[VtM] Дождь и Кровь | ходы игроков | 02. Редкий снег

Глава 2. Редкий снег





    Пренебрегая правилами дорожного движения, столь дорогими сердцу Кита Торино, Данте перебирал приложения на смартфоне. Он ввёл пин-код, потом ещё один, чтобы открыть допотопный на вид мессенджер. Его дизайн напоминал старые системы ДОС.

    Д.: «Добрый вечер. Мне нужно поговорить сегодня».
    А.: «Элизиум, как обычно. Вся ночь впереди».

    Петраки кивнул сам себе, закрыл странный мессенджер и вернулся к дороге. Как минимум одно из имён, которые назвала Элизабет Винтер, умело говорить. «Камаро» вскоре покинул автостраду, обогнул по широкой дуге стадион Эмпайр с мерцающими в пустоте рекламными табло и углубился в парк на западе острова. Восточную оконечность Мид-сити оккупировали бизнесмены, меняющиеся на кинки-вечеринках трусами от Кристиана Диора, а запад остался практически нетронут со времён первых колонистов. Экологически чистый лес в двадцать первом веке — диалектический союзник элитных жилых домов. Данте не сомневался, что едет в нужную сторону.

    Через полчаса он сидел в машине, постукивая пальцами по рулю. Сидеть в машине — любимое занятие детективов. Данте читал в чьей-то биографии, что коммунисты в сороковых называли своего министра Молотова железной задницей. Если бы коммунисты знали Дэшила Хэммета, пальма первенства отошла бы совсем другим героям. Сидеть и смотреть. Данте постиг уличный дзен.

    Он смотрел на то, как жилая башня Эдгара Стоуна поднимается над деревьями. Вокруг шелестел тихий лес, расступаясь перед домами, чтобы дать место спуску к лодочной пристани и теннисным кортам. Изогнутые фонари ласково мерцали над беговыми дорожкам. Автомат на пустой парковке для гостей подмигивал зелёным диодом. Насмотревшись на окрестности вдоволь, Данте оставил «Шевроле» на пустынной гостевой парковке и выбрался навстречу стрекоту сверчков и свежему речному ветру. Вдали, за парком, поднимались огни малочисленных небоскрёбов; бюджетная пародия на Манхэттен удручающе отставала от своего идеала. Детектив зашагал к башне, сунув руки в карманы.

    Ветер с реки стал почти ледяным. На асфальте блестел иней.

    Ему предстояло пройти меньше четырёхсот футов. Это несложно, если уметь пользоваться ногами. Двигай левой, затем правой, снова левой — и готово. Это не постройка ракеты. Это не тороидальная геометрия. Это всего лишь парковка, газон, двухполосный съезд к подземному гаражу, беговая дорожка из заржавевшей слюны мамонта, плиточная аллея у стеклянного подъезда. Это несложно. Кто угодно может без приключений пройти от автомобиля до почтового ящика.

    Кроме Данте Петраки.

    Подъездная аллея слева упиралась в нахмуренный лоб ворот гаража. Над воротами ярко горели прожектора теннисного корта, пустующего в такой час. За высокой зелёной сеткой лежала река, которую украшали силуэты заводов на противоположном берегу. Справа двухполосная аллея ныряла в подлесок за оградой придомовой территории. Невысокие столбы, отделанные фаской под дикий песчаник, соединялись друг с другом волнистой кованой оградой. Архитектор, наверное, гордился этим дизайнерским решением, хоть и подсмотрел его на обложке «Симс-3». Скромный шлагбаум из позитивно-красных пластмассовых панелей оборонял родной уют от уличных чудовищ. К сожалению, шлагбаум не был единственным оттенком красного.

    К нему примешивались синие сполохи среди ветвей. Синие. Красные. Синие. Данте остановился.
    «Снова-здорово. Совпадение?..»

    Данте свернул на полпути к подъезду и зашагал к шлагбауму. От ворот он мог разглядеть две патрульных машины, большой микроавтобус службы коронера, ещё более крупный чемодан «скорой помощи» и знакомый Данте «Форд Куга» с проблесковым маяком за стеклом. На скромном семейном внедорожнике ездил старый знакомец Данте Петраки. Небольшой город, тесные связи. И чего ему не сиделось на пенсии…

    Синий и красный поочерёдно раскрашивали борта автомобилей, съехавших глубоко в траву. Обещание служить и защищать запуталось в крючьях голых осенних кустарников.

    Не то чтобы Данте резко и нестерпимо захотелось выяснять, что полицейские нашли в парке. И не то чтобы он верил в ужасную цепь событий, связавшую рассказ Элизабет с ними. Скорее… ему не слишком хотелось идти внутрь, задаваться вопросами о классовом неравенстве и заниматься другими не слишком приятными вещами в окружении пустых руин убежища Эдгара Стоуна. Чувство срочности бледнеет со временем. Когда прожил целый век, тебе не так важно, достигнешь ты цели завтра или через три недели.

    А может быть, Данте манили сирены.
    Или давние воспоминания.

    Он перешёл на лужайку по ту сторону шлагбаума и двинулся к колесницам департамента полиции Харстона.

    Харстон отделяли от Голливуда двести двадцать миль и пять часов полёта, поэтому преступления в нём не ошеломляли гламуром. Глянцевая красотка не была распята как христианский бог. Сделал это не элегантный врач-маньяк, и он не оставил после себя зодиакальную метафору. Преступления в Харстоне тяготели к латентно-провинциальным процедурным драмам, как и всё остальное, что происходило в Харстоне. Зато процедурные драмы удавались им на славу.

    Два зомби в глухих белых комбинезонах шатались вокруг обнесённого лентой пятиугольника. Их движения напоминали театр марионеток, замедленный в несколько раз. Три переносных прожектора светили из углов и с крыши фургона коронера. Равнодушный ясный свет напомнил Данте теннисный корт, только вместо ровного газона криминалисты собирали жёлтые бирки с травы. По-видимому, эпизод подходил к концу, зрители расходились.

    У кареты «скорой помощи» беседовали несколько человек, среди которых Данте приметил пышные седые усы. Фрэнку Пирелло ещё в палеолите грозило стукнуть шестьдесят, и его облик составлял сплошной оммаж творчеству Фрэнсиса Форда Копполы. Он каждое утро облачался в твидовый пиджак, потасканный плащ с поясом в цвет маминых оладьев и подхватывал непременный картонный стаканчик. Под дряблым старческим животом желтел значок. В той вселенной, где Фрэнк Пирелло поступил в академию киноискусства вместо академии полиции Пенсильвании, он мог бы дублировать Омни-мэна из «Неуязвимого». Хмурого, всегда недовольного жизнью Омни-мэна. Про себя Данте называл его комиссаром Лазаньей.

    Сейчас комиссар Лазанья провожал взглядом молнию на мешке из блестящего чёрного пластика. Молнию, которая секунду назад сомкнулась над соломенной шевелюрой. Петраки уже добрался до самого заграждения, его привычные к темноте глаза успели зафиксировать серый костюм с бурым пятном от воротника до пуговиц и короткую модельную стрижку. Из тех модельных стрижек, которые в барбершопе сделают за восемьдесят баксов, а в парикмахерской у дома — за десять. Горло бедняги было распорото в области шеи, но Данте успел заметить только мешанину тёмных пятен, словно кто-то располосовал его от уха до уха. На бело-жёлтой коже проступали слабые багровые прожилки. Когда молния закончила представление, двое санитаров погрузили мертвеца в «скорую».

    «Ужас какой».
    «Зиппо» с наполовину стёртым ромбом щёлкнула. Так Данте и подумал: ужас какой. Ни больше, ни меньше. Циничная мысль, если взвесить все обстоятельства, и в то же время… Данте не нашёлся с тем, как развить эту гипотезу. Он сунул в угол губ сигарету, тоже проследив за поездкой мешка в новый дом. Эта «скорая» уже никому не поможет.

    Кто-то из офицеров в синих фуражках заметил его и махнул детективу. Данте отсалютовал двумя пальцами в ответ на повернувшиеся к нему лица. Пирелло отделился от группы.

    — Тебе чего, Петраки? — вместо приветствия пробасил он, хлебая кофе из стаканчика и морщась. — Что, твой клиент?
    — Впервые вижу этого беднягу.
    Данте остановился по другую сторону жёлтой ленты. Он уважал требование «не пересекай!». Один конец ленты был обмотан вокруг тонкой яблони, а другой зацепился за зеркало патрульной машины. Мощный оберег от призраков, крадущихся в ночи. Вампиры не могут входить без приглашения, но зато не требуют приглашений комментарии, чем Данте и воспользовался:
    — …но с ним, кажется, случилось что-то страшное.
    Пирелло фыркнул и покачал головой:
    — Нет, Петраки. Страшно — это когда нечем кормить детей. Страшно, когда коллекторы звонят и угрожают твоей семье. Рак лёгких — это страшно. А этот просто умер. Быстро. Почти не мучился.
    — Глубокая мысль.

    Старый коп всем телом надвинулся на Данте, сверля его внимательным взглядом. У Пирелло была привычка щурить правый глаз, словно он киношно хотел подстрелить всех негодяев на свете.
    — Хотя, может, ты и прав, — задумчиво сказал он. — Физиономия там — будто тип привидение увидел.
    — Это он от твоей рожи, Фрэнк, — ласково признался Данте.
    Левый глаз Пирелло на секунду моргнул. Потом старик гулко захохотал так, что полицейские и криминалисты обернулись в его сторону:
    — Пошёл ты! Чего тебе здесь надо?
    — Приехал навестить нового лучшего друга, — Данте показал на вершину башни. — Любимый тип клиентов. Надеюсь, это парень не оттуда?
    Коп поднял глаза на верхние этажи. Данте тоже смотрел наверх, где грозно и мрачно мерцал в тучах багровый сигнальный маяк. Если бы его мёртвое сердце билось, то сейчас бы оно замерло.
    — А как же, — огласил приговор Пирелло. — С самого верха.
    Судьба против Данте. Два-ноль.
    — С самого верха, говоришь…
    Пирелло не ответил и снова приложился к стаканчику, отчего выразительно скривился.
    — Ты пьёшь токсичные отходы? — предположил Данте.
    — «Нескафе». Сорт «разбавленные помои из автомата». Как они смеют называть это кофе, прости Господи?
    Данте знал, что в кулинарной дискуссии у него нет шансов. Вместо этого он кивнул за плечо Пирелло:
    — Так он что, просто лежал тут, пока его не нашли?
    — Не прямо тут. Чуть дальше в подлеске, — Фрэнк указал рукой направление. — Коммунальщики выкопали этим вечером в яме под ветками. Какой-то бегун пожаловался на запах. Здесь капризуль любят, тут же примчались убирать.

    Его отвлек один из экспертов, чтобы сообщить то, что Петраки уже знал: здесь закончили, цирк уезжает, тело у дверей Рая встретит судмедэксперт с ключами от прозекторской. Фрэнк ответил сухим кивком и вновь повернулся к Данте:

    — Дохлые животные здесь не такая уж редкость. С тех пор как проблема с крысами была решена.
    — Все мы немножко животные, — согласился с намеренной иронией Данте. — Ну что ж. Если это парень с самого верха, тебе предстоит много пресс-конференций, где я узнаю все подробности. Вопросов не имею.
    — Пресс-конференций? — не понял полицейский.
    — Ну, это ведь любовник губернатора или кто-нибудь в этом роде. Другие здесь не живут.
    — А! Я не лезу в это дерьмо. Оставлю его офису прокурора.

    Данте слабо улыбнулся. Полицейская реальность мало изменилась за половину столетия. Когда-то давно — намного раньше, чем Фрэнк Пирелло когда-либо сможет предположить — Данте тоже верил, что принесёт мир и покой в родные края. Его лицо сияло, форма была красивой, малый бизнес давал скидки, а официантки — яблочные пироги мимо кассы. Потом Данте узнал, что существует офис прокурора, и карьерные мечты поблекли.

    — Окей, Фрэнк. Пожалуй, мне пора. Жаль, что так встре…
    — Пятнадцатый этаж, Петраки, — на Данте снова смотрел прищуренный глаз.
    Судьба против Данте. Три-ноль.
    — Догадались по кофейной гуще? — предположил он.
    — У парня в кармане лежала карточка от лифта.
    Если бы глаза продавались в «Хоум Депот», Данте уже оказался бы просверленным насквозь.
    — Что ж, — ему оставалось признать очевидное, — могу составить в лифте компанию. Нам выходить на одном.

    Второе правило детектива: не выдвигай гипотезы, пока не знаешь факты. Данте всё это время боролся с уверенностью, что находка лазаньи в погонах связана с историей Элизабет, и каждое совпадение уменьшало шанс обратного. Тем временем, Пирелло насупил брови — такие же пышные, как усы — и выплеснул содержимое стаканчика в траву за лентой. Данте был уверен, что он бы и на мертвеца его вылил. Тридцать лет в полиции делают головы большинства людей квадратными. Затем ненавистник кофе требовательно спросил:

    — Так чего у тебя?
    Данте ответил чистую правду:
    — У богатой белой женщины позавчера пропал друг. Не этот, я бы его узнал. Она попросила сходить к нему домой и выяснить, с кем он спит.
    — И дальше?
    — И дальше ничего.
    Пирелло набрал воздух в грудь с такой силой, что усы зашевелились, но Данте только развёл руками в карманах:
    — Обычная история. Понятия не имею, откуда в ней взяться парню с разорванным горлом. Как его хотя бы звали?
    — Девон Мэттьюз. Готов поставить бутылку амароне, что эти двое связаны.

    Данте не мог согласиться больше, чем уже был согласен. Он попятился, когда между ними прошёл полицейский, чтобы отвязать ленту от автомобильного зеркала. От плотной синей куртки тянуло химчисткой. Голубая нитка пульсировала на небритой шее. Данте почувствовал нотки кукурузного крахмала на латексных перчатках, смятых в кармане копа, запах оружейного масла в «Глоке» на его поясе и мятных конфет, которыми он, наверное, был заряжен.

    — Как звали твоего? — спросил Пирелло, перестав занимать позу фронтальной конфронтации. Данте тоже не стал нарушать правила. Почти.

    — Эдгар. Так сказала леди. И, сколько бы теорий заговора ты ни построил, мне надо подняться на пятнадцатый этаж и позвонить. Это будет помехой расследованию?

    Фрэнк потёр прищуренный глаз.
    — А ты собираешься мешать ему?
    — Я золотой мальчик года.
    — А я мог бы сделать вид, что тебя здесь не было. При одном условии.
    — Мне поставить за тебя свечку в пиццерии?
    — И это тоже, — усмехнулся старый коп. — Но главное — поделишься находками. Мы поняли друг друга, или повторить по-гречески?

    Петраки представил, как сообщает «коллеге» о правоте Брэма Стокера, о пропаже подающего надежды неоната Вентру и том, что инвестиционные фонды ходят по мёртвым рукам как банкноты. Вспомнил, как сам отказывался верить в это, и как потом осознал, что вампирская сага не слишком отличается от реальности. Просто ещё одна теория заговора, в которой Бильдербергский клуб или Комитет трёхсот называются Камарильей. Человек и впрямь адаптируется к чему угодно.

    — Если у этих парней окажется общая дверь, это тебе придётся делиться находками, — согласился Данте и затянулся до фильтра. — В остальных случаях — нет проблем. Мне не нужен труп. Хватит пропавшего мужчины.
    — Ну… — Пирелло некоторое время подыскивал другие замечания, а потом счёл компромисс достигнутым. — Ладно. Никто тебя сюда не тянул. Пошли тогда.
    — А тебе не нужен ордер или ещё что-нибудь?
    — Мой ордер лежит в чёрном мешке, господин юрист.

    Проходя мимо шлагбаума, Пирелло швырнул стаканчик в контейнер для использованных собачьих пакетиков. Данте представил, что над ним возникает баббл как в комиксах. «Там тебе самое место!» — напутствует комиссар Лазанья продукцию «Нескафе». Страшные мысли для людей, только что наблюдавших, как увозят мертвеца. Но Данте давно свыкся с соломоновой мудростью о том, что всё уходит.

    — Вот ведь дьявол! — Пирелло вытер платком вспотевший от кипятка лоб и распахнул дверь. Служебный вход, помеченный зелёной лампой, предсказуемо не был заперт. Названный Элизабет персональный код Эдгара не пригодился.
    — В Америке редко запирают двери, — констатировал Данте.
    — Да нет. От тебя куревом несёт за милю! — не то возмутился, не то пожаловался итальянец.
    Он возмущался не всерьёз. Просто молчание в ожидании лифта стало слишком тягостным. Сегментированные цифры неторопливо ползли вниз. Зудели трубы за стеной. В стиснутой серости служебного выхода хотелось задохнуться.
    — Не представляешь, как охота дымить, — опять громко сказал Пирелло.
    Поймав на себе взгляд Данте, он задрал рукав плаща и показал наклейку на руке:
    — Нельзя. Второй месяц в завязке.

    Двери лифта мягко открылись.

    В просторной и светлой кабине не было камер, зато всю боковую панель заменили огромным зеркалом от пола до потолка. Затем Данте приметил маленькую бусину объектива рядом с авариной кнопкой. Он не знал, ведётся ли запись в таких штуках. Тяжело дыша, комиссар Лазанья погрузился в лифт, загородил камеру животом и ткнул верхнюю кнопку. Данте встал за ним, прислонившись к зеркалу. В нём отражалась широкая спина Пирелло, камуфлированная под крем-брюле.

    — Это большой срок, наверное… — со странной интонацией заметил Данте. — В последнее время мне кажется, что я перестал запоминать годы.
    — Да? — Фрэнк усмехнулся через плечо, снова щуря глаз. — Осторожней, сынок. А то не заметишь, как одним утром в том зеркале возникнет невыспавшаяся, седая, морщинистая физиономия.
    — Физиономия. Уютное слово, — без улыбки повторил Петраки. Он смотрел куда-то вдаль.

    Тихий колокольчик сообщил, что терапия окончена. Лифт остановился без малейшей вибрации.

    На пятнадцатом этаже царила обычная ночная тишина. Детективы оказались в прямоугольном холле. От стены до стены расстелился тёмно-бирюзовый палас с геометрическим узором. По углам выступали бежевые колонны, золотые рамы разделяли на секции тканевые обои в морских тонах. Большие кадки с пальмообразными растениями поднимались к потолку. Данте надеялся обнаружить там мозаику с Тайной вечерей или пухлых купидонов, но увы: в какой-то момент у дизайнеров включились тормоза. В холл выходили пять одинаковых дверей в цвете орех-капучино и с золотыми кнопками звонков

    Комиссар Лазанья издал сиплый звук, когда увидел голубой диванчик на выгнутых ножках с журнальным столиком перед ним. Жителям какой-нибудь дыры в Плесени такое бы не привиделось даже во сне. Как и думал Данте, классовое неравенство лучше не выставлять напоказ.

    Жильцы мирно спали в своих королевских опочивальнях. Здесь ещё не знали, что одного их соседа безжалостно убили, а второй — не только был нежитью, но ещё и таинственно исчез. Слух вампира — как и остальные органы чувств — намного острее человеческого, поэтому Данте слышал шелест их дыхания. За одной из дверей неровно билось сердце большой собаки, развалившейся у порога.

    — Вот эта дверь, — кивнул Фрэнк.

    Квартиры нумеровались по кругу, от 1501 до 1505. Дверь 1504, нужная полицейскому, располагалась почти напротив лифта. Дверь Эдгара находилась в конце коридора, номер 1502. Когда Петраки осознал, что они смотрят в разные стороны, то испытал нечто сродни облегчению. Судьба против Данте: три-один. Комиссар Лазанья был неплохим человеком, насколько Данте мог судить из случайных ночных встреч. Ему не хотелось бы, чтобы… чтобы с ним произошло что-то неправильное.

    — Хорошо, когда совпадения заканчиваются, — заключил Данте. — Если что, кричи.

    Пирелло недоверчиво вскинул бровь. Очевидно, он настроился на другое развитие событий. Данте отправился в свою часть холла и спиной ощущал этот сомневающийся взгляд, пока коп, наконец, не кивнул вслед. Он прошёл мимо зеркала, врезанного между двух полуколонн. В этом зеркале всё ещё не появилось физиономий, зато отражались пустота и тщеславие. Его тяжёлые ботинки — ботинки настоящего пролетарского детектива — оставляли на безукоризненно буржуазном ковре грязь. Угловатый, высокий, с головы до ног затянутый в чёрное, Данте выступал визуальным амбассадором всего, что предпочитают избегать обитатели таких этажей.

    Затем Данте принялся звонить, нажимая на круглую позолоченную кнопку. Несколько длинных звонков. Достаточно, чтобы восстать из мёртвых. Ему никто не открыл.

    Данте был очень культурным человеком, ведь культурным человеком был его папа. Собирая оливки в солнечной Греции, Петраки-отец никогда не позволял себе бестактность, хоть и носил за плечом обрез вроде сицилийской лупары. Модель семейных отношений Данте отличалась от той, которую адаптировал Эдди Стоун. Следует уважать родительский пример хотя бы когда вламываешься в чужие дома. Поэтому детектив постучал носком ботинка. Бум, бум! И ещё раз нажал на кнопку.

    — Мистер Эдгар? — негромко позвал он. — Если вы дома, пожалуйста, откройте.

    Данте уже понимал, что в квартире Эдгара никого нет — по крайней мере, никого живого. Об этом говорили все его чувства. Обитатели соседних апартаментов продолжали считать овечек. В квартире слева жила семейная пара с ребёнком, это Данте понял по быстрому и лёгкому ритму маленького сердца. Справа ворочался одинокий мужчина, страдавший от апноэ. В центральной встрепенулась собака; для дома бизнес-класса здесь оказалась угнетающе плохая шумоизоляция. За дверью номер 1502, напротив, стояла гробовая тишина. Вампирские жилища всегда ощущались как-то по-особенному: схожее чувство люди иногда испытывают, гуляя по кладбищенским паркам после заката.

    Никто не ответил ни ему, ни Фрэнку. Сыщики переглянулись из разных концов холла. Помедлив, Данте продемонстрировал отмычку.

    В ответ усатый римлянин ткнул в камеру, глядевшую из угла под потолком. Он не знал, что цифровые носители информации переняли от зеркал проклятие Бога. Вампиры лишены права на присутствие в земной жизни, но и уйти в загробный мир не могут. Они ещё не там, но уже и не тут. Зато вампиры могут взламывать замки, если их попросить.

    — На этаже общая терраса, — с намёком буркнул Лазанья. — А у меня здесь дверь поважнее.
    Данте направился обратно.
    — Меня не пригласили, — совершенно серьёзно сказал он.
    — Пригласили? Приятель, здесь даже ордер не нужен. Ты ведь не думаешь, что парня внизу собака задрала?
    Данте так не думал. Он остановился перед дверью 1504, покачивая в пальцах увесистый футляр. Только в фильмах отмычка открывает каждый замок подряд. В реальности требуется целый набор мастер-ключей, так называемых «трёх девяток», чтобы справиться с разномастными современными цилиндрами.
    — Вот и славно, — проворчал Фрэнк, когда Данте опустился на одно колено перед дверью. — Сэкономит мне несколько часов на судье.

    Петраки начал перебирать отмычки; узкие металлические пластинки и штыри, нанизанные на карабин как походные вилки. Он действовал с методичностью пианиста, подбирающего «Собачий вальс». Шестая подошла, но застряла на середине пути. Седьмая оказалась слишком большой. Восьмая была предназначена для замков на триста баксов дешевле. Перебор отмычек напоминал перебор женихов в «Невыносимой лёгкости бытия». И здесь, и там успех пришёл на девятке. Данте шевелил зазубренной спицей в скважине, пока за лицевой планкой не раздался щелчок, сытый и металлический.

    — Всё ещё не нужен ордер? — без вопросительной интонации спросил Данте, складывая отмычки в футляр.

    Вместо ответа Пирелло толкнул створку костяшкой пальца. Данте дождался, пока комиссар войдёт, и переступил порог вторым. Он сразу уловил запах кошачьих корма и туалета. В безликой прихожей их встречали лакированные туфли, кожаные кеды от «Лакост» и аккуратный ряд пальто. Квартира была отделана под индустриальный лофт: с открытой кирпичной кладкой и балками под потолком. Претензию на богемность портил большой плазменный телевизор и элитный мрамор в ванной без дверей. Как и снаружи, интерьер заказали некой дизайнерской фирме, а она выполнила заказ в точности. От начала до конца. Не оставив ни единой уютной недоработки. Только пустая миска в коридоре казалась настоящей.

    — Не выпусти кота, — предупредил Данте и протопал сквозь прихожую. — Он под диваном.
    — Не похоже, что он собирается оттуда вылезать в ближайший век… — удивился Фрэнк. Его слова были правдой. Редкое животное в своём уме хотело приближаться к живым мертвецам. — И ты только смотри! У них тут трёхметровые, блин, потолки. Они что, вызывают пожарных, чтобы поменять вшивую лампочку?
    Данте оставил его выяснять, где именно спрятался кот и как мистер Мэттьюз разбирался с освещением, а сам шагнул в ночной холод через стеклянную дверь в спальне. Комиссар Лазанья возился на мини-кухне в поисках кошачьего корма. Он отправил вслед Данте сатирическое напутствие:
    — Если что, кричи.

    «Милый старый дедушка», подумалось Данте.

    Всё ещё не вынимая рук из карманов, он осмотрелся. С высоты пятнадцатого этажа парк на западе Мид-Сити выглядел как огромная сизая проплешина. У пирса покачивались крохотные яхты и катера. Такой же жилой комплекс возвышался по соседству, даже теннисный корт и детская площадка стояли, казалось, на тех же местах. Цепочки фонарей на главных аллеях парка вели к стадиону «Эмпайр». Данте проехал мимо него около часа назад. За его овальным гало искрились многоэтажные кварталы делового центра, обрезанные чёрной рекой. Противоположные берега — и северный, и южный — были одинаково хорошо видны отсюда. На востоке светился Стоунс, а вот юго-запад был практически полностью погружён во мрак. Данте показалось, что он видит разведённые на замусоренных пляжах костры. Кризис не помог коммунальной катастрофе в Венис.

    Обойдя шезлонги и плетёную подставку для бокалов, Данте без разбега прыгнул вверх. Он взмыл на несколько метров как громадный чёрный коршун, и когда он приземлился, из-под его подошв брызнула галька на кровле. Лавируя между коробов воздуховодов и антенн, Данте пересёк крышу. С радиомачты сверкал алый огонь. Тот самый, на который Данте и Пирелло смотрели снизу. Вблизи дежурный маяк казался огромным как око Саурона, то и дело засвечивая крышу багрянцем. Перебравшись на другую сторону, Данте несколько секунд покачивался на носках на краю парапета, а потом спрыгнул вниз.

    На него смотрела голодная чернота за окнами квартиры Эдгара Стоуна. По предплечьям детектива пробежал холодок.

    Данте включил фонарик и постучал им о ладонь. По некому магическому правилу это добавляло голубому свету жизни.

    Гостиная Вентру в сравнении с жилищем покойного Девона Мэттьюза считалась скромной и даже аскетичной, однако она не казалась сделанной под копирку. Прежде всего в глаза бросался покрытый вязаной салфеткой телевизор на длинных ножках. Огромный старый телевизор с выпуклым кинескопом, какие производили ещё до открытия Винланда. В корпусе из цельного старого дерева и тумблерами на тринадцать каналов. В винтаже он не уступал остальной мебели, да и сам скорее являлся её предметом чем домашней техникой. Вряд ли Эдгар его даже включал. Это чудо инженерной мысли находилось здесь для настроения. Прочая обстановка тоже соответствовала духу ретро. Напротив стояли низкий диван и два кресла с лакированными подлокотниками, у стены возвышался массивный платяной шкаф, сервант и даже кровать. Никаких прессованных стружек, только цельное лакированное дерево с резным декором. Над последней, соревнуясь с телевизором в экстравагантности, висел потрескавшийся от времени корабельный штурвал. Данте с минуту пытался убедиться, что видит именно штурвал: до того несуразной казалась его похожая на паутину тень. Штурвал выглядел почти чёрным, не считая вырезанных когда-то давно слов: «…когда долго смотришь на людей…»

    — …начинаешь сношать сельдей, — в рифму закончил Данте, рывком отодвигая створ двери на террасу.

    Ему вспомнилась «Тихая гавань», потом — колористическое решение холла. Эдгар был одержим морем не хуже героев Лавкрафта. Данте решил озаглавить его дело «Тень над Харстоном» и почти удивился, что под потолком не была натянута рыбацкая сеть. Она пришлась бы кстати. Грек вышел в центр комнаты, наконец достав руки из карманов, и медленно повернулся вокруг своей оси. В прихожей он заметил пейзаж маринистов. На комоде — тарелку в виде большой ракушки, наполненную мелкими разноцветными камнями. Мисс Элизабет Винтер определённо питала слабость к гарпунерам.

    Тихо.
    Пусто.

    Петраки двинулся вглубь, по очереди натягивая перчатки. Пальцы нежити редко оставляют отпечатки из-за отсутствия жира на коже, поэтому предосторожность была скорее в силу привычки. Данте любил свою поношенную куртку за то, что в её многочисленных карманах помещались все нужные предосторожности.

    Пустота давила на уши. Пустота, наполненная атрибутами пятидесятых и мебелью времён Вудро Вильсона. Данте неудержимо захотелось что-нибудь сломать или стряхнуть пепел в витую раковину моллюска-рапаны на телефонном столике. Вместо этого он продолжал обход, заглядывая в каждую комнату по очереди и составляя в уме план квартиры. У каждого из них обязательно была комната, изолированная от солнца, современная версия могил и гробов, единственный и ненадёжный страж от Финальной смерти.

    Он быстро нашёл спальню. Она оказалась просто спальней, без всяких намёков на море. Большая кровать для тройника с Дугласом Коуплендом, жалюзи и металлические ставни, полностью защищающие комнату от уличного света. В остальном ничего особенного.

    За ней последовала ванная со специальной шторкой для зеркала над раковиной. Взгляд Данте пробежался по парфюмерии, где среди едкой кислоты от Пако Рабана попался изящный флакон, наверняка оставшийся от Элизабет. Петраки со странной неловкостью отвёл глаза. В его жизни никогда не было достаточно денег, чтобы обеспечить дорогих женщин. Он заглянул под раковину и ванну, в стиральную машину, унитаз, в корзину для грязного белья и в туалетный шкафчик. Электрическая зубная щётка с ирригатором от «Орал-Би» подмигивала зелёным в зарядном гнезде. Данте читал где-то, что обычные щётки меньше травмируют дёсны. Жаль, что рядом не было стоматолога.

    Данте проверил и кухню, которая почти не использовалась. Квартира производила впечатление чистой и ухоженной. На вещах едва-едва начали копиться первые пылинки. Наконец, он добрался до последней комнаты. Та служила Эдгару маленьким кабинетом, где поместились письменный стол с офисным креслом из тех, к которым дописывают «кресло руководителя». На столе громоздилась гора папок с документами, пара записных книжек и ежедневник. Под плотно занавешенным окном стоял мини-бар с дорогим алкоголем и небольшим запасом второй отрицательной. Поверх ежедневника небрежно валялась золотая карта банка «Стоунхендж», который снабжал финансами всю городскую Камарилью. На стене справа Данте увидел университетские дипломы в скромных рамках. Между ними — а дипломов было приличное количество — висела поблекшая выпускная фотография. Её наискосок перетягивала чёрная бархатная ленточка. Оттуда улыбался молодой человек с уложенными гелем волосами, высоко подбросив квадратную шапку. В нём с трудом узнавался тот Стоун-младший, которого Данте видел на Элизиуме.

    Дипломы говорили, что в начале сороковых Эдгар Эллиот Стоун окончил бакалавриат, а затем — некий технический менеджмент. Данте помнил те времена. За период Второй мировой армия США забраковала почти миллион новобранцев из-за незнания английского. Люди, окончившие колледж, ценились тогда на вес золота, а квота на неграмотных заставляла мозг офицеров взрываться. Тогда же, с тяжёлого армейского пинка, в Америке начались университетские реформы. Появились первые стандарты обучения. Стоуны бдительно следили за качеством своей родословной и не преминули опробовать их на молодом наследнике. Далее, в шестьдесят третьем, некий Эдмон Стоун окончил юридический факультет общего назначения. В восьмидесятые и девяностые всё тот же Эдмон посещал курсы по политологии и истории. В 1993 и 1997 теперь уже Эдриан Стоун стал выпускником экономического факультета: бакалавр и магистр. Наконец, в 2005 Эллиот Стоун удостоился степени юриста по корпоративному праву. Несмотря на сходство с вечным школьником из «Сумерек», тяга Эдгара к профессиональному совершенствованию внушала уважение. Некоторые Вентру не зря носят свои титулы.

    Отвернувшись от алтаря тщеславия, Данте занялся столом. В сороковые ему было достаточно способности читать и писать — хватало её и теперь.

    Данте открыл ежедневник на конце ноября и просмотрел планы на последнюю неделю. Почерк Эдгара оказался размашистым и угловатым настолько, будто он вот-вот перейдёт на готическую вязь. Он пользовался перьевой ручкой с фиолетовыми чернилами и по большей части записывал дела в офисе, встречи с управляющими, элизиумы и рутину. Также на неделе он встречался с «Дж. С.» и «Э. С.». «Дж. С.» — это Джереми Стоун, предположил Петраки. Тот любящий гольф старейшина. Инициалы «Э.С.» пока оставались загадкой, если только Эдгар не назначал себе или персонажам со своих дипломов сеансы ауторефлексии. Бруха бросил тормошить ежедневник и наскоро пролистал записные книжки до последних заполненных страниц. Те использовались Эдгаром по прямому назначению: из потока сокращений, цифр и значков вычленить важную информацию не представлялось возможным. Не в этом веке. Впрочем, двадцать пятого ноября Эдгар запланировал встречу с неким Майком. Три ночи назад. После этого ежедневником практически не пользовались. Майк, как подсказывал рассказ Элизабет, означал художника-чикагиста. Данте сфотографировал запись о встрече на телефон и пролистал книжку назад, выискивая другие встречи с Майком.

    Иногда Эдгар действительно отмечал это имя, но встречи не казались Данте регулярными. Или Вентру просто забывал постоянно вносить их в блокнот, или же делал записи только если общался с Майком по делу.

    Не самый лучший друг.

    — Важно понимать, — доносился из-за невидимой стены в отдалении звук радиопередачи, — что записные книжки используются для заметок. Наверняка там иногда попадаются встречи, но в основном это заметки. Важные напоминания. Никто обычно не записывает встречи с друзьями в ежедневник.

    Данте вздохнул. Ему нравилось вздыхать. Так он подводил стоический итог мирозданию и его энигмам. Оставив дневники волка с Ред-Ривер в покое, детектив начал разбирать кипы бумаг. За одной нашёлся неработающий кнопочный мобильник, чтобы тут же отправиться в карман. Затем Петраки занялся шкафами и заглянул с фонариком под кровать.

    Существует несколько способов быть детективом. Некоторые курят трубку у камина, другие с похмелья составляют философские тезисы, третьи ведут бухгалтерию и вешают всё подряд на пушера с района. Можно стать рыночным стражником с могучим пузом, можно — подтянутым агентом в тёмных очках. А можно проводить обыск. Поделить комнату на квадраты с юга по часовой стрелке. Открывать всё, что открывается. Простукивать стены. Проверять плинтусы и паркет. Снова и снова, пока ночь ещё молода. В квартире не осталось следов борьбы. Никто не выяснял, кто тут босс качалки. Неестественная чистота продолжала нервировать Данте. Закончив с мебелью, он принялся за окна и батареи. И…

    — Ух ты! Сейф под подоконником, что может быть драматичнее! — глухо донеслось издали.
    Данте нахмурился. Он взглянул на доисторический телевизор и повернул верньер громкости, не включая его. Голос Кита Торино заполнил пустую квартиру:
    — Это новая полицейская история на «Тёмном часе». Приветствуем всех, кто не спит. И поздравляем с первым снегом в этом году.
    — Это скорее дождь, Кит.
    Данте меланхолично рассматривал борозды на штукатурке. Он больше не чувствовал себя одиноким.
    — Пусть так, Люси, — вещал выключенный телеэкран. — Дождь и кровь льются по улицам нашего города, пока мрачный детектив Грек Петраки расследует пропажу… чью пропажу он расследует?
    — Эдгар Стоун, Кит, — вполголоса сказал Данте, обеими руками вынимая резной подоконник из пазов над батареей. Луна сверкнула в тучах. Бледный свет упал на монолитную стальную плиту с кнопками для ввода кода. Буквы и цифры. Больше комбинаций, чем рецептов манной каши в яслях.
    — Эдгар Стоун! — воскликнул ведущий. — Пропал при невыясненных обстоятельствах две ночи назад, верно?
    — Так сказала леди, Кит, — подтвердил Данте, заглядывая с фонарём за батарею.
    — Вас понял, сэр. Как думаешь, Люси, почему?
    — Я-то не детектив, Кит. Но я думаю, что виновата женщина. Власть, деньги и женщины. В мире нет других причин совершать зло.
    — Совершенно верно, — в микрофоне зашуршала бумага, как будто Кит Торино записывал золотые слова. — Слышишь, Америка? Власть, деньги и женщины! Мы уверены, что «Артур Андерсен» лопнули по этим же причинам. Но стойте, что это?
    Данте поставил снятый подоконник к стене и присел у батареи, шаря лучом фонарика по ворсу.
    — Что он нашёл? — нетерпеливо повторил радиоведущий.
    — Следы, Кит, — сообщил Данте. — Здесь кто-то побывал после последней уборки. Следы… и…
    Фонарик проследил путь до письменного стола. На пушистом белом ковре остались едва заметные отпечатки: даже не следы грязных подошв, а просто налёт уличной пыли. Нижний ящик был задвинут неплотно.
    — …и обыск, — закончил Петраки. Кит Торино немедленно подхватил:
    — Грек заключает, что квартиру обыскали.
    — Проверь ящик, — подсказала Люси.
    Данте знал и без неё. Он заглянул внутрь и засвидетельствовал стопки старых открыток, счета с автомойки, брошюры страховых компаний, защищающих крупные сделки. Фонарик теперь светил на телевизор, как будто обвиняя его в неудаче. Детектив сдёрнул с него тканое покрывало, и ретрофутуристичный андрессинг неожиданно принёс плоды. Открыв крышку над кинескопом, Данте сразу увидел маленький разноцветный мешочек. Тот притаился в пластмассовом углублении с невинностью кота, прятавшегося под диваном мистера Мэттьюза.

    Бруха вытряхнул на ладонь невзрачную сим-карту и брелок в виде миниатюрной фигурки шахматного коня. Карта отправилась в пачку сигарет, а Петраки некоторое время вертел брелок в поисках скрытых кнопок или выкидного ключа. Левый глаз фигурки слегка качался под ногтем, но вдавить его не получалось из-за крохотного размера. В этом помог наконечник одной из отмычек, ино фигурки откинулось. Оттуда выпала вторая чёрная карточка размером чуть больше стандартной microSD.

    «Ебануться», подумал Петраки. По складной последовательности событий никто не догадался бы, что он действовал наугад.

    — Дарёному коню в зубы не смотрят, — осуждающе сказала Люси в ответ на его мысли.
    — Старый конь борозды не испортит, — возразил Кит из раскрытой пасти телевизора, и ведущие засмеялись. Затем несуществующий Кит продолжил: — Дело принимает интересный оборот. Что это такое?
    — Не знаю, — признался Данте, поднимая вторую карточку на уровень глаз между пальцев. — Наверное, какая-то другая карта памяти. Я не разбираюсь в них.
    — Зачем держать её в тайнике?
    — А зачем звонить на радио в полночь? — парировал вопросом Данте.
    — Он по-своему прав, Кит, — подметила Люси. — Я думаю, нужно чувствовать себя реально потерянным, чтобы болтать с голосами в голове.
    Петраки бережно затолкал карточку в ту же пачку и объяснил:
    — Это просто экстернализация мыслительного процесса.
    — Слышишь, Кит? — Люси фыркнула. — Он считает, что у тебя есть мыслительный процесс.
    — Довольно возмутительно, если ты меня спросишь. А я спрошу в ответ: что же этот умник будет делать дальше?
    — Вернусь в офис, — еле слышно сказал Данте, защёлкивая крышку телевизора. — Там попробую разобраться в этом. Но мне надо как-то открыть сейф. Может, сработает тот же код?
    — Какой «тот же»? — не понял Кит.
    — Ты невнимательно следил за событиями, — Люси опять зашуршала бумагой, — в прошлой передаче к Данте пришла мисс Элизабет Винтер.
    — Это я помню, но при чём тут код?

    Данте вернулся к лунному квадрату и набрал «278789». Кодовая панель свернула злобной красной искрой и отрицательно прогудела. На дисплее высветилось: «осталось две попытки».

    Люси Льюис снисходительно объяснила:
    — Это код от дверей, который подсказала мисс Винтер. Эдгар сейчас был бы оскорблён.
    — А! Я тоже был бы оскорблён, — согласился Кит. — Хотя… постой! У меня один пароль на всё, даже тостер.

    Других идей в голову Данте не пришло. Он оставил сейф в покое и занялся последней уликой — следами. Он внимательно осмотрел ковёр и паркет в гостиной с прихожей, пытаясь выстроить маршрут поиска, но затея была обречена. Зато он набрёл на сетевой шнур, оканчивающийся пустотой. Из респектабельного кенотафа Эдгара Стоуна пропал главный атрибут смерти: компьютер. В две тысячи девятом это выглядело по меньшей мере странно.

    — Маскарад может быть под угрозой, — нарочито встревожился Кит.
    — Мы вампиры, а не идиоты, — Данте поднял шнур на двух пальцах, как будто мог выловить вора из омута неопределённостей за этот пластиковый хвост. — Мы не храним в компьютерах ничего ценного.
    — Это две тысячи девятый, мужик, — с сожалением протянул ведущий. — Всё скоро будет в компьютерах. Даже ты. Даже я. Даже секреты старейшин. Это «Тёмный час» на «Двадцать пятой волне Филадельфии».

    Петраки щёлкнул кнопкой на сетевом фильтре. Он ни к чему не был подключён, но еле слышный шум радиопомех прервался, и Данте побрёл дальше. Коврик в прихожей был слегка сдвинут. На его краю остался грязный полумесяц, однако не требовалось быть Шерлоком Холмсом, чтобы доказать, что в квартиру вошли и вышли через две…

    «Стоп-стоп».

    Данте едва заметно покачал головой. Он-то вошёл совсем не через дверь, а это означало, что у того, кто рылся в логове Эдди-боя, имелся ключ. Вампир автоматически проследил за другими ключами на крючках: там висел комплект ключей от квартиры и автомобильный брелок с эмблемой «Мазды». Данте снял ключ от автомобиля и, немного помедлив, прихватил и ключ от квартиры. Он собирался проверить, припаркована ли тачка Эдгара под землёй, а в квартире оставался сейф. Сейф, и… и… Данте взглянул на часы. Стрелка неумолимо ползла по изумрудному дисплею. Детективу представилось, как в двух дверях от него Фрэнк Пирелло занимается тем же самым. Ворошит ящики с трусами, заглядывает в электрический щиток и пересчитывает презервативы в тумбочке.

    Пересчитыватель фантомных презервативов вернулся в кабинет. Мини-бар в открытой им тумбочке манил стопками багровых пакетиков со второй отрицательной. Чего-то как будто не хватало. Компьютер, записные книжки, ключи… стационарный телефон? Последний не был оборудован ни автоответчиком, ни памятью. На нём имелась кнопка «перезвонить», которую Данте наугад нажал. Аппарат ожил, высветился незнакомый номер, пошли гудки. На шестом Данте сбросил и сфотографировал номер. Потом вернул подоконник на место и покинул квартиру. На двери 1504-й уже появилась жёлтая лента, из прихожей доносились голоса криминалистов. Данте тихо вызвал лифт и спустился на подземную парковку.

    В хорошо освещённой бетонной долине красовался минивэн «Мазда Бианте», затонированный по писку педофильской моды. Многочисленные лампы сверкали на блестящих боках. Данте засмеялся, представив, как Эдгар Стоун выбирается из этой вампирской гроб-машины перед эпической колоннадой Элизиума в какой-нибудь Филадельфии. Молчаливые гули распахивают багажник и несут за ним пакеты из супермаркета и упаковки туалетной бумаги. Данте, впрочем, сделал то же самое: распахнул багажник, заглянул в бардачок, под козырьки, под сиденья, открыл отсек для покрышки, проверил кармашки сидений, заглянул в отсек под задним сиденьем, под машину и даже в капот. Находиться на парковке было невыразимо приятнее, чем в убежище дипломированного мертвеца.

    Чутьё не обмануло детектива. Никто, за исключением парковых хиппи и разнорабочих, не ездит на минивэне в Мид-Сити. В подставке у коробки передач валялся другой брелок, намного более внушительный. Бело-синий кружок БМВ манил новыми открытиями.

    Данте двинулся между колонн, направляя брелок на каждую встречную БМВ. Наконец, великолепное спортивное купе ответило ему из глубин парковки. Сверкнули светодиодные фары, и с ними осветился номер — совпадающий, наконец, с тем, который оставила ему Элизабет. Эта машина тоже была чёрной от крыши до клиренса, даже диски были окрашены в цвет воронова крыла. Как сказал Генри Форд, покупатель может выбирать любой цвет, пока выбирает чёрный.

    — Окей, — констатировал Данте, привычно пряча руки в карманы. — Это похоже на тачку настоящего Вентру.

    Его ждало всё то же, что он уже проделал в квартире.

    Финансовая дисциплина очень богатых людей — вещь своеобразная. Чем азартнее они грызутся за пай в управляющей компании или хеджирование по сделке обратного репо, тем меньше внимания обращают на мелочи жизни. «Белый мусор» в Беллоу-Крик пересчитывает мятые баксы и ворованные в «Уолмарте» спагетти, чтобы распределить продукты до конца недели. Элизабет Вайолет Айсли забывает просроченные кредитки в чужих машинах, пока занимается сексом на задних сиденьях.

    Данте подкинул фианит на ладони. Кто-то скажет, что бессмертным мертвецам сложнее прятать богатства в мире банковских технологий и процедур знай-своего-клиента. Но пока в Вайоминге можно учреждать анонимные трасты, для бесконечных Элиоттов и Элизабет всегда найдётся кредитка на вымышленное имя. Так сделано специально. Так, вероятно, будет всегда.

    Петраки с грустной улыбкой положил камешек и кредитку в пластиковый пакет и просмотрел штрафы, сравнивая даты и места на них.

    В квитанциях не значилось мест и конкретных нарушений. Только номер, дата нарушения, сумма и дата оплаты. В двух штрафах эта сумма совпадала: 350 долларов. Данте вычленил их из стопки остальных. Оба штрафа относились к 20 сентября: около часа после полуночи и в половину десятого вечером. Одни сутки — две разных ночи. Два одинаковых нарушения? К ним были приколоты чеки, оплаченные пару месяцев спустя. Данте покосился на магнитолу БМВ в поисках подсказки, но та молчала. Даже вездесущие Кит и Люси не знали, что это за штрафы.

    Не отыскав других зацепок, Петраки вернулся на злополучный пятнадцатый этаж. Спасибо хромированным лифтам, меняющим декорации быстрее, чем уличное варьете. Предстояло распрощаться с невольным помощником и оставить ему финальные инструкции. Вампиры намного прагматичнее смертных, потому что меньше отягощены всевозможными золотыми правилами. Какое равенство между теми, кто счастлив умереть, и теми, кто обречён жить вечно?

    Пирелло нашёлся в холле, в окружении фантазий Фредерика Вога о единственно правильной цветовой палитре — то есть, синей. Он почёсывал никотиновый пластырь на локте и выразительно страдал. У квадратных носов его коричневых туфель стояла большая клетка-переноска.

    — Улика на хранение? — предположил Данте.
    — Важный свидетель, — серьёзно ответил Пирелло. — Включим в программу защиты.
    — Справедливо. Надеюсь, он заговорит.

    С приближением Брухи кот вжался в дальнюю часть клетки, а его шерсть медленно поднялась дыбом. Как бы ни пытался Данте сойти за своего, мир никогда не забывал напоминать, где его место. Ни до смерти, ни после. Иногда не стоило и пытаться. Вампир перевёл мягкие, магнетически глубокие глаза на лицо старого комиссара. Тот спросил, ещё не подозревая, что уже стал инструментом:

    — А твой пропавший заговорил?
    — Нет. В квартире чисто, остаётся надежда на камеры. Посмотрим на записи?
    — Не уверен, что… — Пирелло осёкся и нахмурился.
    Данте смотрел на него, не сводя глаз.
    Посмотрим на записи?
    Посмотрим на записи?
    Посмотрим на записи?
    Просьба-приказ колокольным эхом звучала в сознании полицейского. Непреодолимая, грандиозная как Тадж-Махал, вызывающая лишь одно желание. Зрачки Пирелло резко сузились, потом расширились. Понизив голос, чтобы не слышали коллеги, он сказал:
    — Ладно, Петраки. Спустись в холл, скажи консьержу, что нужна ещё одна копия. Назови промежуток побольше.

    Кот рассерженно зашипел, и оба полицейских — действительный и бывший — одновременно посмотрели вниз. Зрительный контакт прервался, но как будто навсегда застрял где-то на периферии сознания Фрэнка Пирелло, объясняя ему самому его странную сговорчивость. Старик потёр веки.

    — Это очень поможет, — как ни в чём не бывало поблагодарил Данте. — Парень из пятьсот второй слился неясно куда. Обе машины на месте. В квартире всё на местах. Никаких перерезанных глоток.

    Комиссар Лазанья продолжал тереть лицо. Он силился избавиться от внезапной спутанности в мыслях. Те плелись друг рядом с другом как неожиданно тёплое размышление о пенсии. Отсутствие второго трупа было хорошей новостью. Поспать уже не удастся, с этим комиссар смирился. Ещё одно тело добавило бы нежелательной работы. А ведь ещё нужно придумать, под каким соусом подать жене этого кота… как убедить оставить… какая разница, если средиземноморскому товарищу пригодится небольшая помощь…

    — Хорошо, — растерянно выдал Пирелло, пытаясь загнать мысли в один брудер. — Это хорошо, да. Я бы… я бы проверил чеки… чеки. Талоны. Пай-мальчики вроде этих не выбрасывают свои бумажки.
    Собственные пальцы казались полицейскому намазанными угольной пылью. Фрэнк перевёл взгляд на криминалиста в белом комбинезоне. Высунувшись на порог, тот обмахивал кисточкой дверную ручку.
    — Правда? — спросил Данте таким тоном, что стало очевидно: он хочет поймать комиссара на фигуре речи. В доказательство Данте показал краешек штрафной квитанции из кармана.
    Пирелло кивнул, не обратив внимания на интонацию.
    — Эх! — театрально вздохнул Данте и развернул намёк: — Я вряд ли смогу сделать это сам. Мне нужно понять, где и за что выписаны два штрафа.
    Мысли комиссара со щелчком встали на место. Он закатил глаза, больше для порядка, и с неохотой согласился:
    — Ладно. Дай посмотреть.

    Данте дождался, пока криминалист закончит рассыпать тальк и провалится подальше, а затем передал комиссару находки. Лампа над лифтом мигнула. Кот по-прежнему ёжился в своей корзине. Фрэнк принялся перебирать штрафы из автопарка Эдди-боя в том же порядке, что и Данте на парковке. Сначала просмотрел их все. Потом отделил шесть случайных штрафов от двух одинаковых и цокнул языком. Под его усами зашевелилась усмешка:

    — Если судить по тому, что имеем, твой клиент выезжал из города, — торжественно заявил Пирелло.
    — На день, — подтвердил Грек.
    — И потом вернулся обратно той же дорогой. Это на юг по Галлоус-Хилл-роуд.
    — Классное название. Там вешали конфедератов?
    — Там кладбище. Наверное, вешали. Вообще, чёрт его знает… — Пирелло щурился, разглядывая серую квитанцию на дешёвой печатной бумаге. — Но я уверен, что это штраф оттуда.
    — Как ты понял, где это? — уточнил Данте.
    — Сталкивался. Самому прилетало, когда летом с женой мотались к её сестре. Эта дерьмовая камера сбоит не хуже моей тёщи с Альцгеймером и фотографирует всё подряд.
    Петраки улыбнулся:
    — Какой-то муниципальный сфинкс.
    Фрэнк только развёл руками, и Данте не удержался:
    — Да ладно! Не надо оправдываться, офицер. У всех есть слабости, благотворно влияющие на собираемость штрафов в округе…
    Пирелло фыркнул и ткнул ворох штрафов в грудь Данте.
    — В общем, это привет от сумасшедшей камеры над съездом на дорогу, ведущую в Беллоу-Крик. Если у тебя больше ничего нет, это твой лучший шанс.
    Улыбка Данте поблекла.
    — Они же не ездят в Беллоу-Крик, — озадаченно пробормотал он.
    — Кто они? — не понял полицейский.
    — А… Они. Люди вроде Эдди-боя. Очень богатые люди.
    — Ты удивишься, какие пристрастия бывают у богатых, — старый детектив приподнял бровь. — Хотя тебе ли не знать?

    Данте признался:
    — У меня будет ещё одна просьба.

    Пирелло явственно начал терять терпение. Он вскинулся ответить, когда лампа вновь мигнула. На мгновение холл, облачённый в лазурные оттенки, сделался пустым и серым как преддверие Лимба. Единственным проблеском света в нём остались глаза Данте Петраки. Карий в них превратился в ржаво-оранжевый, будто похитив свет из люминесцентной колбы. Возмущение комиссара растворилось как сахар в любимом напитке.

    — Мне нужно узнать, кому принадлежит номер телефона и по какому адресу зарегистрирован. Запомни его, — Петраки вручил собеседнику вырванную из блокнота бумажку. — Перезвони мне, когда узнаешь, и затем сожги его. Я могу рассчитывать на это?

    Лампа с недовольным зудением ожила. Из дверей квартиры сверкнула вспышка камеры. Она осветила единственную тень на полу… или то была лишь игра воображения?

    Фрэнк с силой потёр виски и на секунду зажмурился. Проявившийся было разум подвёл своего пожилого хозяина. Путаница в мыслях стала невыносимой.

    — Чёрт, — простонал он, — у тебя нет чего-нибудь от башки? Мои таблетки остались в машине.
    — У меня есть вариант лучше, — Данте указал углом блокнота а квартиру 1504. — У парня хорошая коллекция кофе. Когда там закончат с кофе-машиной, очень советую. Верхний правый шкаф.
    Лазанья бросил прикидываться здоровым и надавил ладонями на глаза. Он недовольно пробурчал, не глядя на Данте:
    — Дьявол бы тебя побрал, Петраки! Я и так уже серьёзно пошёл тебе навстречу.
    — Я знаю, Фрэнк.
    — Ладно, — Лазанья отнял руки от головы, — давай сюда свою бумажку. Пробью — дам знать.
    Фрэнк сунул листок во внутренний карман пальто.
    — Это всё, или, может, ещё вещи твои в прачечную закинуть?
    — Лучше придумай, как закинуть кота жене. Если я могу чем-то помочь в ответ, — Данте протянул руку, — то я всегда благодарен.
    Пирелло опять фыркнул в ответ (в третий раз за вечер), но руку пожал.
    — Иди уже. И это забери, — Фрэнк вернул оставшиеся квитанции.
    — Спасибо, сэр.
    Данте смял их в кармане и открыл дверь пожарной лестницы.

    Там он нашёл последний ответ.

    Им была крохотная бурая клякса на нижней ступеньке. Едва заметная, меньше сантиметра в диаметре, легко сливающаяся с пылью и бетонной замазкой на полу. Но вампир всегда почует кровь.

    Данте остановился на краю площадки:
    — Эй, Фрэнк! — окликнул он.
    — Дьявол... — комиссар оглянулся на голос и придержал створку на автоматическом доводчике. — Ну что там ещё?

    Данте присел над едва заметной уликой и указал на неё ногтем мизинца.
    — Тут что-то случилось. Здесь, на лестнице.
    Пирелло грузно вывалился в чёрный ход и воззрился на практически выцветший кружок.
    — Не здесь! — отрезал он после паузы, исполненной тягостного красноречия. — Это… это одно из двух. Либо это кровь того парня, Дэвона Мэттьюза, и тогда убийство произошло у нас на этаже. Либо кровь убийцы. Он его убил на улице, но не без проблем, а потом поднялся сюда. В этом случае мы счастливчики с его ДНК. Если экспертам хватит.
    — Ага, — Данте глядел куда-то сквозь бетон, не слушая великие гипотезы.
    — Внизу проверил? Есть следы?
    — Проверю, — меланхолично пообещал Данте. — Когда спущусь вниз. А ты зови криминалистов, им тут понравится.
    И он последовал собственному совету, привычно сунув руки в карманы. Пирелло крикнул ему сверху:
    — Посмеёмся, когда узнаем, что убийца — твой клиент!
    Полицейский хотел, чтобы это звучало как шутка. Потом он понял, что не слишком-то и шутил.

    Судьба против Данте: четыре-один.

    Теперь Петраки и без идей Лазаньи предполагал, что убийца дождался первого попавшегося жильца, чтобы забрать ключи и карточку, а потом поднялся по задней лестнице, чтобы не остаться на камере в лифте. Головорезу, видимо, была нужна совсем не его жертва, а просто доступ к этажу. Время, когда в квартиру Эдди-боя вошли после уборки, совпадало со временем смерти мистера Мэттьюза. Данте покачал головой, продолжая считать ступеньки. Такое безразличие к человеческой жизни выдавало или психопата, или вампира. Но диплома из психиатрии на стене у Стоуна не висело, поэтому огорчённого пациента стоило исключить. Напрашивался тяжёлый вздох; третий за этот вечер. Четвёртый, если включать диалог с Элизабет.

    Чемпион Харстона по глубокому состраданию нашёл консьержа в застеклённом кабинете у входа. Пожилой темнокожий мужчина с приколотым к рубашке бейджиком выглядел перепуганным как голубь, увидевший атомный взрыв. Он сгорбился на крутящемся стуле перед стеклом. Больше всего его воодушевляла машина криминалистов из парка. Теперь она высилась прямо перед подъездом.

    — Привет, Серж, — поздоровался Данте, прочтя название консьержа на бейджике.
    — З-здравствуйте, сэр…
    — Приятель, дело серьёзнее, чем недавно сказал мой партнёр. Нам нужны записи за все две недели.

    Консьерж туповато заморгал. Вблизи оказалось, что его масляные глаза покрыты сеточкой лопнувших сосудов от бесконечных бессонных ночей. Ему потребовалась секунда-другая, чтобы воспринять услышанное. Затем он вскочил со стула и похлопал себя по карманам.

    — А! Сейчас, сейчас! — связка ключей висела на отдельном крючке под большой ячеистой коробкой с ключами. Схватив её, шустрый старикашка щёлкнул замком и, выскочив из своей будки, засеменил к неприметной двери с табличкой «Служебное помещение». — Идёмте, идёмте!
    Безошибочно выбрав ключ, Серж отпер дверь и зашёл первым.
    — Только э-эт самое. Две-то недели с этажей — это не-е.
    — А сколько — не «не-е»? — великодушно перешёл на местный диалект Данте.
    — Чуть больше недели будет. Какой этаж-то?
    — Всё тот же. Пятнадцатый.
    Серж покивал, впуская Данте.
    — Сейчас, сейчас, — всё приговаривал он как хитрый визирь, заманивающий в ловушку.

    Но единственной ловушкой оказалось то, что у Данте не нашлось флешки или чистого диска. Консьерж с неудовольствием выдал ему запись на болванке из высокой стопки, и через десять минут Петраки сидел в машине.

    На капоте блестел редкий снег.