Отец: Луи д’Аржанкур дю Люнкард
Сестра: Эжени д’Аржанкур дю Люнкард
Брат: Альберт д’Аржанкур дю Люнкард
Жизнь Камилля до примерно 29 лет была хоть и насыщенна событиями, но для этой истории не слишком интересна. Унаследовав приличное состояние в молодости, он не растратил его, поскольку предпочитал книги обществу прекрасных дам и прекрасных кавалеров. Кроме того, на нем лежал долг, который многие предпочли бы свалить на чужие плечи или просто на землю – забота о семье. Камилль был старшим ребенком, но не последним – Эжени и Альберта, несмотря на то, что они были от второй супруги покойного Луи, он любил гораздо больше, чем предполагал нередко надменный подход монтэньцев к крови и праву первенства. И ему приходилось заботиться о них даже до того, как отец свернул себе шею на охоте – не в последнюю очередь оберегая их от отца и мутных личностей, окруживших Луи после смерти второй супруги.
Проблемы со смертью отца не закончились – как оказалось, он успел наделать долгов, и, что было гораздо хуже, раздать обещаний. И это привело Камилля ко двору. И никакая начитанность не могла подготовить его к тому, с чем довелось столкнуться. К тому же, некоторая прямолинейность молодого аристократа, унаследованная (к добру или к худу) от отца, мешала ему держать язык за зубами тогда, когда этого ожидал от него двор, или, напротив, улыбаться, произнося отвратительнейшую ложь. Позиция его становилась все более шаткой, и кто знает, чем бы все закончилось, если бы он не встретил Рише ла Барра – члена Сиятельной Гвардии, которому Император был обязан жизнью. Возможно, Рише увидел что-то от себя в молодом Камилле, или же просто проявил сочувствие, но это знакомство спасло Камилля. Через несколько месяцев он стал одним из первых учеников стиля Де Вор, и, спустя сто тридцать четыре дня, впервые убил человека на дуэли.
Так уж получилось, что убитый был в сильной немилости Императора, и невольным исполнением его прихоти, Камилль оказался в фаворе. Которым он быстро воспользовался и поспешил покинуть двор, пока благоволение не сменилось гневом. И это непременно бы случилось, ибо примерно в это время ла Барр решил приударить за одной из дочерей Императора. Завершение этого скандала было достоянием пересудов столицы несколько месяцев, но, если просто подводить черту, то ла Барра изгнали в поместье, запретив возвращаться. Смертной казни он избежал лишь ценой предыдущих заслуг. Камилль об этом узнал уже из переписки – и то, когда вернулся из плавания. Хлопотами наставника он, проездом убедившись, что в Аржанкуре все хорошо, отправился на морскую службу.
Справедливости ради, Камилль предпочел бы читать свои книги в тени цветущих яблонь родовой усадьбы, но недоброжелатели никуда не делись, и, хотя д’Аржанкур был далеко не первой целью их нашептываний, заведенных знакомств при дворе не хватало, чтобы расположение Императора не растворялось постепенно под кислотой наветов и намеков. Для защиты семьи нужно было укрепить положение, и в Монтэне всегда было две аристократии – придворная и военная. Безнадежность попыток влиться в первую Камилль уже осознал. А во второй можно было использовать и знакомство с ла Барром. Тридцатилетняя война давно завершилась, и выбор стоял между пограничными конфликтами с Кастилью и морем, в котором установившийся между странами мир был понятием временами условным. Корсары и пираты нередко служили не только своему кошельку, но и, не являясь формальными каперами, неформально нередко ими являлись. И море куда сильнее манило Камилля.
Он был немного романтиком.
Монтэньский флот в значительной степени уступал и авалонскому, и кастильскому, и Император не собирался оставлять это положение неизменным. Обложив крестьян очередной податью, он начал строить флот (не первый за его правление), и этот флот нуждался в офицерах. Камилль, жадно глотавший в свое время книги о легендарных флотоводцах (всех наций, и в первую очередь - Авалона), неожиданно для себя проявил талант к командованию на море. Хотя через узкий фарватер корабль он бы не провел, да и со штормом получше справлялись более опытные мореходы, во время боя он практически безошибочно угадывал действия противников и меры, которые нужно было принять, чтобы эти действия оказались безуспешными.
В итоге через полгода службы капитан уже прочил его себе в преемники. К сожалению, дожить до передачи командования на суше пожилой л’Элинье не смог. Короткая, навсегда отложившаяся в памяти Камилля церемония состоялась ночью, в пропахшей кровью и спиртом каюте, и в следующий день сражения Камилль вступил уже капитаном. Команда и остальные офицеры приняли это как нечто само собой разумеющееся.
Карьера Камилля в императорском флоте была блистательной. И цель, которую он поставил перед собой, становилась все более и более близкой.
***
Характер Камилля не позволял пренебрегать своим долгом, и службу волей или не волей он ставил на первое место. Но на втором всегда была семья. Когда обстоятельства позволяли, он предпочитал родное поместье двору с его интригами. И то, что он видел, вселяло в его сердце и радость, и уверенность. Альберт, пусть и несхожий характером с Камиллем, постепенно превращался в достойного дворянина – во всех делах, требуемых от представителя монтэньской знати, он преуспевал. И, что особенно радовало его старшего брата, он был далек в своей податливости от отца. Хотя его окружали друзья, он не находился под их влиянием, а был центром и разумом этого небольшого сообщества. Эжени же напоминала отца в лучшие его годы, а не худшие. Любительницей чтения, вышивки и сплетен она никогда не была, но со временем в перечень ее хобби влились охота, верховая езда и даже фехтование. Камилль не был в восторге от этих увлечений, но слишком любил свою сестру, чтобы возражать. Он подозревал, что у нее имелись любовники, но все ее гости, даже регулярные, вели себя при нем исключительно прилично.
Все было относительно неплохо, пока брат и сестра практически одновременно не попросили представить их двору и ввести в свет столицы. Выполнить эту просьбу было несложно – к тому времени положение Камилля достаточно упрочилось, чтобы о долгах и обещаниях его отца не вспоминали. К тому же, если бы это сделал кто-то другой (а связи Альберта и характер Эжени делали это неизбежным), это ударило бы по положению самого д’Аженкура старшего, и он вынужден был это учитывать.
Первый столичный бал Альберта и Эжени прошел великолепно, авторитет Камилля, достоинство древнего рода и впечатление, которое красота Эжени (пусть, как перешептывались некоторые далеко за пределами ушей капитана, и несколько дикая) и манеры Альберта произвели на столицу, обеспечили им как общественное принятие, так и приглашения на год вперед. Дав несколько наставлений, Камилль отправился в очередной морской рейд против нумийских пиратов лишь с малой толикой той тревоги, которую обычно испытывает человек, оставляя близких в новой для них обстановке.
Кампания затянулась. Более того, из-за склоки между поставщиками зерна и мяса (точнее, их придворными владельцами, воротившими нос от денежных разговоров, но не терпевших друг друга), возникла серьезная проблема с провиантом, лишь усугубившаяся гибелью нескольких конвоев. Формально причиной считался шторм, но многие капитаны подозревали, что дело было куда более нечисто. И подозрения эти лишь усилились, когда вслед за конвоями, которые везли продовольствие, пропал конвой, который должен был доставить порох и ядра. Это привело к изменениям тактики, и, поскольку сближение и абордаж вынужденно становились все большей частью сражений, множеству ненужных смертей. Приказ возвращаться поступил внезапно, посреди осады береговой крепости. Оставляя непобежденного врага позади, остатки флотилии отправились к родным берегам, где их встретил новый приказ – поддержать подавление волнений на побережье. Новые налоги оказались непосильными для множества крестьян, задержки с поставками еды вызвали недовольство в городах, и будто по мановению волшебной палочки возникли люди, готовые этим недовольством воспользоваться*. На улицах вдохновенные ораторы читали антиимператорские речи, откуда-то появилось оружие, увлеченные событиями горожане, формировали ополчение против окопавшихся в своих усадьбах дворян, а в ратушах писали прошения Леону Александру XIV…
Слушая про эти новости Камилль чувствовал, что у него в животе собирается тугой комок – он знал Императора лично, и не сомневался в том, какой будет его ответ. Простым устрашением события не могли ограничиться.
И не ограничились.
Эти недели Камилль считал самыми тяжелыми в своей жизни. И он был не одинок. Значительная часть офицеров флотилии (или ее остатков), хотя и не испытывала особого сочувствия идеям бунтовщиков, не горела желанием проливать кровь соплеменников. И опасались бунта уже на кораблях – немало матросов и солдат происходили из этих земель. Для столичных войск этот вопрос стоял менее остро – их готовили к этому, они не имели связей с побережьем, и, после нескольких кровопролитных стычек, гибель сослуживцев и друзей решили для них те этические дилеммы, которые оставались.
Знакомые Камиллю мушкетеры старались не замараться, но они тоже были солдатами. Он знал, что их усилия сохраняли жизни и не раз предотвращали резню, но продолжаться это долго не могло. Император требовал действий, он требовал, чтобы был дан пример того, что происходит с осмелившимися посягнуть на его божественную власть над каждой душой Монтэня.
А затем Камилль получил письмо от брата. Где тот, отчаянно виня себя, описывал то, как Эжени спуталась с людьми, не достойными находиться при дворе и придерживавшимися идей, не приличествующих верному слуге престола. Письмо завершалось извещением о том, что, вдохновленная событиями на побережье, она направилась в один из городов, попавших под влияние бунтовщиков. Через пару проведенных в отчаянных попытках выяснить детали дней под его дверью оказалась записка, написанная рукой сестры с предложением встретиться.
Он не подозревал, что это ловушка. С группой людей, которым можно было довериться, он пробрался в город. Найти место встречи было несложно – одна из вынужденно оставленных церквей, очередной свидетельство всепроникающего влияния Императора. И, действительно, Эжени ждала его. Много слов было сказано между старшим братом и сестрой, но эту весьма накаленную беседу прервали первые пушечные выстрелы. Был отдан приказ идти на штурм города, и Камилль, в обязанности которого входила поддержка пехотных частей и обеспечение десанта, не был на своем посту. Он попытался вытащить Эжени, но та отказалась наотрез, и капитану пришлось обнажить шпагу – только для того, чтобы разоружить ее. Но, прежде чем клинки скрестились, передовые отряды гвардии достигли церкви. Позже Камилль будет корить себя за то, что не понял сразу же, что сделали они это слишком быстро.
Камилль не собирался сражаться, но ему не оставили выбора. Однако он не был настолько хорошим фехтовальщиком не сможет противостоять нескольким десяткам, особенно без места для маневра. Его оттеснили от Эжени, после чего бой для Камилля завершился вспышкой выстрела. Несколько недель он провел на больничной койке между жизнью и смертью, после чего предстал перед судом как участник заговора. Более того, обвинитель расписывал его преступления как предательство военного долга, и намекал, что изменнические мысли поселились в сердце капитана уже давно. Камилль был настолько ошарашен, что лишь к концу первого заседания смог начать выстраивать хоть какую-то линию защиты.
Второго заседания не случилось.
Ночью перед слушанием под дверь камеры просунули записку, в которой говорилось, что друзья собираются помочь ему и Эжени. И, действительно, через несколько часов напряженный слух Камилля услышал звук падающего тела охранника. Дверь открылась, и он бросился в объятия Альберта. Тот рассказал, что корабль с верными людьми уже готов к отбытию. Сам Альберт находился в фаворе Императора, так что заподозрить его участия не должен был никто. Эжени освободили раньше – и Камилль с гордостью одобрил выбранный младшим братом порядок.
Гордость переполняла его, пока он, спеша встретиться с сестрой, не поспешил в кормовые каюты фелуки, и не потерял сознание от удара дубинкой по затылку.
***
* некое сообщество на букву Р.