'BB'| Aces&Eights: The Way of Outlaw | ходы игроков | - - - Still alive, still in the saddle

Крис самым первым делом расседлавший Медк и скинувший а, прикинул и согласился сам с собой, что подежурить от него не убудет. Настроение и состояние и так препаршивое, чего себя теперь жалеть? Поздно. В этот раз хоть не он сам стряпает, так что ужин обещал хотя бы быть.
Стрелок подопнул все свои сумки плотнее к седлу, снял и сунул за пояс перчатки. На морозе голове соображать чуть легче видимо, котелок стынет и собирается в единую плотную кучку, а не плавится под лучами горячего солнца. И о перчатках он вовремя вспомнил. Пальцы то на руках, что на ногах умеют удивительно отвратительно мерзнуть. А так-то лучше.
В обсуждении же дележки он не участвовал, хотя ни слова не упускал и диалога.

- Сейчас умоюсь и считайте меня добровольцем. Только нужен другой доброволец, который потом поменяет замерзшего и холодного.

"Хорошо. Подежурим с тобой вместе", - подвел итог Фрэнк, когда часовым вызвался побыть Крис. Это была хорошая возможность обсудить все пережитое. И не менее важным в данной ситуации был тот факт, что Палмер привел Де Лоренци в банду, а потому считал, что Крис может доверять ему более остальных. Сам же Фрэнк доверял мужчине по умолчанию. Иначе и не стал бы приглашать... Короче говоря, это была хорошая возможность поговорить с кем-то, кто еще не сошел с ума от богатства, которое осталось лишь поделить, а мог рассуждать здраво.

После недолгого раздумья у объёмистой бадьи ванну Милош решил не принимать: лучше уж запаршиветь как бродячий пёс, чем слечь в горячке после бани и ночи в холодном сарае и сдохнуть: потому купание было решено отложить… вероятно, на неопределённый срок, как это чаще всего и получалось. Почесавшись под мышкой и с отвращением принюхавшись к исходящему от воротника прогорклому, мерзкому запаху пота, Милош махнул на бадью рукой и пошёл рассёдлывать Радома, а потом сгребать солому в угол сарая, чтобы устроиться там под своими двумя одеялами: уж хоть к холоду, он слава Богу, был приготовлен хорошо. Положил винчестер близ себя, седло с сумками положил по другую сторону.
— Если не поедем дальше, могу к утру дежурить, — глухо сообщил он из своего логова. — Тогда и поем. Сейчас полежу.

Алан в ожидании ужина немного оживился, хотя для прежнего насмешника и балагура был всё ещё слишком слаб. "Товарищи", за которых он едва не преставился, не поделились даже краюшкой хлеба, и сейчас его терзал мучительный голод; и даже в этом плачевном состоянии своей бродяжьей душой, отвыкшей от доброго отношения, Алан чуял: общий кошель — единственное, что держит банду вместе. Раздели они куш — и его, Алана, бросят одного на первом же переходе, отстающего и слишком больного, чтобы постоять за себя.

— Выберемся — там и поделим, — подал голос юноша, — А для дежурства я негоден. Ежели нападут — подстрелю парочку мундиров, а будет нужда, так и ногу прокушу самому резвому, а большего не ждите. Мне б и с клячей этой подмога не помешала, я едва живой, в одиночку не расседлаю, а?

      Бандиты еще какое-то время поворчали, но было ясно, что большинство не поддерживает общий задор насчет денег, и страсти улеглись. Все слишком устали чтобы долго спорить. Предостережение МакНамары было воспринято всерьез, однако Алабама заявил во всеуслышание:
      — А я все-таки помоюсь!
      Неразговорчивая хозяйка срезала с него пол-доллара и стала готовить воду для бадьи, поставленной снаружи сарая, в простенке. Остальные расположились в самом строении. В стенах было полно щелей, ветер тихонько подвывал в крыше, которая тоже не выглядела слишком целой. Посреди сарая стояла старая повозка, не конестога даже, а просто телега без рессор и верха. Одного колеса у нее тоже не хватало. На стенах висели треснувшие ободы и фонари, в углу стояла бочка с керосином, на прибитых к стене полках — пыльные и ржавые жестянки с гвоздями и засохшими остатками красок.
      Пахло сеном, старой водой, гнилыми деревяшками и конским потом. Коновязь находилась на улице, был даже небольшой навес, правда, все лошади под ним не поместились.             Но скоро запахло едой — тушеными бобами с говядиной. Фостер за заплатил, как оказалось, так что всем досталось по тарелке горячего варева, а по сравнению с кулинарными опытами Криса — вкуснейшего горячего варева. И пусть бобы немного переварились, а мясо было хрящеватым и не таяло во рту — это все же была горячая пища.
      Только Алану, которого познабливало то ли от холода, то ли от начинающейся горячки, трех ложек хватило — не лезло больше. А вот кружка кофе пришлась как нельзя кстати. Он согрелся и вскоре задремал, прислонившись спиной к стене. Сердобольный Чак позаботился о его коняге, а Док даже дал глотнуть какой-то микстуры. Но одеяла для него не нашлось, и он так и заснул, съежившись в своей куртке в такой позе, чтобы простреленная спина поменьше напоминала о себе.
      МакНамара нашел охапку соломы, благо ее тут было много, отыскал старую медную ложку с перекрученной ручкой в чужой седельной сумке (тут было бы уместно мысленно поблагодарить запасливого покойничка), и кое как одной рукой умял свой ужин. В животе появилась приятная теплая наполненность, голова отяжелела. Уже не было сил ухаживать за ранами или расседлывать жеребца. Ирландец, поставив миску в сторону, улегся на солому и заснул, как у себя дома, крепок и безмятежно. Тридцать-сорок тысяч долларов — вещь такая: кого-то сна лишают, а кому-то наоборот приносят гармонию и полнейшее успокоение от всех тревог. Пусть даже твоих кровных из них всего полторы-две тысячи.
      — Эх, Польша-Польша, смотри, проспишь все угощение, — устало поддел эмигранта Алабама. Его дважды упрашивать было не нужно — желваки комьями прыгали за ушами, когда он уминал ужин. Сыто рыгнув, бывший артист пошел мыться, а бывший революционер обустроил себе постель и улегся было спать. Но тут подошел Илай, протянул дымящуюся кружку.
      — На-ка вот, согрейся.
      Добрый старик, вроде бы. Давно такого не было, чтобы ничего от Милоша не хотели, а что-то предлагали.
      — Я туда бренди капнул, — подмигнул и пошел, оставив поляка наедине со своими думами и подступающим сном.
***
      Поев и "отряхнув перья", Крис с Палмером заступили в караул, вместе с ними вызвался Картечина, которому не спалось после дня переживаний. Что там говорить, человека парень угрохал. И не где-то там по кустам, а глаза-в-глаза, в упор практически саданул из винчестера, грудь навылет, кровь по траве. Но картечина бродил по другой стороне сарая, охраняя тылы со стороны реки, а Де Лоренци и его приятель дежурили со стороны ворот.
      Смеркалось. Было немного промозгло, свежо, но закоченеть бандитам не грозило, особенно если
натянуть не плечи старое пончо или латаное одеяло, а глотку погреть хорошей вирджинской сигарой, какие как раз по случаю были у Де Лоренци при себе.

Заступив на дежурство, двое авантюристов решили скоротать время за приятной беседой. Погода на улице навевала тоску, и, чтобы не поддаться ей, Фрэнк решил перекинуться несколькими фразами с товарищем.

Де Лоренци отвязал от седла смотанный кусок шерсти служивший одеялом и кинул его Чаку.
- Дай парню, - кивнул уходя на Алана. - Нечего мерзнуть две ночи подряд.

***
Крис потер нос, выдохнул. В животе все еще было тепло и уютно, после ужина. Тем более, что Де Лоренци ухватил с собой на улицу еще одну кружку с кофе и пару сигар(для себя и приятеля) из сумки, которую оставил у седла и карабина. Она, конечно, настолько привычная уже, что словно часть тела, но это все равно не повод таскать её за собой постоянно. Уж в дозоре она ему не пригодится.

Сигара Криса пришлась как нельзя кстати. Фрэнк что-то втолковывал товарищу, но время от времени прерывался, чтобы затянуться. Помогало успокоить нервы, и вообще...

      Два товарища не спеша разговаривали о важных вещах, попыхивая сигарами. Вокруг сгущались сумерки, развидневшееся было небо снова начало затягивать тучами. В хижине гремела посудой тетка, в бадье за стенкой плескался Алабама, что-то тихонько не то бормоча, не то напевая. Потом вылез, оделся, прошел мимо них, кивнув. Счастливый человек, урвавший четверть часа, чтобы смыть пыль дорог, так надолго въедающуюся в кожу.
      Уже, отставив миску, похрапывал МакНамара, уже стонал во сне, сжимая зубы от боли, Алан, накрытый одеялом заботливого Криса, уже поляк провалился в сон, допив кофе и положив руку на верный винчестер.
      И все было бы прекрасно, если бы не Картечина, который крикнул:
      — Эй, парни! Сюда подойдите!
      Кричал он так, чтобы не разбудить спящих, вполсилы, но все равно в полном щелей сарае его услышали. И Алан заворочался во сне, а МакНамара открыл глаза, скользнув простреленной рукой (по привычке) к рукояти револьвера и поморщившись от боли. А Милош привстал на локте, пытаясь понять, не почудилось ли ему что-то.
      И когда Крис и Фрэнк подошли к Картечине, тот показал им вдалеке, под темным небом на светлеющей между холмов и деревьев ленте реки какую-то несуразную кляксу или точку и сказал:
      — Паром-то на середине реки уж. Я смотрю-смотрю, понять не могу, это не босса ли конь на нем? Генерал который? Белый такой.

Когда Картечина упомянул коня босса, Фрэнк сглотнул и, спросил у напарника по дежурству: "Крис, дружище, а скажи ка мне... Ты думаешь о том же, о чем и я?" И принялся всматриваться вдаль. Хотелось точно понять, в самом ли деле там был Генерал, и был ли он один, или же с ним был еще кто-то.

- О том, что мы два дурака? Знаешь, это не вдохновляет.

      Компаньоны старательно всматривались в расплывающуюся даль. Расстояние было большое, и даже различить, во что были одеты люди, было невозможно, не говоря уже о чертах лица. Но вот белого коня напарники разглядели без труда, да и количество остальных коней примерно сосчитали. Всего животных было пять.
      Конечно, можно было задуматься о возможном совпадении. О том, что группа из пяти всадников, один из которых едет на белой лошади ― не такая уж редкость, о том что, возможно, именно такая группа оказалась именно здесь именно сейчас и именно в сумерках исчезающего дня решила переправиться на ту сторону Платта.
      Но оба компаньона знали, что все это — чушь и полное дерьмо. Было очевидно, что если это не какое-то адское совпадение, босс и его помощники зачем-то решили пересечь реку, не дожидаясь остальной банды.
      — Зачем они решили переплыть ее на ночь глядя? ― озвучил Картечина вопрос, висевший в воздухе, который из свежего вдруг сделался тяжелым и плотным.
      Это был хороший вопрос. И важный. Хотя и несколько запаздавший вопрос.

- Забудь, что я говорил. Меня часто били по голове. Идемте, надо потрясти мешок с добром. Бегом!

"Мы всех поднимем, ты пока не теряй их из виду", - попросил Палмер Картечину, указав пальцем в сторону парома.

Крису же заявил: "Побежали скорее. Я проверю сумку, ты буди людей. Только про деньги тихо, чтобы хозяйку не потревожить". И они побежали действовать согласно плану. Конечно, все это могло оказаться ложной тревогой, но в данной ситуации лучше было перебдеть, чем недобдеть. Стоило отдать должное третьему дозорному: если бы не он, Палмер со своим доверием точно бы прождал до утра. А там бы уже поздно было что-то делать.

      — Это что же, деньги уходят!? — наконец сообразил Картечина. — Вот гады! Ребята! Подъем!
И, ничтоже сумняшеся, южанин щелкнул затвором и ахнул в небо из карабина. Словно в ответ ему, сверху упало несколько первых дождевых капель, как будто он прострелил брюхо нависшей над переправой свинцовой тучи.
      В сарае все всполошились, испуганно заржала лошадь Илая, Кемадо выхватил нож, а Алабама принялся остервенело напяливать остатки одежды.
      Палмер подбежал к заводной лошади Вудро, навьюченной сумками, которые, как все видели, после ограбления он заботливо набил деньгами. Однако крышки были закрыты на замочки, как почтовые переметные сумки "Пони Экспресс". Бывший законник попробовал сорвать их руками — ничего не вышло. Тогда он достал из кармана жилета перочинный нож и принялся ковырять кожу. Сумки были сделаны на совесть, маленькое лезвие только царапало дубленый материал. Из сарая выбежал Кемадо и, ни слова ни говоря, набросился на сумку со своим ножом. Пара ударов — кожа разошлась, и на землю из сумок потоком хлынули увесистые камни и речной песок. Речной песок! Выходит, это были те самые камни, которые Закари заворачивал в одеяло, чтобы сгладить следы на дне речки, когда они занимали позицию для засады!
      Кемадо принялся остервенело кромсать сумку, изрыгая ужасные богохульства — будь такие слова сказаны при дамах, Фрэнк наверняка схватился бы за пистолет.
      Алан очнулся от беспокойного сна, когда прозвучал выстрел, обнаружив себя под чьим-то одеялом. Вокруг царила суматоха — кто-то натягивал сапоги, кто-то на кого-то кричал, другой голос беспрестанно переспрашивал, клацали затворы.
      Тут снаружи раздался еще один выстрел.

Сон был безмятежен, а вот пробуждение, словно в наказание, вышло преотвратным. Крики, гомон, а потом и стрельба. К этому моменту настроение ирландца было крепко испорчено, и потому ноющая рана на правой руке вновь ощутилась чем-то до поразительности уместным. Сцепив зубы, МакНамара поднялся, извлек револьвер левой, взвел курок и осторожно двинулся к выходу. В такие моменты получить пулю проще простого, и от того действовать нужно решительно и сноровисто, не впадая при этом в бездумную спешку, чреватую пагубными последствиями.

Крис выругавшись и шикнул на Картечину. Только стрельбы в воздух не хватало.
И хотя добежав до сарая уже не могло быть никаких подозрений в том, что ничего хорошего их не ждет. А ругаться Крис умел не хуже Кемандо. Нет, конечно хуже, но к делу подошел не менее старательно, пока седлал Медка обратно, едва даже не сорвавшись на невиновную скотину.

- Картечина! Я же попросил, хватит палить в белый свет!
Сплюнув, Де Лоренци оставил подпругу в покое и помянув кое-кого по матушке, пошел разбираться с молодым ковбоем.

"Спокойно, спокойно!" - Фрэнк попытался урезонить Кемадо, - "Они сейчас на пароме на середине реки. Картечина их заметил вовремя. Сейчас не суетимся, а то время потеряем! Поднимай наших, надо думать, что мы можем успеть. Но судя по всему, придется теперь долго их догонять".

И Палмер отправился внутрь сарая, чтобы ввести пробуждающихся товарищей по несчастью в курс дела. Нужно было емко описать, что Фостер воспользовался их доверием и добросовестностью и увел деньги. Что он с компаньонами сейчас на середине реки на пароме. Что надо срочно седлать лошадей и быть готовыми отправиться в погоню. Что Босс скорее всего так же устал, как и они. Возможно, даже больше, потому как они занимались переправой и не успели поспать. В общем, чем больше он рассказывал, тем больше сам пугался тому, что их ожидало впереди. В конце концов он сказал: "В общем, седлайте коней" и сам побежал выполнять свое же указание.

Погрузившись в тяжёлую, сумбурную дрёму, в которой беспорядочно мелькали то крупы лошадей, то лента дороги, то полузабытые, невозможные здесь лица, Милош сначала и не понял, проснувшись, отчего все так всполошились, отчего все выбегают на улицу, палят. Погоня! — пронзила первая мысль, — настигли, догнали, обложили! Как есть, не обуваясь, только схватив карабин, Милош выскочил на улицу… чтобы увидеть, как в удивлённом, готовом разразиться проклятиями и руганью оцепенении замерли бандиты вокруг разрезанной сумки, из которой ещё ссыпался на землю песок. И первое, что он почувствовал, было — облегчение: нет преследователей, не летят пули из-за углов соседних домишек. А в следующий момент он понял, что означает распотрошённая сумка, камни под ней и крики, ругань вокруг: то, что всё, ради чего он убивал людей, сжигал дома, трясся вот уже который день в седле, — всё это было зря, и его, несчастного, ненужного никому нищего, опустившегося, полусдохшего уже дурака опять провели, как это всегда и все делали. «Ладно ещё, мыться не залез, дурак, а то бы мокрый с голым задом сейчас тут скакал!» — зло подумал он, и искренне пожелал смерти всем вокруг.

Чертыхаясь, Милош бросился в дом, принялся суетливо натягивать сапоги, схватил седло, побежал седлать коня.

Алан проснулся сразу, напуганный выстрелом, прозвучавшим так близко, и некоторое время судорожно хлопал руками вокруг себя. Он понял это даже раньше, чем сбивчивые объяснения Палмера дошли до его сознания: у него же совсем нет оружия. Судьба иногда шутит особо затейливо: и когда все попадают в одну и ту же задницу, некоторые оказываются в ней куда глубже остальных.

— Револьвер мне! — заорал Алан в панике. Спросонья вышло не очень громко, но достаточно отчаянно. И только затем попытался подняться. Выдержал же столько часов скачки — выдержит и ночной бой, не переломится. Награбленное непосильным трудом сейчас было важнее всего.

      Говорят, что Бог всегда на стороне больших батальонов, но когда речь идет не о лобовых столкновениях, а о погонях в ночи, исход чаще решает внезапность событий и слаженность действий.
      Так вышло и на этот раз — предположить, что главари сбегут вместе с деньгами на пароме компаньоны могли лишь в шутку, поэтому такой поворот явился для них неожиданным. Парни Фостера действовали слаженно — споро утрясли дело с паромщиком, завели лошадей, отчалили. А что же происходило в сарае?
      Среди преступников, оставшихся коротать ночь в хибаре с дырявой крышей, не нашлось ни одного, кто мог бы подчинить людей единой воле и заставить действовать слаженно — открыть огонь бешеными залпами, чтобы вода в Платте вокруг парома зарябила от пулевых фонтанчиков, или вскочить на коней и в едином порыве нестись к переправе, искать лодки или более удобную позицию для стрельбы.
      Кто-то стрелял, кто-то ругался, кто-то объяснял ситуацию, кто-то требовал оружия, кто-то натягивал одежду, кто-то приставал к другим с расспросами и озирался по сторонам, ожидая нападения законников. Но сумерки вокруг лишь неотвратимо сгущались, и из них не раздавались ни выстрелы, ни топот копыт, ни лошадиное ржание.
      К тому моменту, как паром ткнулся носом в противоположный берег, к пристани успел только Милош. На той стороне виднелся паром и фигурки лошадей и людей, отъезжающие и скрывающиеся в кустах.
      Палмер не зря боялся опоздать — из его слов половина отряда поняла, что "на пароме сейчас на середине реки" солдаты или преследователи, и значит, надо рвать когти совсем в другую сторону. Пока он объяснял, кто именно сбежал и куда, драгоценное время ушло. К тому моменту, как он верхом на Флэше и несколько компаньонов подлетели к берегу, где старый причал скрипуче посмеивался над ними, на противоположном берегу виднелся только паром и пара фигурок на нем, а всадники, видимо, скрылись за деревьями.
      Алан действительно остался без оружия. Более того, никто не спешил поделиться с ним пушкой, поэтому юноше, превозмогая боль и шум в голове пришлось искать заветный кусок железа. Но лишнего ствола в домике не нашлось, и он остался с пустыми руками, а потому, поняв, что случилось, к реке попросту не поехал — чего зря трястись.
      Крис с Картечиной чуть не подрались — оба были изрядно на взводе. Они тоже упустили время.
      В итоге на затерянном среди захолустных ферм и лесов Среднего Запада остались тринадцать искателей легкой наживы — усталые, рассерженные, обманутые люди, вглядывающиеся в мутную темень позднего осеннего вечера.
      В мановение ока из потенциальных богачей они превратились в нищих вооруженных бродяг. Что ждало их теперь? Грязные дороги, дешевые трактиры, клопы и холод? Плохой виски и унылая смерть в петле или в окровавленной койке у сельского доктора? Или отмщение, богатство и спокойная старость?
      Впереди их ждал Запад, позади — погоня и смерть.
      Таков был выбранный ими путь. Путь тех, кто бежит. Путь тех, кто ищет. Путь тех, кто рискует. путь тех, кто может все обрести и все потерять за три дня.
      Путь тех, кто в особых отношениях с законом.
      The Way of Outlaw.

      ♫ ссылка

Жизнь без веры, без цели
Проверяла меня на излом.
Свет и тень снова делят
Территорию в сердце моем.
За спиной свист и лай,
Впереди ледянящая мгла.
Вновь обещанный рай
Обернулся пристанищем зла
(с)