[VtM] Дождь и Кровь | ходы игроков | 01. Первая снежинка

Глава 1. Первая снежинка



Стояла поздняя осень. День догорал, погрузив Харстон в прохладу. Здания окрасились в ржавые сполохи. Казалось, небо умирает вместе с последними лучами солнца, и на фоне багряного заката проступали чёрные росчерки. Небоскрёбы, построенные в конце семидесятых, жилые блоки дальней стороны, кирпичные шпили изящной колониальной застройки у набережной. Мокрые после дождя улицы гудели, наполненные холодным ветром. В нём скользили ароматы пережаренных бургеров и горчицы, отголоски болтовни из переполненных кафе, шарканье толпы у остановок. Город жил своей жизнью, и суета рабочих часов неизбежно уступила пост ночному спокойствию.

В стороне от пульсирующих электрическим светом шоссе, идущих с севера на юг, начиналась чересполосица низкорослых жилых блоков. Террасы в стиле королевы Анны то чередовались с угловатыми пакгаузами, то сдавались перед стоической депрессией ар-нуво. Лабиринты подъездов облепляли русла лестничных шахт и дворы-колодцы. В стиснутом их кирпичными плечами переулке пряталась железная дверь под шиферным навесом. Дверь была варварски вделана в стену прямиком у водосточной канавы. В прутьях канализационной решётки блестела жижа. Тусклый фонарь освещал медную табличку: «Детективное агентство Петраки-сына. Только частные клиенты. Приём по предварительной договорённости». Иногда кто-то набирал номер, написанный на табличке, и тогда большой чёрный телефон с прозрачным диском издавал заунывный трезвон.

Телефон стоял на столе в маленькой комнате — убежище от городских проблем и вампирских интриг. В воздухе здесь всегда кружилась пыль. Сквозь жалюзи пробивался кислотно-розовый свет от неоновой вывески с обратной стороны здания. Где-то по соседству шумел дешёвый бар. В окружении облезлых стен, покрытых граффити и пятнами уцелевшей штукатурки, время замедлило бег. Даже вентилятор под потолком крутился едва-едва, нехотя преодолевая гравитацию.

Офис был отделан деревянными панелями понизу, которые достались Данте от арендаторов из неолита. Над ними белели вырезки из газет, карандашные наброски и фотографии: сперва чёрно-белые, потом цветные. Кое-где красные нитки соединяли лица людей, которые уже ничего никому не скажут. Сообщение о смерти Джона Леннона соседствовало с вырванным из справочника списком автомастерских. Хаос мысли.

Данте сидел в облаках сигаретного дыма и света от настольной лампы, поставив локти на тяжёлый резной стол, случайно добытый в каком-то ломбарде. Комната пахла старым деревом и дорогим табаком. Стол едва заметно вибрировал от щёлканья напольных часов с кукушкой, в основании которых скрывался тайник.

Глубоко погруженный в воспоминания, Данте не заметил, как скрипнула дверь, впуская в его уединённый мир посетительницу. В облако света ступила тень, сотканная из оттенков изумрудного вельвета, и Данте моргнул. Перед ним стояла Элизабет Винтер. Не самый ожидаемый и ещё менее желанный гость. Первая снежинка ещё не наступившей зимы.
Элизабет носила элегантный костюм с тем же изяществом, с каким на подиуме Старлетт-Билдинг демонстрируют авангардную Баленсиагу. Алебастровая белизна её кожи казалась лишь резче от золота лаконичной причёски, от шёлкового платка на шее, от полос жалюзи, лежащих на спинках двух кресел перед столом-колоссом. Элизабет Винтер была безусловно мертва; но, в отличие от мира за окном, смерть не поставила точку в её истории.

Мёртвые часто заходили сюда.

Данте широкой ладонью указал на любое из кресел и убрал необходимость представляться:

— Элизабет Винтер. А говорят, Вентру обитают на небесах.

Изящная линия губ исказилась горькой улыбкой. Она благодарно кивнула, присев на краешек кресла, явно чувствуя себя неуверенно, что для Вентру старше пары лет — редкость.

— Небеса слишком высоко. И, к сожалению, там нет перил...

— Вы рано поняли суть Элизиума, — кивнул Данте.

— Элизиум — это кухонные посиделки старых друзей, мистер Петраки. Мой клан — это танец с Дьяволом. У нас рано учатся слушать музыку.

  Данте надеялся, что сделки с недвижимостью — или иной способ коротать вечность — удаются Элизабет лучше, чем драм-н-бейс метафоры. Он никому не пожелал бы разговаривать как герои «Настоящего детектива», даже Вентру. Впрочем, мы получаем мир, который заслуживаем.

  — Вы удивитесь тому, сколько решается на кухне, — Данте воткнул сигарету в пепельницу и помахал рукой над столом. — Это неважно. Чем я могу быть полезен?

Лицо женщины вдруг стало почти непроницаемой маской, но при этом от внимания детектива не укрылось то, как она едва уловимо поёжилась. Элизабет на мгновение подняла на него глаза и почти сразу опустила.
— Не хочу ходить вокруг да около, мистер Петраки. Я здесь как частное лицо. И я пришла к вам из-за вашей репутации. Но вы наверняка уже поняли это...

— Бросьте, — пожал плечами Данте, — какая репутация у старого дурака, который роется в чужом мусоре.
Ему польстили слова Элизабет. Он постарался не показать этого.

— Репутация честного человека. Её трудно заслужить. Особенно в нашем мире. — Мисс Винтер грустно улыбнулась. — А всё, что вы за это получаете — это ещё больше просителей и чужих проблем. Едва ли это справедливо. И честное слово, будь у меня выбор, я бы тот час же избавила вас по крайней мере от одного из них.
Чуть помедлив, она наконец тяжело произнесла:
— Мой друг в беде. Близкий друг...

Снова повисла пауза. Данте вздохнул. Вечер в сонном одиночестве таял как мечты юной балерины. Когда вампир из высокого замка говорит о честности, жди беды. Данте Петраки не гордился репутацией, которая зачастую служила синонимом слова «идиот». Возможно, Элизабет выбрала его именно поэтому. Открыла сейф, достала большую книгу гарпий. Её палец прошёлся по строкам, подыскивая дурака с широкими плечами. Заострённый ноготь остановился на букве «П». Подходит.

Вентилятор заскрипел. В петле далёкого шоссе над крышами проносились пятна света. Крючья телевизионных антенн цеплялись за тучи, мешали уползти. Наконец Данте прямо посмотрел на девушку в кресле перед собой. Лицо Элизабет Винтер, хранящее отпечаток былой улыбки, убеждало, что он ошибается. В её глазах застыла просьба.

— Друзей у нас не слишком много, — неохотно согласился Данте, когда многоточие вытянулось до горизонта. — Друзьям надо помогать. Расскажите, что я могу сделать. Ему нужно найти что-то?

— Он... он пропал... — ровный голос дрогнул. Она дала себе ещё несколько секунд на то, чтобы собраться. — Я боюсь... я думаю, с ним случилось что-то плохое... Я... я знаю, это... это трудно объяснить, но...

    Взгляд детектива скользнул по фотографиям в темноте. Он размышлял о том, что прочёл бы в лице Элизабет Винтер, если бы увидел его в газете, широко напечатанным на первой полосе. Её интонации были слегка преувеличены. Их фальшивый налёт скрывал тревогу. Наверное, это было профессиональной привычкой. Данте понятия не имел, кем была Элизабет Винтер за дверями Элизиума, но вампиры из высоких кланов всегда стерегут свои эмоции. Берегут каждую их алую каплю как скупердяй. Эмоции — редкость для вампиров, и чем старше вампир, тем пустыннее у него на душе. Вентру не склонны переживать за других. За словами Элизабет было что-то ещё. Она репетировала эти слова, наученная Элизиумом, где неосторожная фраза может стоить всего, но не могла правильно произнести их. Она пришла к детективу, а не своему примогену. Что она хотела на самом деле?

    Данте выигрывал время, изучая боковым зрением мимику гостьи:
    — В наши дни люди не пропадают без причин. Интернет, электронная почта, мессенджеры… Когда вы в последний раз видели его?
    — Позапрошлой ночью.
    Элизабет будто почувствовала его интерес и отвернулась. Их взгляды встретились на странно размытом образе, запечатлённом у старой фермы в Бэллоу-Крик. Амбар с провалившейся крышей тонул в сумеречном лесу. Тускло-жёлтый отсвет лампы там, где у амбара должно было быть окно, наполнил фотографию потусторонней жизнью. Данте спросил:
    — Встреча прошла необычно?
    — Он… он был на взводе.
    — Что это значит?
    — Мы расстались нехорошо. И теперь… — Винтер рывком обернулась от фотографии и почти воскликнула: — Мистер Петраки, я чувствую, что с ним что-то случилось! Вы понимаете?
    Теперь Данте понял. И удивился.
    — Кровные узы? — с неожиданной мягкостью спросил детектив.
    Она не ответила. Должно быть, не хотела произносить это вслух. Данте не настаивал, заговорив о другом:
    — Вы подозреваете что-то конкретное? Он предупредил вас о чём-то? Собирался что-то сделать?
    Элизабет покачала головой в пустоту:
    — Нет, не предупреждал. В последнее время он стал отдаляться.
    — Звучит загадочно. Пожалуй, настала пора раскрыть хотя бы имя вашего друга, — предложил Данте.
    Элизабет с трудом выдохнула, как будто оно отдавалось физической болью в её груди:
    — Я говорю об… Эдгаре Стоуне.
    — Эдгар Стоун?

    Данте не поверил своим ушам. Кто бы знал, что такой человек способен на узы, что крепче земной любви. Эта мысль напоминала хрустального журавля в помойке.

    С одной стороны, Данте едва ли знал Неда. Ни друзьями, ни приятелями они не были и вряд ли могли. Что Эдгара, что Элизабет Данте лишь случайно встречал на Элизиуме. Однако слухами земля полнится. Стоуны, которых часто называли «те Стоуны», были особой кастой. Последние уличные панки считали Стоунов отборными ублюдками, редкостью даже для Вентру. Одно упоминание их фамилии оставляло дерьмовое послевкусие, а комплименты из уст Стоунов звучали как приглашение сломать им руку. Изощрённые говноеды. В городах покрупнее, где даже мертвецы формируют социум, из таких выходят идеальные гарпии. Данте откинулся в кресле, сообразив, что, если перебирать Стоунов по именам, о Неде он ничего особенного не слышал. Вероятно, он был Стоуном-младшим и просто не успел заработать репутацию. С другой стороны, кровь — не вода. Семейное воспитание обязательно сделает из династического Вентру того, каким ему обязательно надо стать. Данте знал это по республиканцам и не верил, что дурные родители подадут хороший пример.

    — Я могу дать адрес его апартаментов в Мид-Сити, — перебила его раздумья Элизабет, — в последний раз мы виделись там.
    — Если его клан не против? — хмыкнул Данте. Не получив ответа, он продолжил: — Что стало причиной вашей ссоры?
    — Дело не в ссоре. Я бы даже не назвала это ссорой… — она наконец посмотрела на Данте. — Как я и сказала, он стал отдаляться. Об этом и был разговор…
    Элизабет расстегнула клатч и достала симпатичный серебристо-белый портсигар с красной ленточкой:
    — Не возражаете?
    Данте кивнул на пепельницу, напоминающую барабан из пуль-окурков. С благодарной улыбкой Элизабет откинула крышку. Она курила сигариллы, свёрнутые из бумаги кофейного цвета. Её тонкие пальцы пытались выцарапать из-под них зажигалку. Данте подал ей «Зиппо». Тяжёлый, маслянистый щелчок осветил лица над столом. Элизабет нервно вдохнула дым с ароматом шоколада, пока Данте ровнял «Зиппо» параллельно краю столешницы как ювелирный экспонат. На боку его зажигалки был выгравирован светло-синий ромб, стёртый временем. В отличие от дыма, пламя пахло бензином. Ромео и Джульетта двадцать первого века лишены изящества.

    — И что вам сказали в этом разговоре? — нарушил молчание детектив. — Будет лучше, если вы расскажете всё как есть. Я понимаю, это личное. Но мне важно знать всё, что может помочь найти мистера Стоуна. Найти Эдгара. Например, чем он занимался. Появились ли в его жизни новые люди или места. Что его беспокоило, были ли конфликты. Что угодно.

    Он перевернул зажигалку пустой стороной вверх.

— Я знаю, что вы думаете... Он же Стоун. Эта репутация тянется сквозь века. Но Эдди другой... — мисс Винтер пригубила сигарету, сделав сильную затяжку, и шумно выпустила дым в сторону. — Я... я плохо помню сам разговор. Я думала, у него появилась другая. Готова была это принять... Что угодно. Если бы он только сказал... Но он накричал на меня. Кажется, это было впервые...
Элизабет положила тлеющую сигарету на краешек пепельницы и на секунду прикрыла веки, после чего взглянула на собеседника исподлобья.
— Вы спросили, не против ли его клан... Но правда в том... я подозреваю, что исчезновение Эдди может быть связано с... — она вновь прервалась, чувствуя, что подошла к некоей умозрительной черте, за которой начиналось не то что бы предательство своих, но нечто морально близкое по духу. Как будто недосказанное подозрение собственного клана в заговоре с целью убийства было чем-то лучше высказанного напрямую. При этом голос её в этот раз прозвучал чуть иначе. Интонация. Она боялась. Не только за своего друга или любовника — кем бы он для неё ни был. Не меньше мисс Винтер боялась за себя. Она пыталась это скрыть, и неплохо держалась, но слух опытного детектива отлично улавливал даже такие тонкие вибрации.
— Наверное, и меня не ждёт ничего хорошего, — добавила она после ещё одной недолгой паузы, окончательно выдав себя. В уголках её глаз заблестели алые слезинки. Плачущие вампиры — большая редкость. Мисс Винтер сразу же достала из сумочки чёрный кружевной платок. Практичный цвет. На нём не будут заметны следы окрашенных кровью слёз.
— Может ли быть, что он пытался оттолкнуть меня, чтобы защитить?
— И вы не знаете, от чего? — спокойно дополнил Данте, предпочтя остаться нейтральным свидетелем.
— Я старалась не лезть в его дела. Боялась всё испортить... — Элизабет вновь взяла сигарету и, чуть сдавив фильтр, пристально посмотрела на огонёк. — А он, как вы понимаете, тоже не спешил рассказывать. Меня это устраивало.

    Данте кивнул снова.

    — В клане Вентру происходило что-то, что могло заставить вас бояться за себя? Наши традиции запрещают убийство себе подобных. Это амарант. Такое не случается внезапно. Должен быть конфликт. Драма. Слухи.
    — Полагаю, до слухов ещё не дошло. Я бы знала.

    Элизабет сделала движение, как будто собиралась подняться. На стол легла аккуратная карточка, напечатанная на сатиновой бумаге. В центре белого прямоугольника были выведены номер телефона и инициалы из красного и золотого: «Э. М. В.». Завитки букв напоминали французские шато, которые Данте видел много десятилетий назад. Элизабет вложила карточку в сложенный пополам листочек.

    — Вот моя визитка и его адрес, номера телефона и машины. Код от двери он сменил недавно, но я узнала: два-семь-девять, семь-восемь-девять.
    — Вы пришли подготовленной, — хмыкнул Данте. — Если так, у меня есть ещё вопросы.
    — Я просто… — Элизабет отмахнулась. — Может, у него было… есть другое убежище. Господи, я надеюсь, что оно есть!
    — Это возможно, — согласился Данте.
    — И что он сейчас там. Просто прячется.
    — Это возможно, — повторил он и наткнулся на потерянный взгляд. Элизабет вздохнула:
    — Просто… просто спрашивайте.

    Она вернулась в кресло. Её силуэт был скупо начерчен в полумраке. В облике Элизабет не было резкости, свойственной тем, кто вырос на улицах. Впервые Данте подумал, что она не сильно старше того возраста, на который выглядит. Он был уверен, что Элизабет знает об этом впечатлении. Затем ему захотелось сказать, что надежда — это сильный наркотик, но кому нужна мудрость со дна бутылки?

    Вместо этого Данте задавал рутинные вопросы. Каждый раз одни и те же, каждый раз — в одинаковых обстоятельствах. Большинство собеседников даже сидело на одном и том же месте напротив. Чувствовало одно и то же. Страх, неуверенность, неизвестность. Люди в картине мира Данте Петраки делились на тех, кто смеётся ветру в лицо, и тех, кто боится темноты. Вампиры не были исключением. Когда заканчиваются советники, наставники, священники, адвокаты и даже собутыльники, люди идут к детективу. Это их последняя гавань. Это светская исповедь, где сплетни обгладывают до костей и трахаются в грязном белье.

    Элизабет, впрочем, оказалась на редкость скучным грешником. Или им был Эдгар. Ответы не изобиловали подробностями. Другой телефон — неизвестно, другой автомобиль — неизвестно, бизнес… На бизнесе Данте задержался подробнее:

    — Чем занимался Эдгар в свободное время? Имею в виду, вне Элизиума.
    Элизабет задумалась:
    — Он… много чем занимается, — она сделала акцент на настоящем времени.
    Данте поправился:
    — Может быть, у него есть свои заведения? Проекты, деловые интересы?
    — Нед — юрист по образованию. Специализируется на корпоративном праве и недвижимости. Сейчас он — управляющий партнёр в «Холден и Росс».
    — Адвокаты из Мид-Сити? — бровь Данте слегка поднялась.
    — Вы слышали о них? Впрочем, конечно, вы ведь…
    — Весь город слышал. Это премиальные парни.
    Элизабет повела плечом с грациозным безразличием и продолжала:
    — Ещё, если я ничего не путаю, недавно в собственность Неда перешёл какой-то мелкий инвестиционный фонд.
    — Как он назывался?
    — Не знаю подробностей. Знаю только, что в клане по этому поводу был скандал.
    Данте взглянул на неё. Элизабет поспешно добавила:
    — Но всё утряслось!
    — Большое дерьмо… — светски подметил Данте. — Наверное, Вентру называют это вторником.
    — Забавно. Он бы тоже так сказал, — в голосе Элизабет прозвучал колокольчик смеха, но быстро сник: — И я не хочу, чтобы вы думали так, как думаете.
    — А как я думаю, мэм?

    Девушка выпрямилась и посмотрела через стол на фигуру детекива, возвышавшуюся в кресле перед жалюзи. Короткие, жёсткие как проволока седые волосы Данте стояли торчком над перечёркнутым морщинами лбом. Серебристая щетина спускалась до воротника потрёпанного рыбацкого свитера. Данте не был широкоплечим, но казался массивнее собственного стола. Темнота как будто концентрировалась вокруг него. Бруха смело можно было считать антонимом высокородных правителей ночи.

    — Вы думаете, что Нед — Вентру! — выпалила Элизабет. Она не повысила голос, но обвинительную интонацию было не спрятать.
    — Это, насколько я понял вас, факт.
    — Но вы не знаете его. Отдушина для Неда в других вещах.
    — Например? — спокойно спросил Данте, не шевелясь.
    — У него есть антикварная лавка в Бэллоу. И чайная.
    — Чайная? Имеете в виду место, где подают чай?
    — Это очень приятное заведение.
    Детектив поднял пальцы в знак капитуляции.
    — Я не думаю о мистере Стоуне ничего нелюбезного, мисс Винтер.
    — И он действительно не такой. Раньше мы много времени проводили в этой чайной. Могли сидеть часами и болтать… Или даже молчать…

    Элизабет глядела перед собой, мысленно вернувшись в те вечера. Данте был уверен, что не каждый финансовый братишка заслужит такое отношение. Что-то, по-видимому, вправду было в этом пропавшем Эдгаре Стоуне. Или Элизабет на самом деле любила его инвестиционный фонд? Такие ответы сложно прочесть по глазам.

    — Напишете адреса? — подсказал Данте и с тайной гордостью добавил: — Или можете дать ссылку на карты «Гугл».
    — Конечно. Сейчас. Я лучше напишу.

    Портсигар, заряженный табаком и шоколадом, отправился в клатч, а взамен Элизабет извлекла набор отрывных листков. На одном из них были написаны номера Неда. Наверное, она клеила их на холодильник и писала на них проценты возврата на капитал, или что там нравилось Неду. Её пальцы ловко управлялись с серебряной перьевой ручкой.

    — Чайная называется «Тихая гавань». Это рядом, кварталом севернее, на Рузвельт-авеню. Возможно, вы знаете, она в…
    — Я знаю, — признался Данте. — Действительно приятное место.

    Он бывал там несколько раз. «Гавань» давала приют спокойной музыке, тихим посетителям и тяжеловесному интерьеру на морскую тему. Вокруг потолочных балок были намотаны канаты, а окна выглядели как большие медные иллюминаторы. Родители, скучающие по лихой молодости, готовят так детские для ребёнка-нерда и наполняют их неповторимой магией. В таких местах хорошо встречаться тет-а-тет или рефлексировать в одиночестве, если так посоветовал терапевт. Хорошо для тех, у кого нет берлоги, набитой старыми фотографиями.

    Одним словом, Данте оценил выбор. Немногие в Америке придают внимание индивидуальности. Как правило, утончённым жителям Соединённых Штатов хватает кофейника из бюджетного тритана, штруделя в микроволновке за четыре доллара и повара-мексиканца в ресторане индийской кухни. Следующий адрес.

    — Что скажете про антикварный магазин?
    — Да-да, конечно. Я написала адрес. Он находится неподалёку от оружейного музея. За Выставочной аллеей.
    — Хорошее место для ломбарда, — заметил Петраки, вспоминая длинную эспланаду с вишнями в художественной иллюминации.
    — Это не ломбард. Скорее… выставочный зал.
    — Что это значит?
    — Там далеко не всё выставлено на продажу, — Элизабет задумчиво обводила буквы адреса по третьему разу, подбирая выражения. — Нед говорит, что коллекционирует жемчужины.
    — Драгоценные камни?
    — Нет. Это всего лишь его выражение. Он называет так вещи, которые собирал. И выставлял там. Выставляет.
    — Что за вещи?
    — Самые разные. Народное творчество, предметы обихода. Предметы искусства. Разные. Вы, наверное, удивитесь, но больше половины экспонатов создано мастерами Харстона или выходцами отсюда.
    — Настоящий патриот, а? — Данте не мог удержаться от улыбки. — Мне кажется, Сир его Сира видел первых поселенцев в этих местах.
    — Полагаю, как и Сиры ваших Сиров, — сигарета оставила росчерк в темноте. — Я не люблю слово «патриот». Эдди просто делал… делает то, что ему нравится.
    Грамматическая настойчивость Элизабет вызывала уважение. Сигаретный дым был её траурной вуалью. Элизабет заключила:
    — Впрочем, как и все мы, не только это.
    Улыбка Данте стала искренней. Меценат с личным «Этси» показался ему практически симпатичным.
    — Справедливо, — согласился детектив. — Хорошо. Ещё пара вопросов. Друзья. Что скажете о его друзьях? Есть кто-нибудь близкий?
    — Это нелёгкий вопрос. Я много думала над этим. Не знаю, был ли у Эда кто-то ближе меня. Хотела бы знать, наверное…
    В интонации Элизабет снова звенел фантомный колокольчик. Смех — слишком сложная эмоция для вампира, особенно горький. Данте не перебивал, позволив Элизабет продолжать.
    — Возможно, вы знаете мистера Стоуна. Мистера Джереми Стоуна. Он стар и консервативен; нечастый гость Элизиума.
    — Это его сир? — догадался Данте.
    Мистера Джереми Стоуна знали все. Жесткий делец с замашками ранчера эпохи Дикого Запада практически вёл дела своего клана в городе. Его особняк, к которому прилегало частное поле для гольфа, был своего рода штабом Вентру. Никто не выигрывал у мистера Джереми Стоуна и его собрания клюшек из эксклюзивных пород дерева.
    — Верно, это его сир, — подтвердила Элизабет. — Но Эдди редко к нему обращался. Лучшими друзьями они не были.
    — У Госса есть целая книга об этом.
    — О чём?
    — О конфликте поколений. «Отец и сын».

    Элизабет тихо рассмеялась впервые за весь разговор. Её фарфорово-прекрасное лицо вдруг приняло человеческий вид. Она не могла успокоиться и забавно прижала к губам запястье. Плотина в её душе ненадолго сломалась. Данте откинулся в кресле и наблюдал за огнями на шоссе.

    — Я не знала, что вы читаете, — пробормотала мисс Винтер.
    — Это не худшее, что я читал.
    После паузы Элизабет добавила:
    — Я думаю, что ещё назову Майка. Кажется, его фамилия Дабровски. Такой… высокий, немного суетливый. Мы все звали его Джоном Ленноном. В шутку, конечно. Он всегда небритый, у него кадык как второй нос, а нос как… — сигарета начертила лафкрафтианский символ в воздухе и к Элизабет вернулась серьёзность. — Он дитя Аманды Глэдстоун. Нашей любимой гарпии.
    — Тореадор, художник. Я его помню, — сказал Данте. — Он всегда рисует Чикаго.
    — Это не худшее, что он рисовал, — эхом откликнулась Элизабет.
    — Тореадор, — повторил Данте. — Они любят Чикаго.

    Что-то смущало его в имени Аманды Глэдстоун, но детектив не мог вспомнить, что. Он был смутно знаком с ней, однако это не помогало вспомнить. Тем временем, Элизабет говорила дальше, перечисляя то случайных знакомых, то постоянных резидентов Элизиума. Они не были интересны, но Данте открыл собственную записную книжку и набрасывал имена корявым почерком. Он ограничивался первыми буквами и сокращал слова. Текст превратился в абракадабру без знаков препинания.

    — Сливки общества, мэм, — констатировал Петраки.
    — Не без того, — Элизабет на миг отвела глаза.
    — С кем из них у мистера Стоуна случился конфликт по финансовому поводу? Тот, о котором вы говорили. Я понимаю, он улажен. Но всё же.
    Ответ последовал без раздумий.
    — Гарри Холт!

    Её интонация не заставляла гадать.

    В мегаполисах Камарилья насчитывает десятки членов, и случается так, что один вампир не знает другого. В городках Среднего Запада, где не существует даже Элизиума, одинокие старейшины чахнут в изоляции и впадают в торпор под завывания ветра над старым амбаром. Харстон не был ни первым, ни вторым. Данте слышал имя Гарри Холта, но мог связать с ним только девелоперские проекты на северном берегу. Моральная пустота человечества потрясает. Обретя вечную жизнь, бизнесмены остаются бизнесменами и привычно ведут бизнес в силу инерции. Ведут с устрашающей эффективностью, не посещают церковь и не выкладывают путешествия в «Инстаграм». Не зря на улицах Вентру считают подонками.

    — Расскажите о нём, — предложил Данте.
    — Они давно соперничали. С самого начала.
    — С самого начала чего?
    — С начала. С… появления Эдди в клане. Знаете, я думаю, это было связано. Никто не любит среднего сына, а младшему достаётся вся любовь.
    — Мистер Эдгар был средним?
    — Младшим.
    — Что ж, ему достался целый фонд любви.
    Элизабет поморщилась:
    — Я не об этом. Я имею в виду отношение Гарри к Неду. Чисто человеческое отношение. Гарри постоянно подставлял Неда, но ему всё сходило с рук. «Но мы ведь из одного клана! Но что же скажет семья!», — передразнила Элизабет высоким и дрожащим голосом.
    Данте хмыкнул. «Правители ночи на мою задницу».
    — В конце концов Эдди решил ударить в ответ. Отобрал у Гарри фонд, и… на него все смотрели с осуждением. Как будто он обидел щеночка. Вы ведь знаете, как это бывает?
    — В моей молодости споры решали иначе, — Данте опять барабанил пальцами по синему ромбу на зажигалке. Элизабет воткнула недокуренную сигарету в пепельницу среди мятых фильтров и осуждающе отрезала:
    — Мы — цивилизованные существа. Гудение в клане стихло, но Гарри злорадствовал, я уверена. Он мастер на всякие подлости.
    — Ранее вы сказали, что не знаете о поводах для беспокойства внутри клана.
    — Я не думаю, что он способен на что-то. На что-то большее. Имею в виду, на что-то такое, что… — Элизабет замолчала, и Данте кивнул:
    — Я понимаю, мэм. Оставим это сейчас. Я начну выяснять всё, что смогу. Если мистер Стоун не найдётся сам собой и мой поиск не даст результатов, я вернусь с новыми вопросами. Пока мне достаточно деталей о его жизни. Только хочу уточнить… — он вновь предупредил намерение Элизабет подняться. — Когда мистер Стоун пропал, вы звонили или писали ему, верно? Телефон, мессенджеры, электронная почта?

    Мисс Винтер опустила взгляд. Сигарета в пепельнице догорела. Дым сплетал сияж из кофе и шоколада.
    — Я только звонила. Поначалу звонки проходили, но потом телефон, наверное, разрядился. Но все эти штуки…

    Девушка будто решилась на что-то и выудила из клатча древнюю кнопочную «Моторолу». Сколотый пластик на краях контрастировал с выверенным образом современной леди. О существовании таких телефонов мог знать ещё молодой Брюс Стерлинг. Данте вопросительно поднял брови.

    — Это мой телефон, — сообщила Вентру.
    — Я мог бы догадаться.
    — Я не знаю, где Эдгар его нашёл. Он очень старый, но зато не ломается, когда я им пользуюсь.
    Она посмотрела на Данте совершенно серьёзно. Ни тени улыбки. Никакой иронии во взгляде.
    — Я не вполне понимаю, мэм.
    — Вы не поверите, но когда я прикасаюсь к электронике, она сбоит или выходит из строя. Когда я просто к ней прикасаюсь. Даже домофоны. Компьютеры. Это какое-то… проклятие неполноценности.

    Данте подумал, что иллюзии о возрасте никогда не были так обманчивы. Захотелось представить, как Элизабет Винтер в аккуратной юбке до колен крутит верньер чёрно-белого телевизора в дизайне атомпанка. Данте знал, что такое атомпанк. В отличие от многих вампиров, он не забывал, как важно оставаться современным.

    — Не о чем беспокоиться, — великодушно махнул он, — «Майкрософт» страдает от такого же.
    — Как я и сказала, вы не верите, — с досадой поняла Элизабет.
    — Я не…
    — Но я говорю серьёзно! Это не зависит от меня. Иногда достаточно одного моего присутствия. Смерть делает с нами странные вещи.
    Два вампира в тесном офисе уставились на телефон, лежавший в полосе уличного света. Потом Данте рассмеялся:
    — Вы правы как никто другой, мэм. Мы все прокляты. Я позвоню, как только что-то узнаю. На ваш чудесный телефон.

    Данте поднялся вслед за Элизабет и проводил её к дверям. Осанка Элизабет была прямой, а на холодном лице не осталось эмоций. Растерянная и напуганная Элизабет осталась там, в кресле. Она была в прошлом. Вентру натянула тонкие перчатки, по очереди застегнув их кнопки на тонких как иглы запястьях, перечёркнутых голубыми венами. Малахитовое колье повторяло впадины ключиц. В облаке света над столом танцевали потревоженные пылинки. Данте открыл перед ней дверь, и Элизабет обернулась на пороге. Детектив был уверен, что она спросит об Эдгаре Стоуне.

    — Скажите, — попросила Элизабет, — что означает синий ромб?
    Данте слегка поклонился ей вслед и закрыл дверь.
    — Самоубийц, мисс Винтер, — произнёс он в пустоту. — Он означает самоубийц.

    Детектив Данте Петраки по прозвищу Грек взлохматил ладонями волосы. Сквозь жалюзи он смотрел, как мисс Винтер выходит из-под листа шифера, служащего навесом, и садится в древний «Астон Мартин». У такого точно не будет ни бортового компьютера, ни автоматической коробки передач. Насколько мог рассмотреть Данте, она приехала без сопровождающих. Затем его взгляд упал на сухой кленовый лист, который застрял в неровном шве на карнизе. Осень несла с собой канадский ветер.

    Данте восстанавливал душевное равновесие. Долгий контакт двух вампиров нервировал его на иррациональном, подсознательном уровне. Вампиры — больше хищники, чем люди, поэтому инстинкт живущего внутри зверя требует драться или бежать. Зверь не понимает, зачем нужно сидеть за столом в замкнутом помещении, не знает иерархию, не понимает условности. Те, кому не хватило самообладания, чтобы справиться с ним, становятся жалким зрелищем. Шатающимися безумцами в тёмных переулках.

    Данте шумно выдохнул и толкнул малоприметную панель, спрятанную за железным картотечным шкафом. Панель оказалась узкой дверью. Настолько узкой, что протискиваться в неё приходилось боком. Внутри скрывалась крохотная ванная, вместившая ржавые трубы, душевую кабину со снятой дверцей, мятое полотенце и унитаз с крошечной раковиной. Открыв холодную воду, Данте швырял её в лицо, растирая большие халкидские уши. Капли сыпались с кончиков волос и забирались под воротник свитера. Детектив распрямился, повторно провёл ладонями по седому ёжику волос. Из зеркала на него смотрела пустота. Она никогда не позволяла забыть, кем стал Данте Петраки.

    Через некоторое время Петраки развернул к себе монитор и пощёлкал мышкой. Экран мигнул перед тем как загореться ровным синим светом: процессор поймал ошибку. Данте раздражённо выдохнул через нос, а потом поглядел туда, где лежал кнопочный телефон Элизабет Винтер. Бурча под нос ругательства, Данте отправил компьютер на перезагрузку. Когда старая «Виндоус» без следов лицензии ожила, Данте нашёл в браузере карты «Гугл» и набрал цифры с листка. Его пальцы двигались по клавиатуре не слишком быстро, но уверенно.

    Харстон делился на северный берег, южный, и узкий остров посередине. На последнем поместились парк, деловой центр и сектор частных домов для тех, кто выиграл в лотерею. Остров назывался Мид-Сити. Каждый, чьи часы стоили больше десяти тысяч долларов, обязательно жил там. Данте, впрочем, помнил наводнение в конце семидесятых, когда все эти эдвардианские особняки и ксерокопии Фрэнка Ллойда Райта едва не смыло в реку. Понты эфемерны; вечны лишь время и тяга американцев к высоте. Элизабет оставила адрес новой шестнадцатиэтажной свечи, поднимавшейся на берегу реки. Элитный жилой комплекс расположился в частном парке по соседству с парочкой таких же. Подземная парковка берегла лимузины жильцов от завистников с острыми ключами. Теннисный корт, беговая дорожка вокруг территории и личный причал с замазанными на карте яхтами прилагались. Квартира Эдгара находилась на пятнадцатом этаже. Поиск на сайтах городских риэлторов привёл Данте к выводу, что на каждый этаж приходится лишь пара-тройка многокомнатных апартаментов с персональными террасами и видом на Ред-Ривер.

    Богатый мужчина. Такие не пропадают внезапно. Случай Эдгара Стоуна не обещал счастливого финала, зато манил нравственных мазохистов авраамической горой проблем.

    Развернувшись в кресле, Данте выдвинул верхний ящик, а из него извлёк продолговатый футляр. Щёлкнул декоративный замочек. Футляр открылся, и его руки аккуратно выложили на стол свёрток, завёрнутый в несколько слоёв ветоши. Острый запах консервирующей смазки смешался с табаком и почти пропавшими нотками кофе и шоколада. Детектив разворачивал один слой за другим, находя спокойствие в привычной рутине. Что бы ни думала о нём Элизабет Винтер, одну вещь он воспринял серьёзно — предчувствие беды. Его-то Данте разделил сполна.

    Отвёрткой с круглым навершием Данте снял деревянную щёчку с рукоятки. Затем раскрутил болты на хромированном корпусе. Он освобождал один крохотный винт за другим до тех пор, пока блестящий от смазки барабан не выпал из рамы тяжёлого револьвера с коротким стволом. Данте не доверял пистолетам. Один перекошенный патрон, и модным полимерным альфа-убиватором можно стучать по камню, чтобы выправить затвор. Когда поднималась красная луна, Данте предпочитал оружие для ковбоев. Тяжёлое. Надёжное. Такое, где можно спустить курок шесть раз подряд и большинство проблем решится само собой. Спиральной щёточкой он вычистил ствол и каждую камеру барабана. Смазал кисточкой ось, шатун и спусковую пружину, после чего вытер почерневшей от бесчисленных чисток тряпкой. Иногда он кидал взгляд на остальное содержимое футляра, как будто подсматривал в инструкцию. На самом деле его руки работали сами собой. Мысли Данте вращались вокруг Гарри Холта, Аманды Глэдстоун и кровавой слезы, сбежавшей по щеке Элизабет. Когда чистка была окончена, Данте надел через плечо кобуру из мятой кожи. В неё он вложил «Кольт Анаконду», заряженную всеми шестью патронами. Ещё шесть он ссыпал в карман чёрной куртки, бросил туда же телефон, складную дубинку для парней попроще и ключи.

    Когда дверь захлопнулась за ним, в опустевшем офисе остались лишь полосы света от уличных фонарей. Они пробивались сквозь жалюзи и падали на неубранный со стола футляр. Под ветошью блестел край давно забытой медали.

    Настала пора выезжать.

    За углом, в открытом гараже, изображённом из ржавых двутавров и брезента, Данте дожидался автомобиль для компенсирующих мужчин. Не извиняло ситуацию и то, что чёрный «Шевроле Камаро» достался Петраки задолго до того, как самогазлайтинг и чрезмерная рефлексия обрели популярность. Вскоре мускул-кар выбросился на шоссе с рёвом пятилитрового двигателя. Мёртвые, как написал когда-то Брэм Стокер, всё ещё ездят быстро. Под эстакадой проплывали антенны и плоские крыши с неряшливыми наплавными кровлями.

    — С вами Кит Торино, Люси Льюис и «Двадцать пятая волна Филадельфии»: ваше любимое рок-радио. Как всегда, мы открываем «Тёмный час» тремя скромными правилами: не шалить, не грустить, не ездить пьяными. Даже моя бабушка круче тех рокеров, которые так делают.
    — Это вегетарианство, Кит.
    — Что именно вегетарианство?
    — Даже веганство, я бы сказала. Эти правила. Ты воспитываешь в Америке травоядную молодёжь.
    — Я бы хотел, чтобы мои дети голосовали за демократов, Люси.
    — Видишь! У нас нет шансов на Юге.

    Данте часто слушал эту телепередачу. Голоса двух ведущих каждую ночь вплетались в городской шум. Быстрое, высокое стакатто Кита и тягучее южное произношение Люси Льюис. Кит когда-то признался, что он родом с фермы из Арканзаса, а Люси выросла в многодетной семье на окраине Бостона. Данте никогда не видел их и никогда не звонил на «Тёмный час», чтобы спросить. Ему хватало голосов. Бесконечного фонового диалога, который вселял неясное ощущение спокойствия и принадлежности к этому времени. Фантомы с ночной радиоволны были своеобразным подобием вампиров. Они скрашивали долгие и монотонные поездки. Кроме того, Кит и Люси читали письма. Как на тех радиопередачах, которые Данте слушал много-много десятилетий назад в совсем другой эпохе. В совсем другой жизни.

    — Окей! Итак, начнём, — в динамиках зашуршало. — Открываю первое. Нам пишет Томас Джексон из… хей, что это за почтовый код?
    — Дай взгляну. Думаю, где-то севернее Делавэра.
    — Знаешь, Люси, просто чтобы ты была в курсе: много что находится севернее Делавэра.
    — Знаешь, Кит, просто для сведения: я счастлива, что ты никогда не станешь моим мужем.
    — Даже мы находимся севернее Делавэра! Харстон, штат Пенсильвания.
    — Ради Бога, Кит, поцелуй мой чёрный зад и читай дальше.

    Ведущие рассмеялись. Данте свернул вправо на монументальной развязке. «Шевроле» покинул бетонное русло и оказался на просторе моста, переброшенного через чёрную реку. Соцветия островного Мид-Сити пылали впереди.

    — «Я часто ощущаю себя неудовлетворённым жизнью». Окей, Том, мне это знакомо. «В детстве я читал комиксы о Призрачном гонщике и верил, что когда я вырасту, стану адским жеребцом из ада»…
    — А это тебе знакомо, Кит? — фыркнула Люси.
    Смех снова пробился сквозь статичные цифры на магнитоле. Автомобиль вздрогнул, перескакивая через стальные рёбра в асфальте.
    — «Но всё оказалось совсем не так. Мне ничего не доставляет радости. Запчасти для мотоциклов становятся дороже каждый год. Я поменял четыре работы, и…» Чёрт возьми, приятель! — воскликнул Кит. — Это немало! Это повод гордиться, знаешь ли.
    — Кит «Проповедник» Торино, — продекламировала Люси. — Однако всё сказано правильно. Эй, Том! И все одинокие души, которые слушают нас этой ночью. Не сдавайтесь. Даже если вы пока что не адский жеребец из ада, — она хихикнула, — за четвёртой работой всегда найдётся пятая. Это закон Америки.
    — Только не говорите своему боссу об этом.
    — Лучше вообще никому не говорить.
    — Кроме нас. В «Тёмный час» можно открыть всё, что лежит на душе. Мы благодарны всем, кто делится своей ночью с нами.
    — Даже адским жеребцам.

    Данте уменьшил громкость.

    В свете фонарей над рекой скользнула первая снежинка. Одинокая белая искра на фоне чёрной воды.