Ворованный мир | ходы игроков | 5.2. Ритуал у пещеры.

Боги вышли из пещеры под пасмурное небо. Перед пещерой был небольшой "Двор", огороженный бамбуковым частоколом, с бамбуковыми же воротами. Справа от двора, в паре сотен метров, низвергался водопад, рядом были заметны следы попыток Абрахама создать водяное колесо (почти успешная) и водопровод (не закончен). Если пойти влево, то придёшь к нефтяным источникам. Прямо простирается каменистый "пляж", который тянется до самого болота (около сотни метров). Водопад падает с плато, поросшего зеленью, но от пещеры виден только склон, высотой около 30-40 метров.

Яркий свет - пусть и закрытое облаками, солнце все равно почти слепит того, кто несколько часов пробыл в почти полной темноте. Свежий воздух. Свобода. Ощущение было настолько приятным, что, несмотря на натруженную спину, на боль во всем теле - хотелось бежать вперед, обнимать руками пространство, радоваться тому миру, что существует под этим Небом.
Радость смешивалась с горечью потери человека, пусть и незнакомого, с долгом жреца, и рождали морозное спокойствие. Все происходит так, как надо. Не стоит грустить об ушедшем, не стоит радоваться тому, что он ушел в "лучший мир", как говорили некоторые люди.
Так случилось. Человек, - бог, - ушел. Теперь нужно правильно проститься с ним.

Взгляд вокруг - почти сразу же зацепившийся за тот самый водопад. Ательман, махнув рукой Абрахаму и Вагнеру, идет к нему - не совсем близко, так, чтобы возможное пламя не задело постройки. Незачем уничтожать чужое.
Жрецу Неба просто почему-то казалось, что Микуле бы понравился этот вид.
Вот, кажется, удобное место.
- Пусть это будет здесь. Благодарю вас, Абрахам. Вагнер, поможете?
Ательман, присев, подставляет руки, чтобы тело не упало прямо на землю, и аккуратно укладывает его головой к водопаду.
Жрец встает в пяти шагах сбоку, лицом в сторону заходящего солнца.
Он начинает - четко, спокойно, будто рассказывая.

 - Сегодня утром этот мир увидел семерых. 
Четыре старых бога новых трех призвали.
И вот теперь приходит дню конец
И шестеро седьмого потеряли.

Ательман раскидывает руки, - и словно крылья раскрываются за его спиной. Он продолжает, громко, отчетливо:

Услышь мой зов, О Небо, и прими
Ты душу бога, именем  - Микула
Он был могуч, высок, широкоплеч
Но даже сильного несчастье не минуло

Огонь его сегодня погубил
Огню и придаем его. Убийца
Его в последний провожает путь
Иди, - теперь ты можешь с ним проститься.

Взмах жезла, направленного на Вагнера. Что чувствует бог, убивший другого, и теперь помогающий ему достичь Неба? Если он невиновен - это лучшее, что может ему дать жрец, возможность исправить ошибку хотя бы так.

Юя которая до того спокойно стояла в сторонке вдруг вскрикнула:
- Ой, подождите пожалуйста!
Савачика выскакивает вперёд выхватывает меч и отрубает микулину голову которую затем хватает за волосы и отходит назад.
- Продолжайте пожалуйста.

Ярость ревущим ураганом заполнила тело. Он и представить не мог, что богиня-ребенок способна на такое.

- Оставь в покое тело, Савачика!
Пускай горит, пусть даст душе уйти
Не становись сейчас убийцы хуже
Души мучений Небо не простит!

Савачике не удалось перерубить толстенную Микулину шею полностью даже с двух ударов, а третьего ей Ательман нанести не дал, - оттащил и оттолкнул. Голова хоть и не полностью отрублена, но почти отделилась от тела - ещё один удар - и отделится. Ательман стоит между Юей и Микулой, остальные - чуть поодаль, несколько ошеломлённые, что торжественная церемония была так неожиданно прервана.

- Пропустите пожалуйста господин Ательман! Мне нужна его голова! Очень нужна! Я знаю что с ней делать и с головами всех остальных тоже! Всех кто умрёт и кого мы убьём!
Юя всё также сжимая меч бросилась в обход жреца.

Абрахам со своими скептицизмом и научным подходом явно не подходил этой феерической картине со всей ее мистикой и таинственностью.
Поэтому он скучал, скрестив руки на груди и прищурив глаза.
Немного приоткрыл рот, когда Савачика начала рубить голову Микуле. Хотел было произнести очередную речь, но еще раз посмотрел на Юю и подумал, что это будет очередной бесполезной и неблагодарной затеей. Потому он еще немного подумал и тихо произнес на ухо жрецу (ему пришлось подпрыгнуть):

И немедленно пошел.

Отвращение. Страх - страх непонятного. Ярость. Переплавлялись в четкое понимание - сумасшедшую богиню следует остановить. Кто знает, когда голов мертвецов ей станет недостаточно. За святотатством может следовать что угодно.

Дитя, не слышащее доводов другого
Внезапно получило силу бога
Услышь меня, о Небо, помоги
Свести сей мир с безумия дороги!

Хлопнули крылья, поднимая Ательмана в воздух. Вместе со жрецом нахмурилось и Небо, и с грохотом молния прошила мир от облаков к земле, отражаясь от жезла и поражая девочку.

И ты, коль не желаешь, как и я
Спиной вставать к мечу богини этой
То пусть же нестерпимый жар огня
Поможет молнии, низринувшись кометой!

Это было чересчур.
Нет, конечно, служба бок о бок с "СС" имела место. И Вагнер видел, и даже творил зверства куда более эффектные и страшные, чем надругательство над телом мертвого человека-бога. Но это было давно, в другой жизни, а здесь - это было чересчур.
Девочка, отрезающая голову падшего, падшего возможно по его вине - да что там, по его вине - Микулы.

В груди клокотало что-то, и навряд ли это было сердце. Родольфу захотелось улыбаться, и он улыбнулся, ощущая, как непослушно собственное лицо, кривящееся, словно траурная маска.

"Feuer, zoldaten"

Это, наверное, было комично - человек в шутовском рубище поднимает руку в черной перчатке, и пламя, вырывающееся из его глаз, рук, рта - окутывающее его - с ревом устремляется вперед, к маленькой девичьей фигурке, выглядящей такой неопасной...

- Feuer!

Абрахам, шепнув что-то Ательману, стал удаляться к пещере. Савачика, воспользовавшись тем, что жреца отвлекли, шустрее мыши метнулась к телу, занося катану. Могла бы запросто подрубить жрецу ноги. Но вместо этого влёт срубила голову Микулы и пробежала дальше, ухватив оную голову за волосы. Ательман, выкрикнув стих, словно заклинание, стал медленно подниматься в воздух. Его окружало окружало бледное, грозное сияние, похожее на огни святого Эльма. Сгустились тучи, ударила молния, затряслась земля. Но удар был слишком неточен - молния ударила куда-то в плато, в более высокую точку. Гром, тем не менее, был оглушителен. Ательман, не привыкший ещё к полётам - а, может это Небо сотрудничало с ним не слишком охотно? - нелепо кувыркнулся в воздухе и чуть не упал, едва успев приземлиться на длинные ноги несколько слева и впереди от тела Микулы, если смотреть от пещер.

"Feuer!" хрипло крикнул немец за спиной Савачики, и в голос это был совсем не шутовской - привычный к подобным командам голос боевого офицера. И разверзся ад. Вагнер вспыхнул и изрыгнул пламя - багровое пламя с чёрными клубами, словно выхлоп какого-то чудовищного механизма. Основная сила выхлопа была направлена вперёд, на Савачику, на тело, но зацепило и приземлившегося чуть в стороне Ательмана, и даже отошедшего на десяток шагов Абрахама накрыл чёрный дым. Запах горелого мяса. Жар, как из адской топки. Чёрная сажа. Облако чёрной сажи.

Чернота. Гарь. Пустота за спиной, которой так доверял. Где, где свобода и крылья за спиной?
Лишь гарь, дым, невозможность дышать.
И злость. Словно в нем самом сошлись тучи, гремя негодованием.
Прочь, дым! - взмахивает жезлом бог. Повинуйся мне, ветер, или ты тоже считаешь, что мертвецов должно разрубать на куски? Сажать на палки, как это делают безязыкие дикари?
Покажись мне, девочка, и пусть на мне нет брони, а в руке нет копья, я даже этим жезлом закончу нашу встречу.

.

Это было восхитительно и по-настоящему божественно. Клекот пламени в ушах и груди казался симфонией Баха или Грига; дым и огонь вокруг напоминали о многом - о смерти, о рождестве, о огнемете в руках...
Однако, девочка ушла от атаки, под удар попало тело Микулы.

"Нехорошо вышло... Хотя... Сожжение... Не худшая участь."

Такое ощущение, словно ты - волна. Откатываешься от берега - и низвергаешься вперед. Только на этот раз иначе не поток, а скорее, кнут, копье, более узкое и направленное воздействие. И одна цель - достать.

Порыв ветра, неизвестно откуда налетевшего, сдувает в сторону жар и гарь. Родольф отлично видит, как из облака гари, справа, напрыгивает на него девочка, не слишком умело, но быстро и яростно. Время замедлилось. Вот она заносит меч... и Родольф, готовый к этому, выдыхает тонкую струю пламени. Девочка кричит, волосы её мгновенно сгорают, лицо обугливается. Живым факелом девочка падает под ноги Родольфу - ещё живая, но уже ничего не соображающая, дико воющая, словно зверь. Стальные когти звякают о гальку, голова Микулы откатывается в сторону, но правая рука девочки всё ещё сжимает катану. Ательман всё это видит.

Абрахам ускорился при виде гари - он-то сразу понял, что этот цугундер (или как там этот немец называл зажигалку) сработал чуть круче, чем планировалось.
Поэтому следовало поторопиться со средствами самозащиты - мобильная зенитная установка "Сраный Кретин" не вовремя исчезла, и маленькая девочка с легкостью зарежет и мирного изобретателя.
На бегу механик клялся первым делом вырыть Английский Канал* километра в два глубиной, и наполнить его кипящей лавой. А мост надо сделать складным, и чтобы реагировал на появление Абрахама. И поставить пару механизмов с ружьями. Лучше всего отнять у Чака его зенитку.

Конвульсии горящего тела. Обугливающиеся волосы. Ательман хотел бы, чтобы спасение мира от безумия не было таким..но выбирать не приходилось.
Конец?
Нет. Пока что только боль. Она еще жива.
И поэтому шаг за шагом низверженный с небес бог идет к ней, занося над собой жезл, как копье.
Убить. Прекратить мучения. Они бессмысленны.
Каждый из ищущих истину рано или поздно становится палачом. И палач не радуется тому, что делает - он лишь делает то, что должно.
Шаг за шагом, к телу, что еще может взвиться стремительным, хотя и врядли направленным ударом.
Чтобы Пятеро потеряли Шестую.
Прости, мир.
Прости, Горголор.
Прости, Савачика.

Юця сгорает, кожи уже нет и огонь поглощает плоть.

Ательман подошёл к кричащей девочке, охваченной огнём, и метко стукнул набалдашником своего жезла ей в висок - так на бойне глушат скотину, перед тем как прирезать. Чтобы не дёргалась. Крики стихли. То, что осталось лежать на земле, напоминало скорее горелые тряпки, чем человека.

Вот и все. Короткий удар в висок. Хруст. И все кончено.
Богиня. С виду - просто девочка.
Будто бы невинная. Но отравленная безумием.
Сгорает. Превращается в жалкие обугленные останки.
Также, как Микула рядом.
Яркие, блестящие глаза Вагнера. Слишком увлечен. Болезненно.
- Вагнер. Не уходи в огонь. Не становись таким как она.

Ательман дождался, пока бог огня очнется, и отошел на несколько шагов от останков. Осталось еще что-то недосказанное.
Взгляд в Небо. Услышь меня. Пойми меня - ведь мы есть одно.

Пусть в пламени сгорит земная плоть
А бога суть - на Небо унесется
И да пребудет мир в его душе
Пока сей мир сохранен остаётся

Взгляд в темные тучи. Пусть им будет спокойно - там, среди вас. Добродушному Микуле и непримиримой Савачике. Суди их по делам их, и дай им новое рождение.

Убитых двое - и виновны два
За смерть Савачики меня пусть Небо судит
И молнией того из нас погубит
кто истинно желал убитым зла

Своя стихия. Так вовремя отнявшая у него силу. Суди меня, Небо, ибо я совершил зло во имя твое, защищая и этот мир и тебя.
А если невиновны мы - то пусть польет дождь. И успокоит боль обожженного мира.

Пламя, клокотавшее в груди, восхищенно взвыло, прося новой цели и приветствуя падение противника.

"Кого? Кого? Ательман? Может быть..."

Пламя, клокотавшее в груди, готово было вырваться на волю, но...
Теперь этого не хотелось.

Что остается, когда задувают костер? Пепел, гарь, едкий дым. Этот дым изнутри душил Родольфа, вызывая спазмы в горле, и радость, удовольствие, задор, безумие в конце концов, что бы это ни было - все это покинуло Вагнера. Ему не хотелось поджигать. Ему не хотелось совершать необдуманные поступки. Он впервые с удовольствием вспомнил о власти, которую давали нашивки на погонах.
Если дать этому волю - это будет страшнее, чем девочка, отсекающая головы трупам, и страшнее, чем девочка, обугливающаяся прямо на твоих глазах.

"Нет, нет, нет. Не это. Только не это."

Глаза Родольфа, только что кипящие зеленым пламенем словно враз почернели; он метнулся в сторону болота, прочь от Ательмана и изобретений Абрахама, на ходу выкрикнув:

- Zünder!

Ему надо было снова стать огнем - или человеком.

.

Вагнер опрометью бросился к болоту, схватившись руками за голову. Плеснул себе в лицо нечистой жижей. Задышал глубоко и ровно. Ательман отшёл от тел, бросил взгляд на небо. Воззвал:


Убитых двое - и виновны два
За смерть Савачики меня пусть Небо судит
И молнией того из нас погубит
кто истинно желал убитым зла

...И увидел их, трёх мошек на земной поверхности, словно с высоты птичьего полёта. Увидел самого себя, глядящего вверх. Себя, только... другого. Моложе? Лучше? Странное ощущение. А ещё... ещё он видел ... видел сердца всех троих. Но Вагнер был словно накрыт чёрным облаком, а вместо Абрахама он почему-то видел сложный Механизм со множеством жестерёнок, колёсиков, острых выступов и труб непонятного назначения - видение это было непонятным. И он видел себя - видел свет великодушия, справедливости, смелости. И видел грязь греха, себялюбия, трусости. Последнего, увы, было больше, намного больше. Он с ужасом смотрел на душу-самого-себя. И вот это... это именуется богом? Основа была прекрасна, словно древняя статуя - вот твёрдость, сила духа, жажда справедливости. Но все эти добрые качества были словно искажены рукой злого насмешника. Твёрдость резким штрихом переходила в жестокость и нетерпимость. Жажда справедливости раздулась в желание карать, Палач оттеснил на задний план Судию.

"Вот это называешь ты справедливостью?" - услышал он голос, гремевший из тёмных туч. Чем-то знакомый голос. Его собственный голос, вдруг понял он. Его собственное лицо в тучах! - "Карать без суда и через мгновение после того, как увидел нечто, что тебе не понравилось? Почём тебе знать правила жизни и смерти в этом мире, червь? Почём тебе знать, что девочка не защищала вас всех, отрубив здоровяку голову? Ты великий приверженец старых законов родного мира? Ты хочешь принести сюда все свои понятия о должном и недолжном, пристойном и непристойном? Нет, ты не настолько прост. Меня - самого себя - ты не обманешь! Ты не покарал святотатца - ты устранил конкурента! Проклятый детоубийца!"

И грохочущее лицо в облаках нахмурилось, выстрелив из глаз молниями.

Ужасно было лицо в облаках, ужас и благоговение должно было оно вызывать у смертных. Справедливое Небо, то, чьего решения боится каждый из живущих.
Страх испытал и Ательман, но навстречу ему рванулась та суть его, которая была выше человеческой. Которая и являлась его стержнем.
"Нет справедливости в убийстве, совершенном из страха - и страх был во мне, когда я призвал молнию, желая убить Савачику. Страх за себя. За других. За то, что сотворит с миром девочка с мечом, ставшая богиней.
Но нет у меня конкурентов в этом мире, ибо защищая его ценен каждый союзник. В моем сердце нет зла на Савачику, ибо не злятся на того, кто совершил чудовищное, веря, что оно правильно.
Я осудил не зная всего - и достоин наказания. Я покарал, без жалости и понимания - и достоин наказания. Но нет во мне мести и зависти, и не будешь ты наказывать меня за то, чего нет. Ты судишь меня - и значит, я не червь, я тот, кто стал богом, но не изжил в себе все слабости.
Кто не падает - не встает. Что скажешь, мой двойник?"

Родольф не видел и не слышал ни грома, ни молнии - его мысли были заняты противоречивой борьбой с самим собой. Но он почувствовал - почувствовал надвигающуюся грозу.

"Пусть так. Так веселее."

Вагнер выпрямился во весь рост, раправив плечи. В груди не клокотал огонь, но и смрадное удушье отступило. Родольф широко, во весь рот улыбнулся, и глаза его пылали зеленым. Он запрокинул голову в небо и расхохотался.

Двойник Ательмана в небесах не ответил ничего - пустые разговоры с самим собой претили сути Справедливого. Сверкнула молния, гром взорвался гранатой, и пепел, только что бывший высоченным жрецом, упал на камни, развеялся по ветру. Воистину, кто не раздавит своё жалкое человеческое "Я", недостоин названия бога. Ательман - был достоин. Сбросив человеческую оболочку, он сделал шаг вверх. Шаг на небеса. Хотя для людей это выглядело так, словно он умер. Умер и прах его развеян по ветру. Увы, сказали бы люди - этот мир слишком мелок, и всё высокое стремится он вогнать в землю. Но видящие суть сказали бы, что это была победа над самим собой. Возвышение.

Вагнера и Абрахама Небо на сей раз не задело.

Ничего не случилось - и это было победой. Хотя...
Ничего не случилось - это было неверно сказано.

Оглянувшись, Родольф увидел, что Ательман исчез. Небо, тучи... Кажется, или нет, что в небе чье-то знакомое лицо?.. Это смерть - или нечто иное?

Вагнер ощущал себя не самым лучшим образом. Сначала сумашедший поход по пещерам, потом тащили по ним же пудовое тело Микулы, потом сразу же бой... Каждая косточка тела ныла и молила об отдыхе, хотя на душе и было как-то легко и весело - как после победы или достижения цели.
Улыбаясь, уставший бог побрел, спотыкаясь, по болоту приблизительно в ту сторону, где был Капитолий (так он назвал про себя место, где оказался в первые секунды своей новой жизни).

Из человеческого тела - в небеса. Мгновенная вспышка света - и ставший отныне единственным взгляд вниз с облаков. С Неба - оттуда, где теперь находишься ты.
Изменившийся. Успокоившийся. Ставший больше чем ты был. Слившийся воедино с той робкой, но яркой силой, с которой говорил прежде. Увидевший в один миг весь мир - не кусками, как раньше, даже в полете, - а единым.
Вот и Вагнер внизу - тот самый Вагнер, что помог Ательману покарать девочку. Спешка.. Все же и для нее не всегда время.
Смерть - часть жизни, горькая часть. Но нужно жить дальше - ведь даже смерть одного из богов не означает конец мира. Смотрите вперед, боги - Небо защищает этот мир, но без вас его нельзя будет сохранить.