The Whore-Queen's Gambit | ходы игроков | III. Pit fight

Все звуки исчезли.

Шум толпы. Неумолимый, раздражающий, отвратно громкий. Выкрики табуна кровожадных животных. Они нагружают уши так сильно,что охватывающая тело сосредоточенность отключает ненужный орган восприятия.

Ум уходит. Его время прошло. Здесь он ничего не сделает. Будет только мешать. Ум скажет, что шансов нет. Но тому, кто хочет жить, это неважно.

Тело действует само. И получается ужасно. Болотник следит за Тахо. Разница в их навыках и силе слишком большая. Даже уставший и почти мёртвый он не равный соперник. Тахо пропускает такой удар, что в глазах всё плывёт.

Тут подключается Леват. Как единый комок ненависти. Он тоже болотнику неровня, но компенсирует энтузиазмом. Рослому и костлявому чудовищу приходится распыляться на два фронта, пусть это и бой против двух калек.

Всё скатывается в нелепый партер двух против одного. Только пока для одних всё со стороны выглядит как клоунада, фактические участики каждую секунду хватаются за соломинку, отделяющую их от смерти.

Тахо отчаянно пытется заломать врагу ноги, но даже на это сил не хватает. Болотник вырывается и словно кувалдой лягает Тахо по голове. В глаза брызгает кровь.

Сквозь пелену едва-едва удаётся разглядеть, как Леват держит в захвате вражескую голову. Бесконечные секунды и вдруг болотник перестаёт сопротивляться и вообще двигаться. Мутный силуэт Левата поднимается на одно колено. Его шатает. Он держится руками за горло. Смотрит на Тахо.

Мгновение и ещё… и Леват падает.

Мутит. Тахо не помнит что бы было когда то так же хуево как сейчас, быть может только в детстве, когда траванулся какой-то бурдой и его полоскало из всех дыр, да ещё и бросало в жар и озноб одновременно.

Парень встаёт, его шатает. Кровь и гной заливают глаза, не видно ни черта.
Леват?
Шаг. И падает Тахо на все четыре кости.
Встать.
Шаг-другой и припал на колено. Вытер, а скорее размазал ладонью жидкости по-лицу.
Встал, шатаясь добрел до евнуха и свалился на колени возле него.
- Леват… - толкает его, тормошит, но тот не реагирует, - Леват, вставай. Вставай, кастрат проклятый! Блядь… Леват… сука…

Последние слова шепчет и кладёт ему ладонь на лицо, что бы прикрыть глаза.

Обернувшись, осматривает арену. Все лежат, двое мертвы однозначно, а что с Мамму? А где Махмуд?
Поднимает голову, ищет взглядом Ясира…

Ещё… Кончено…

Своя… Чужая… Боль…

Пропало… Всё пропало…

Уши не слышат, глаза едва видят. Ноги вымученно переваливаются под гнётом бессмысленных приказов мозга. Голова вот-вот лопнет от тупого монотонного гула, который невозможно разобрать на составные части.

Закрываешь глаза Левату, в расплывчатой мути замечаешь красные всполохи на его шее. Видимо в борьбе болотник успел вцепиться в него зубами.

Поднимаешь глаза наверх, смотришь на Ясира. Тот сидит на своём помосте, смотрит в ответ, но разглядеть что-то невозможно.

Затем Ясир поднимается, разворачивается к аудитории. Что-то громко говорит, вздымает руки вверх.

Открываются ворота герса. Оттуда на цепях выводят огромного крепко сложенного мужчину в маске, сковывающей его челюсти. Работники арены ослабляют его оковы и спешат скрыться. За ними падает решётка.

Гладиатор скидывает маску, освобождается от пут. Разминается, осматривается. Видит залитый кровью песок, валяющиеся повсюду тела.

Смотрит на тебя, уже даже не способного стоять на двух ногах. Сплёвывает. Он приближается.

Когда он уже совсем близко, резко останавливается. И садится на песок, подминая под себя ноги. Смотрит, не отрываясь. И не делает ничего.

Нет сил. Совершенно. Ни сражаться, ни даже что бы просто стоять. Неужели всё закончится вот так? Победители проиграли, проигравшие, победили.
Ещё раз смотрит Тахо на Ясира, там, наверху и ноги подкашиваются, падает на колени.
Ну всё, сейчас этот бугай, которого вывели на арену, просто оторвёт Тахо голову и всё. Сражаться тут не с кем.
Но вместо этого, он сам садится на песок, подогнув под себя ноги.

Смотрят друг на друга.
Чего он хочет?

Кажется, что на секунду ты видишь всю судьбу этого человека, как на ладони.

И нити его судьбы измазаны горелой чёрной сажей и щедро сдобрены тысячей слоёв крови.

Он истинный сын Аль-Домейна. Со всей его сияющей славой, изуродованной первобытным страхом и непроглядной тоской.

Он не нападает. Потому что ему жаль тебя? Или, скорее, он оскорблён и считает ниже своего достоинства биться с едва живым калекой.

Главное, что он не нападает.

Тахо не мог с уверенностью вспомнить, что было дальше и был ли он вообще в сознании всё последующее время. Говорят после очень сильных ударов по голове мозг не очень хорошо работает. Возможно это и правда. Память и аналитические способности у парня были слабее, чем после самых разудалых попоек.

В какой-то момент он уснул. Очнулся от того, что кто-то вылил на него ведро холодной воды. Обнаружил себя на прямоугольном каменном постаменте внутри подземного сырого помещения с холодной тряпкой, обмотанной вокруг головы. Правее от его головы пересохшая лужа от его блевоты, которую кто-то уже любезно убрал.

Поблизости такое же каменное изваяние с Махмудом. Живым. Его разбудили раньше.

Прямо сейчас тем же способом пробудили ещё и Мамму, после чего врачеватель довольно кивнул.

Целитель поведал им, что боги их явно нелюбят, иначе бы уже забрали их жизни. Им стоит отдохнуть и прийти в себя и всё должно быть в норме. Есть риск спонтанного обморока с последующим летальным исходом, но небольшой. Относительно.

Они быстро вернулись в тренировочные палаты и начались очень странные дни. Гладиаторов стало заметно меньше. Многих собирали в большие группы и куда-то уводили прямо на глазах выживших членов банды. Тренера куда-то пропали. Лишь Садир один раз промелькнул, да всем своим видом показал, что что-то у него спрашивать — себе дороже.

Махмуд стал замкнут и нелюдим. Изредка по ночам что-то беспокойно шептал про оставшихся за перевалом братишек.

Тренироваться не было ни желания, ни сил, ни смысла, поэтому по большей части они спали, ели, а оставшееся время пребывали в своеобразном «лимбе», как между жизнью и смертью.

Можно было только гадать, считается ли их выступление на арене победным.

Покой бессмысленно тянущихся дней прервал внезапный прищелец. Невысокий седоватый мужчина в потрёпанной тёмно-коричневой тоге. Зубы его кривы и немногочисленны, вся рожа в оспинах и шрамах, глаза мутные и чёрные. На одном из пальцев отсутствует мизинец. Тога просела, оголяя часть торса: на грязной волосатой груди нет одного соска, лишь стянутый лоскут кожи.

— Тёмный, с короткими волосами, — хрипящим неживым голосом обронил он, глядя на Тахо. — За мной.

Тахо увели, а Махмуд и Мамму остались в казарме в гордом одиночестве.

И Мамму принялись терзать тёмные маммушные думы. Кажется, все минувшие события отзывались эхом в его существе. Настало это время. Время проблемы самоидентификации…

Кто он? Танцор? Воин? Воин-танцор? Танцор-воин?

Мамму молодой, шутливый, ему всё легко. Но вместе с этим невероятно тяжело. Ведь молодость: время выбора. Важного выбора.

Он не смог победить болотника-танцора. Простой человек бы не удивился такому исходу, но Мамму не был простым человеком. Безусловно, у болотника был хуёк с коробок. Это объективная часть реальности и истины. И она не отменяла поражения Мамму. Быть может, это как-то связано? Неужели маленький член положительно влияет на танцевальные навыки? Одна мысль об этом вызывала ужас. Только больше вопросов.

Мамму совершенно не был похож на своего отца. Он был уверен в этом, хоть ни разу в жизни его и не видел. Это значит у Мамму свой путь. И ему ещё предстоит его найти.

Стало очевидно: настало время выражения. Будет ли это медитация, взаимодействие с тёмными энергиями, перфоманс или справление нужды под себя — не суть важно. Больше нельзя держать в себе.

***

Незнакомец повёл Тахо за пределы тренировочной зоны. В места, куда последнему по идее вход заказан.

У выхода из перистиля их остановил один из стражников Хасс, закономерно поинтересовался куда это они идут.

— Блюёт. — Показал на Тахо пальцем прищелец. — Дрищет водой. Очень вонюче.

Стражник глубокомысленно закивал, но не успокоился:

— Что-то раньше я тебя не видел.
— А я на вас вообще не смотрю, постоянно меняетесь, — невозмутимый ответ. — Меня взяли искать больных. В Яме этим занимался, распознаю инфекции. Продолжишь ебать мозги — будем стоять здесь, пока мальчик не обгадится тебе на ногу.
— Хуй с ним, — страж махнул рукой, — всё равно мясо никто не считает.

Двое пошли тёмными коридорами, стали спускаться по лестнице вниз.

— Запоминай дорогу, — не оглядываясь, сказал незнакомец. — Обратно пойдёшь сам. Доебутся — говори, что был у лекаря. Сбежать не пытайся. Сейчас усиленные патрули.

Дошли до крохотной тёмной каморки в подвале. Усадили Тахо на пол. И тот словил стойкое ощущение дежавю. Перед ним сидел тот самый. Который был на арене. При тусклом свете факела едва удавалось разобрать его черты, но это однозначно был он. Тахо запомнил пропорции его тела.

— Спасибо, — сухо проговорил гладиатор.

— Квиты, — констатировал конвоир и скрылся за дверью, оставив Тахо и его несостоявшегося оппонента вдвоём.

Пару секунд молчания. Мужчина смотрит Тахо прямо в глаза и сразу же переходит в делу:

— Ты обязан мне жизнью. Согласен?

Загадочный молодой мужчина ростом не менее ста девяноста сантиметров сидел в позе размышлений на каменной плите. Его глаза были закрыты, а разум абсолютно трезв. Выражение лица говорило о глубоких размышлениях, и поэтому никто не подходил и не беспокоил его. Он Думал — редкая способность в этом грязном, вонючем мире, хотя и не лишённом несомненных плюсов.

Мамму совершенно не удивился, когда его очи открылись, и реальность вновь начала щекотать органы чувств. Он был абсолютно, полностью убеждён, что победил. И даже не в момент падения, а как только появился на арене. Мог бы сомневающийся человек устроить подобное представление? Будь так, Эбал выглядел и поступал бы иначе — без танцев и без решительной атаки на самого мощного оппонента, свежего и готового к битве. На исход личной битвы не повлиял нож, схватить который ему не удалось, хоть и план сиюминутных действий во многом был построен на этом. Хотя, возможно, и повлиял — таким образом, подумать о котором обыденный ум не в состоянии.

Издав папин звук и приоткрыв глаз, воитель глянул на Махмуда. Человек с деревянными глазами потерялся в собственном уме. Шутка ли, как возможно потеряться в столь малом? Большой ум приносит тысячи несчастий, малый — куда меньше и когда реже. Но когда они приходят, малый ум не может с ними справиться. Ум же Мамму находился в идеальном балансе. Такой ум приносит много несчастий, но его же сила позволяет их перенести. Ещё больший ум может обдумать несчастия и события куда как более широко. Но как же велико это проклятие! Столь большой ум словно поставлен меж двух зеркал, рискуя навсегда потеряться в череде бесконечных отражений, погружения во фракталы дум и выводов, из которых нет выхода. Страшный путь в никуда — вниз, на дно, во тьму, которому нет конца.

Махмуд, несомненно, проиграл. На кону поединка стояла жизнь. Оставшиеся на песке арены проиграли. Там остался и человек с деревянными глазами. Вернулось тело, но не Махмуд. Черноволосый не сомневался, что в один из дней безвременья перед телом Махмуда встанет факт кристальной ясности — его дух ушёл. И тогда же оно поймёт, что пришло время убить себя. Самоубийством это не назовёшь: невозможно убить то, чего нет. Но сейчас этот момент ещё не наступил.

В какой-то момент мрачную обитель покинул Тахо. Вероятно, судьба будет вести его, пока месть не осуществится. Мамму же пока оставался здесь. Мрак, безвременье и общая депривация — к такому он не был готов, но всегда нужно учиться. Суровая атмосфера трансфизической оторванности от мира позволяла обдумать то, что было, и что случилось совсем недавно и что будет дальше.

Несомненно, у Мамму был свой путь. Мир — как вода: даже повторяя чужие шаги с упорством горшечника, чужую дорогу не повторишь. Впрочем, это совсем не отменяло того, что и у него, как у сына своего отца, есть некоторые врождённые способности. С каждым часом и днём это становилось всё очевиднее: способность если не прямо путешествовать и посещать, то заглядывать в иные миры и времена. Так и сейчас, обдумывая дуализм аспекта Танцора и аспекта Воина, он чисто фонетически подобрался к диалектике — и тут же поспешил отринуть это, как умный мотылёк покидает огонь. В этом красном огне ему привиделись двое мужчин. Один, густо бородатый, нёс какую-то ахинею, но непреклонно марал ею бумагу, а потом давал почитать остальным. Другой, лысый, стоял на железной карете и указывал народу вокруг куда-то вдаль. Ту самую, о которой писал первый. Люди послушали его и пошли, но как бы естественным образом так никуда и не пришли. Нет, куда-то всё-таки пришли, но куда именно — непонятно. Им ещё только предстояло понять, куда им стоит идти дальше.

Так и Мамму метался среди двух аспектов: одно или второе? А если оба сразу, то кто из них будет первым?
Обдумывание оказалось столь напряжённым, что оно передалось и телу, отчего Мамму негромко испустил кишечные газы, оказавшиеся весьма вонючими.
И в этот момент до него дошло — возможно, и его уму, подобно телу, стоит отринуть, выбросить тяготы. Груз, не позволяющий уму пойти дальше. Взглянуть на суть вещей под иным углом — сверху, за собственным плечом.
Как Танцора можно выразить через Воина, так и Воина можно выразить через Танцора: физика и пластика их бремя. Танцор и Воин синонимичны, и только недалёкий ум будет противопоставлять их.

Меж тем, Эбал принял не только аспект Воинатанцора, но также Поэта и Философа. Три раза выпадали ему испытания трёх аспектов, и каждый раз он выходил победителем: загадки Гильгамеша, слова Астагатум и апофеоз — битва на Арене. Его жизнь — как река. В отличии от многих людей, она брала начало не из земли, а с сени вечных гор Тёмной Долины. Река многих бывает испита, а иногда кончает в заводи, озере, а если не повезёт — то и в тухлом болоте. Но Мамму считал, что его река стремится даже не в море, а океан. То место, куда стремятся попасть все души, и откуда они произрастают в конечном счёте.

Прежде чем стать межмировым странником и идти своей тропою, подобно и неподобно Агбалу, он должен решить проблему в этом мире. Тогда откроется дорога, тогда откроется Путь.

Боги нас не любят, это точно. Насмешка какая-то, парень никак не мог принять эту наебку судьбы, почему они, победители схватки в покоях Сердобольного, оказались мясом на убой, а проигравшие ходят с важным видом? Ну кроме Гасика, может хоть он шарится по канавам и объедки собирает, но зная его, это вряд ли, такой жук как он, точно не пропадёт.

Леват погиб. Блять. Тахо, до сих пор не мог поверить, казалось что уж этот евнух, их всех переживёт. А он пал первым. И Махмуд, то ли выжил, то ли умер там на арене. Тахо хотел с ним поговорить, попытаться узнать что у него на душе, может как-то помочь, но не знал с чего начать, да и сам, честно говоря, не отказался бы от помощи. Голова несколько дней кружилась, стоило только принять вертикальное положение.

Казармы сильно изменились, всё сильно изменилось после того боя на арене. И непонятно что ждёт их дальше, свобода или же они будут сражаться вновь и вновь, пока не проиграют?

Пришедший старик, забрал Тахо. Тахо не задавал вопросы, бесполезно. Когда стражник их остановил, то парень подыграл лекарю и скорчил самую страдальческую рожу, на какую был способен. И они продолжили путь.
Дядька сказал не пробовать сбежать, да Тахо и не стал бы, ведь даже если бы получилось, то он бы бросил Мамму и Махмуда, а он их не бросит. Только не в этом месте.

Наконец путь был окончен и Тахо стоял перед тем самым гладиатором, с которым встретился на арене, но так и не сразился.
Кивнул утвердительно, на его вопрос, а затем задал свой:
- Ты хочешь сразиться?

— Меня выводят на арену в наморднике, как бешеного пса. Самые влиятельные люди города, которых ты мог видеть только издалека сквозь сетку паланкина, ненавидят меня и готовы заплатить немыслимые деньги за мою смерть. Я не пытаюсь тебя впечатлить. Только объясняю, с кем ты имеешь дело. Если таков твой выбор: можем сразиться прямо здесь и сейчас. И я гарантирую, что живым ты отсюда не выйдешь. Или ты возвращаешь мне долг. Окажешь мне услугу. Непростую. Но за вознаграждение.

- Какую услугу? И что за награда, кроме жизни?

Получатели: Тахо.

Тахо вернулся со своей таинственной встречи. Мамму он застал медитирующим и со сложным лицом. У Махмуда тоже было сложное лицо, но он не медитировал.

Минуло ещё три бессмысленных дня. И всю их выжившую группу вызвал к себе старый знакомец.



— Совершенно отвратительное торжество невежества и неумения! — Торжественно декларировал старик с довольным выражением на лице. — Но! Разве что слепой посмеет заявить, что это не было весело. Трибуны в восторге, хоть это в основном и не ваша заслуга. Ваши покойные товарищи внесли ощутимый вклад: один отдал душу крайне зрелищно, а второй драматично… уважаю такую преданность делу. Чисто технически вы ещё и выполнили свою часть уговора: поскольку последний ваш оппонент попросту отказался драться, с натяжкой засчитаем это как автопоражение. А теперь… отбрасываем оковы прошлого, забываем про старину Садира… и попадаем в новые оковы! Ведь что такое жизнь в Аль-Домейне без титула чемпиона, м-м-м?.. Нищета, борьба за существования, голод, вся эта мышиная сторона бытия которая, как я уверен, всем вам уже порядком надоела. До чего же удачно порой складывается судьба! Ведь у меня есть для вас спасение от невзрачной серости жизни. Я знаю где теперь находится Звёздная Карта, которую вы благополучно упустили в прошлый раз. И вы оскорбите меня, если подумаете, что я уже не отправлял за ней самого юного и быстроногого курьера. Более того, он уже вернулся. По частям. Кто же мог столь цинично расправиться со столь малым и миловидным дарованием природы?.. Дом Хасс?.. Едва ли могу представить, что они обратят внимание на древний астрологический пергамент. Они прагматики и не будут разбрасываться на подобную чушь. Спиат? Да, большие поклонники процентных займов, шантажа и вымогательства. Они вполне могли прибрать карту лишь для того, чтобы попросить у нас что-то взамен на неё. Но бессмысленные убийства, молчание? Не их стиль. Но всё возможно! Хотя это скорее похоже на Лохранэм. Однако их дикий необузданный лидер не привлекал к себе особого внимания последние лун двадцать. А если я что-то и знаю про Триая, так это то, что он не станет приурочивать своё триумфальное возвращение в игру к войне за чужую разрисованную бумажку, от которой лично ему, к тому же, нет никакого прока. И кто же у нас остаётся?..

Старик лукаво посмотрел на претендентов, словно на малых детей, которым учитель задал логическую задачу.

— До чего же восхитителен наш город! Даже чтобы перечислить все его правящие силы достаточно пальцев одной руки! И кто-то ещё смеет заявлять о том, что у нас тяжело жить и достигнуть каких-то вершин! Ну не потеха ли… Уличные правила вы знаете прекрасно: любой ценой, любыми средствами, любыми путями, а карта к вечеру должна быть в Мортуарии. Может, у вас есть какие-то вопросы? Я не буду на них отвечать. В этой записке точное указание места. А теперь удачи, юные!

***

И тем же утром они навсегда покинули гладиаторские залы. Стояли перед входом в злополучный храм, куда их привёл однажды Сципион. Свободные и никому не нужны (к счастью). Снова. Хотя насчёт свободы были свои нюансы. Если они вдруг решат не заканчивать эту историю с Картой, то с представителями дома Элет им точно лучше больше никогда не пересекаться.

Тахо развернул выданную стариком записку:
«Между восточными воротами и Мраморной площадью, мощённая улица почти на краю привратных трущоб, дом с крыльцом, входная дверь смотрит на юг, крыша красная, как кровь, на стене выцарапан крест».

Выбрались из одной задницы и тут же угодили в другую. Хотя как выбрались? Скорее из сунули в одно жопу, потому вытащили, что бы глотнули воздуха и засунули в другую, ещё более жирную и вонючую.
Тахо уже не раз успел пожалеть что в принципе засмотрелся на чемпионство, видимо это не его. Надо было продолжать влачить существование бордельского охранника-проститута, а не вот это вот всё.

Рассказал он Махмуду и Мамму, о своём приватном разговоре с Душегубом и тут же поделился мыслями:
- Считаю, надо выполнить поручение этого здоровяка и валить из Аль-Домейна. Куда-то подальше. Как я понял из его слов, наш город не единственный что выстоял.

— Я так редко вспоминаю о доме... — произнёс Махмуд в смятении. — Там болотники всюду... может его и нет уже. Уйти из Аль-Домейна?.. И что поменяется? Учиться всему заново? Не знаю. Леват умный был... Леват всегда говорил, как делать лучше.

- Леват был умным. Наверное самым умным из нас. К сожалению… его самого и его мозгов больше с нами нет.

Тахо обернулся и посмотрел на арену. Уйти из Аль-Домейна, распрощаться с прошлым или же пойти по головам и горам трупов, на самый верх?
Спалить этот город до тла, заманчивая идея, особенно если в огне сгорят Гальхас и подобные ему ублюдки, коих здесь подавляющее большинство.

- Мамму, ты что думаешь?

Красное солнце над городом алым
Сукровицею здесь питают песок,
Гладный всё ждёт обетованную падаль,
Жаждущий чает венозный сезон.

В сточных каналах бухнут желания,
Ветер, лазутчик, шмыгнул меж домов
Принёс соседские слухи: секс, боль и ярость -
Триединый мотив среди местных умов.

Отцы здесь из ревности жрут сыновей,
Матери всё дочерей поучают,
Одно всё в различную ложь воплощают:
Ты уж крутись, да вертись как-нибудь,
А в конце колесо предстоит провернуть.

Гордое мясо для всех фаворит,
Но лишь подземным червям оно принадлежит,
Плоть ты откинешь и прахом душа,
Останется лишь очередная тупая мечта.

Иной выбирает темницы ума,
Ведь можно сказать: «Да, всё так»
И сбежать.

Правда то, разум наш — как лабиринт,
Он сам себя развлекает
Всякий день — повороты, да миражи,
Жаль лишь, что от себя ты однажды
Устанешь.

Не отчаивайся юный,
Считаешь, ты мал?
«Первый с конца» - людей лишь молва.
Незримыми силами ты окружён
И не знают они, что будет потом.

Будь то визирь, король иль ладья
Доска и роль суть одна.

В том красота и чудовищность троп:
Тебе лишь решать какой будет итог

Делай свой выбор, набирайся идей!

Только не думал же ты, что это всё

Про Аль-Домейн?