[D&D 5] Любовь и смерть | ходы игроков | 1. Гармония

Арнил, как и подобает рыцарю, двинулся вперёд, разгоняя тьму магическим светом своего моргенштерна. Следом за ним в воздух поднялся фамильяр кормирского волшебника, перемещавшийся от одной решётки к другой, добавляя света в это царство зловещей темноты. Остальные предпочли прикрывать Арнила сзади, поближе к нему держались Хрокр и Рэмм, в комнате охраны остались Харальд и Руди с луками наготове. Андель подошёл к механизмам, что управляли замками на дверях. Рядом с рычагами имелась простая и понятная схема, сразу обозначившая, какой за какую дверь отвечает: шесть камер с одной стороны коридора, семь – в другой, и ещё одна дверь разделяла коридор и комнату охраны.

Паладин неспешно двигался вперёд, вглядываясь во тьму, что постепенно отступала перед его светом. Камеры вокруг пустовали. Внутри было довольно грязно, неприятно пахло человеческими выделениями, хотя запах этот довольно скоро отошёл на второй план, когда Арнил подошёл к жуткому кровавому месиву из человеческих внутренностей. Дальше в глубь коридора от них тянулся кровавый след, слово половую тряпку обильно вымочили в крови и усердно драили ею полы. Сравнение с медведем, которого охотник предположил как возможного виновника случившегося здесь, отчего-то казалось весьма правдоподобным сценарием. По крайней мере, учинивший такое должен был обладать соизмеримой силой и жестокостью. След тянулся вдаль на добрые тридцать футов, а собственно тела и того, кто его распотрошил, всё не удалось увидеть.

Руна вдруг привлекла внимание к чему-то в соседней камере. Арнил повернул голову и обнаружил человека в одеянии стражника, сидящего у дальней стены темницы. Мужчина был мёртв, на его лица как погребальная маска навсегда отпечаталась гримаса ужаса. Видимо ужасающий процесс потрошения разворачивался прямо перед его глазами, и хрупкое человеческое сердце просто не выдержало подобного зрелища. Рядом с несчастным лежало обломанное древко копья.

Паладин заметил движение впереди, прямо на границе света и тьмы, и резко перевёл взгляд. То, что ему открылось, было поистине ужасным. Существо из кошмаров, из страшных сказок, которыми пугали детей и в благополучном Кормире, и на Побережье Мечей и даже в далёких северных землях. Тварь имело почти человеческое тело, полностью покрытое грубой чёрной шерстью, голова же его была звериная, волчья, с хищными жёлтыми глазами и огромной пастью, полной острых зубов. Она была высокой, выше семи футов ростом, даже когда двигалась на полусогнутых ногах, при этом выглядела довольно тощей, без развитой мускулатуры. Звалось это создание ночи вервольфом, оборотнем, что обращался из человека в волка, но сейчас принимал жуткую промежуточную форму, вобравшую самые опасные качества обоих своих сущностей. Морда и грудь вервольфа были обильно покрыты бурой кровью, а из шеи его торчало обломок копья, глубоко засевший в жилистом теле. Человека такая рана наверняка убила бы, но эта тварь будто и не замечала постороннего предмета, только сипло сопело из сложностей с дыханием.

Да, это совершенно точно не был медведь. В магическом свете охотник разглядел тварь из легенд да полуночных баек у костра. Рассказывали всякое: что вервольфы боятся серебра (хотя некоторые настаивали, что чеснока), что укушенный тварью и сам станет таким, впервые увидев полную луну, что иные из них ловко скрываются в человечьем облике даже от ближайших знакомых, и что не взять их никаким оружием, кроме волшебного... В последнее Харальду верилось особенно охотно, глядя на торчащее из шеи оборотня древко. Нервно сглотнув подкативший к горлу комок страха, следопыт двинулся вперёд, натягивая лук. На короткий миг его взгляд потускнел и глаза словно растеряли весь цвет. Коротко прозвенела тетива, и стрела устремилась к цели.

Свет от Руны и от заклятия Альберта на моргенштерне Арнила осветили сначала отвратительную дорожку из красной жижи, сам вид которой заставил даже видавшего виды Рэмма ощутить спазмы пищевода, раздумывающего над тем, не исторгнуть ли содержимое желудка кормирца — поскольку происхождение этой рыхлой субстанции, влажно поблёскивавшей в ярком магическом свете, было вполне очевидным. Следующая картина — очередной труп, на сей раз не истерзанный, но умерший от того невообразимого кошмара, который ему суждено было лицезреть, и от того бездонного ужаса, который он во время этого ощутил. И, наконец, последним, что раскрыла Руна и магия света Альберта Рэмму и его сотоварищам, было чудовище — помесь человека и волка… Вервольф. Волколак. Оборотень.

— Как же я устал сегодня от волков и им подобных! — прорычал боевой маг. — — Я буду петь. Потанцуем под мою песню! — Рэмм вновь повторил ритуальную фразу школы Песни Клинка на эльфийском, которую его сотоварищи уже слышали сегодня ранее — когда сражались с огромным волком на поляне, где они отыскали малыша Фили. Движения молодого человека тут же стали стремительными, быстрыми, но при этом плавными, гибкими, словно танцующими. — Yr ydwyf fi yma, ac eto yd ydwyf fi ddim!* — громогласно возгласил Алсевир, и эту фразу понял бы Альберт, будь он тут здесь и сейчас, остальным же она показалась очередной магической тарабарщиной. Почти сразу же облик Рэмма стал размытым, дрожащим, как что-то, на что ты смотришь посреди пустыни, когда твой взор должен пройти через пелену раскалённого, дрожащего, танцующего воздуха: вот он тут, вот он уже на дюйм вправо, а вот он на фут назад, и снова — на прежнем месте, и так раз за разом, каждый удар сердца.

Прозвенела тетива, свистнула разрезающая спёртый, пропитанный зловонием смерти и зла воздух стрела. Рэмм устремился за нею, туда, где высился монстр: боевой маг будет петь ему песнь своего клинка.

Когда Руди понял, кто именно был перед ними, его рука сама отпустила тетиву и сразу же полезла за следующей стрелой, однако усилием воли конокрад заставил себя успокоиться и тщательно прицелиться прежде, чем сделать выстрел

Конечно же это был волк, разве могло быть иначе? Волк чудовищный, человекообразный и крайне опасный, но всё таки снова волк. Впору было посмеяться – не к Арну ли, быть может с десяток минут назад, приходила шальная мысль о том что в подвал забралась бестия с которой они сошлись в Королевском Лесу? Смеяться однако не хотелось – тогда это казалось дурацкой шуткой уставшего разума, но теперь перспектива выглядела пугающе реальной – дышала сипло и вот вот, казалось, готова была броситься на их небольшой отряд.

"Нельзя чтобы он кого-то покусал" – звенел в голове тревожный колокол. "Но не брали его ни клинок ни стрела" – словами из песни вторил ему второй

Крепче сжав рукоять моргенштерна и выставив вперёд щит, Арн двинулся вервольфу навстречу, пересохшими губами взывая к Владыке Зари, прося сил чтобы повергнуть это чудовище – остановить бесчинства которые то могло учинить впредь и воздать за все те которые тварь уже успела совершитт. Боковым зрением рыцарь видел как стремительно пронёсся мимо Рэмм, услышал как щёлкнули две тетивы. Бой начинался, и на этот раз врагу было некуда спасаться бегством

— Боги милостивые, —вымолвил солдат, когда магический свет от оружия сэра Халлмена вырвал из мрака тварь. Кровавый убийца, оставивший след на полу тюремной камеры.

Страх каплей холодного пота пробежал вдоль позвоночника. Хвала Улыбающейся Леди, Деля обошла стороной судьба встретить верволка прежде, но историй он наслушался с лихвой. Много чего люд рассказывает, но чаще прочего упоминали, дескать оружие простое этих монстров не берет. А если ранят тебя - ищи спасение в молитвах и магическом исцелении, чтобы при следующей полной луне не обрасти шерстью самому…

Из ступора Стиртта вывел боевой маг, пронесшийся мимо размытым силуэтом.

Липкими от пота руками, Андель схватил арбалет и принялся его заряжать. Небольшая стрела никак не хотела ровно лечь в «ложе».

— Проклятье! — прорычал солдат, чувствуя, что ему нужно отчего то «оттолкнуться», чтобы быть полезным в этом бою. Там, снаружи, ждет невинный мальчишка, ставший жертвой какого то проклятия. Где то ждут его родители. Ждут и самого Деля, его собственная мать.

— За Кормир! — хрипло выкрикнул полукровка. Арбалетный болт, наконец-то занял свое место. — За людей!

Не подозревавший о творившемся в подземелье кошмаре Альберт, тем временем, поудобней уложил Фильдора и задумался над тем, как из имеющихся у него в распоряжении заклинаний и доступных всякому уважающему себя чародею заговоров собрать что-то, что позволило бы избежать подобных ситуаций. Или, по меньшей мере, отследить беднягу, если его кто-то похитит. К школе прорицания Альберт питал смешанные чувства, но сейчас что-то то из ее арсенала бы сильно пригодилось. Или в будущем. Но аналитическая магия, к сожалению, требовала довольно узкой специализации – будь под рукой одна из вотердипских библиотек или, хотя бы, семейный архив д’Эполи…

Маг бросил взгляд на спящего Вудбранда-младшего (предположительно), после чего посмотрел на небо. Не исключено было, что они попали в пространство, где само время текло иначе, и либо и секунды не пройдет в Фаеруне, либо они вернутся месяцы, если не годы спустя, и из участника истории с пропажей наследника он превратится в участника истории с возвращением законного наследника на престол.

- А хотел я быть только наблюдателем, Фили.

Слова загадочной Акриель, конечно, не обнадеживали, но фатализмом и пассивностью, характерной для местных, ни он, ни его спутники не отличались. Да и сама певунья, кстати, тоже. Скорее всего по причине, которую Альберт так и не успел высказать. Вытащив (вручную) книгу из сумки, маг взгромоздился на тележку рядом с бессознательным мальцом.

- Запишем все это, Фили, хорошенько запишем.

И, действительно, принялся заносить события этой ночи убористым, аккуратным почерком. Выходило лучше, чем рисовать, но зарисовка была важной. Ее маг собирался показать Царусу при менее травмирующих обстоятельствах. Волки вряд ли были совпадением, но совсем исключать этого, как уже наверняка сделали félagar-flýtir sér, не стоило. И что-то не так было с религией в этих местах. Боги не любят забвения. Более того, текущая сквозь священников божественная сила делает это забвение проблематичным. Когда священник может и исцелить, и благословить, и с делом помочь, это сильно способствует… как там Царус выразился... вярваме много в боговете… Возможно, Хор Предтеч (или Предков) обладал сходными чертами, но тогда бы Царус, до которого идею, что отряд ищет целителя, довести удалось, к этому Хору их бы и направил.

Те же боги, коих почитали в Фаеруне, сюда, похоже, не дотягивались. Исключением являлся Латандер, но поклонялись ему, похоже, в некоей Баровии. Либо он там имел силу, либо был сродни местным божествам.

- Нужно будет проверить на сэре Халлмене, Фили, как дела обстоят тут с богами по-настоящему. Эх, надо было об этом подумать до того, как в подвал отпускать…

Обеспокоенно взглянув в сторону дверного проема, Альберт задумчиво почесал подбородок. После чего посмотрел на Царуса. Тот, похоже, потихоньку приходил в себя. Любой маг Любой маг (кроме хаосмагов и сшарлатанивших свой путь к Искусству колдунов) знает, насколько важны правильные определения и как катастрофичны могут быть ложные представления о терминах. И то, что у местных определение "гоблины" ассоциировалось с чем-то, что может порвать людей на куски, д’Эполи сильно беспокоило.

- Мастер Царус, ви говоря о…

Альберт понизил голос, не желая беспокоить нескольких зевак, в которых любопытство превозмогло страх перед неизведанным.

- …гоблинах. Можеше разкажа о них? Не знам в наши краища такива...

Хрокру доводилось слышать про подобных чудовищ: живущее у подножий Вороньей Скалы племя Серого Волка, известное даже среди остальных Утгардтцев за свою необузданную жестокость и дикость, считало свою двойственную природу даром Утгара. Остальные племена... обычно не считали разумным спорить с этим утверждением. К счастью, его племя... нет, не его... племя, в котором он вырос, никогда не пересекалось с этими хищниками раньше, по крайней мере, не в полнолуние. Теперь, однако, выбора у северянина не было: он прекрасно понимал, что сбежать не получится, а придумывать какую-то хитрую ловушку было слишком поздно, особенно теперь, когда остальные уже бросились вперёд.

Про оборотней он слыхал всякое. Что когда шерсть покрывает их тела, даже самый острый клинок не возьмёт их шкуру. Что один укус их клыков, одна царапина их когтей превратит любого человека в оборотня к следующей полной луне. Что не переносят они прострел-траву и серебро. Что боятся то ли огня, то ли воды. Что духа волка может изгнать шаман. Что превратить его обратно в человека можно, если назвать его трижды по имени. Что даже после смерти, будет он скитаться по свету, превратившись в волка окончательно, и пить тёплую кровь... Всё это было сейчас совершенно бесполезно. Проверять не было ни времени, ни возможности. Либо сейчас его клинок сможет рассечь эту проклятую тварь, либо... нет. В этом случае он присоединится к уже вне всякого сомнения попробовавшему этот план стражнику. Достойное завершение его скитаний: бессмысленный конец бессмысленного пути...

Но, по крайней мере, если это и впрямь будет последним его днём на этом — или уже на том? — свете, то он проведёт его с клинком в руках и с кровью — своей или чужой — обагряющей холодную сталь.

Морда с сияющими в холодном магическом свете глазами поворачивалась в его сторону, но ноги уже сами несли варвара вперёд. Под истёртыми сапогами чавкала жижа, совсем недавно бывшая частью человека. Звуки, запахи, вкус на губах... Обычно этого было бы уже достаточно, чтобы пелена пришла, принеся с собой ту непостижимую ясность, которой он так привык пользоваться в бою, но сейчас этого всё ещё не произошло. Не было времени. Раньше, двадцать лет назад, он, наверное, смог бы преодолеть разделявшее их расстояние куда быстрее, но сейчас у него не было ни одного лишнего мгновения.

Пасть медленно раскрывалась, обнажая огромные зубы, но у северянина был и собственный клык: двуручным клинком было не размахнуться в тесном подземелье, но этого было и не нужно. Остриё, сверкая отблесками, будто и само было зачаровано, направилось в сторону чудовища. Миг за мигом они сближались...

Мышцы под густым, мокрым от густой крови погибшего мехом напряглись, готовясь к поистине могучему прыжку — то ли в сторону, то ли, напротив, на свою новую цель...

Но было слишком поздно. Хрокр, словно брошенное вперёд копьё, пронёсся ровно по прямой и вонзил свой двуручный клинок прямо в грудь полу-волку. Рёбра заскрипели и захрустели, но выдержали напор, останавливая лезвие прямо там, где оно должно было бы прорезать сердце. Коротко рыкнув в подступавшей ярости, варвар дёрнул за рукоять, орошая её новым потоком крови зверя.

Отряд обрушился на оборотня стремительно, не давая ему времени опомниться и сориентироваться. Стрелы полетели одна за другой. Это Руди, не раздумывая, выстрелил, чуть тварь появилась в поле его зрения, а следом пустил ещё стрелу. Чертовски удачно пущенный снаряд засел в жёлтом глазу уродливого чудовища, второй угодил в грудь. Тут же добавил Харальд, пронзив волосатое брюхо, на котором болтались рваные лоскуты того, что возможно было когда-то рубахой.

Бойцы ближнего боя под воодушевляющий крик Анделя ринулись вперёд. Рэмм с песней битвы на устах был стремителен, почти как стрела рыжего конокрада. Он ловко юркнул под лапой вервольфа и очутился у него за спиной. Там-то ему и открылась судьба второго несчастного стражника. Под ногами волшебника разбросаны были объедки с кровавого пира, сплошь состоявшие из частей растерзанного человеческого тела. Отдельно лежала голова, сплющенная внутри шлема. Рэмм, а вслед за ним и подоспевшие Арнил с Хрокром ощутили сильнейший запах дрянного вина, которым разило от звероподобного уродца, словно тот принимал ванну в винной бочке.

Паладин заставил своё оружие вспыхнуть ярким светом, отчего в темнице стало ярко как днём. Свет проникал в самые дальние уголки, заставляя крыс и пауков устремляться подальше в свои потаённые норы. Оборотень зажмурил свой единственный здоровый глаз и отшатнулся от света. Видно, он долгое время провёл в полумраке и божественное сияние было ему немило. Чудовище замахало руками, пытаясь оттолкнуть от себя Арнила, но тут же в его грудь вонзился огромный клинок северянина. Новый кровавый поток окатил и Хрокра, и рыцаря, смешавшись на полу с кровью убиенного стражника.

Раны оборотня выглядели ужасно: три стрелы торчали в его теле, одна из них пробила глаз, а сквозь рану в груди можно было разглядеть, как пульсирует сердце. Казалось, чудовище вот-вот издохнет или хотя бы лишится всякой возможности сражаться. Оно даже опустилось на колено, чтобы сохранить равновесие. Но в следующий момент оборотень вцепился в торчащую из глазницы стрелы и резко вырвал её прямо вместе с глазным яблоком. Он резко поднялся на ноги, и стоящие рядом люди могли наблюдать, как ужасные раны затягиваются. Вот уже и дыра в груди заросла густой шерстью, а в пустой глазнице стал формироваться новый глаз. Издав рык, в котором ясно читалась насмешка, вервольф набросился на Арнила и вцепился в руку, которой тот сжимал моргенштерн. Движения всё ещё плохо видящего чудовища были неловкими, но эту неловкость в полной мере перекрывала нечеловеческая мощь. Сначала острые когти вонзились в конечность паладина, а после на ней сомкнулась зубастая пасть. Если бы не кольчуга, то сэр Халлмен наверняка бы остался без руки.

"Какого черта-то" – только и успел подумать Рудольф. Да любому волку столько ударов за глаза бы хватило чтобы окочуриться, а этот лишь усмехался. Да что здесь творится черт возьми? Это тот же волк, с которым они бились на поляне или другой? Если другой, то худо дело – если они поодиночке так сильны, то двое-трое порвут их отряд в мгновение ока.

Но руки продолжали лихорадочно делать свое дело. Тщательно прицелившись, Рудольф выпустил очередную стрелу.

Боль, злость, страх – всё смешалось в голове Арна когда зубы оборотня сомкнулись на его руке, прогрызая плотные кольца кольчуги и ткань поддоспешника. Песни и истории которые он слышал, страшные сказки которые читали ему в детстве – неужели его собственная история должна была привести... вот к этому?

Страх обратился болью, когда рыцарь усилием рванул руку, освобождая её из слюнявой пасти и гневом, когда он поднял моргенштерн, смещаясь одновременно с тем в сторону

– Даже если так – выплюнул он в оскаленную морду – С тобой то я разделаться успею!

Оборотень из трёх противников, которые окружили его, избрал своей целью наиболее заметного Арнила — благодаря сияющему ярким светом моргенштерну; то ли тварь всё ещё плохо видела из-за травмы, нанесённой ей стрелой, то ли просто ненавидела свет. Рэмм внутренне содрогнулся, увидев, как ужасные раны, от которых человек умер бы дважды, а то и трижды подряд, противоестественным образом начали стремительно затягиваться. Молодой человек тихонько ругнулся по-амнски: ведь если эта гибридная скотина будет так быстро залечивать наносимые ей раны, они, вероятно, будут кромсать её до самого утра.

"Это какая-то неправильная земля... Это какой-то неправильный монстр... Латандер, Хранитель Рассветно-Алых Небес, куда нас занесло?!" — промелькнуло в сознании боевого мага за мгновение до того, как он со всей силы всадил клинок своей рапиры в мохнатую спину чудовища.

Пока Альберт спокойно и вдумчиво анализировал произошедшее и делал заметки, Царус с нервным беспокойством вглядывался в тёмный проём, куда отправились остальные шестеро чужеземцев. Вопрос мага старик даже сперва пропустил мимо ушей, и Альберту пришлось его повторить. Сделав какой-то непонятный жест пальцами, будто снимает со своей седой головы паутину, Царус стал рассказывать про местных гоблинов. Речь его стала более понятной. То ли от того, что говорил он медленнее обычного, то ли разум вотердипского чародея всё больше открывался для понимания здешнего языка, то ли лингвистические опыты Альберта стали давать практический результат.

– Гоблыны, госпадын Альберт, есть сила тёмная и злая, – подняв палец к небу, провозгласил старик. – Чистейшыго зла они творенья. У Картакассе две напасти. Первая – то волки, от коих жития нетуть людям. Но волки – то звери с понятную природою, от них можно защититься, отогнать от жилищ. Вторая же гоблыны, и они и не люды, и не зверы. Им страх неведом, а желания их – лишь убывать и пожрать плоть убиенных.

– А вот то неправда, – перебил Царуса один из немногих зевак, оставшихся дождаться чем дело кончится. Его речь Альберт тоже понимал. – Мейстрзингер нашинский, Зон Кляус, пел про гоблынов так: от магии темнейшей и силы злейшей родится в человечьей душе скверна, и обернется человек ужасным гоблыном, коль та скверна верх над ним одержит. Видал мой дружочек однажды гоблына, чудом ноги унёс, но успел рассмотреть. Глазищи красные, рожа страшная, будто кожу с рожи содрали, но не полностью, волосы грязные, и огроменный ротяка, полный острых зубов.

– Ой, да что ваш Кляус-то знает? – махнул рукой Царус. – Не слушайте дурня, госпадын Альберт. Про глаза и рот только правда. А остальное всё брехня и бредни. Не можно гоблына разглядеть, ибо кожа у него чёрная как у трубочиста, не ходят эти твари, а крадутся, с тьмой сливаются и нападают, когда никто не видит. После встречи с ними только кровавые ошмётки от человека остаются, будто объедки с ужасного пира, а головы убиенных они с собою забирают.

Второй человек спорить не стал, пожал только плечами.

Пока Дель «справлялся» с арбалетом, вокруг оборотня уже образовалась небольшая толпа. Места и так было не ахти как много для прицельной стрельбы, а тут стало и того хуже.

Полукровка вскинул оружие и шумно выдохнул. Толку от него здесь и сейчас будет только при хорошем выстреле. Ежели бежать, да еще и с его то лодыжкой, неясно чего тварь успеет наделать - даже отсюда чувствовалась аура смерти, окружающая верволка.

«Тимора, та что направляет на пути, прошу лишь о мимолетной улыбке твоей…», - шептал про себя солдат, выискивая момент как бы выстрелить, да так чтобы не своим в спину.

Почувствовав секундную задержку между взмахом двуручного меча и моргенштерна, полукровка выстрелил.

Хрокр попытался атаковать чудовище вновь, но узкие казематы мешали привыкшему сражаться на открытом пространстве варвару — даже обойдя оборотня чтобы дать себе больше места для замаха, северянин в последний момент всё же задел потолок остриём клинка, замедлив и исказив до того быструю дугу, которую оно должно было описать, и дал возможность монстру в последний миг уклониться... которой тот, разумеется воспользовался — как бы быстро ни заживали на нём раны (как на собаке?), очевидно было, что зверолюд был не бессмертен.