По знакомым тропинкам | ходы игроков |

С чего начинаются приключения? Мне кажется, с первого шага, сделанного за порог дома или очередной ночлежки. Когда ты собираешь в узелок все свои нехитрые пожитки, подшиваешь потрепанные карманы и выходишь, закрывая за собой дверь и поднимая пыль стоптанными ботинками. А впереди вьется, петляет, изворачивается дорога. Кто на ней встретится: леший, мертвец, ведунья, шайка разбойников? И куда она приведет: к богатствам, смерти, славе? Не узнаешь, пока не сделаешь первый шаг.

С чего начинаются Большие Приключения? Возможно, с пересечения нескольких дорог. Когда на пути встречаются те, кто так же, как и ты, делают свои первые, десятые, тысячные шаги. Тогда ваши истории переплетаются, как нити в руках вязальщицы. Спицы летят вверх и вниз в ее скрюченных пальцах. Трещат, стучат друг о друга, когда она цепляет кончик проворного клубка и продевает в петлю. И тогда из разных цветов складывается невообразимый доселе узор. Такого узора не стало бы, будь у нее лишь один моток. Но когда их три, или даже, четыре. Тогда…

Наша история берет начало с этого самого пересечения. Большая широкая дорога непременно ведет к трактиру, в котором уставшие путники могут обрести покой. Хотя бы на несколько ночей. Взять себе теплый ужин, горячительный напиток и спальный угол. Устроившись за просаленным столом, слушать последние сплетни или бодрые песни менестрелей. А под вечер, когда забурлит кровь, размять кулаки в лихой драке. Да, об этом мечтают путники, проделавшие немало шагов. Но что делать, если трактир, который должен был стать долгожданным оплотом, разрушен? Вот он стоит: стены проломлены, крыша покосилась на бок, обнажив нутро, отовсюду валит дым и пахнет гарью и серой. Да, не самое приятное начало для Большого Приключения. Но, какое уж есть. И вы вчетвером оказались на его пороге.

Послеобеденное солнце начали обволакивать графитовые тучи. Сгущались, обещая грозу. Небо, казалось, опускалось все ниже. Придорожный трактир, на который вы надеялись, не мог дать укрытия. Но добрый человек, восседавший на сколотом крыльце, подсказал, что недалеко в лесу вы найдете охотничий домик, в котором можно переждать непогоду. Он же и рассказал вам о том, что местный трактирщик чуть не угробил всех своих постояльцев тут давеча. Поэтому дом пришлось снести, уцелевших и самого хозяина забрала королевская стража, а он ожидал прибытия гонца, с которым отправится к самому Королю за заслуженной наградой. Сам он часто бывал в этих краях, потому и знал о сторожке в лесу. И правда, видно было - вглубь вела тропа. Главное, уточнил незнакомец, далеко с нее не сходить.

***
Первые крупные капли ударили оземь. Зашуршали листья над головами под ударами дождя. Деревья становились все гуще, трава вдоль тропы - выше, тьма - неприветливее. Но впереди замаячил свет. По-видимому, тот самый охотничий домик, о котором говорил незнакомец.
На крыльце скрипуче покачивалась на ветру незажженная лампа. Из печной трубы валил дым, предвещая тепло. На втором этаже под крышей, судя по всему, хозяева устраивались на ночлег. Окна без ставень на первом этаже приглашали заглянуть внутрь. Пятеро мужчин переговаривались и занимались каждый своим делом: двое возились над варевом у очага, двое разделывали туши убитых зверей, еще один накрывал большой стол.

    — Ну дела. Вот это там зверобои, — шмыгнул Гарри, заглянув в окно. Неприкосновенность частной жизни в лесу его не беспокоила. Он зябко повёл плечами под буро-зелёным плащом. Это, понятно, не спасло от холодной воды.

    — Трактир сгорел, примета дурная. Однако других раскладов у нас, кажись, нет? — он потыкал большим пальцем на дом за спиной. — Не в лесу же ночевать. Войдём?

    Гарри не производил доверительного впечатления. Высокий, узкий как жердь, с чёрными волосами, висящими по сторонам скуластого небритого лица как сомнительные занавески, со свежим шрамом на лбу, весь одетый в зелёное и коричневое как всамделишний моховик — такого бы не каждый на порог впустил. Сам Гарри тоже не спешил впускаться на пороги, однако встреченные у сгоревшего трактира попутчики внушали ему больше доверия, чем местные обыватели. Их свёл случай, а у случая нет любимчиков и изгоев.

Не жравший уже порядком Довлат, а этот тип в грязном плаще именно так и довольно равнодушно представлялся всякому, кто бы интересовался его именем, так вот он крайне мрачно смотрел на очевидно сытых и при деле мужчин через то же окно, что и Гарри. Были они, очевидно, егерями, как бы не королевскими даже. И есть в такой скверной компании бывший артист не желал... бы, если бы не порядком истощившиеся в пути его физические силы. Пока Довлат ещё ходил, да и стоял справно — словно бы непокорно сопротивляясь самой безымянной и извечной силе, тянущей плечи поближе к земле. Но уже мелькала в его глазах тень сомнений в собственной способности добраться до столицы в таком вот истощённом состоянии тела. Нужно было отдохнуть. Необходимо даже. И в этом плане он должен был пойти на компромисс, на сделку с совестью, если хотите. Потому этот извечный, на вид, одиночка и прибился к честной компании, по этому же он, вероятно, попросится на ночлег к леснику и не забудет стребовать себе какой-никакой обед.

Странное злоключение привело его нить судьбы к этому узлу событий, завязавшемуся в трактире. Он несколько дней уже блуждал по лесу, безбожно заблудившись, блуждал без провианта и воды, с трудом волоча ноги, как вдруг ему посчастливилось случайно выйти на широкую лесную дорогу, приведшую его к погорелому трактиру и впутавшему Довлата во всё это социальное взаимодействие. Он ещё успел кратко расспросить того доброхота, указавшего четверым попутчикам верную тропу к ночлегу, насчёт дороги до столицы, но этим-то и исчерпалось его отвыкшее от общения с людьми терпение. От чего от него некоторое время сквозило неприкрытой раздражительностью.

Гроза, сгущавшаяся над головой, что сворачивала чёрные рати облаков и уже посылала щедро вниз стрелы дождевых капель, казалось, действовала на исхудавшего и бледного мужчину странно успокаивающе. И теперь он уже даже не походил на нахохлившуюся птицу, а его измазанный глиной тут и там кожаный плащ заблестел и, кажется, стал выглядеть даже презентабельнее.

Нужно пожалуй описать Довлата, его фигуру выделяющуюся в опустившихся грозных сумерках. Росту в нем было примерно столько же сколько и в черноволосом разбойнике в зеленых с коричневым одеждах. Но по комплекции он был не в пример шире в плечах, хотя и сравнялся в остальных пропорциях теперь сменив некогда богатырское телосложение на высохший и исхудалый вид щепки. Лицо, а вернее та часть что не была прикрыта алым и порядком драным шарфом была бледная и изрытая оспинами. Короткая стрижка скрывала не первую свежесть волос, а легкая проседь на висках то ли выдавала возраст, то ли прошлые пережитые приключения. Кстати об этом, не правильно было бы счесть Довлата стариком, но и не стоило его загодя записывать в юнцы. Средний возраст скорее угадывался в его правильных чертах лица. Отдельно стоит упомянуть глаза — они словно горели каким-то внутренним необоримым пламенем иногда сменяясь каким-то юношеским восторгом или насмешливой самоуверенной поволокой. Сложно что-то сказать об скрытой тряпкой корявой улыбке или выражении его подбородка. А потому давайте подробнее остановимся на его узких и тонких пальцах, выдающих артистическую натуру. Вернее выдававших бы, если бы не сбитые в кровь костяшки. Кстати об этом, на лице можно было заметить свежий и не до конца зажитый шрам — след от свары со встречным вчера медведем. А левая нога чуть плохо сгибалась в колене что можно было легко заметить по его походке. Кожаный плащ видавший лучшие годы, потертый на сгибах был у Довлата порядочно лет и прошёл вместе с ним довольно многое. То же можно было сказать и о крепких оббитых стальными пластинами башмаках, тяжёлых даже на вид.

Что ещё можно описать в нём? Тёмные брюки, испачканные и чуток порванные. Привычка постоянно держать одну руку в кармане, может быть. Или нечто счастливо побулькивающее у него под плащом иногда. В общем и целом, Довлат представлял из себя побитого жизнью бродягу, идущего непонятно зачем и непонятно куда. То есть эти вопросы, конечно, были непонятны посторонним, сам же анархист прекрасно знал на них ответы. Мутный такой тип, может даже опасный. Хотя, стоит это отметить, Довлат и не носил на виду никакого оружия.

– Войдём. Стучи. – ответил, выйдя из задумчивости, бродяга и не дожидаясь, а может и не ожидая от других действий, широким шагом направился к двери, собираясь постучать в неё тут же сам. Ждать и сомневаться было совсем не в его природе. Довлат действовал решительно.

    — О, вот человек поступков! — обрадовался Гарри и заспешил следом.

Иван краем уха услышал что-то про королевскую стражу, завороженно разглядывая пролетающую мимо бабочку. Как фантик, но живая! Удивительно! Хотел, было, сказать, что если им к Королю и гвардия к Королю, то может подождать просто? Вон та канава вполне себе сухая и пригодная для жизни, в ней можно переждать пару дней. Или недель. Пока зима не придет.

Но ничего не сказал. Молча потопал за остальными, пытаюсь поймать пролетающую мимо птицу и заглядываясь на встречающихся жуков, белок и ящериц.

– Гарри, только ты осторожно – хрипло и обеспокоенно произнес Иван – вдруг у них ножи? Могут порезать.

    — Меня? — обомлел Гарри и аж обернулся. — Маминого симпатягу?.. Что же это будут за люди!

– Мне один раз, того – Иван задрал рубаху к груди и показал впалый грязный живот, с грубым рубцом на левом боку – в живот. Деньги хотели забрать. Только у меня не было. За это, наверное, и пырнули.

Ваня задумчиво почесал голову, выпустив ткань из пальцев.

– Ты прав – улыбнулся неожиданный – ты хороший и красивый. Люди таких любят. Люди добрые. Не пырнут. Стучи – расслабленно и почти счастливо махнул рукой.

Услышав разговор позади и вердикт вынесеный безумного вида чудоковатым парнем, Довлат невольно задержал кулак уже занесенненный над дубовой дверью. Но лишь на мгновение, другое. Он всё же постучал. Твёрдо. Четырежды, как бы от имени каждого из попутчиков. Оступил на пару шагов и заложил обе руки в карманы, слегка наклоняя голову и поведя плечами.

– Ножи верно есть, – произнёс вдруг Довлат, хрипло и не сводя взгляда с двери. – Как без ножей дичь свеживать?

– Эй, хозяева. Пустите переночевать! – возвысил он голос поднимая взгляд на окно второго этажа, где двигались тени.

- Здорово мужики, чай дождина собирается , неплохо бы укрыться где-то в тепленьком местечке, не на столько теплом как эта головешка - хмыкнул Пахом, глядя на небольшую толпу, собравшуюся у обгоревшего трактира - меня Пахомом кличут.

- А ты ж юродивый, значится тут сидишь, ждешь королевской милости? Это не по твоему ли стукачеству трактира нет и нам придется искать укрытия в чащобе? Не было бы рядом сторожке, щас как бы жахнул тебя в ухо, чтоб знал как палить трактиры! - уже к сидевшему на крыльце обратил свое внимание дровосек.

- Ну что други, пошли искать сторожку эту, делать нечего!

Приблизившись к сторожке Пахом оглядывает строение и обстановку вокруг и слушая краем уха разговоры спутников.

- Вообще в лесу принято не отказывать в ночлеге и ждать что хозяева тебя пырнут ножом тоже как то не в чести, так что заходим, чего тут топтаться - буркнул Пахом, вытирая выступивший пот с лица.

    — Согласен, нечего бояться, — подтвердил Гарри из-за широкого плеча Довлата.

— Иди-проходи тогда, чего ждёшь. Пахомом тебя, дурака здоровенного, кличут, верно? — анархист, повернув голову, попятился, освобождая дорогу, и наступил на ногу прятавшемуся за его спиной Гарри, будем считать, что ненароком. А после от нечего делать показал средний палец невинно улыбавшемуся чудаковатому Ивану. Такой уж он был человек, этот Довлат, не мог не затеять свары при случае. Особенно ежели скучать начинал.

Окинул насмешливым взглядом собравшуюся компанию, по внутреннему карману побарабанил пальцами — стеклянное что-то там, если по звуку судить. Гулкий, булькающий слегка. Намекнул, так сказать. Очень не хотелось на голодный желудок выпивать, а то как бы в осадок от первого глотка не выпасть. Но могло и до этого дойти, бывший артист уже не раз так ночевал — к ели разлапистой подсядет, выпьет согревающего и заснёт сидя, руки в карманы сунув.

А между тем было у Довлата предчувствие какое-то смутное. Что лес мрачный вокруг и сторожка лесника вроде как не к месту здесь. Может, и вовсе морок всё это? А может, люди внутри не люди, а черти. Да может, и попутчики эти людоеды какие. Вон только на сапоги этого Пахома глянь — новенькие, словно только с ярмарки идёт. Улыбочка эта у Гарри ну чисто разбойничья, а уж про безумный взгляд Ивана и говорить нечего. В общем, сомнения захватили нашего лирического героя, стал он зыркать вокруг и щурить глаз левый. От этой привычки не любили его люди, сторонились. Да и объяснима эта привычка: всё ж творческая личность — фантазия богатая.

- Моя мама говорила «Дурак — тот, кто поступает как дурак» - басом ответил Довлату Пахом - А ты тощий запомнил имя я смотрю. Так вот, стучал в дверь - открывай, не чего тут попятную давать. Девок тут нет. И не дрейфь, аль что недоброе замутят нынешние постояльцы домика, мигом вразумим.

С этими словами, дровосек положил руку на обух своего топора, выражая тем самым чем собственно если что поможет.

Незнакомец, что сидел у крыльца разрушенного трактира, представляться не стал. А может его об этом и не просили. Ростом он был невелик, ниже среднего. Одет по-простому: дорожные штаны, пыльные сапоги да рубаха. Из-под шапки выбивалась прядь седых волос, хотя лицом был молод. Без обидняков пропустил он слова Пахома, только дернулся испуганно, когда тот кулаком тряс. Объяснил, что вернуться на главный тракт, который и ведет к столице, можно тем же путем, что они к сторожке выйдут. Или, не возвращаясь, идти по лесу вдоль реки – она приведет в деревеньку, а оттуда снова к тракту можно будет выйти.

Лето сулило еще много теплых деньков впереди. Однако уже близилось к своему закату. Ночи становились длиннее и холоднее. Впрочем, всё вокруг еще цвело и не ощущало этой медленной поступи, сменяющей сезоны. Думать об этом было рано. Вот и в лесу, хоть дождь моросить начинал, а всё ж жизнь не умолкала. С ветки на ветку прыгали пушистые рыжие белки, спеша укрыться. Тревожили капли с листьев, бросали колючие хвойные иголки да шишки, замирали, поглядывая на путников внизу, и снова бросались глубже в чащу. Пернатые обитатели перекликались трелями. Пробегали между кустов в стороне от тропинки то ёж, то мышь. Ящерка, опрометчиво кинувшаяся под ноги странников, тут же оказалась в руках Ивана. Маленькая, с ладошку, со светлым брюшком и коричневыми гладкими чешуйками. Перебирала короткими лапками, извивала хвост. Но прыти в ней не ощущалось. В какой-то момент просто замерла. То ли смиряясь со своей судьбой, то ли изучая ловчего. Пахому тоже повезло в тихой охоте. Не сильно хожена тропа была. Поэтому без труда насобирал горсть ягод: черные, сладкие, правда, если много сьесть, зубы красили синюшным соком. А то и руки запачкать можно было, если раздавить. Но вряд ли мужчину это заботило. Да и пучок ароматных трав собрал – для вкуса в варево самое то кинуть.

Сторожка сама была построена добротно: с душой и умением. Видно было, что поддерживают ее в порядке: ступени на крыльце целёхонькие, на выступающей стене сооружена площадка на втором этаже (заборол). Полянка вокруг вытоптана – близко ни деревья, ни кусты, ни трава не растет. Следов много, все к дому и ведут, - могли без труда определить путники, насколько позволял свет из окон. Тучи сгущались. Дождь усиливался. Вот уже слышны были раскаты. И сквозь звуки леса и гул охотников пробивался шум реки (о ней, по-видимому, и говорил незнакомец у крыльца) где-то впереди за домом. Вроде как еще крик человеческий слышен был в далеке. Но слов не разобрать. Да и не повторялся больше.

Стук в дверь прервал разговоры за стеной.
- Да входи уже, коли не бандит, - раздался зычный голос.
Хоть и звучал он резковато, однако сквозило радушие в словах. Ведь правда: не принято в лесу отказывать в ночлеге. Послышались шаги к двери.

Довлат


Пахом

– И трусом назвал, и позёром ославил, ловок ты, я смотрю, лесорубная душа. Да, видать, и подраться не дурак, анархистом стать не думывал? – Ухмыльнулся, поправляя шарф, Довлат, взглядом безразличным по топору скользнул. Видно было, что лень ему задираться далее, а не то что прям испугался. Тощий, исхудалый, в оспинах рожа, и в одежде, прямо скажем, не парадной, был мужчина совершенно как кот из подворотни, облезлый, с ушами изодранными. Взгляд бесстрашный, пламенем горит душа, будто на грани того, чтобы в любой момент вспыхнуть и пеплом осыпаться. Этому, кажется, и сам чёрт не брат, а может, и просто видимость одна. Так точно и не скажешь, конечно.

— Ну раз приличия соблюдены, можем и зайтить. — Громко сказал, да шагнул вперёд, дверцу за ручку дёргая. Ступени скрипнули чуть под весом его башмаков, сталью обитых, как у вояки какого, а Довлат уж входить собирается, не дожидаясь, пока хозяева дотопают. На остальных из-за плеча глянул: «Идёте иль ночевать тут станете?» — во взгляде мелькнул вопрос молчаливый, голову склонил, чтобы об косяк не приложиться. Идёт внутрь, а сам думает, что дело-то нечисто. Было у него с детства чуйка на мертвечину, магия не магия, конечно. Интуиция какая-то. Смерть она человеку близка, просто слышать надо и не бояться. Как говорили его прежние друзья: «Мама — Анархия, папа — стакан крепкого вина, а Смерть костлявая так и вовсе тёща».

За пазуху спрятал ящерицу – аккуратно и нежно, чтобы не навредить животине. Может и был там кармашек небольшой, в самый раз для нового спутника Ивана, а если нет, то просто рукой придерживал, прижимая к груди. Холодная. Чешуя на коже. У человека хватит тепла на рептилию.

Довлату на жесты неприличные только взглядом недоуменным ответил, слегка выпячив глаза и опустив уголки рта вниз. О как.

– Не бандиты, не бандиты – улыбчиво замотал головой вверх-вниз Иван, как только ответили им, а затем прошёл вслед за Довлатом в дом.

    Гарри, чай тоже не бандит, заспешил за всеми, стряхнув с головы капюшон. Он был далёк от танатального опыта Довлата, поэтому в очаге и крыше над головой нашёл исключительно хорошее.

    — Благодарствую, добрый человек! — воскликнул он и прижал руку к сердцу. — Мой славный спутник совершенно прав. Мы лишь странники! Пилигримы, перехожие калики, труженики щей и лаптей. Понимаете, трактир у большака погорел. Однако добрая душа, ниспосланный Небом проводник, направила нас к вашему дому. Так просим, не откажите в милости, дайте переждать ночь…

    Гарри жалостливо шмыгнул носом.