро, чтобы на семью не упало ни тени сомнения. Она, раз имеет «светлую голову», должна знать все, и даже больше, чтобы быть полезной. Она обязана понимать, кому и что следует говорить, а когда надо молчать или переводить разговор. И возраст – не оправдание. Она – Морро, и должна оставаться достойной своего рода всегда, даже когда будет одна. Надо, надо, надо… Тяжело сейчас – дальше будет проще. Она уже разумнее большинства сверстников, думающих только об играх – дальше разрыв только усилится. Все просто: у нее просто нет права быть ребенком – это контрпродуктивно.
  Уроки танцев и классическая литература. Экономика и риторика. Модные темы и тенденции при Престоле и политическая конъюнктура. Кто сказал, что в семь лет нельзя разбираться во всем этом, пускай даже поверхностно? У вас просто не было хороших учителей, и вы тратили слишком много времени на кукол и солдатиков, тогда как надо было сидеть с книжкой и учиться, учиться. Ну ладно, еще и иметь правильную кровь – без нее все начинания подобны пустоцвету.

  …Узнав о своем проклятье, Беатрис несколько суток позволила себе тосковать и паниковать, и даже приболела – жар уложил мятущуюся девочку в постель почти на седмицу. Но эта краткая передышка позволила ей в меру своих сил проанализировать возникшую трудность и, прийдя в себя, посетить Отца с рациональными предложениями. Не имея осведомленности о программе обучения в Лирии, она задалась вопросом, каким именно образом получит знания, необходимые именно на территории королевства: об актуальных веяниях, о политике тех или иных владетельных домов, об экономической картине и внешних отношениях. И, конечно, о таких сферах, вряд ли необходимых магам, как этикет, бальные танцы и так далее – словом, обо всем, что требуется исключительно с представителей дворянского общества.
  Сама решить подобный вопрос девочка не могла, да и не собиралась пытаться: это вне пределов ее компетенции, и лишние рывки могут только помешать планам Отца. А, значит, лучше он рассмотрит ее просьбу, выслушает предложение – подобрать учителей в Лирии и ежеквартально снабжать дочь необходимой литературой – и примет наиболее отвечающее интересам семьи решение. Вопрос же о том, как она будет пытаться совместить обучение в Академии с прочими дисциплинами, Беатрис предпочитала не рассматривать, веря в свои силы и в том, что твердость духа и чувство ответственности помогут преодолеть любые преграды.

  …И вот теперь, стоя на продуваемом всеми ветрами пирсе, прикрытая от дождя строгим темно-бордовым плащом с серебряной оторочкой, Беа снова чувствовала, как ее начинает душить страх расставания. Спасала только погода – никто не должен видеть слабость, а шмыгающий покрасневший носик и восковые щеки – только последствия холода, и ничего кроме. Девочка не сводила взгляда с отца, продолжая стоять подобно истукану из южных земель, не смотря на то, что пламя в сердце разрасталось из искры до пожарища. «Я – Морро, Морро, Морро… Ну скажи ты мне хоть слово не по протоколу!».
  Не сказал. Только брат Лео, на миг разогнав тучи улыбкой, оказал поддержку, столь трепетно желаемую и до боли необходимую. Младшенькая чуть не взвыла от желания остаться на берегу – и все же привычно загнала бунт глупенького сердца подальше за ребра. Нельзя. А что можно-то?
  А можно сделать так, чтобы минимально нарушить прививаемую чинность, при этом продемонстрировав свои чувства. А значит, надо представить в голове партитуру, и сыграть по ней так, чтобы ни у кого не было претензий. Нужны не оправдания, но объяснения – и у нее они найдутся.
  - Мой благородный брат, - поклон в треть. – Я не подведу ожиданий семьи и буду своевременно информировать обо всем в ответных письмах. – первый такт взят.
  Поворот в корпус, книксен в роловину:
  - Мой достойный Отец, - с большой буквы, как всегда, а сейчас – секвенционное звено, для подчеркивания важности, - Я – Морро, и никогда не забуду об этом. Вы можете на меня положиться.

  Шаг вперед. Пора выделить в этой композиции синкопу.
  - Я долгое время не смогу внимать Вашим наставлениям. Поэтому пускай все видят, что семья Морро сильна, и одна из них оставляет Вессалию не по причине разногласий, а по велению… - нет, так не пойдет, так будет слабо! – по зову долга. А посему, позвольте мне эту демонстрацию – первый и последний раз.
  Еще один книксен – каденция. Сейчас будет крещено. Вскинуть голову, распрямить спину – и под короткую тревожную дробь каблуков по блестящим от влаги доскам подойти к Лионелю, заключая его в объятия. Ощущать щекой мокрую ткань, чувствовать там, под броней выдержки, родное сердце. Прикусить до боли губу – только не сейчас, в Бездну расчувствовавшееся хныканье!
  Отступить, разрывая кольцо рук. И пойти на почти что преступление – попробовать прижаться к Отцу. «Напоследок можно, потому что… Плевать, потому что это нужно мне, потому что я не хочу быть одна!».

Лионель крепко прижал сестру к себе и долго не отпускал. В его объятиях было больше тепла и жизни, чем досталось девочке от отца за все годы. Дождь усилился и барабанил косыми струями по спине, вода стекала с подбородка брата на голову. В конце концов старший сын герцога Морро отстранился.

С некоторой опаской девочка взглянула на герцога. Морро сохранял свою обычную ледяную невозмутимость – в глазах застыл холод, но Беатрис давно научилась распознавать, когда за привычным осуждением последует буря. На этот раз отец решил простить ее выходку – смелея, она сделала было шаг навстречу, но герцог упредил спонтанный порыв.

– Тебе пора, Беатрис, – произнес непреклонно, и властным взмахом указал на корабль.

Даже в такую минуту, даже на полупустом причале в окружении только близких людей и верных сторонников, Эстебан Морро остался собой. Холодным, рассудительным, не способным на мимолетную демонстрацию слабости. Прежде прочего всегда должна стоять репутация, и даже родная кровь – не повод для нежности, а эффективный инструмент достижения поставленных целей. Любая привязанность – уязвимость, и герцог не мог позволить себе иметь уязвимости. А может по ту сторону непроницаемой маски и правда не было чувств – только расчет, амбиции и новые планы. Иногда Беатрис хотелось верить, что на самом деле это не так. Иногда Беатрис сомневалось, что даже отец способен на такое убедительное притворство.

– Прошу вас, миледи, за мной, – твердо произнес Торрес и вместе с Беатрис отправился к трапу.

Подав капитану руку, девочка не без труда по скользким доскам вскарабкалась на борт корабля, стараясь не смотреть на бушующее со всех сторон под ногами темное море.

Торрес оставил Беатрис почти сразу – двинулся дальше, отрывисто выкрикивая команды и упорядочивая неизбежно предшествующую скорому отплытию суету. К девочке уже спешила Элена – одна из приближенных к матери фрейлин. Герцог Морро не вдавался в подробности, но Беатрис сразу сообразила – именно Элене поручено обеспечивать ее всем необходимым на протяжении многонедельного плавания.

– Пойдемте скорее в каюту, этот ливень совсем мне не нравится, – запричитала фрейлина, приближаясь.

Элене было уже за двадцать, она отличалась свойственным многим вессалийским аристократкам утонченным изяществом. Длинные каштановые волосы девушки были собраны в строгий пучок, она куталась в алый плащ – хрупкая фигурка под еще не поднятыми красными парусами.

Однако, вместо каюты Беатрис решительно прошла на корму. Хватаясь за поручни поднялась по раскачивающимся ступеням, миновала уже занявшего положенное место рулевого в мундире. Матросы при виде дочери герцога и Элены почтительно расступались – сбивались с темпа приготовлений, на полпути бросали дела, некоторые склоняли головы и шептали почтительно “ваша милость” или “миледи”. Впервые Беатрис действительно прочувствовала отцовский авторитет – воли красного герцога страшились даже незнакомые ей самой люди, и она, Беатрис, выступала живым проявлением этой воли.

Девочка приблизилась к борту и схватилась за обрамляющие площадку резные перила. В просветах она видела оставленный недавно причал – маленькие на таком расстоянии фигурки брата и герцога. Судно тронулось – якорь был поднят, вздрогнули натянутые в едином порыве экипажа канаты. По всему корпусу “Когтя” прошла волной тяжелая дрожь, и корабль, вытолкнутый с причала, двинулся навстречу неспокойному морю. Над головой Беатрис взревели, встрепенувшись, красные паруса – попутный ветер подхватил судно, и берег Вессалии стремительно удалялся. Прежде чем земля окончательно растворилась в дождливой мгле, Беатрис увидела, как развернулся на каблуках отец, уходя, и как Лионель в одиночества остался на пустынном причале.

  Застыв на носу, Беатрис до рези в глазах всматривалась в пирс даже тогда, когда стена дождя совершенно отрезала ее от родных, оставшихся на берегу. Отец ушел, брат наверняка тоже вернулся в карету, когда очертания корабля растаяли, а девочка все никак не могла найти в себе силы признать, что на долгое время осталась одна. Она верила со всей истовостью, что Лионель сейчас вспоминает ее, и убеждала себя, что и отец, сохраняющий каменное безразличие, тоже раз за разом возвращается к младшей дочери. Он ее любит, а как же иначе – просто не подает виду. Но там, под броней холодного равнодушия, не может не теплиться огонек тепла и заботы о ней. Потому что иначе зачем все это, зачем вообще она?
  Только когда стало совсем зябко, а плащ намок и отяжелел, маленькая Морро вернулась в каюту. Переодевшись в сухое, девочка методично провела ревизию всего имеющегося в ее распоряжении, отложила на стол книги, предназначенные к чтению первыми, и распорядилась оставить ее одну до отдельных распоряжений. И только когда Элена ушла, Беатрис позволила холодной маске стечь, обнажая искаженное болью лицо. Упав на кровать, она уткнулась лицом в подушку и замерла – реальность оказалась куда тяжелее горделивой уверенности в собственных силах. Трисс не плакала – на это у нее хватало выдержки, но и вести себя, как обычно, не могла: требовалось время, чтобы запереть тяжесть в груди на неподъемный засов и вернуться к прежнему спокойному осознанию долга.

  Несколько часов девочка лежала почти неподвижно, то ругая себя, то уговаривая, то настраивая на то состояние, которое одобрил бы Отец. И в итоге разум одолел чувства – иначе и быть не могло. Поднявшись с постели и разгладив складки платья, гораздо более бледная, чем обычно, Беатрис вышла на палубу подышать свежим воздухом: после тяжелой борьбы пребывание в клетке каюты было практически невыносимым. Понаблюдав за работой команды и перекинувшись парой дежурных фраз с дуэньей, маленькая Морро мало-помалу начала размышлять над планом дальнейших действий – жизнь без определенности казалась невозможной. Вскоре, поняв, что начинает путаться в достоинствах и недостатках возможных линий поведения, Беа вернулась под крышу, решив доверить структуризацию предположений бумаге.
  Основных идей было две – налаживание более тесных контактов с Эленой или продолжение учебы. Каждая из них несла в себе свои бенефиции, каждая должна была в перспективе послужить укреплению влияния семьи – иначе бы терялся всякий смысл. Первое предположение означало следование идеям мэтра Хорхе – подготовка прочных тылов для того, чтобы не отвлекаться от важного. Второе и было тем важным, от которого отвлекаться не следовало – но был ли первый план полезен для укрепления второго? С одной стороны, Отец никогда, по крайней мере, в ее присутствии, не пытался завоевать чье-либо расположение, а с другой, он все же уже был герцогом Морро, человеком высочайших достоинств и авторитета, которые воздействовали на окружающих сами. У нее таких возможностей не было – и это обоснованно.
  Итак, ценность учебы была несомненна: единственное, что могло подвергнуть ее сомнению, это отсутствие осведомленности, какая конкретно информация потребуется во время занятий в Лирии. Ценность же контактов была не столь очевидна, и должна была рассматриваться через призму рисков. Пытаясь построить рабочую модель действий и предсказать возможные неудобства, Беатрис то нервно грызла кончик пера, за что бы в другое время получила по рукам, то барабанила по поверхности стола, то раздраженно вычеркивала написанное ранее – сделанные выводы казались недостаточно обоснованными логически.

  Прошло несколько часов, прежде чем она наконец закончила свое исследование. Необходимость обеспечения комфортных отношений с дуэньей была обусловлена через несколько проблем, характерных для рода людского. Во-первых, люди сами по себе редко когда делают что-то большее, чем от них требуется – для этого необходимы или страх, или любовь, или благорасположение. Во-вторых, Элена лояльна Отцу, а не ей самой – по крайней мере, сейчас. А папа, с учетом своих жестких требований, может счесть недостойными те или иные поступки, о которых ему донесут – подобного лучше избежать.
  Продолжая же вопросы верности, стоит учитывать, что дуэнья верна дому Морро сейчас – в отрыве же от семьи, родных и покровителей она может найти нового патрона – вернее, ее могут найти и переманить на свою сторону противники Отца. И тогда она, дочь Красного Герцога, окажется максимально уязвима для действий оппонентов. А вот если Элена будет хорошо относиться к своей подопечной и считать ее самой близкой на чужой земле, тогда риски внешнего воздействия сократятся.
  Ну и, наконец, следовало учитывать, что учебный процесс будет отнимать немало сил и времени – пускай лучше Элена заботится о ней от сердца, а не формально, обеспечивая свою госпожу возможностью заниматься практически исключительно образованием, не отвлекаясь на малоактуальные бытовые мелочи. Таким образом, отступив от необходимого сейчас, открывался на шанс даже, а вполне убедительная возможность компенсировать все в недалекой перспективе, обеспечив для себя максимально комфортные условия.
  Все-таки она – Морро, и должна делать не то, что желает сама, и не то, что предполагается, а то, что позволит ей действовать эффективно и успешно. И если для этого надо «подготовить почву» - то будь по сему.

  Зевнув, девочка решила на несколько минут прикрыть глаза, отдыхая – и так и уснула: организм не выдержал интеллектуальной нагрузки.
  На утро Беатрис обнаружила себя в постели – она даже не проснулась, пока ее переносили. Подозрительно покосившись на по-прежнему закрытую книгу для записей, Морро позвонила в колокольчик и, увидев дуэнью, поднялась с кровати. Улыбнувшись одними уголками губ – знак глубочайшей признательности – она кивнула:
  - Прошу прощения, что с первого дня доставила вам хлопоты – некоторые учебные вопросы не требовали отлагательства. Прошу помочь мне одеться. А попутно, сеньора, расскажите, вы раньше выходили в море? Боюсь, для меня эти ощущения вновинку.

  …Дни тянулись за днями, пока девочка реализовавала свою стратегию. Сначала все больше из-за понимания необходимости, а потом – найдя прелесть в том, чтобы слушать о заботах и рассуждениях другого человека, пытаться анализировать их, предполагать, как они могут стать полезными. Да и просто отдых от наполненных учебой дней пошел на пользу, позволив одновременно взглянуть на мир шире и немного успокоить болезненное ощущение одиночества. Трисс не стала, конечно, улыбчивым беззаботным ребенком – такое ей претило, но поняла, что непротокольное общение может оказаться куда более успешным, чем десяток чинных и сухих разговоров ни о чем. Впрочем, об отобранной литературе она тоже не забывала – просто теперь времени на нее тратилось в разы меньше, чем раньше.

Элена на проверку оказалась общительной и жизнерадостной девушкой. Она и сама не до конца понимала, как следует вести себя с Беатрис в настолько экзотических обстоятельствах, и с облегчением приветствовала любые попытки девочки наладить контакт. Несколько дней спустя Трисс знала о прошлом Элены куда больше, чем следовало – та очень любила говорить, и начав, способна была не замолкать на протяжении как минимум получаса. Время от времени она начинала отчаянно тараторить, словно слова и невысказанные мысли жгли ее изнутри, и она паниковала в тщетных попытках расставить приоритеты. Иногда она осекалась, словно внезапно вспоминая о собственной дерзости, и пристыженно спрашивала, не утомили ли ее рассказы миледи. И хотя в пространной болтовне Элены действительно полезная информация встречалось нечасто, Беатрис неизменно вежливо протестовала и требовала продолжить.

Нет, Элена никогда прежде не была в море – вообще нигде она не была, за пределами имения своего лорда-отца и нескольких кварталов и дворца в Лионессе. Трисс не сразу поняла, что именно смутило ее в поведении и ответах Элены – озарение наступило лишь спустя дни, когда во время очередного пресыщенного подробностями рассказа, девочка поняла: а ведь Элена боится путешествия в Лирию не меньше, чем ее подопечная! Для нее это тоже первое путешествие, вокруг нее – одни лишь мужчины, пусть и подданные герцога, но все же незнакомые люди, а впереди лишь далекие, туманные и странные берега. Ее точно также бесцеремонно вырвали из жизни, как Беатрис – и, едва осознав это внезапное сходство, девочка почувствовала прилив симпатии.

Однажды вечером, Элена, отводя глаза и краснея, полушепотом поведала ей о личном – перед отплытием барон рассказал, что организовал ей замужество. Даже Беатрис понимала, что отец Элены и без того откладывал брак достаточно долго – то была привилегия, доступная в числе немногих фрейлинам герцогини. Сразу следом прозвучали новые откровения – и оба заставили пойти трещинами лед невозмутимости Беатрис. Оказывается, Элена не останется в Лирии – устав академии при Круге однозначно гласит, что все адепты должны проходить обучение на равных правах, постоянно находиться и проживать в академии. Элена вернется в Вессалию вместе с “Когтем” – и, сразу по возвращению в Лионесс, начнется подготовка к бракосочетанию с Лионелем, что назначено на вторую половину последнего месяца лета. После этого Элена вдруг перестала говорить, и стала вкрадчиво спрашивать – о том, не против ли миледи, о повадках и предпочтениях брата, и о том, что он на самом деле из себя представляет.

Плавание продолжалось, и третья неделя из обещанных капитаном трех была на исходе. Все чаще Беатрис выходила на палубу и наблюдала за экипажем – их постоянное мельтешение на первый взгляд походило за хаос, но очень скоро в суете вырисовывался организованный предельно строгий порядок. И солдаты герцога, и матросы избегали общества Беатрис – по большей части обходили ее стороной и почтительно расступались. Иногда девочка замечала перешептывания за спиной – моряки суеверно полагали, что женщины на борту корабля не к добру, но никогда бы не осмелились высказать свое недовольство в лицо Беатрис или же капитану.

Свободное от Элены и чтения время девочка проводила с Торресом. Капитан оказался единственным мужчиной на корабле, которого не стесняло присутствие младшей дочери Морро. Он держался в ее присутствии корректно и вежливо, в то же время открыто и предельно прямолинейно. Спокойно и развернуто отвечал на все заданные вопросы, время от времени рассказывал истории из своего богатого прошлого, в основном тесно связанного со всевозможными кораблями. Торрес, к удивлению Беатрис, оказался хорошим рассказчиком – его истории превосходили словесные потоки Элены во всем, начиная от композиции и последовательности, и заканчивая восхитительно насыщенной лаконичностью. Девочка начинала ловить себя на мысли, что ей приятно общество капитана – тот производил впечатление уверенного в себе и своих силах профессионала, и в то же время выделялся харизмой.

Вечером на исходе третьей недели, они стояли вместе на мостике. Торрес по своей привычке отправил прочь рулевого и стал самостоятельно за штурвал. Заходящее солнце окрашивало в багрянец доски и воду, силуэт капитана выделялся на фоне светло-розового спокойного неба. За резным штурвалом, в выглаженном и педантично застегнутом на все пуговицы красном мундире, Торрес выглядел впечатляюще – словно человек на своем месте, только что сошедший с барельефа или картины.

– Превосходное судно, – с охотой ответил на вопрос Беатрис. – Лучший корабль из всех, которые мне когда-либо доверяли, а это, поверьте, миледи, должно сказать вам о многом. “Коготь” способен одолеть в бою по меньшей мере два военных суда того же класса, и, несмотря на внушительные огневую мощь и размеры, почти не уступит этим судам в маневренности или скорости.

Красные паруса грозно трещали над головами, словно подтверждая каждое слово. Торрес нахмурился и посмотрел вдаль – там, у самого горизонта, Беатрис заметила несколько крошечных облаков.

– Ночью ждать шторма, – произнес Торрес негромко, но с отчетливым беспокойством.

Беатрис недоверчиво взглянула на молочно-розовые чистые небеса.

– Клятая Лирия, в окрестностях всегда крайне неспокойное море. Плохая вода, в один голос твердят все мои друзья-моряки – наверняка как-то связано с концентрацией магических потоков на архипелаге, или чем-то подобным. Но, если повезет, мы окажемся на месте уже завтра к полудню.

  Разговоры, а, скорее, выслушивание другого человека оказалось на поверку тяжелой работой. Поначалу Беатрис пыталась еще отделять зерна от плевел, выискивая в пустопорожних речах ценную информацию, но вскоре смирилась с тем, что подавляющее большинство сказанного совершенно бесполезно. Приняв такое решение, она взвесила все за и против и решила поупражняться в некотором роде интеллектуальной игре – задавать такие наводящие вопросы, чтобы получать на них желаемые ответы. Получалось не всегда, но сам подход оказался интересным и, в перспективе, полезным.
  Элен вызывала сочувствие тем, что оказалась в такой же непредсказуемой и непрогнозируемой ситуации, как сама Трисс, то маленькая леди Моро уже решила для себя, что излишней паникой фрейлина себя унижает – а, значит, заслуживает не сочувствия, а жалости, какую могут испытывать только сильные к слабым. В сердце, конечно: Беатрис понимала, что показные действия могут вызвать нежелательные последствия. Пускай Элен разливается соловьем, пускай жрет время своими разговорами – во всем этом имеется определенная польза в моменте и в перспективе.

  К вящей ярости маленькой Морро, простроенные ей планы оказались ошибочными – фрейлина и не думала оставаться с госпожой, имея задачу только доставить ее до места назначения. А, значит, основной план: обеспечить лояльную прислугу, можно было отправить в корзину. Трисс стоило немало сил не взорваться и подавить злобное клокотание в душе, так и просящее выхода наружу. Она крепко, до боли сжала под столом кулачки, сохраняя прежнюю нейтральную полуулыбку, и начала медленно считать от тысячи до нуля с интервалом в три. И только потом, выдержав достаточное время, чтобы нельзя было связать слова с последующими действиями, сослалась на усталость и изъявила желание побыть одной.
  Только потом она дала волю своим чувствам – в допустимом масштабе, конечно. Попавшийся под руки блокнот был методично изорван на мельчайшие кусочки, после чего напряженная, как тетива, девочка села на кровать, выдерживая прежнюю идеальную осанку и невозмутимость взгляда. Если бы не скривившиеся губы, ставшие тонкой нитью, никто бы и не подумал, что она в бешенстве и в коем-то разе хочет кричать и топать ногами.

  Понимая, что низкими эмоциональными реакциями исправить ситуацию не удасться, Морро попыталась заняться делом – а именно, обосновать для себя целесообразность сохранения прежней модели поведения в условиях изменившихся предпосылок. Как прислуга, Элена оказалась бесполезной – так в чем была ее иная ценность? Поразмыслив, Беатрис сформулировала для себя следующее:
  Во-первых, она – неплохой объект для тренировки навыков общения и расположения к себе собеседника. Раз челяди не будет – следует выстраивать взаимодействие внутри коллектива.
  Во-вторых, опять-таки, ввиду отсутствия прислуги, некоторые действия по поддержанию себя в пристойном виде окажутся невозможными – им следует обучиться за время дороги, чтобы выглядеть достойной семьи Морро в глазах наставников и учащихся.
  В-третьих, Элена должна была стать женой старшего брата – а иметь надежного союзника внутри семьи всегда полезно, даже если этот союзник обладает минимальной полезностью.
  В-четвертых, такое общение является уроком терпения, выдержки, и сохранения благожелательного выражения лица в любых ситуациях, что тоже полезно как во время учебы, так и по возвращении домой.
  Суммируя все вышеизложенное, следовало продолжать взаимодействие в прежнем формате, стараясь в кратчайший срок получить от него максимальное количество бенефиций, нивелирующих основной малус – необходимость тратить время впустую на вещи помимо учебы. Приняв такое решение и убедив себя в его правоте, Трисс позволила себе несколько расслабиться, и почувствовала, что обуревавшая ее злоба незаметно растворилась внутри, оставив после себя только грязно-серые разводы досады.
  План был скорректирован, можно было позволить себе действовать дальше.
  Позволив себе отдохнуть за чтением «Искусства счисления» Доменико Хуареса, Беатрис поднялась на палубу и вернулась к Элен, продолжив, как ни в чем не бывало, бесцельные разговоры – а, вернее, все больше слушая. Решив, что девушка – не самый дурной вариант супруги для Лионеля, хотя и несколько наивна для того, чтобы быть хорошей Морро, она не скрывала того, что знала о Лионеле, его привычках, стремлениях и чувствах: по крайней мере тех, о которых она знала и чему была свидетельницей. Та информация, которая была получена через третьи руки – случайно услышана, например – подавалась с оговоркой, что эти сведения не верифицированы и могут отличаться от действительности. Обобщая сказанное, Трисс подчеркнула, что старший брат очень ласков и заботлив, не стесняется демонстрировать чувства, когда они переполняют, и говорить положительные слова – а в целом замечательный и достойный человек, и Элен с супругом очень повезет. Как, впрочем, и ему с ней.

  Беседы с Элен и обучение надлежащему уходу за собой чередовалось с прогулками по палубе. В каюте все же немного укачивало, а на палубе был свежий воздух, прекрасные виды и возможность поразмышлять над своей дальнейшей судьбой, простраивая разветвленные планы на случаи «если, то…». Кроме того, была уникальная возможность пополнить с помощью капитана Торреса знания по корабельному делу: кто знает, когда понадобятся эти знания? К тому же, как утверждал магистр де Пералес, совершенство разума достигается широким охватом, и чем больше информации будет оседать в нем, тем шире, богаче и развитей он будет становиться. А, значит, следовало воспользоваться шансом даже в ущерб необходимому здоровому сну.
  Девочка, если чего-то не понимала, никогда не стеснялась задавать вопросы. Так и в тот раз, когда капитан предупредил об опасности бури, она осмотрела небо, море и горизонт и, не найдя следов, что могли бы свидетельствовать о непогоде, уточнила:
  - Сеньор капитан Торрес, не могли бы вы пояснить, какие именно признаки позволяют вам так считать? А также рассказать, что должен предпринять экипаж и пассажиры корабля в случае ожидаемого шторма. Вдруг мне доведется путешествовать не с вами, и придется проверять корректность подготовки других, не столь опытных людей?