Четвертое отделение | ходы игроков | Основная комната

Санкт-Петербург, 1834 год
Кунсткамера

В просторном зале Кунсткамеры, среди шкафов с диковинами и банок с мутными жидкостями, разгуливала величественная дама в длинном темно-зеленом пальто, в меховых перчатках и с высоким тростью в руке. Её спутник — высокий худощавый мужчина с осунувшимся лицом и моноклем, глядел на экспонаты с любопытством и лёгкой брезгливостью.

Лисья шубка на плечах дамы казалась роскошной и неподвижной... до определённого момента. Пока пара изучала старинные медицинские инструменты, маленькие янтарные глазки на воротнике неожиданно открылись. Лиса дернула носиком, ловя запах и, когда дама прошла мимо очередного экспоната, меховый воротник исчез.

— Позвольте... а где ваш воротник? — озадаченно спросил спутник, оглядываясь.
Дама с лёгким удивлением щупала плечо, но на её лице не отражалась ни капли тревоги.
— Воротник? Любезнейший, о чём вы? Я его и не брала с собой.

***

Тем временем, в закрытой секции музея послышался тихий цокот коготков по каменному полу. Лисья тень скользила по стене, обещая, что из-за поворота вот-вот выглянет зверь… но оттуда вышла рыжеволосая девушка. Яркая, в расклёшенной юбке, скрывающей настоящий хвост, и в тёмных очках, за которыми прятались узкие зрачки. Девица шла уверенной походкой, но стук ее каблуков все еще напоминал цокот.

Перед входом в секцию с артефактами дежурил охранник — пожилой, с усами, привычный к странностям музея, но явно не к таким.
— Проход закрыт! — заявил он, выставляя руку.
Девица улыбнулась.
— Ах, правда? Как жаль...
Секунду спустя охранник оглушенный рухнул на пол, а Девица, изящно приподняв юбку, переступила через него и исчезая за дверью.

В секции с артефактами, среди многочисленных жутей, засохших лап и странных «солений», взгляд Девицы зацепился за нечто особенное — банку с плавающим внутри глазом. Глаз не просто покоился в мутной жидкости — он следил за Девицей в ответ.
При виде этого моментально расширились лисьи зрачки.

— Упс.
Хвост, что она держала под юбкой, шевельнулся и ловко сбил банку. Раздался звон, вспышка магического «пуф» — и на полу, среди битого стекла и разлитой жидкости, уже не девица, а лиса с озадаченным видом.

— Ого. Работает...

Лиса осторожно лапками задвинула глаз в мешочек, и спустя пару секунд снова стала девушкой. С диким хохотом подскочив (празднуя свой успех), она накинула на шею узелок и вышла в коридор…
…где её уже ждала охрана.

— Стоять!

Девица выпучила глаза, улыбнулась острыми клыками… и побежала прочь, на ходу дергая все рычаги, что ей попадались. Щелкали замки камер и из них посыпались странные существа: человекообразные фигуры с нечеловеческими лицами, твари с изогнутыми рогами и шипастыми хвостами, что-то, напоминающее ожившую картину из старинной книги…
Среди всех выделялись особенно двое: Нос (привет, Гоголь) и сатир, известный в узких кругах просто как «чорт».

***

На улице царил настоящий хаос.
Охрана металась, задерживая каждого подозрительного гостя, ища среди них рыжую воровку.
И никто не обратил внимание на то, что между ног скользнула лисичка, спеша прочь с мешочком в зубах.

Радость от победы было невозможно скрыть. Лисичка бежала прочь пританцовывая!..

ХРУМ-ХРУМ.

Пока колёса тяжёлой кареты не прошлись прямо по ней.
Остановившийся кучер обернулся, хмурясь.

— Что там?
— Пёс, наверное, — отмахнулся пассажир.

Карета продолжила путь.

***

Поместье Бенкендорфа
Часами ранее

Пот заливал лицо Екатерины, когда она ловко атаковала Жоржа. Несчастный француз, которого отец нанял ей в гувернеры, должен был обучать девушку основам родного языка. Однако, ее больше интересовало другое его умение и используя шантаж, угрозы и старое-доброе психологическое давление, она заставила обучать ее фехтованию. Жорж был отставным военным и был в этом неплох. Что-то подсказывало, что есть учителя получше… но пока что в доступе был только он.

Отец не поддерживал такое ее стремление. Он считал, что барышне не пристало заниматься такими вещами. Екатерина должна была подобрать себе удачную партию и выйти замуж. Казалось, ее существование сводилось только к этому. А хорошей жене явно не требовалось умение колоть противника.

– Magnifique, Katarina ! Faites attention à vos pieds*. — Жорж пошел в атаку… и в тот же момент в зал ворвалась Марфа:

– Катерина Санна! Батюшка ваш! Сюда идет!

Отвлекшись, Екатерина пропустила очередной удар и шпага Жоржа порезала ей плечо, порвав рубаху.

- Malédiction ! Il va me tuer**! - у несчастного на лице нарисовался чистейший ужас. Он полностью лишился живого румянца, обещая вот-вот рухнуть в обморок. Отец Екатерины был буквально последним в Российской Империи, которого следовало бы злить.

Один из главных приближённых императора Николая I, он был шеф Отдельного корпуса жандармов и одновременно главный начальник Третьего отделения Собственной Его Императорского Величества канцелярии. Того самого “третьего отделения”, после встречи с которым, люди бесследно пропадали.

- Определенно убьет, - подтвердила его опасения девушка, морщась и глядя на эту досадную рану.
Уровень ее французского оставлял желать лучшего, но хотя бы некоторые фразы она уже улавливала и понимала. Больше всего нервировало это их «певучее» гортанное произношение, какое по ее мнению было не сопоставимо с человеческим русским языком. И любые попытки его имитации вызывали спазмы в горле да скорее пугающие звуки, чем мелодичные.

Возможно поэтому Жорж все-таки сдался под ее давлением и решился на эту авантюру с фехтованием.

- Халат мне! - Велела девушка Марфе и быстро оторвала до конца надорванный рукав, проведя им спешно по лицу, чтобы снять пот. Не хотелось подставлять Жоржа. Хотя бы потому, что это был единственный доступный ей фехтовальщик. И полезнее он был в живом виде.
Выдернув у него шпагу, она закинула оба оружия под софу и быстро замотала руку обрывком рукава. Одним движением стянув шелковую ленту и позволив волосам прикрыть плечи, девушка расставила руки, дав Марфе накинуть на нее халат и запахнулась им, присев на софу и закинув изящно ногу на ногу.
- Чай, - стрельнула глазками в сторону подноса, чтобы принять фарфоровую чашечку и максимально расслабиться в ожидании батюшки.
- Assieds-toi et respire*, - выпучила глаза на Жоржа, какой мог все испортить сейчас своим неуместным обмороком.

Жорж испуганно кивнул, сел на стул и тоже выпучил глаза. Марфа ловко убрала все лишнее, схватила книгу и швырнула в гувернера, приведя его в чувство. Парень дернулся, открыл книгу…

И в ту же секунду вошел отец, застав их за ранним уроком.
— Катенька! — Александр Бенкендорф при виде любимой (как он сам признавался) дочери, расплылся в улыбке и развел руки. — Когда Лизавета Андреевна мне сказала, что ты уже учишься: я не поверил своим ушам! Какая барышня встанет в такой ранний час?
«Безумная», — сообщил по-французски Жорж, спокойный оттого, что отец в этом языке не понимает.
Марфа, довольная успешным прикрытием, прятала улыбку, подавая чашечку.

За последние годы они сильно с ней сдружились. Марфа была крепостной дома Чернышевых, на пять лет старше самой Катерины. Их общая история была немного странной и запутанной.

Мать Катерины умерла от лихорадки, когда девочке было пять лет. Отец в то время был сильно занят по службе и решительно вознамерился обеспечить судьбу своей дочери. Его близкий друг, граф Чернышев как раз искал удачную партию для своего единственного сына Григория. Катя была отправлена в поместье Чернышевых, в качестве будущей невесты. Они должны были расти вместе с Григорием: так пожелала его мать, госпожа Аделин. Ее сердце растрогала история Катерины и она хотела подарить девочке как можно больше счастливых моментов. Поместье Чернышевых… определенно в этом помогало. Чистый воздух, настоящий дворец и добрая нежная Аделин стали для Кати лучшим воспоминанием детства.

А Григорий… Григорий стал ее первой любовью, которую до сих пор не смогло перебить ни одно увлечение. Гриша был старше Кати. Вечно хмурый, черноволосый и черноглазый… Как же он был прекрасен. Катя вечерами хохотала в своей постели от того, что однажды она станет ему женой. И пусть он был холоден и в её обществе больше закатывал глаза, она была уверена: однажды он сдастся под её напором и полюбит её со всей страстностью.

К несчастью, этого так и не произошло. Петр Чернышев оказался в числе заговорщиков, что пытались свергнуть Императора. Отцу пришлось действовать жестко, но он не смог приговорить старого друга к казни, сменив приговор на ссылку. Поместье Чернышевых отошло государству. Семья была опозорена и попала в «черные списки». Адель скончалась спустя год, а Григория отправили к родственникам матери, во Францию. Детская мечта была уничтожена и растоптана. Все, что осталось у Екатерины с тех пор это компаньонка Марфа, которой Адель велела приглядывать за девочкой. По просьбе Кати, отец выкупил ее и с тех пор они были со служанкой неразлучны.
Марфа хоть и была простоватой, отличалась преданностью и сообразительностью. Она стала для Екатерины если не старшей сестрой, то лучшей подругой. Её забота проявлялась как в серьезных испытаниях, так и в незаметных малостях. Катя знала, что Марфа ночами разнашивала её новые туфли и терроризировала поваров, чтобы те не добавляли в её блюда кинзу. Она это не афишировала и думала, что все делает в тайне, что лишь усиливало значимость этих поступков.

Когда Екатерина вернулась в Петербург, её ждала ещё одна весть: отец женился на Елизавете Андреевне, вдове князя Бибикова. От первого брака у Елизаветы было две дочери: Анна Павловна и Елена Павлова. Анна была старше Катерины, а Елена примерно одного с ней возраста. И если с Анной у неё наладились теплые и доверительные отношения, Елена оказалась девицей вредной и заносчивой.
Кроме двух сводных сестер, у Екатерины была третья: Сонечка. Ей было всего шесть лет и ей повезло родиться родной для всех и самой любимой. С её рождением у Катерины появилось больше свободного времени: отец стал больше внимание уделять младшей дочери.
Это позволило незаметно тренироваться и искать любые возможности, чтобы сбежать из дома и заняться тем, что было близко её сердцу.

Лицо свело судорогой улыбки, за какой она пыталась скрыть мучительный оскал.
Боль в плече билась в унисон с подскочившим сердечным ритмом. Стоило сейчас меньше волноваться и двигаться. От давления кровотечение может стать более заметным и проявиться на халате, а тогда уже все пропало и шансов выстоять перед гневом Александра не будет ни у кого. Жизнь Жоржа буквально висела на ее самообладании.
- Та, что желает быть лучшей для любимого батюшки, - пропела девушка, манерно отпив из чашечки и передав ее Марфе, чтобы встать. Приветствие было еще и попыткой прикрыть собой софу, под какой поблескивали шпаги.
- Bonjour, papa, - подошла к отцу и поцеловала в щеку, промурчав на французском. Она знала, как он тает стоит ей заговорить на этом убийственном языке. Самое в этом приятное было то, что все ее ошибки произношения улавливал только несчастно морщившийся Жорж. Это для него эти звуки походили на пилу, а для Бенкендорфа на дивную музыку.
- И если мои причины понятны, то каковы твои для такого раннего подъема? Ты ведь уже самый лучший, - она с нежной улыбкой смахнула пылинку с его ворота и отошла, чинно сведя ручки.
В семейном кругу Катерина всегда использовала к нему обращение на «ты». Возможно, это была одна из попыток всем вокруг показать, что она была первой особенной дочкой Александра.
И в первую очередь - себе.

— Дела государственной важности, — пропел отец и она заметила на его лице недавно появившиеся морщинки, что рассекали лоб. Он всегда морщился, когда речь заходила о них.

О сказках.

Людях и существах невообразимой силы, что все вокруг считают выдумкой. Катерина знала о них, поскольку не раз читала отчеты в кабинете отца. Невероятные вещи, безумные происшествия. Нечто из иного мира, что было у них буквально под носом. Отец хранил эти тайны. Одна из главных была Четвертым Отделением. Это был отряд из лучших жандармов, что занимался поиском сказок и защитой простого люда. Это место, куда бы она хотела попасть. И куда не смогла бы попасть при всем желании.

— Мне придется вас оставить. Передай своим сестрам мои извинения: когда они встанут на завтрак я уже буду в Петергофе! И…
Отец помял плечи Екатерины, случайно сильно задев её рану:
— Будь помягче с Елизаветой Андреевной. Она думает, что не нравится тебе.

В этом была правда… отчасти. Елизавета Андреевна была… ну что греха таить: глупа. Образование ей толком не дали и вся её жизнь крутилась вокруг брака. Она только выдала замуж Анну и сейчас была озабочена браком Елены. Но… в очереди шла Екатерина. По старшинству. Елизавета Андреевна пыталась устроить жизнь падчерицы и эти моменты были просто невыносимы. Екатерина то и дело срывалась в сарказм, который мачеха не понимала. Она не была плохим человеком. Легкая, веселая глупышка… но тяжелый характер падчерицы явно заставлял её думать, что та к ней скверно относится.

Она назвала ее «Кити». Как же это было ужасно. Она не была Кити. Отец звал её Катариной, делая упор на рычащие, твердые звуки. Все кто её знал, даже не мог сказать «Катя». Но Елизавета Андреевна не понимала этого и ей это можно было простить. Но вот её средней дочери, Лене… эта заноза прекрасно понимала, как Екатерину бесит это прозвище. И вот она уже назвала её «Кити». С невообразимой издевкой. Завтрак в кругу семьи, когда не было отца превращался в пытку. Мачеха творила ужасные глупости, Лена ей зло подыгрывала, Сонька хохотала, не понимая в чем смысл… и только Анна пыталась сохранить мир.

Как же её будет не хватать. Она проводила последнюю неделю в отчем доме, после чего уезжала к своему мужу в поместье. Она звала сестру с собой и Екатерина никак не могла решиться.

- Да ты что? Нет, - протянула с притворным расстройством Катерина, пытаясь утопить рвущийся сарказм вместе с приступом боли в задетом плече.

Это все была не ее жизнь. С тех самых пор, как все поломалось, с тех пор как умерла Аделина и исчез Гриша - с тех пор это была не ее жизнь. Что-то важное тогда нарушилось и в мир пришла пустота, которую она смогла заполнить лишь интересом к Сказкам.
Ах, как бы много она отдала, чтобы получить официальное право работать в Четвертом Отделении. И почему жизнь была к ней так несправедлива, родив не мужчиной? Будь она «сыном» все было бы совершенно иначе. Она бы сейчас шла об руку с отцом, не прятала шпаги под софой, не скрывала боль за улыбкой и не думала о том, как ее тошнит от рафинированных завтраков с подкидной семьей.

- Даже не могу предположить, где я дала ей повод так думать. Мне кажется, она просто слишком много переживает о браках и от этого ее блестящий разум в постоянных метаниях. Я серьезно, ты видел, что она стала бледнее?.. Думаю, ей определенно станет легче и увереннее в будущем, если мы добавим Елене больше уроков этикета, игры на фортепиано и занятия по языку.. А лучше по двум!
Может у этой занозы станет меньше времени досаждать ей. Как же нервировала.
- Ты же видишь, я прямо расцвела на них - не могу удержать себя утром в постели и лечу к Жоржику.
Она обернулась, подмигнув своему учителю.

"Жоржик" аж побледенел на очередном упоминании. Отец нахмурился и бросил на него серьезный взгляд.
— Жожрик... вы там не увлекайтесь особо, а то еще слухи поползут. Кхм.
На мгновение он помрачнел, а затем снова улыбнулся дочери и поцеловал ее в щеку.

За сим их маленькое приключение завершилось.

***

— Ты сумасшедшая, — вздохнула Анна, бережно заматывая руку сестры бинтом. — Однажды он точно узнает и тогда головы полетят у всех причастных. У меня в том числе.
Анна была в курсе всех выходок Екатерины. Той был нужен союзник и сестра часто ее прикрывала, спасая от внимания отца и козней Елены. Кроме того, она была по-женскому мудра и терпелива. Часто подсказывала лучший выход из ситуации находила способ выйти сухой из воды.
— Даже представить себе не могу, как ты тут без меня справишься, — она завязала аккуратный бант и улыбнулась своей кроткой, нежной улыбкой. — Думаю, если маменька предложит тебе партию, тебе стоит выбрать самого старого и богатого. Чтобы он умер на выходе из церкви и оставил тебе безумное состояние. Будешь как Графиня Корф. Безумно богатой и бесконечно свободной!

Они часто с Анной навещали Графиню. Она была бабушкой Григория, матерью его отца. После восстания ее лишили всего, что ей досталось от мужа. Благо, она была единственной наследницей своего девичьего рода и получила в свое распоряжение огромное поместье и внушительное состояние. Для этого пришлось вернуть и девичью фамилию – Корф.

Графиня всегда была добра к Екатерине. Более того: она часто поддерживала ее в небольших авантюрах и часто приглашала в свое загородное имение. Отцу не нравилась эта странная дружба, но когда графиня стала меценатом его отдела и пожертвовала внушительную сумму на обмундирование... ему пришлось пересмотреть свои взгляды и даже порадоваться за то, что его дочь способна к таким дипломатичным выпадам. На деле же графиня просто купила целиком и полностью ее время и давала его потратить с максимальной пользой. В поместье Корфов девушка научилась прилично стрелять из ружья и пистолета. Овладела верховой ездой в совершенстве и даже научилась плавать. Последний навык особенно радовал, потому что никто из Бибиковых плавать не умел и учиться не планировал.

Екатерина чувствовала, что за этой заботой кроется какая-то игра. Вероятно графиня надеялась, что Екатерина каким-то образом сможет повлиять на отца и вернуть расположение Императора Чернышевым. Может быть даже лелеяла тихо надежду на то, что брак с ее внуком когда-то состоится. Но, стоило отдать ей должное: она никогда не начинала разговор о Грише первой и вообще редко докучала Екатерине своим присутствием. Зачастую она даже не появлялась в имении, где девушка проводила время, ссылаясь на то, что ей сложно покидать город в таком возрасте.

Жизнь графини действительно была мечтой любой женщины. Огромное состояние и никаких обязательств. Никто из высокопоставленных мужчин не мог ей и слова сказать. Она была достаточно богатой и влиятельной, чтобы не ссылаться на чье-либо мнение. Вероятно единственным ее упущением было то, что ее единственный сын находился в изгнании, а единственный внук покинул страну без надежды на возвращение.

Отсмеявшись над своей шуткой, совершенно не задумываясь об истинной судье графини, Анна вдруг резко прикрыла рот пальчиками, испуганно округлив глаза.

— О боже, как я смею. Ты слышала последние новости? Петр Чернышев скончался в Сибири. Говорят, пневмония. Упокой Господь его душу, — девушка перекрестилась. — Надеюсь, это не подкосит здоровье Графини. Слышала, она потратила баснословную сумму, чтобы перевезти его тело в Петербург и похоронить рядом с его женой. Матушка говорит, что на это ушло месячное жалование нашей семьи.

Катерина невольно вздрогнула, уставившись застывшим взглядом на Анну.
- Это ужасно…
И почему она чувствовала какие-то призрачные отголоски вины?.. Она знала, что отец поступал так, как должен был поступить и если бы не его влияние, то Петра казнили бы сразу… Но это едкое, нездоровое чувство вины часто находило ее по вечерам в постели.
Все могло быть иначе. Аделина осталась бы жива, Петр остался бы другом отца, Графиня была бы счастлива в кругу семьи, А Гриша.. Гриша стал бы ее мужем. Внизу живота до сих пор так приятно тянуло от одних мыслей о нем. Несмотря на то, сколько времени прошло. Несмотря на то, как именно это время прошло.
Смерть Петра была как гром посреди ясного слепого неба.
- Нужно ее навестить.
А какого было Григорию сейчас? Мать он потерял, семью потерял, теперь и отец умер. Они ведь даже не виделись наверняка.
И почему она все не может прекратить о нем думать? Оставили бы ее в покое уже эти мысли.
- Думаешь, мое общество не будет неуместным для нее сейчас?..
Все-таки именно ее отец был палачом. Порой она поражалась тому, что Графиня так добра к ней несмотря на это.

Анна всего на мгновение задумалась...
— Я думаю, ты должна хотя бы прийти на похороны! — решительно сообщила, разглаживая юбку. — Я узнала о смерти Петра Филипповича из некролога: вдова оплатила первую страницу. Завтра на Лазаревском кладбище Александро-Невской лавры будут проходить похороны, а после — поминки в имении Корфов.
Она какое-то время внимательно смотрела на сестру:
— Если смущаешься: я могу пойти с тобой. Вдвоем будет не так неудобно. Кроме того, там наверняка будет достаточно людей, что мы с тобой не привлекали внимание.

***

На похороны никто не пришел.
И это было странно, потому что все вокруг только и говорили о том, каким великим человеком был Петр Филиппович. Вся либерально настроенная интеллигенция молчаливо поддерживала его... но никто не решился прийти на похороны, видимо боясь того, что их свяжут с декабристом.

Анна составила роскошный похоронный букет из белых цветов. Они приехали ровно в назначенный час. Служитель показал им место, где шли похороны... а там никого не было. Лишь три одинокие фигуры, напротив священника, что вел службу. Графиня, слуга, что держал ей зонт...

...и некто, от вида которого у девушки все сжалось внутри. Молодой мужчина, высокий и статный. Он стоял рядом с графиней и та придерживала его за локоть. Со спины было не видно, кем именно был незнакомец... но что-то подсказывало, что это может быть только один человек.

— Как думаешь, это Григорий Петрович? — Анна привстала на цыпочках у кареты. — Неужто вернулся из Франции? Мы подойдем?
Она взглянула на Екатерину.
— Мы обязаны подойти! Взгляни, никто не пришел. Нам нужно выразить соболезнования!
Екатерина еще не успела унять дыхание от вида мужской фигуры, как сестра схватила ее свободной от букета рукой и потащила вперед, едва не попав под дождь. Кучер с трудом успел сделать шаг, чтобы прикрыть их зонтом.

Она не была готова к этой встрече. Если ранее в книгах выражение «ватных ног» ее повергало в скептическую насмешку, то теперь судьба в полной мере дала это прочувствовать на себе.
- Н.. н-не.. - промямлила девушка, лишившись резко способности воспроизводить членораздельные звуки и беспомощно наблюдая за тем, как сокращается дистанция до ее несостоявшегося жениха.

Как он здесь оказался?!
Хотя, это ж его отец все же…
А она надела не самое лучшее свое платье. В ее гардеробе было не так много траурных вещей и эта юбка из тафты крайне неудачно лежала на бедрах, делая из нее корову.
Боже, о чем она думает на похоронах?!

Нет, она не была готова к этой встрече.
Прошло слишком много времени и он остался миражом. Туманной иллюзией и несбыточной мечтой. Она сама во всех красках дорисовала его образ и этот образ наверняка максимально не сходился с реальностью.
Не говоря уже о том, что у них не могло быть общего будущего после.. всего.
Но коленки предательски дрожали. Как и пальцы в тонких черных перчатках. Ноги путались, скользя в шелковых туфлях.

Все ее красноречие резко застряло в горле и она осталась безвольной ветошью в руках сестры, широко-распахнутыми глазами пялясь на спину мужчины и безмерно радуясь тому, что надела вуаль.

Они подошли достаточно близко, чтобы слышать их разговор. В тишине кладбища это было и не сложно: голое пространство разносило звук так хорошо, что можно было услышать что-то даже за сотню метров. И, как назло, еще и дождь стих.

Они говорили по французски. Да так хорошо, что даже говор Жоржа казался каким-то деревянным.

— Слышала о Катерине Банкендорф. Вы вроде играли с ней в детстве.
— Не "играли". Мы были помолвлены.
— Ох, и что же пошло не так?..
— Ну... мой отец поднял восстание, а её — сослал его в Сибирь.
— Ха! И только?
Они говорили с какой-то иронией, которая не соответствовала случаю. Вдова всегда отличалась эпатажностью. Вероятно, внук легко подхватывал это ее иронично-саркастичную манеру разговора.
— Считаю, что это не повод расстраивать такую партию. Хочешь, я приглашу ее на чай?
— Уверен, что у Екатерины есть партии получше моей.
— Ммм, вот тут беда. Самая долгая ее помолвка длилась не более часа. Вероятно девушка либо дурна собой, либо еще хуже: имеет собственное мнение. Уверена, ее родители отчаялись настолько, что готовы даже выдать ее за сына мятежника.
— К чему ты вообще завела этот разговор?
— К тому, что я готова женить тебя даже на своей кобыле, если это хотя бы на год задержит тебя в Петербурге!
Слуга, что держал им зонт заметил девушек первых и тихо кашлянул. Графиня бросила взгляд в их сторону и, заметив Катерину, дернула внука за локоть. Но того уже было не остановить:

— Пожалуй, партия с кобылой будет наиболее удачной, чем с кем-то с фамилией Бенкендорф...

Он все же отвлекся на рывки бабки и повернул голову к идущим, показав свое лицо.

Григорий... это был Григорий. Как бы не гадала Екатерина, насколько он изменился: он все же остался собой. Конечно, заметно вытянулся и стал крепче. Но глаза его остались такими же глубоко печальными и вид он имел изможденный. Со скучающим видом обведя взглядом девушек, он мрачно им кивнул в знак приветствия... и его бабка тут же радостно дернулась:

— Катюша, милая! Анечка... как славно, что вы решили нас навестить. Это мой внук, Григорий. Григорий, эти две милые дамы: Анна Павловна Бибикова, ох нет! Уже Демидова. И ее сводная сестра — Екатерина Александровна... Бенкендорф.
На последнем слове, хитрая старушка внимательно уставилась в лицо внука... и оно стремительно начало меняться. Бледность от холода стала медленно растворяться в румянце, а глаза как-то странно заблестели. Григорий невольно встал по струнке, и подвигал плечами.
— О, я... мне... я благодарен вам, что вы пришли.
— О, не стоит, — Анна, что не поняла и слова из того, что они говорили до этого знакомства, изобразила вежливый книксен. — Мы не могли пройти мимо вашего горя. Примите наши соболезнования.
— Принимаем! — Вдова отмахнулась от вежливых расшаркиваний и подтянула внука ближе к себе. — Гришенька, я могу ошибаться: но вы ведь с Катюшей уже знакомы?
Она с такой натуральностью играла глупую старушку, что становилось страшно, на что вообще способна эта коварная женщина.
— Я, мы... были детьми...
— И как вы оба выросли, скажи?
— Ммм, да. Екатерина Александровна с тех пор... заметно возмужала.

Его последнее слово повисло в воздухе, вызвав у Вдовы и Анны схожую реакцию. Слово явно не подходило для того, чтобы оценить возрастные изменения юной девушки. Это буквально было последнее слово, какое вообще можно было отнести к женщине, черт возьми.

— Пресвятая Дева Мария. В следующий раз еще усы ее похвали... — пуча в пустоту глаза пропела Вдова, явно испытывая острейший приступ стыда.

Екатерина с возмущением уставилась на бестактного нахала.
- Возможно, еще немного и мне позволят обсуждать политику.
Голос вернулся как-то сам собой и она, как обычно, сначала сказала, а потом уже подумала о том, как это звучит на фоне могилы его отца.
Ну и поделом ему. С кобылой, значит, партия ему удачнее!
- Я рада, что мое взросление не прошло для вас незамеченным. Позволю себе заметить, что и вы не остались прежним.
Она обвела его фигуру изучающим взглядом из-под вуали.
- Французский воздух, должно быть, весьма благотворен, сударь. Нашим дамам остается лишь завидовать столь естественному румянцу.
Катерина с вызовом посмотрела в его глаза.
Продолжая цепляться за сестру и не доверяя своим предательским коленкам.

— Благодарю?..
Вдова с Анной переглянулись со скептическими лицами, явно поняв этот подкол, который, похоже, ускользнул от внимания Григория. Он так и остался стоять и тупо смотреть на девушку в ответ.
Вдова какое-то время переводила взгляд с одного на другого... но они так и не продолжили диалог.
— О, какие славные цветы! — она выхватила букет у Анны из рук. — Пойдем, дорогая, возложим его как следует...
Отняв у своего слуги зонт, женщина вручила его Григорию и подхватила Анну за руку, уводя прочь с кучером, что давал зонт ей. В итоге им пришлось ютиться под тем, что остался. Григорий... продолжал изображать барана, старательно держа зонт. Казалось, эта неловкая тишина продлится целую вечность.

— А чего отец не пришел?.. — его ступор явно закончился.

- Мой?..
Вот же дура. Его-то здесь лежал.
Она не понимала откуда это замешательство в его присутствии и как с ним бороться. Общество других мужчин не вызывало в ней подобную реакцию, а сейчас она никак не могла собраться.
- У него много дел. Государственной важности.
Это прозвучало так жеманно, что Катерина сама и поморщилась.
- На самом деле я удивлена, что присутствующих так мало, - уже тише выдохнула девушка. - Петром Филипповичем многие восхищались. Вероятно, не у многих хватило смелости это признать в открытую.
Она помолчала, опустив глаза.
- Мне жаль.

Григорий как-то зло ухмыльнулся. Было в его мрачном взгляде что-то... чего не было в детстве. Какой-то токсичной злобы, которая будто разъедала его изнутри.
— Он сам виноват в такой судьбе. И его не стоит за это жалеть. Я не виню вашего отца в том, что произошло: его верность заслуживает уважения. Это мой отец преступник и предатель. Не выйди он на площадь, он бы не оказался там, где оказался. Я бы не оказался там, где оказался...
Последнюю фразу он зло прорычал.
— Мне теперь нет здесь места. В стране которой он желал... "лучшего". А добился лишь того, что город своего назначения я не могу даже найти на карте. Франция мне ближе мест, куда меня отправляют. Туда мне и стоит вернуться. Мы с вами не попрощались в тот раз... как следует. Прощайте, Екатерина. Завтра я отправляюсь в Кронштадт, а оттуда в Лондон и потом — Париж. Мне хватит средств, чтобы остаться там навсегда. И... не будет поводов для того, чтобы вернуться.

Навсегда..
Это прозвучало столь трагично и неминуемо, что еще никогда доселе она не чувствовала свой наряд более подходящим случаю. В ней всегда жила эта глупая, абсолютно неправильная надежда увидеть его однажды. И вот она осуществилась странным образом, чтобы развести их навсегда. Проклятие.
- Франция подарила вам не только свежий румянец, но и налет фатализма, - заметила девушка и подняла взгляд, посмотрев на него под прикрытием зонта. - Хотите сказать, вы никогда не думали о том, чтобы вернуться домой?
Она сделала акцент на этом «домой», не сводя с него глаз.
- Вас совсем ничего не манило сюда?

— Манило... — Григорий нахмурился. — Но... из-за моего происхождения мне вряд ли удастся добиться хоть чего-то значимого в этой стране. Я здесь никто и все, что остается: это прожигать свою жизнь. Вам не понять. Вам повезло родиться женщиной. Вся ваша забота это красиво одеться и удачно выйти замуж. Вам не понять какого это: быть на отшибе жизни и не иметь даже возможности хоть что-то сделать. И стать хоть кем-то.

Вот прям по больному бил, стервец.

Ой, прям ударить захотелось.
- Отрадно слышать, что вы так хорошо понимаете все мои "заботы", - пропела Катерина, едва сдержав самообладание.

Безумная мысль крутилась в голове. Ни отец, ни Елизавета не успокоятся до тех пор пока не сдадут ее замуж. И мало было надежд, что ей повезет выйти за дряхлую развалину, какая удачно развалится сразу после венчания. Муж станет для нее катастрофой и удавкой на шее - она потеряет всякие шансы на свободное пространство и единственную возможность подглядывать за делами отца.
Григорий же сейчас в отчаянии. Тут ему партию не найти и никаких возможностей обелить свое имя нет. Он был уязвим и из него можно было выкрутить достаточно выгоды и свободы.
А ещё была безмерно богатая Графиня, какая сделает все, чтобы устроить для него такой брак.

- Позволю себе смелую мысль, что в случае удачной женитьбы вы могли бы получить шанс смыть грехи своего отца и стереть клеймо его поступков, не считаете так?

— Нет ничего более унизительного, чем добиться своего положения через брак. Не в обиду вам, мадам. Я все же считаю, что этот путь больше подходит женщине, нежели мужчине. Для нас важно найти свое призвание в служении, а не в удачных партиях.
— Скажи ещё хоть слово и я лишу тебя наследства, негодник!..
Вдова, будучи на почтительном расстоянии, явно больше была занята тем, что подслушивала их разговор.

Катерина попыталась свести растекающиеся злым оскалом улыбки губы. Лучше бы он и правда рот не открывал, не было уже сил терпеть эти наивные унижения.
- Как жаль, у меня как раз была на примете удачная партия, что могла бы не только помочь вам обелить имя, но и дала бы завидные для многих перспективы в службе. Однако, я понимаю ваши стремления. Полагаю, в таком случае нам и верно лучше проститься сейчас.
Она повернулась к нему, приподняв вуаль и улыбнувшись.
- Думаю приличия мне извинят сегодня, но хочу, чтобы вы увидели полноценно мое возмужавшее лицо.
Девушка протянула ему пальчики в перчатках.
- Прощайте, сударь.

Очередная перемена в лице разительно его преобразила: глаза заблестели, подбородок безвольно упал, и взгляд впервые стал не столь печальным, сколь растерянным и взволнованным. Вялое рукопожатие и застывшее лицо...

— Это все твои тренировки, — Анна шла под руку с Екатериной, уходя прочь от Вдовы, что сейчас лупила внука веером по плечу. — Ты верно раздалась в плечах и он отметил это. "Возмужала"! Скажи мне такой мой муж, я бы отправилась жить к матери навек. Нет! Его бы отправила. Она бы его быстро научила хорошим манерам.

***

Домой девушки вернулись уже во второй половине дня. И первое, что отметила Екатерина: как суетилась Елизавета Андреевна:
— Кити, Анет! У нас сегодня гости. Превратитесь в мышек, мои родные: все очень серьезно!
Она убежала куда-то на кухню давать распоряжения, пока Анна озадачено позволила слуге снять с нее пальто.
— Кто в гостях?.. — осторожно уточнила она у прислуги.
— Жандрамы-с, — сообщил сухой слуга. — Что-то случилось в городе, ваш батюшка изволил их принять в срочном порядке.
— Что-то серьезное? Покушение на Императора?
— Не ведаю.

Анна хмыкнула и дернула плечиком.
— Ну что ж. Видно, ужинать будем сегодня по комнатам. Катюш, зайдешь ко мне, как переоденешься? Терпеть не могу тишину за трапезой.