Sweet Dreams | ходы игроков | А жизнь мне только снится...

- А я и говорю – куда его поселим? За поляка не сойдет, разве что…. – разговор испуганно оборвался, когда Михаэль приблизился к комнате для допросов.
Успел он заметить лишь страх, мелькнувший в пронзительно голубых глазах молодого солдата, вытянувшего по струнке при виде его, Шварца, заместителя коменданта.
Впрочем, мальчишка тут же опомнился, забеспокоился еще сильнее и чуть резковатым движением открыл перед офицером тяжелую железную дверь.

В помещении, положив нога на ногу и рассматривая ногти на темно-коричневых пальцах, сидел афро-американец, по выцветшей рубахе и брюкам которого с трудом угадывалась его принадлежность к войскам какой-либо страны. Вел он себя вполне безмятежно, даже улыбнулся Михаэлю как старому знакомому, показывая идеально ровные, белоснежные, крупные зубы.
- Мое почтение, герр Шварц, - проговорил он на чистом немецком.

Настроение у Михаэля было прекрасное - если может настроение вообще быть прекрасным в таком месте, как Аушвиц-Биркенау. Пожалуй, единственным неприятным моментом стала произошедшая с утра беседа с Ирмой... но - Ирма это вечная и всеобщая головная боль. Забавно, должно быть, было со стороны смотреть на их разговор человеку, незнакомому с войной - грызня из-за того, что кто-то убивает чьих-то пленных без спроса.
Тот факт, что нового заключенного необходимо было допросить, был сам по себе удивителен; Аушвиц принимал евреев, поляков и военнопленных, причем для всех трех категорий было всего два пути - сразу в газовую камеру, или - сначала в барак. Исключения вроде сегодняшнего происходили редко - даже тогда, когда прибыл транспорт с богатыми евреями-промышленниками, учеными и музыкантами, за которых предполагалось получить впоследствии выкуп, всю партию подвергли общей процедуре. Мартин с иронической улыбкой вспомнил то, что произошло тогда, когда группу евреек-актрис заставляли раздеться догола на карантине; обезумевшие фурии застрелили офицера его же "люгером" и двух солдат заодно, а еще десяток - расцарапали. А потом - их расстреливали на месте в упор и травили собаками. Это было очень... показательно.
Итак, значит - особый случай. Много знает? Важная шишка? Или что? Шварц еще раз пожалел, что не удосужился проглядеть хоть какие-нибудь бумаги перед допросом - непростительная ошибка...

А ларчик просто открывался... Да уж, черные в Аушвице - просто сюрреализм какой-то. Открывался-то просто, но не было ли у него двойного дна? Игра слов, герр Шварц, просто игра слов...
Михаэль улыбнулся заключенному почти так же дружески. Проглядел быстро бумаги.
- И тьебе не хварать, - по-русски ответил. На всякий случай.

Черный мужчина с неподдельным, почти детским любопытством разглядывал Михаэля и следил одновременно за его манипуляциями:
- Не утруждайтесь, герр Шварц, мы прекрасно побеседуем и на Вашем языке и бумаги можете оставить в покое - ничего обо Вы там не найдете, - негр продолжал улыбаться и рассматривать офицера.
Потом прервал паузу откровением:
- Мечтал увидеть Вас воочию - такой случай редко выпадает, потому - весьма польщен - задумчиво закончил он.

Тем временем Шварц успел заметить, что руки афро-американца, покоившиеся под столом на коленях, а теперь поднятые им, чтобы потереть зачесавшийся нос, все же в наручниках.

Странный чернокожий. Слишком странный. Нельзя сказать, чтобы Михаэль был нацистом... странно звучит, верно? Нет, нацистом он был. По крайней мере, искренне считал, что есть черты характера и жизни, присущие каждому индивидууму отдельного народа - и у некоторых народов подобные черты очень... непривлекательны. Продажные и трусливые поляки «панове»-поляки пока что бесили и раздражали его больше всего. Евреи - слишком слабые, чтобы обращать на них внимание - слишком уж легко сломался хребет этого бродячего народа под пятой Рейха. Русские? Пьяницы и дебоширы. А вот негры... негр в памяти Михаэля - иллюстрация из Купера или Майн Рида. А тут такое странный.... такая странная манера говорить, такая странная осведомленность...
На секунду задумался. Возможно, стоило плюнуть на все и покинуть комнату. Или более того - пристрелить чернокожего. Повод всегда найдется... нет, слишком неинтересный подход. Не то. Ситуация была неприятная, мешала неинформированность, сам объект сбивал с толку - но, похоже, стоило покрутиться еще немного, попробовать на вкус неизвестное блюдо из жарких стран.
- Мечтал, значит, - скептически отозвался Шварц, - это еще почему же?

- Да Вы не переживайте ради всего....кхм... святого, - продолжал улыбаться негр, открыто и весело, - невозможно все знать. Вы такой интересный экземпляр! - продолжал искренне восторгаться мужчина, - Не знаю, конечно, сработаемся ли, но даже вот побеседовать и то - удовольствие! - заключенный аж языком прищелкнул от счастья.

- Вот только делом не тем занимаетесь, герр Шварц, - сочувственно поглядел он на офицера и покачал головой, - Вам людей спасать - Вы их губите. Как так? - негр оперся одетыми в наручники запястьями о стол и наклонился чуть вперед, внимательно ожидая ответа, будто бы вопрос не был по сути риторическим.

- Я вижу, я Вас совсем засмущал, - осознав свою ошибку, он махнул кистью правой руки, словно стирая из памяти немца сказанное им секунду назад, - простите...простите... Я задам вопрос попроще - Вы уверены, чудесный Вы мой человек, что происходящее здесь реально? - откинувшись в стуле, он серьезно уставился на Михаэля, давая понять, что шутки кончились.

Служба в СС... о чем это мы? Ах, как сложно порой уловить за хвост ускользающую логическую цепочку... Служба в СС желала все проще и легче.
Странное всегда вызывает два противоречивых, противоположных чувства - отторжение/отвращение и интерес. "Вы такой интересный экземпляр!" То же самое мог бы бросить своему пленнику - пленнику? - Михаэль. Каждое слово, каждая интонация, каждое очередное отклонение от нормы было подобно уколу шпаги или удару под дых; словно растревоженный улей, мозг, сознание Шварца пришло в движения - и мысли с эмоциями, как термиты, забегали без видимой цели - без видимой цели. И первая реакция была - удар, ответ, атака, действие, что-то, что вернет все на круги своя. С другой стороны... с другой стороны Михаэль всегда был не из тех, кто следует простейшим инстинктам. Что тогда? Каждое слово, каждая интонация... Так и подмывало бросить что-нибудь в духе "я тебя вскрою!". В духе достать пистолет и расстрелять за попытку к бегству.
Но вместо этого - дружелюбная улыбка. Не самая честная и искренняя, к сожалению. Но - чем богаты... то и получайте.
- А с чего вы взяли, что мне стоит спасать людей? Какой смысл...
Шварц отметил наиболее задевшую его фразу, усаживаясь поудобнее и тусклым левым глазом устало глядя на негра.
- А что касается реальности происходящего... Нет, не уверен, я вообще индуист и верю в карму, золотой вы мой.
Улыбнулся уже честнее - усмехнулся. Эх, как не погляди - служба в СС делала все проще. Давала один простой вариант решения проблем... давала столько ощущений, что люди либо зверели - либо теряли все земное, человеческое и не только. Рви, режь, пытай... не хочешь - не надо. Просто стой и смейся. Ведь это все в порядке вещей... Как это мило - но как быстро приедается, как навязывается, как мешает думать логично и стройно. Всего-то выбор - убить или не сразу...

- И она в Вас верит, - в подтверждение своих слов негр закивал, - она верит, а я нет. Мы вот даже пари заключили... - заключенный нес невообразимый бред, затем поморщился , сжал и разжал кулак правой руки, внимательно глядя на пальцы, и что было дури хрустнул ими, помогая себе левой ладонью.

Хруст вопреки ожидаемому раздался металлический, будто лязгнул замок...

Михаэль, вздрогнул, открыл глаза. Как случилось, что он задремал, сидя в кабинете?

Ответ пришел вслед за отсалютовавшим ему молодым солдатом - тем самым, голубоглазым, что нес караул. Это он разбудил офицера, открыв железную дверь в допросную.
Удивление на миг проскочило в глазах караульного, но он помятуя о недавнем проколе, поспешил сменить изумление на деловое спокойствие, что удалось ему не с первого, да и не со второго раза.
Войдя, он чуть отступил в сторону, пропуская "заключенного №1515", лукавая улыбка которого уже была знакома Михаэлю.

Афроамериканец уселся напротив, дождался, когда солдаты покинут помещение и, вновь оперевшись на сжатые наручниками запястья, сказал:
- Так вот... что-то я говорил... Ах да! Спор-то наш! Ага.... - он поглядел перед собой, будто прикидывая что-то, затем махнул кистью и продолжил, - очевидное скажу Вам, Герр Шварц, но оттого не менее истинное - спасать-то завсегда сложнее, чем разрушать, не так разве?

Он пригладил курчавую шевелюру, откинувшись на спинку стула.
- В такой интересный образец, как Вы, по ошибке или нет, вложили тонну энергии, тысячи тонн силы, а Вы плюетесь ею помаленьку в разные стороны - тут расстрел, там расстрел - скучно... - протянул он и, выйдя из задумчивой серьезности, опять явил Михаэлю добродушную улыбку, - Не находите, Герр Шварц?

Физическое ощущение было самое отвратное. Как говорили русские - "говенное"... кажется. Или "говонное"? Бре-ед... Все это просто бред. Задремать на допросе... И плюс к этому - что за странная несостыковка с поведением окружающего мира? Мелочи, вроде лязга замка... Мелочи, неприятно досаждающие, как досаждала до этого болтовня негра. Нет, это не нормально...
С философски-апатичным видом поглядывая на возвращение "блудного сына" - возвращение ли? что за вопрос... - Михаэль размышлял. Что это могло быть? Переутомление? Пошатнулась психика после проведенной работы? Что за глупые предположения... Идеи высшей расы были, опять же, не совсем приняты Шварцем, однако он всегда соглашался с тем, что в среде его народа порой рождаются новые люди, не какие-то там серые продажные бюргеры, рождаются титаны и исполины, способные на легендарные деяния; он сам был таким человеком, опорой и основой - нет, скорее острием клинка арийской крови. У него не могла пошатнуться психика, его не мог свести с ума вид крови. В своей силе и в своем одиночестве он был подобен религиозному фанатику, безумцу, в одиночку раскидывающему дюжих санитаров в лечебнице.

...Рыцарь в черном доспехе остановился напротив дракона. Он застыл лишь на миг, лишь на секунду прислушался - и дракон заговорил, захохотал, и хохот его был подобен обвалу в горах. Он говорил странно и мудро, и слова его словно паучья сеть оплели сердце и разум рыцаря; рыцарь знал, что должен поднять клинок и дать бой, но вместо этого - продолжал молчать, сидя в седле и косясь усталым и тусклым глазом в пространство...

- Спа-асать? - выдохнул немец. Потом улыбнулся. Продолжил:
- У вас очень неприятная манера говорить, fünfzehn-fünfzehn. Она меня раздражает. По-настоящему раздражает. И вы слишком ненормальны. Все вокруг вас слишком ненормально. Это уже бесит. Но я не против. Я только за. Тем приятнее будет...
Хмыкнул.
- Спасать легко. Людям нужен хлеб и тепло; я могу дать самую малость бродяге с улицы или заключенному в бараке - и в тот же миг стану его благодетелем. Я могу дать немного красивых слов и лишнего комфорта народу, если мне доведется командовать народом, - и стану народным героем. Судите сами - совсем немного средств потратили мы на то, чтобы немец гордо поднял голову; и миллиарды уходят на планомерное истребление евреев. Хотя...
Взгляд правым глазом, пристальный.
- Скучно ли мне? Сколько во мне энергии? Почему так, а не иначе? Все это схоластика, друг мой fünfzehn-fünfzehn, болтовня из разряда вашей болтовни. И чем больше и дольше я буду отвечать - тем сильнее завязну. Вам не откажешь в оригинальности взглядов... так что говорите четко - что вы хотите, зачем вам все это - пока я не отправил вас в газовую камеру.

Негр, внимательно и сосредоточенно слушая Михаэля, как психиатр на доверительной беседе, покачивал головой и смотрел в пол, задумчивый. Грустная улыбка то и дело трогала его полные темные губы.
- Спасать легко... - повторил он за офицером и вновь замер, - Вы хоть себя-то спасите, народный Вы герой, - иронией заблестела его улыбка
Негр встал
- Придите в себя, герр Шварц, угрозы нервозность не снимут - мужчина направился к двери, наручники остались на столе.

- Cледующий Ваш экземпляр Вам все и расскажет. Fünfzehn- fünfzehn откланивается, - шутливый поклон.

Хотелось бы знать... Шварц, устало выдохнув, откинулся на спинку стула. Стыдно было признаваться, конечно, но чертов негр и его манеры выводили из себя. Такая самоуверенность... так подмывает выстрелить в упор. И все это так мерзко... И как он снял наручники?.. А, впрочем, неважно. Неважно все... Выстрелить в спину? Заче-ем... все равно на это есть кто-то из ссманов за дверью. Должен быть. А если этого фокусника и это не пугает... что же, тогда и стрелять смысла особого не было. Превосходная логика, не так ли?
..Вы хоть себя-то спасите, народный Вы герой...
Хотелось бы, наверное, еще подискутировать... но подобные опыты опасны для здоровья. Пусть чертов пятнадцать-пятнадцать выходит, а там будь что будет. Следующий экземпляр... Михаэль на секунду прикрыл глаза. Наверное, стоит послушаться совета Отто и потратить немного времени на отдых. Рано или поздно это снова всплывет.
Так. Если этот черный уродец еще здесь, пристрелю. Сжал челюсти, рывком встал.

Шварц открыл глаза как раз, когда негр поднял кулак для стука - металлическая дрожь неприятно зазвенела в ушах и офицер, вскинув руки, проснулся. Опять...

Стук повторился.

На той стороне, похоже, не дождались ответа и через секунду дверь осторожно приоткрылась, впуская голубоглазого солдата с автоматом за правым плечом. Лицо его невозмутимо отозвалось на вопросительный взгляд Михаэля:
- Заключенный 111 по Вашему приказу доставлен.

На стол легли бумаги.

Поляк. Войтек Виленски. 1906 г.р. Лингвист. В 1940 собрал движение сопротивления, успешно действующее на протяжении года. 

Взору заместителя коменданта предстал молодой еще мужчина, коротко остриженный, лицо худое, не тронутое голодом и болезнью, хорошо сложен, привлекателен, взгляд пытливый, умный, спокойный. Он вошел, подгоняемый вторым караульным и степенно, будто репетировал все это заранее, проследовал к опустевшему всего минуту назад стулу.

Сев, облокотился на спинку, руки положил на колени и посмотрел, даже вроде с интересом на Михаэля. Что-то было не так с его лицом, с его взглядом. Не косоглазие, нет. Глаза были разного цвета - один белесо-голубой, тусклый, словно уставший, другой зеленый, яркий, посмотришь в него и жить хочется - столько блеска и нерастраченного энтузиазма там, внутри.

Ощущения прескверные - проснуться сидя на жестком стуле за столом в комнате для допросов. Ломит все тело. Голова, как чугунная.
То, что приснилось, помниться ярко и ясно. Приснилось ли?.. Приснилось. Помниться, Ирма неделю назад что-то про чернокожих жеребцов коменданту говорила... Или не Ирма? Какая разница... Видимо, запомнилось. Слишком уж запомнилось. Все эти разговоры о карме и спасении... К чему это? И вместе с этим старая детская сказка.

Потянулся, встряхнулся слегка, сидя на стуле - и проводил взглядом приведенного заключенного. Чуть не выругался под нос. Бред какой-то. Вместе с тем, что был во сне, это уже второй странный заключенный за день. Больно чистый и здоровый для Аушвица, где все было подчинено одной цели - убийству. Хотя документы в норме...
Еще один взгляд - заметил глаза узника. Улыбнулся. Что за день сюрпризов для мальчика Михаэля! Так и подмывает пустить пантомиму:
- Ты хорошо убивал евреев и поляков, мальчик Михаэль?
- Да, мой фюрер! Так точно мой фюрер!
- Ну, так вот тебе сюрприз...
Улыбнулся - и прямо взглянул Войтеку Виленски в его разные глаза - насмешливым и неправильным взглядом своих разных глаз.
- Герр Виленски...
Сонливость и разбитость еще не отошли, но настроение было отчасти поднято необычным совпадением.
- Герр Виленски, 1906 год рождения, поляк, лингвист, партизан?
И странная, глупая мысль - если придется убить, то в какой глаз стрелять? В тусклый, чтобы оставшийся застыл, таращась в небо битым изумрудом - или в яркий, не оставляя на лице и следов жизни и цвета?..

Войтек, при взгляде на него Михаэля, глаза отвел и невидяще уставился в стол, но тут же, словно вспомнив что-то, резко вскинул голову, пристально, пытливо вглядываясь в лицо офицера.
Видимо, сходство поразило и его, ибо он больше не пытался прятать глаза, из страха ли, из презрения ли, а только слушал и смотрел, как-то беспокойно ерзая на
стуле.
- Да. Все так, - согласился он, и тут же, рискуя быть обруганным или того хуже убитым на месте, вежливо начал, - Простите, офицер, - немецкий его был чересчур хорош и вполне оправдывал его профессию, - разрешите мне передать Вам послание ...хм ...- он хмыкнул обреченно, словно сам себе не верил, но продолжил, - до того как меня расстреляют?

Ситуация была привычной и рабочей - совсем не такой, как в том самом сне, что так случайно и цепко втравился в память. Все было нормально, правильно, под контролем, и даже сходство глаз - одно на миллион - не пугало и не поражало. Войтек Виленски был обычным заключенным - быть может, чуть более эрудированным и организованным... если не считать того, что он был поляком. Михаэль никогда никому не рассказывал, почему из всех, кто проходил через адские машины Аушвица-Биркенау, именно эта раса так раздражала его. Все думали - и, отчасти, это и было так - что серьезному и по-своему благородному арийцу просто претит трусливость и самоуверенность отдельных из них - слишком частая. Отчасти это было так...
Откинулся на спинку стула, без возмущения выслушал слова Виленски. Улыбаясь, ответил:
- Ну, вряд ли вас так прямо расстреляют... Хотя могут и расстрелять. Если будете себя хорошо вести, попадете в газовую камеру по общему этапу. Зондеркоммандо, извините, не предлагаю. Мест нет. Итак селекцию пора проводить...
Вздохнул, и дружелюбно-доверительным тоном продолжил:
- Вы не поверите, как много проблем нам доставляет это самое зондеркоммандо!.. Чуть что - бунтуют, чуть что - правила нарушают... Бунтари!.. Однако извините. Я увлекся. Послание. Для меня?
Шевельнулась непрошенная мысль - помнится, чернокожий дьявол что-то говорил о чем-то подобном... Кажется, было совсем недавно - но уже вспоминается с трудом.

Поляк, улыбаясь тихо и в каком-то забвении, дослушал излияния Михаэля прежде чем вновь на него посмотреть и, получив позволение, продолжить:

- Не сочтите за бред, но уже пять ночей подряд я вижу сон. Настойчивый такой, яркий. Знаете, бывают такие...Которые помнишь... - он вновь посмотрел в глаза Шварцу, казалось, в оба сразу - Мне настоятельно рекомендовали найти немецкого офицера, похожего на меня. Даже не похожего... Хотя и это тоже... - говорил поляк медленно, припоминая, - С такой же жизнью, он сказал, этот негр. Да. С такой же жизнью! Точно! - обрадовался как ребенок, будто и не на допросе был, - Он требовал найти и передать, чтобы этот офицер, - Войтек говорил в третьем лице, все еще не веря, что Михаэль - тот самый "похожий офицер", - смотрел на цифры. В них, мол, суть. Так он сказал... И, знаете, насмешливо так говорит, "он - герой, он поймет". - мужчина затравленно взглянул на офицера, словно ожидая удара, но любопытство измучанного одним и тем же видением человека, пересилило, - Скажите, я не ошибся с адресатом?

Пфф. Выслушанное напоминало бред. Шварц достал портсигар, вытянул сигарету, достал зажигалку, закурил. Руки предательски дрогнули пару раз. Напоминая о его собственном сне. И о том самом негре. Том самом? Что за манера - связывать свой бред с чужим? Как это ненормально, как это нехорошо, герр Шварц...

Настойчивый... Яркий... Насмешливый... Иначе и не скажешь. Образ приснившегося - или привидевшегося? - черномазого ярко встал перед глазами, как живой. Михаэль упрямо сжал челюсти, с остро кольнувшим под сердце извращенным удовольствием расчленяя вернувшийся образ в своем воображении.
Та же жизнь? Похожий офицер? Это было самое странное, самое скверное. Что он о себе возомнил, этот поляк? Что... что он о себе возомнил, этот негр, кидающийся такими определениями? Что может связывать наследника угасшего рода Шварцшванов и лингвиста-партизана? Звучит как оскорбление... Только глаза, кажется. Но глаза можно вырвать. А вот выцедить кровь из жил, стереть прошлое - сил человеческих на это нет.
И, наконец, финиш - "герой", "поймет", "цифры"... Венец дементивного расстройства. Глупость на глупости. Как это неприятно - играть, думать вслепую, быть окруженным намеками и недомолвками!.. Щварц не любил недосказанности. Слишком легко запутаться. Слишком бесчестно и неприятно. Гадость...

Цифры? 15-15. 111. Что еще? Должно ли быть что-то еще? И какой смысл во всем этом?..
Стоп. Неправильный выбор. Мало ли что говорят сны... Но что делать, если все так сложно и ненормально? Поддаться отторгающему рефлексу и простым действием отказаться? Негр, наверное, хмыкнул бы и выдал что-нибудь оскорбительное. Или - с жалостью. Как вариант.
И все же...

В любом случае - хозяин своего бреда и положения сейчас - сам ты, Михаэль. Ты можешь решать. Можешь играть. Действуй.
- Пфф, - выдохнул сизый дым ссовец, - герр Виленски... Скажу вам честно - вы мне не нравитесь, и я не желаю иметь с вами ничего общего. В иное время я бы не раздумывая всадил вам пулю в лоб... но дело в том...
Затянулся посильнее.
- Мне тоже снился яркий сон. И там был негр. Забавно, верно?

Выбор сделан, остается решить - что делать дальше. Как идти к цели. Поглядывая на поляка усталым, тусклым глазом, немец принялся делать пометки в его личном деле.
- Я отправлю вас по общему маршруту, скажем так. Барак, труд во благо Рейха. На вы понимаете, - неприятная усмешка, - через некотрое время вы выйдете отсюда, их этой комнаты, и вами займутся другие. А пока этого не произошло... Мне интересно в первую очередь одно. С чего это, не считая бредовых снов про грязного черномазого, мы с вами похожи?

Смотря в пол, Виленски несколько раз кивнул, будто соглашаясь с ненавистью офицера к своей персоне. Или он просто хотел этим сказать, что ожидал подобной реакции на свое появление.

Но когда совпадение в снах подтвердилось, поляк воспрянул, готовый забыть нанесенную ему обиду и глаз, изумрудный, яркий, засветился радостью, если в помещении для допросов вообще возможно подобное.

Сказать же что-либо по этому случаю он не решился и в ожидании продолжения рассказа о сновидении подался вперед. Однако, оного не последовало и поляк был вынужден столкнуться с горькой правдой своего в лагере пребывания. Он почти поверил, что это конец разговора и глаза его вновь устремились в пол.
Потому, видимо, на вопрос Михаэля он ответил не сразу. Хотя...кто знает, может, он просто не знал, что отвечать.

- Видите ли, тот человек ...из сна... он говорил про сходство так уверенно, что я даже не пытался спросить, почему он так считает. И все же, кроме... кхм...простите...глаз и снов этих, я пока совпадений не вижу. Единственно, - его вдруг осенила какая-то мысль и изумруд в глазу вновь разгорелся, - я считаю, это невозможно выяснить, не ...не...извините... не общаясь, так сказать... - вопреки предсказуемой в данном случае реакции Виленски не спрятался от возможного гнева офицера, не опустил голову, но посмотрел тому разными глазами прямо в разные глаза Шварца.

А вот и первый ответ на вопрос... "человек из сна"... Непохоже, чтобы этот самый человек вызывал у него какое-либо подобие отторжения. Хотя всегда есть вероятность, что это был другой черномазый - они же такие одинаковые. Как и азиаты. Или, что скорее всего, общий сон шутцхафтлагерфюрера и партизана - это просто случайный бред...
Какая глупая ирония - словно искусственная блоха из той русской сказки скакать вокруг да около одного и того же необычного, непонятного явления, бросаясь из света в тень и из тени в свет!..

- Не общаясь, - повторил спокойно Шварц, - вот как. Что же, логично. Чего-то иного я и...
Чуть запнулся и оборвал фразу, глядя глаза в глаза. Подумал - мысли пронеслись в голове быстро, этакий отстраненный анализ. Стоят ли сны и бред того, чтобы что-то менять ради них? Ведь самое естество против этого... А разве не этим и должно отличаться - умением побороть самого себя? Не отдаться инстинктам и сиюминутным желаниям? Конечно же. А значит - все уже заранее решено.
Виленски - как там его? по имени? Войтек? - стоодиннадцатый, стоит помнить, ведь пятнадцать-пятнадцать просил следить за числами. Значит, придется сделать ему одолжение. Этому... как там по русски? Зукин синь? Виленски - Виленски не попадет в крематорий в ближайшем будущем. Его будет ждать более-менее спокойная работа. И статус важного заключенного, подлежащего серии допросов самого Палача из Освенцима. Общение? Получайте свое общение. Если только случайность в облике ретивого часового не прикончит его раньше времени... случайно или намеренно.

- Прекрасно, Войтек, - откинулся на спинку стула немец, - замечательно. Общение, значит. Я не против. Хотите глоточек шнапса, - Михаэль достал плоскую металлическую фляжку, - вам не повредит, не отказывайтесь. Могу даже наручники снять... Чтобы удобнее. Вряд ли вы задушите меня насмерть...
Серьезно, без единого оттенка насмешки.

Неловко дернув бровью, Войтек выдал свой скепсис и, понимая, что ситуация раздумий не одобряла, все же медлил с ответом.
- Я... не откажусь, герр...офицер, - поправился он. И, все еще не веря во внезапный приступ добродушия с виду совсем не сердобольного Михаэля, осторожно, готовый в любой момент вернуть все, как было, вынул из-под стола руки, сжатые в кулаки, и, не отрывая их от стола, подвинул чуть ближе к Шварцу.

Рассказать - не поверят. Похоже, разные глаза, действительно, к удаче. Но улыбаться этому открытию Виленски не спешил.

- Он еще сказал, чтоб Вы спали почаще, - решив, что, смягчившись, офицер будет готов принять и следующую порцию, более личной, информации, поляк заговорил, рискуя вызвать неожиданный гнев и остаться в наручниках и без спиртного.

Надо думать, что поведение подобного рода очень странно смотрится - так думал Михаэль, снимая с поляка наручники и протягивая ему фляжку. Герра коменданта удар бы хватил... Да и сам Шварц, наблюдая за собой со стороны в иное время, не сдержался бы от целого ряда эмоций, начиная от смеха, кончая свинцом. Настолько происходящее было... сюрреалистично. Подобные мысли вызвали у немца короткую, еле заметную ухмылку.

- Спать почаще, - покачав головой, выговорил он, откидываясь на спинку стула, - этого следовало ожидать. Терпеть не могу, когда меня вынуждают заниматься всякой ерундой, выходящей за рамки привычного круга действий... С другой стороны - нет ничего пошлее привычного круга действий. А значит, нужно воспринимать все как эксперимент - и навязчивых чернокожих из коллективных снов, и потрясающие совпадения с глазами, и беседы за фляжкой шнапса с польским партизаном... кстати, я восхищен. Среди Ihre Nation, - эти два слова были сказаны отрывисто и резко, - мало кто решается воевать.

Может, стоило еще и предложить называть себя "Михаэль"? Нет, перебор, пожалуй. Бедный поляк не поймет такого. Слишком много потрясений.

Войтек, как ни в чем не бывало отпивший из фляги, вернул ее Шварцу, и отер губы сложенным вчетверо, чуть желтоватым от старости, но с аккуратной вышивкой А.В. с краю, платком, посмотрел с мгновение на эту надпись, убрал платок обратно и только тогда вновь взглянул Михаэлю в глаза:
- Герр Шварц, - речь будто стала увереннее, - возможно, Вы сочтете меня старомодным, но мое происхождение и мой род, некогда именуемый княжеским , не дал мне возможности поступить, как...кхм... большинство моих сограждан. Среди моих предков еще не было проигравших, - тут он заметно поник головой,но твердый взгляд разноцветных глаз, который он вновь устремил на офицера, сопровождался не менее упрямыми словами, - Я хотя бы попытался...

С не особо скрываемым но и не таким уж пристальным интересом поглядывая на поляка, Михаэль, чуть улыбаясь, выслушал все сказанное. То обстоятельство, что Виленски не полез глупо, но храбро, скажем, душить... или попросту буянить, чтобы на шум вошли охранники из-за двери и быстро "разобрались" в происходящем... уже это было этаким подтверждением некоторых умозаключений и выводов - а что еще приносит нам радость, подобную осознанию собственной правоты? А когда Войтек заговорил о своем происхождении, в ярком правом глазу немца возникла яркая искорка. Дождавшись своей очереди отвечать, он сразу же заговорил, чуть пристальнее смотря на собеседника - что было верным признаком усилившегося интереса или скрываемого заключения:
- Происхождение, - это звучало как простая констатация факта, - я понимаю, это важно. Уверить весь немецкий народ в его высшем предназначении через его историю, его наследие, одержать бескровную победу над противником, просто напомнив ему о его рабском прошлом... Те же силы, что двигали вами. Всеми что-то движет... Причем далеко не всегда что-то благородное, так что поздравляю, герр Виленски. Простите, не знаю как у вас там... с обозначением происхождения.
В слова и жесты, в интонацию все же проскользнула скрытая насмешка, но насмешка не беззлобная и не жестокая, а просто - случайная обязательность разговора. Такое даже не запоминается.
- Знаете, я тоже из... знатного рода. По побочной ветке. Правда, на меня это, к сожалению, не повлияло...

- Мой род впервые дал о себе знать во время... и я опять иду по тонкому льду...простите за каламбур, так называемого, Ледового побоища. Предок мой, наполовину рус, был связан долгом с Новгородским князем и лично получил от того звание боярина, участвуя в Невской битве. Далее история наша всплывает уже через два века и отчего-то на территории, ставшей впоследствии именоваться Польшей, - он перевел дух, видимо, сказанное, своей способностью навлечь на него гнев, давалось ему особенно тяжело.