сМТ: Агония Человечности | ходы игроков | Прелюдия Джун. Затхлость

Нервно дребезжит звонок. Пахнет елью, а из уютного пригородного домика слышится визг и смех. Утопия.
К сожалению, не для Джун.
Наконец-то дверь открывается. И вместо старой-доброй Сары, девочки-безумки, с корой выкурен не один косяк, выпита не одна бутылка загадочного русского напитка "Vodka", трахнут не один парень (на самом деле, тот раз втроём был единственный, и всему виной пьяный угар и обида на Боба, бросившего прямо перед Днём Святого Валентина)...это? Какая-то подтянутая, сухая "училка", будто бы только что с уроков: волосы пучком, пристальный взгляд поверх квадратных очков.
Где та сука-оторва, в косухе, с кислотно-зелеными волосами, вечной сигаретой в зубах и трёхэтажным матом на языке? Да она сейчас даже от слова "пёрнуть" покраснеет!
- Здравствуй, Джун! - мило, застенчиво улыбается Сара, семь лет назад изъяснявшаяся на таком сленге, что даже сверстники не всегда понимали, - А ты...ты всё такая же.
В точку. Такая же.
Такая же.

Прижимая левой рукой к груди шуршащие бумажные пакеты с фруктами и подарками, правой она тянется к кнопке звонка. Пальто с меховым воротником, замшевые перчатки, сапожки на шпильках, аккуратная причёска и макияж. Хвойный бублик на входной двери, тёплый золотистый свет из окон и голос мужа:
- Открываю... Здравствуй, роднуля!
Его такое родное улыбающееся лицо в дверном проёме. Сильные руки тянутся забрать пакеты.
- Привет, солнышко, забыла дома ключи, - она мило и немного глупо улыбается в ответ.
Ласковый поцелуй в уголок губ, нежное объятие. Запах курицы, запечённой со специями. Переливы крохотного бриллиантика на золотой цепочке.
Так вот ты какое, бабское счастье.

Джун стояла и давила на звонок. То ли задумалась и забыла убрать палец, то ли делала это из вредности. Сама точно не сказала бы.
Смех. Радостный детский смех.
"Сколько же мы с ней не виделись? Неужели успела уже нарожать? Наверное, детишки в восторге от такой мамаши."
Она усмехнулась, представив, что сейчас ей откроет беременная тётка с кольцом в носу, окружённая выводком малышни с ирокезами на головах.
Щёлкнул замок, и на пороге появилась подсвеченная тёплым золотистым светом женщина.
"Что ЭТО?" Джун стояла, склонив голову набок, и с лёгкой усмешкой рассматривала свою старинную собутыльницу.
"Всё такая же". Конечно, такая же. Самая упоротая из всех. Стоит вразвалочку на крыльце, припорошенном снежком, всё такая же угловатая, лохматая, в старинной кожанке и громоздких ботинках. Всё с той же насмешливой, но весёлой улыбкой вытаскивает замёрзшие руки из карманов и распахивает их навстречу бывшей подруге.
- Здорово, сестра, - Джун сжала Сару в объятиях, не почувствовав при этом ничего. Пусто. Как если сдуру обнять холодильник. - Хей, да ты уже забыла, как это делается, - проворчала Джун, немного отстранив от себя подругу и держа её за костлявые плечи. - Ну что, пустишь внутрь? А то уже соски от холода торчком. - Она подмигнула Саре и шумно втянула носом запах запечённой со специями курицы.

При упоминании сосков Джун - как-то по пьяни они щипали друг друга за них, чуть до постели не дошло, но виски вырубили раньше, - Сара вздрогнула и залилась румянцем, тихо шепнув:
- Джун, в доме дети. Веди себя поприличней, - после чего она, стараясь не смотреть на подругу, слишком напоминавшую буйную молодость, отошла в сторону, пропуская Джун внутрь теплого, уютного домика.

- Пфф... - Джун закатила глаза. Сколько раз ей уже приходилось слышать эти слова. "Веди себя прилично", "Осторожнее с выражениями, у меня в гостях коллеги", - можно подумать, что она только что слезла с дерева.
Да, так бывает, дети начинают стесняться своих родителей, остепенившиеся люди - своих не остепенившихся друзей. Смена приоритетов это нормально, и Джун это понимала. Но всё равно внутри шевелилась обидка: это нормально - забывать прошлое?
Проходя в дом, Джун легонько, как бы невзначай, шлёпнула Сару по попке и... снова ничего не почувствовала. Ни радости воспоминания, ни - уж какой-там - возбуждения. "Может, это я забыла, как это делается? Чёрт, неужели время так сильно меняет людей?"
- Да, кстати, это тебе. - Она дёрнула молнию куртки вниз и достала из-за пазухи куклу размером в ладонь. Голый и грязный пупс с торчащими в разные стороны клочками зелёных волос и полустёртыми голубыми глазами. Было время, когда от нечего делать они сидели и придумывали себе тотемы. Это был Сарин, конечно.
- Нашла в старом тряпье, - улыбнулась Джун. - С новым годом... кхем, - она замялась и неловко шагнула в сторону гостиной, откуда и доносились детские голоса.

- Ну, кто у нас тут? - громко и наигранно-радостно поинтересовалась Джун, заглядывая в гостиную. Впрочем, теплых чувств у детей она никогда не вызывала, как и они у неё.

Сара так и осталась стоять в коридоре, разглядывая старый тотем. Она превратилась в столб воспоминаний, не заметив, что подруга (подруга ли?) вошла в комнату к детям. А там полноватый, лысеющий мужчина возился с двумя детишками: маленьким смеющимся пухликом лет семи и шестилетним ангелочком. Бабское счастье - дети-купидончики.
Заметив гостью, семья замолкла, уставившись на неё. В глазах мужчины читалось удивление и легкая неприязнь, а детишки просто смотрели, раскрыв рты от удивления.
Такое чучело они видели впервые.

- Ути-пути, какие толстячки, - умилилась Джун. Эта фраза относилась не только к удивлённым детишкам, но и к их папаше, впрочем, он мог этого и не понять.
"Интересно, Сара рассказывала ему про свою молодость? А может, он и сам когда-то... - Джун попыталась вспомнить, видела ли она когда-нибудь это недоразумение в своей банде, - Альберт? Артур? Майкл?"
Женщина не удержалась и фыркнула, представив, как этот примерный отец стоит и, вместе с остальными парнями, мочится с моста в реку.
Прямо в расплывающееся отражение звёзд. Они мочатся и ржут: нассать на небо - что может быть круче.
Дамы стоят неподалёку и в полный голос обсуждают выстроившийся перед ними парад мужских достоинств. Кто-то из парней освобождает руку и машет Джун:
- Давай к нам, детка!
- Ага, только член отращу.
- Давно пора, чувак!

Да, действительно, сейчас Джун напоминала скорее бывшего и всё ещё ревнивого любовника Сары, чем её подругу.
Три, два, один - сейчас прибежит хозяйка, чтобы увести гостью на кухню, пока кто-нибудь не сморозил лишнего. Может быть, даже разрешит покурить в форточку, лишь бы не пускать к семье. Знаем, проходили.
- Ну, не буду мешать. С Рождеством и новым годом, хоу-хоу-хоу, и всякая херо... дребедень в таком же духе, - Джун улыбнулась настолько мило, насколько могла, пятясь спиной к выходу из комнаты. - А с вашей мамочкой мы ещё немного поболтаем на кухне, - кивок куда-то в сторону, и Джун угрём выскользнула из гостиной.

Сары на кухне не было. Куда она могла унестись? Мало ли какие дела, ведь она - та самая домохозяйка, какой мечтала стать Джун, по-чёрному завидуя.
А в мусорной корзине, стыдливо прикрытая брошенными сверху очистками, лежала кукла-тотем с разноцветными волосами.
Кукла в мусоре.
Прошлое Сары и Джун - в мусоре.
И сама Джун - там же, среди ненужного дерьма, оставшегося от благополучной семейной жизни.

- Эй, сестра, где ты подцепила такого краса... - начала Джун, заходя на кухню - ...вчика.
Никого. Джун осмотрелась. Весёленькие цветочки на обоях, стопка белоснежных тарелок на столе, набор ножей. Взгляд женщины прошёлся по безукоризненно-чистой раковине и упал на мусорное ведро.
"И когда она только всё успевает: наплодить детей, картошку почистить?" - пронеслось в голове у женщины.
И тотчас Джун показалось, будто это не кукла, а она сама смотрит на потолок сквозь неровную решётку картофельных шкурок. Кукла-Джун попыталась встать, но негнущиеся пластмассовые руки и ноги проваливались во что-то мягкое, а волосы насмерть прилипли к горлышку банки из-под джема.
"Хм, да и действительно, какого хера я тут делаю?" - Джун тряхнула головой и устало потёрла лоб, пересечённый тонкими линиями морщинок. Нет, она не злилась, она была абсолютно спокойна. Судя по запаху, курица в духовке начинала подгорать.
Припёрлась, значит, и что, собственно, она ожидала от своей бывшей подруги? Что та предложит угнать у кого-нибудь кабриолет и прокатиться на нём по ночному городу? А водителем у них будет Альберт-Артур-Майкл. Да. Отлично.
"Ну и сучка... - Думала Джун о Саре, быстрыми шагами направляясь к выходу и застёгивая на ходу куртку. - Сучка, сучка, сучка! И всегда была сучкой. Блядь этакая. Крыса. Все они крысы, все они."
Джун выскочила на крыльцо, не заботясь о том, чтобы закрыть дверь. Вряд ли эта семейка боится новогодних маньяков. "Альберт-Артур-Майкл, небось, сам пялит детишек раза по два в день... Чёрт... что за мерзость..."
Зависть. Что там ещё было в списке смертных грехов?
Джун сошла с крыльца под снег, кажущийся сероватым на фоне тёмно-синего неба. В ушах гремели барабаны. Всё. Больше никаких походов по бывшим друзьям. Всё, теперь одна.
Дёрнулась щека в попытке удержать слезу, не дать ей выхода наружу, в попытке не показать слабости самой себе. А перед кем ещё теперь стараться?
Джун провела ладонями по седеющим волосам, шмыгнула носом и засунула руки в карманы. Побрела потихоньку мимо ярко освешённых домов, перебирая в памяти имена, в надежде вспомнить чувака, который однажды предлагал чистейший кокс.

Всё-таки жизнь - сука. И в ней нет ничего хорошего. Бог, если он и есть, давно забил на человечество.
Или на Джун лично.
Тридцать лет - это же целая жизнь. Кому она нужна, оставаясь ребёнком? Молодой оторвой? Кто из нас не был таким - но почему именно она, именно Джун не выросла? Почему так поздно начала понимать, что она уже не девушка, а женщина? Так поздно, что уже вряд ли что-то можно изменить. Стыдно что-то менять.
В памяти всплыло имя. Рон. Не из компании Джун, нет. Шапочный знакомый, с которым пару раз вместе пили, а после - дрались. Как и все - все, кроме несчастной Джун - он вырос и обзавелся семьей, работает в баре "Ураган брызг". Но поговаривали, что до сих пор торгует. Языки болтали, что у него есть чуть ли не всё: от ЛСД до кокса, от героина и до травки. Глупые слухи чуть ли не превращали его в крупнейшего барыгу Портланда.
Глупые слухи.
Но вдруг оправдаются?

Достала сигарету из полупустой пачки, закурила, щурясь и втягивая сопли обратно в нос. Вспомнила вдруг строчки из нетленного творчества Pink Floyd:
You are young and life is long and there is time to kill today
And then one day you find ten years have got behing you...
Ну точь-в-точь про неё.
"Дерьмо... Ну ничего. Ничего-ничего, мы с тобой что-нибудь придумаем, старуха."
Дрожащими пальцами Джун приложила сигарету к губам, затянулась, насколько хватило лёгких. В голове немного прояснилось.
Из клубов табачного дыма образовалось имя. Рон. Рон по фамилии такой-то. Нет, фамилии не было. Просто Рон. Типа крутой чел. Почему типа? Потому что доподлинно никто не знает. Почему никто не знает? Потому что Рон хочет жить и жить спокойно. Но всё-таки...
Единственная надежда, Северная звезда по имени Рон. Конечно, Джун покуривала травку в своё время, но ничего крепче не пробовала. А сейчас - время пришло: "... будем есть и пить, ибо завтра умрём!" Кажется, это из Библии. Когда-то они ходили в церковь всей семьёй. И что из этого вышло? Да ничего - новогодний поход за кайфом, который кажется теперь единственным выходом. Кроме смерти.
Нет-нет, Господь тут не при чём, Он-то как раз имеет полное право отдохнуть от созданий своих. Дай только человеку свободу, как он тут же угробит свою жизнь. Да ещё и положит на это все свои силы.
"Один раз. Один только разок. А потом мы что-нибудь придумаем..."

Печальный закуток, похожий на мусорную корзину, назывался "Ураганом брызг". Контейнер для отрепья социума, опустившихся или не нашедших места в жизни отбросов общества - таких, как и Джун. Никому не нужные, одинокие, с "низким социальным статусом и кредитоспособностью", они пропивали свое горе и деньги за грязной стойкой шумного, укутанного туманом дыма бара. Они сидели, искренне понурые или лживо веселые, плюнувшие на свет, показавший им средний палец или же пытающийся безнадежно бороться против гнуси верхов. Они были разные, но в одном схожи - как содержимое мусорной кучи в гетто.
Но сейчас это место было спасением - или символом того, что ожидает впереди.