Лора Фонтейн выпорхнула из лифта на семнадцатом этаже отеля «Милтон», рассыпая вокруг себя мириады золотых искр. Ее вечернее платье, расшитое стеклярусом, переливалось при каждом движении, волосы были уложены холодной волной и скреплены ободком с павлиньим пером, покачивающимся наподобие антенны, а в ложбинку груди спускалось бриллиантовое колье с варварски огромным желтым кабошоном. В ее беспечной головке все еще играла популярная песенка, под которую она застегивала пряжки на туфельках золотого атласа, и девушка помахивала декоративной сумочкой в такт веселой мелодии. Усыпанная пайетками, сумочка была настолько крошечная, что, казалось, пудреница и помада могли поместиться в ней только по волшебству, но Лора, видимо, прибегла к какому-то особо мощному заклинанию и умудрилась утрамбовать в бархатное чрево этого дюймовочкиного наперстка даже свою визитницу, фотокарточки и ручку, заправленную чернилами, — на случай, если кому-то из персонала придется давать автограф.
Небрежно погладив кабошон лакированными ноготками, Лора столь же небрежно — и даже более ласково — улыбнулась контролеру и протянула ему билет, попутно ища глазами идеально округлую лысину Мэнни Козински — штатного фотографа студии Metro-Goldwyn-Mayer и ее соседа по номеру на ближайшие трое суток.
Мэнни еще с утра договорился о фотосъемке на фоне египетских древностей, но затем испарился, оставив спутницу в президентском сьюте одну, в компании росистых бежевых роз и говорливого радио. «Готовьтесь, ангел мой. А я пока за вдохновением. Отлучусь ненадолго... Моя муза нуждается в увлажнении (sic!)... Только билетик свой не забудьте», — сообщил он перед отбытием. Лора подозревала, что вдохновение он вознамерился искать в недорогом баре поблизости — или подальности, лишь бы там наливали паленый канадский виски. Разумное решение со стороны запойного пьяницы, спускавшего всю зарплату до последнего пенни на общение с музой дубовых бочек, ведь в мраморном лобби «Милтона» самый заурядный двойной мартини стоил как китайский чайный сервиз и обе почки Мэнни впридачу — разумеется, когда они еще были молоды и издавали хрустальный звон, если ударить по ним чайной ложкой. Дзинннь!
Пока контролер проверял ее билет, Лора спросила: «Милый мой, будьте любезны, скажите, мистер Мэнни... Манфред Козински еще не приходил? Он должен был договориться с руководством отеля о фотосъемке на фоне выставки...» — и ее павлинья антенна качнулась, будто улавливая неладное.
Контролер посмотрел на нее внимательно.
«Такой, знаете, джентльмен невысокого роста, но с очень большой фотокамерой?» — догадливо уточнила девушка.
Контролер просветлел и услужливо показал на мужчину, у которого, действительно, был при себе фотоаппарат и который что-то черкал в блокноте: «Ну как же! Вон же джентльмен с фотоаппаратом — извольте, к вашим услугам».
Лора прищурилась, рассматривая мужчину. «Нет-нет, дорогуша, это немного не тот джентльмен, который мне нужен. Быть может, другой мужчина с фотоаппаратом вас беспокоил? Такой, знаете, с блестящей головой, как бильярдный шар, в мятом костюме, от которого тянет хорошим рабочим духом? У него буквально на лице написано, что он Мэнни», — изобразила она.
Контролер лишь пожал плечами, кивая в сторону почтенной ученой дамы с тугим пучком, мол, это у доктора Бронсон, пожалуйста, уточняйте. Ни о каком мятом костюме он понятия не имел. Лора поправила съехавшую было ласковую улыбку: «Спасибо, милочка, я понимаю, это не по вашей специальности. Вы и без того чертовски любезны».
Досадуя про себя на Мэнни Козински, этого престарелого* несчастного алкоголика, раздумывала, не уйти ли, пока не поздно. Но пока она раздумывала, стало поздно. В своем фотогеничном вечернем наряде она смотрелась на общем фоне, точно желтый кабошон на лысине Мэнни (по правде, Лора с большей охотой съела бы жабу, чем водрузила свое сокровище на потную макушку искателя муз, но у нее было развитое воображение). Не прошло и минуты, как она привлекла к себе внимание окружающих, в особенности ребенка, второго ребенка, охранников, молодого студента, студента постарше, матери двух детей, студента-зубрилы, женщины со строгим тугим пучком, мужчины с блокнотом и фотокамерой, с раздражающе цепким взглядом, увлеченной друг другом влюбленной пары и, пожалуй, даже самого духа фараона Ибнхотепа, который витал над банкетным залом отеля «Милтон», соглядатайствуя за всеми этими ничтожными людишками.
Лора почувстовала, как в поток переливчатого стекляруса на ее спине вливается струйка пота. «Доувлажнялся, дорогуша», — процедила она сквозь зубы.
Она прошла в зал, стараясь не выдавать замешательства, еще раз внимательно осмотрела его, но так и не обнаружила следов Мэнни. Когда мужчина с блокнотом как бы незаметно — заметно, милый мой, еще как заметно! — вскинул фотоаппарат в ее сторону, она уже овладела собой, приняла грациозную позу №4 и откинула прядку с левой щеки, подставив объективу рабочую сторону. Не хватало еще сорвать премьеру нелепыми снимками в провинциальной газете!
«Мам, а что это за тетя? Похоже навроде королевишна», — прозвенел детский голосок, не ведающий смущения.
«Ох, египетский бог!» — с чувством вздохнула Лора, непроизвольно употребив любимое выражение Мэнни. Похоже, ничего другого не оставалось, кроме как сделать вид, будто бы приходить в лекторий в образе королевы бурлеска для этих пустоголовых голливудских кукол совершенно естественно.
Девушка с достоинством выпятила вперед бриллиант и легкой, едва не вальсирующей, походкой направилась к погребальной урне Ибнхотепа. У останков фараона, демонстративно не замечая кинозвезду, занималась просвещением доктор Бронсон — женщина в невзрачном (и оттого лишь более уместном, хнык-хнык) костюме, о котором Лора при других обстоятельствах подумала бы, что он сер и безвкусен. Дождавшись, пока доктор сделает вдох, Лора деликатно прервала ее:
«Душенька, не могли бы вы рассказать больше о значении этой надписи?» — мягчайше спросила она, ткнув тоненьким пальчиком в иероглифы на пузатеньком брюшке урны. Устремленные на нее любопытные взгляды заставили ее передумать и отложить проблему с Мэнни на потом, когда разговор с доктором Бронсон свернет в, ну, чуть более интимное русло.