Музыка накатывает тяжелыми тягучими волнами. Рождаясь в хромированных недрах дорогого DVD-плеера, она выплескивается из колонок, расставленных по углам комнаты, мечется в темноте. Огоньки музыкальной подсветки светлячками скачут по помещению, в такт безумию нот. Играют в прятки со звуками, отражаясь от стен, подкрашивая неспешно ползущие по комнате клубы сигаретного дыма, высвечивая сполохами окно, полускрытое тяжелой портьерой.
Перепрыгивают на пол и.. спешат обратно, словно не желая коснуться расстеленной на паркете бледно-желтой дорожки лунного света.
Сквозь распахнутую балконную дверь, полуночным вором в дом забирается ветер. Треплет легкую ткань штор, впуская в комнату еще больше ночного солнца, заливая им комнату.
И плещется в лунном молоке запрокинутая женская головка. Неестественно выгнутая шея, на которой проступают иссиня черные, грубые отпечатки. Каре волос рассыпалось по полу чернильными ручейками. Широко раскрытые, невидящие глаза. И в каждом - маленькой капелькой отражается луна. Лишь рот, окаймленный когда-то аккуратными тонкими губами, теперь искусанными и распухшими, кривится все в той же, знакомой Ему недоступной и чуть презрительной улыбке.
Мужчина, до этого момента невидимый, сидящий в глубоком мягком кресле, поднимает руку. Зажатая в ней сигарета описывает еще одну алую дугу в темноте. Глубоко затягивается. Выдыхает. Глаза его блестят. Не в силах оторвать взгляд от тела на полу, он даже не замечает, как судорожно вцепилась в подлокотник кресла его вторая рука. Не чувствует жар от догорающей сигареты. Едкий пот, сбегающий по виску холодной струйкой. Ссадины на сбитых костяшках пальцев. Ссадины, оставленные на теле Ее коготками.
Он больше ничего не чувствует.
Лишь бесконечное одиночество этого мига.
Мига, вобравшего в себя, целую жизнь.