Арена: Семь ступеней к мечте | ходы игроков | 16. Азараг против Мустафы (бой завершён)

Двое с саблями на Арену выходят. Один - человек. Тонкий да звонкий. В халате стёганом. Средних размеров щит яркоукрашенный у него. Также копьё с острым наконечником - протыкать, не резать предназначенным.

Второй - орк. Выше и мощней гораздо, щит у него тоже есть - маленький, с кулачным хватом. Зубы таким удобно выбивать.

Оба в шлемах с бармицами. Взглянул служитель на бойцов, вопросил:

- Жнец или Дева?

Азараг не был новичком в боях один на один перед публикой. Многие вопросы, как у орков в общем, так и у Кумехтар, решались подобным путем. Немаловажным было не только обладать силой и реакцией, но и привлечь к себе публику, которая подбадривала тебя и мешала сосредоточиться противнику. Если тебе кричат, чтобы ты сложил оружие и сдох, как скотина, сложно взбодриться в нужный момент.
Еще когда выходил хакан к центру арены звучно звякнул саблей об щит, крикнул, что было сил, затем еще и еще. Выйдя в центр, застыл и, подняв руки с оружием поприветствовал толпу зычным ревом. Развернулся к противнику, ладно сложенному, но от этого не ставшему ровней Азарагу, указал на того острием Гхарчаша, сабли своей, а потом этой же саблей проведя как бы по шее.
- Жнец!, - проревел орк, в ответ на вопрос служителя. Понравилось Азарагу еще раньше и само изображение, и слово чужое.

Вышел на Арену Мустафа, посмотрел вокруг - огромна чаша, может даже больше палаца эмирского, а люду-то сколько ковром колышущимся рассажено, наверное половина жителей славного Алтын-Сарая уместилась бы. Ух, дух захватывает, оглушает. Никогда раньше столько народу не видел бохатур, даже в поле ратном, когда супротив него войско вражеское стояло.
Поднял руки кверху уроженец далекого Барджанбека, кричит пораженный трибуны вокруг приветствуя.
Вышел, значит, на небо глянул от солнца щурясь, сторону нужную определяя. Копье в землю вогнал, а сам на колени подле него уселся. Надо бы было и сапоги снять, да только долго это очень, пока разуешься, пока потом натянешь - не поймет задержки местная управа.

- Велик ты, Аллах, и милосерден, и нет числа творениям Твоим, и людям, и животным, и джиннам, и мирам! Верю я, что и к этому месту Ты руку свою приложил. Так не лиши же меня присутствия своего, молю, о Всемогущий, надели хотя бы толикой малой силы четырех Престолов, и даруй победу над врагом. А если не угоден Тебе поступок мой, то пусть падет на меня кара Твоя!
Поклонился Мустафа Востоку, ибо уверен был, что если присутствует Всевышний на Арене, то непременно место его должно быть забронировано с той стороны.
- Да услышит Аллах того, кто восхвалил его!

Поднялся, шлем на голову нахлобучив, бармицей лик свой сокрыв. Копье резко выдернул, замахал им в воздухе яростно, криками воинственными разразившись! Зашагал к центру бодро, торжественно, что толку печалиться, если, возможно, пришел час твой последний?

Не удивительно, что за всем этим не поспел первым слово взять бохатур.
- Жнец! - явно передразнивая клыкастого противника промяукал Мустафа.
Не испугать чудищу иномирскому воина правоверного.
Копье снова рядышком воткнул, щит достал из-за спины в руку левую, десницей же саблю верную из ножен вытянул, махнул раз-другой разминаясь, на плечо положил. Стоит, одними глазами насмешливо сверкает.
- Дева пусть будет. - промолвил важно, к магрибцу черному обращаясь.

- Дева! - возгласил результат служитель. - Да выберет Мустафа поле для битвы!

Негр помедлил немного, словно прислушиваясь, и добавил, обращаясь к Мустафе.

- Аллах и пророк его, почтенный Мухаммад, просили передать, что слышат тебя отлично, о Мустафа! И Мухаммад надеется увидеть, чего стоит знаменитый витязь из Барджанбека в бою. Что же касается Аллаха, да будет славен Он вовеки, то исход боя Ему, конечно, уже известен. Но удержит Он, Великий, слова своей мудрости, как чрезмерно прыткого техинского коня удерживает искусный наездник, дабы не смущать витязей и не портить веселье джинами и ифритам, а также прочим существам, кои собрались тут на празднество храбрости и благородства!

Просиял лицом Мустафа, хоть и не видно этого через занавес кольчужный.
- По словам слышу, что не лжешь ты, о главный распорядитель, не обманываешь правоверного. Да продлят боги лета твои и увеличат жалование твое.
- Местом сражения пусть станет Алтынский Базар, ряды со специями и благовониями пречудесными, если быть точнее. Нет на целом свете пряностей ароматнее, для вкуса приятнее, чем продаются тут. И цены умеренны.
А про себя Мустафа подумал, что ежели выживет в драке ужасной и вернется в Эмират, то непременно затребует с торговцев столичных динаров звонких за восхваление в иных мирах. Но надо бы какое-нибудь доказательство с собой захватить или свидетелей троих, иначе ни за что не поверят сквалыги тертые.
А еще было бы неплохо, чтоб запах ладана свел с ума порождение иблисово, что саблей напротив грозит.

Иблисово порождение, оно же Азараг, на базарах бывало. Ещё огланом в Кафе был, потом и позже попал, когда заматерел... хорошее место, столько там всего. Только по сравнению с Алтынским базаром - скромное очень, убогое почти. Людей вокруг нет. И вообще живых существ. Даже собак! Бери что хочешь. Всё бесплатно! Широкие ряды уходят в даль, места торговли прикрыты навесами. На лавках да столах вдоль рядов - всяческие пряности россыпью, в мешочках, а то и просто горкой насыпаны. Имбирь, перец, гвоздика, амбра, ладан... чего тут только нет! Гашиш даже можно было бы купить - Мустафа знал тут торговца... да тоговцев-то не было! Экое богатство! Где ж продавцы? Вот диво... Неужто боги продавцов куда-то дели из-за желания Мустафы? Убили, может? Нет, Аллах такого не допустит...

Противники стоят в длинном ряду шириной шагов семь, плюс-минус. Меж ними десять шагов расстояние. С обеих сторон - торговые места, лавки, в основном это стол, деревянный настил или палатка над ним, а позади - лавка другого ряда. Горки разнообразных пряностей источают ароматы, но орк может опознать очень немногие - перец и соль главным образом. Да и то не всегда уверенно. Да, такая роскошь даже эрхакану недоступна...

Лучшая приправа - это соль. Это вам любой степняк скажет. Как еще сохранить мясо? Засолить! Солишь мясо, кладешь его под седло и прекрасное блюдо после 3-4 часов скачки готово! Остальные запахи сбивали с толку. Зачем они? Но стоили эти пряности огромных богатств. За один мешочек некоторых из них можно было купить и лошадей, и оружие, а за то количество, которое сейчас видел Азараг, можно было вооружить целый поход.
Оскалился орк, звякнул мечом об щит, зарычав грозно на противника, и двинулся вперед. Все таки решить этот вопрос можно было только убийством. Ступал Азараг осторожно, все таки у говорливого восточника было копье: оружие длинное, коварное. Щит вперед выставил степняк, но так, что видны ему все действия Мустафы. Меч поднят, готов хакан Кумехтар бить им. Грозный оскал не скрывает бармица. Отчасти потому, что подобный шлем - дорог достаточно, не каждый хакан может себе такое позволить, но еще и потому, что рожа у орка сама по себе угрожающая.

Почти дома он, уф!!! Отсюда до Барджанбека всего неделя-полторы пути, а Мустафа и за пять дней расстояние пеша одолеть сможет. Пробовать не пробовал, но ощущение такое, что вмиг долетел бы! Только дома его не ждет никто, опустел гарем, слуги все разбежались, даже вода не журчит больше в фонтане посреди двора. Некому будет омыть ступни усталые от пыли дорожной славному бохатуру.
Рассвирепел Мустафа от мыслей таких, да как закричит яростно на противника темномордого (аж глаза сеткою красною взялись), словно это он виноват в случившемся. Копье рукой левою подхватил, да как бросится на врага. Но не по прямой бежит витязь - зигзагами, что джейран тот игривый, скачками большими то вправо, то влево забирает, клинок свой из стороны в сторону водя.
Вот правой оттолкнулся, прыгнув по диагонали, вот левой отпружинил. Занес саблю далеко назад, размахнулся очень, прямо кончиком клинка спины коснувшись. И снова правой.
Но не прыгнул, не сдвинулась с места нога почти. Так, проехалась чутка. Левая же далеко шагнула вперед, в колене сгибаясь, чуть на шпагат бохатура не усаживая. Выбросил резво руку вперед воин с копьем в ней зажатым, метит Мустафа в пузо орочье, в печень черную чудищу.

Джейраном молодым, козликом горным бросился на врага Мустафа. И в последнем рывке резко копьё вперёд выбросил, в левой руке его держа, щит свой пёстрый от себя отведя. Орк следил за налетающим бохатуром внимательно и не очень-то обманулся. Нет, чуть запоздало парирование - да только Мустафа не сильной рукой бил, а слабой. Как бы там ни было, копьё всё ж вонзилось узким наконечником в частые чешуйки ламелляра на Азараговом богу, нашло путь сквозь броню, впилось в бок. Но не впилось острие узкое в печень, как надеялся Мустафа. Лишь вдоль ребра прошло, кожу разрывая - но нутра Азарагова не коснулось.

Взъярился хакан ужасно, озлел - вперёд рванулся, на копьё накалываясь - как и не ранен вовсе. Или даже - если б не ранен был, так злобно бы не зарычал, так стремительно бы не кинулся. В мгновение ока у бохатура оказался, саблей своей его рубанув раз, другой, третий, - в шлем, в саблю, в тело! С такой силой и скоростью чудище ударило, что онемела рука на сабле бохатура, а в глазах потемнело.

А потом толкнуло его чудище, наполовину оглушённого, наземь повалило, и как стало рубить! Только пух полетел от халата! Но не только халат разрубил - лезвие кровью окрасилось. Но вязнут всё же удары в халате, не до смерти орк бохатура поразил...

Ситуация: Орк, наколовшись на копьё, ранившее его в бок, прорвался вплотную к человеку, нанёс ему несколько ударов и повалил на землю. Щитом лежащий Мустафа закрыться не может, так как застрявшее в противнике копьё его блокирует. Еле-еле отражает удары саблей, но пропустил уже пару ударов - правда, пока халат спас от неминуемой гибели... но похоже, близка она.

Бывало так и раньше, причем не раз и не два, когда кровь глаза застилала, когда видеть приходилось на локоть вперед, а все остальное было покрыто завесой кроваво-красной. Не задумывался Азараг над действиями, хитрить не собирался, не был он в этом силен, зато был силен ударами своими мощными, ревом своим диким да духом своим крепким.
Поваленный противник - почти победа, но знал Азараг, что от "почти" до "совсем" путь может быть длинный, да к тому же халат крепко держал удары. В боку саднило, но боль почти не ощущалась, сказывалась ярость, накатившая и накрывшая, будто волной, оставляя вдалеке почти все ощущения, кроме стойкого желания убить, расчленить и всячески уничтожить противника.
Накинулся на бохатура Азараг из племени Кумехтар, стал наносить удар за ударом. Щитом кромкой метит в горло, ведь бармица, прижатая к земле потеряла часть прочности, саблю сбивает ударами, хочет Гхарчашем нанести рану смертельную. Брызжет слюной, рычит, совсем озверел.

Летит слюна орочья, ревет вражина на бохатура кидаясь. Уже посек изрядно правоверного саблей своей здоровенною. Кровь сочиться из ран обильных - стонет Мустафа, больно ему.
Стонет, но не сдается. Иначе какой он витязь, защитник веры?
Бросил копье, что все дальше и дальше в бок шайтана клыкастого погружается, упер его подтоком в пыль базарную, а сам ползет что червь извиваясь, что гадюка пустынная шакалом преследуемая. Прочь, прочь от ударов убийственных, от противника взбешенного, от смерти лютой. Жить хочет Мустафа.

Изловчился Мустафа, копьё в землю упёр, щит наверх перебросил под удары подставил. Ногой отпинывается, извивается, прочь уползает. А орк на него, иблисов сын, град ударов обрушил. На щит в основном, но пару и в халат пришлось. И щитом бьёт-прикладывает. Еле-еле, след кровавый оставляя, уполз витязь под прилавок. Видит смутно сквозь кровавую пелену - подходит орк, сапожищи его твёрдо на дорогу мощёную знаменитого базара становятся. Понимает Мустафа - недолго ему жить осталось. Не пропорол он, видно, копьём печень. Совсем не шатается орк. А он.. он весь в крови. В клочьях ваты кровавой грудь широкая. Порезан да порублен. Лицо разбито, губа пухнет под бармицей. Руки гудят, дрожат, в глазах тьма стоит нехорошая. Щит яркий порублен весь, хоть ещё и держится...
Ох, Мустафа, отчего не пошёл ты сам на своего врага, Чёрного Ходжу, злого магрибца? Лучше бы тебе его порубить-проколоть пробовать, а не этого орчину, который тебя, как дитя неразумное, отделал. Отчего не пошёл ты на геройский подвиг славный, а пошёл чужим богам служить, языческим? Это ли не куфр, Мустафа Бараджанбекский? Это ли не преступление пред лицом Аллаха, высокого, великого - не менее страшное, нежели отказ творить намаз? Что ж делать теперь? Продолжить бой этот безнадёжный? Пощады просить? Бежать? Ох, нелёгкие минуты сейчас переживает Мустафа.

Ситуация: Мустафа, кое-как отбившись и получив ещё от орка, чудом уполз под прилавок. Это нечто вроде тяжёлого стола.

Перевернулся на живот Мустафа, лег, отдыхает. Целых три вздоха отдыхал - больше нельзя, убьет ведь темномордый противник, вытащит за ногу из-под прилавка, поднимет повыше и саблей махнет. У такого пощады не допросишься, а ведь и не прочь бохатур сдаться. Сгинет ведь бесславно, а кому от этого легче станет? Женам в плену томящимся не поможет, свет белый от злодея поганого не избавит. Вот уж насмеется Ходжа Черный, когда прознает о неудаче витязя.
И жалко Мустафе самого себя, и жен своих жалко, и дом в Барджанбеке... Всех жалко, потому что добрый Мустафа.
Застонал бохатур с земли приподнимаясь. Жив он еще, слава Аллаху, а значит и бой не закончен. Пополз вперед под следующий прилавок, нельзя, что бы сейчас порождение иблисово его нашло, бежать надо. Но тихо, тихо...

Спрятался восточник под лавку, как будто ничтожная тварь какая, а не воин. Разозлился Азараг, хоть ярость спала, рассвирепел. Шаг сделал к прилавку, схватился за него и с силой попытался перевернуть. Найти нужно было восточника, изрубить, изувечить. Если вылезет - рубить его, торгаша, ведь все они с Востока торгаши. Много их видел Азараг, видел, что они делают. Купи-продай, живых людей, мешки со специями, оружие. Все меряют они ценой, монетами золотыми и серебряными. Но польза есть от них, как ни крути.

Нелегко бохатуру под прилавком ползать! Во-первых, стыдно это. Пришёл на бой, а сам короля наг изображаешь. Во-вторых - неудобно. Раны болят сильно. Кровь течёт. Цепляются плечи богатырские, широченные, за что ни попадя. И щит тоже. В-третьих страшно. Орк-то вслед за тобой идёт, лапой перевёртывает прилаки, саблей достать хочет. В-третьих... В-третьих, перца нет! Шайтан меня дёрнуть сказать забросить нас в ряды специй и благовоний! А это как раз благовония, а не специи! Амбра, мускус, сандал, розовое масло, драгоценная мирра и ладан... Всё это швыряемо было страшного в преследователя, но даже увесистой крынкой пахучей жирной мази какой-то (амбра с чем-то намешана) - не попал. А орк вслед идёт, переворачивает столы! Удары страшные свистят, чуть ноги не обрубая!

Там! Туда! Там специи! Вот! Тут! Ай! Аяяяй! Правоверные! Аллах!

И вот наконец чуть не лбом бохатур врезался в то, что искал. Мешок. Перца. Молотого. Того самого, что надо. "Дыхание ифрита". Плотно запакован куль драгоценный. Наверное, на прилавке были и сосуды, и образцы. Да только отбросило прилавок иблисово гадкое порождение! Нет сосудов, нет ни одного! И дальше под лавку не заползти - впереди всё завалено ещё какими-то кулями!

Ситуация: орк догнал Мустафу, перевернул и отбросил назад прилавок. Мустафа стоит на карачках задом к орку и прямо перед ним - вожделенный перец. В плотном куле весом, наверное, как ведро воды. Никаких пиал, тарелок, чашек под рукой не видно, искать нет времени. Путь прямо под прилавками более недоступен, направо свернуть в соседний ряд можно, скакнув через лавку, но Мустафа не совсем в той кондиции, чтобы скакать, хотя слегка очухался уже.

Догнал этого смуглого труса Азараг, непонятно зачем тот убегал, неужели он думал, что на Арене ему удастся победить не окрасив саблю кровью? Смешно. Опять что-то кинуть хочет, наверное. Но уже поздно, вот он, как на ладони, хоть и побегать пришлось за ним. Сейчас, вот-вот окрасится Гхарчаш свежей кровью, закончится наконец этот позор.

Бывает так, что гонишься за чем-то, гонишься, а в итоге оно тебе совершенно не нужно. Так и с перцем этим у Мустафы получилось. Хорошо, хоть только так, недолго помучился, а некоторые на поводу у своего желания годами идут, жизнь всю растрачивают только для того, чтоб уткнуться лицом в теплую кучку верблюжьего навоза.
А с другой стороны, только идущий осилит дорогу. Так на востоке говорят. И как поступать-то в жизни? Дорог много, как узнать верную? Лишь мудрецам да простакам суждено достичь цели; первые идут опираясь на посох разума, вторые - слушая свое сердце.

И что теперь делать витязю с перцем этим? Был бы пеплом, можно было бы голову им посыпать. Эх, Мустафа Мустафа...

Вскочил на ноги воин, встрепенулся, саблей наотмашь ударил что было сил. Знай, чудище, не испустил дух еще бохатур Барджанбекский.

Размахнулся Азараг и нанёс на ноги поднимающемуся да чего-то там делающему бохатуру рану самую позорную, самую обидную. В задницу. В левую ягодицу. Халат прорезал, кровь пустил. Неглубоко, нет. Вон как резво вскочил бохатур, рассчитывая зайти орку спарава. Но справа-то от орка лавки были (ну и справа от Мустафы, когда он на карачках перед перцем стоял). Так что принять желаемое положение не удалось, однако всё ж удалось орка пару раз сабелькой потянуть. По щиту - прикрылся, гад. Копьё его не особо, кажется, беспокоит, хоть и пробовал витязь растревожить рану...

Ситуация: Истекающий кровью Мустафа зажат в узком месте между лавкой и прилавком за своей спиной. Под ногами у там стоят кули с перцем, так что свободно по проходу не побегаешь, не глядя под ноги. Модификаторы те же.

И вот, наконец, Великое Небо послало подарок, стоит перед ним враг, не убегает, не уползает под лавками, как змея. Солнце само смотрит на драку, дает сил своему сыну, крепко держит он щит и меч. Хоть и мешает копье, не сильно задело оно его, а вот враг его весь в крови, истекает он ей, но куражится еще. Не из тех Азараг, кто стал бы наблюдать, пока противник устанет, не умеет так делать воин из племени Кумехтар. Только вперед, только самому порубить врага, изрубить его тело, отрубить голову, чтобы приторочить к седлу потом, как назидание этим восточникам, что не надо боем идти на хатар.
Взревел опять эрхакан и двинулся вновь на противника.

Боль. Злость. На языке - эмали крошка. Попался, бохатур? Хмельная мошка, накрытая ладонью. Жалкий щур.

Понял Мустафа, что отступать некуда - позади прилавок, в который филейная часть уткнулась порезом болезненным. Конечно, если выживет витязь, то только жены об этой ране страшной знать будут, дружкам-приятелям же витязь скажет, развалившись на подушках, что бок тогда на Арене зацепило. А о шраме переживать не стоит - вон их сколько уже на бохатуре орк саблей своей наставил.
Зарычал витязь Барджанбекский, не хуже порождения иблисова, бросился навстречу щитом закрывшись. Не разминуться двум баранам на узеньком мосточке.

Наскочил багатур на орка, пятой оттолкнувшись! Столкнулись два щита, две сабли взмахнули. Да только багатурова сабля подпорку тента обрубила, а орочья - по голове багатура приложила, шлем остроконечный разрубила наискось. Поплыл пред очами багатура белый свет, кровь по лицу потекла, зашатался он, назад отступил - да и упал. Выпала сабля из руки. Упал на прилавок со всякими благовониями спиной.

В очах черно. "Последний мой час пробил!" - багатур думает. И мысленно Аллаха, да будет имя его благословенно, и пророка его Мохаммеда, мир им обоим, который хотел багатура в деле увидеть, простить его просит, что не побил орчину, как должно было. И тут рука его - мимодумно, случайно - на прилавке нащупала что-то. Медный округлый бок. Носик малый. Лампа масляная. То ли перед смертью истории про Ходжей вспомнил багатур, то ли просто так случилось - потёр лампу немного пальцем большим. А орк уж вот он, смутно видимый - уж навис, уж саблю заносит. Но нет сил отразить. Закрыл Мустафа глаза. И слышит вдруг голос. Женский. "Может, я в раю уже, и это гурия?" Странные слова гурия говорит.

"Мир тебе, могучий эрхакан Азараг Туруг, эрхакан прошлый и будущий! Сии слова велел передать мне Сулейман ибн-Дауд, две тысячи лет назад запечатавший меня в этой лампе за орфографическую ошибку! Вот что сказал Сулейман, да не обделит его Аллах милостью: Аллах великий (да будет славен он вовеки) открыл ему, что, когда меня освободят, будешь ты, Азараг, стремиться убить правоверного витязя. Удержи руку свою, и сделает Аллах потомство твоё многочисленным и богатство твоё безмерным! Будь великодушен, эрхакан! Победа и так твоя. Если же не послушаешь, накажет Аллах твой род карой страшной, и обрушит на род твой серп своей справедливости, и опустеет степь, и будут только... дикие звери... ходить.. туда-сюда... и поселятся там... пеликан и выхухоль, и ондатра... и... а дальше я не помню. Две тысячи лет всё же. Да, Сулейман ибн Дауд велел мне это передать, а послушаешь ли - твоя воля. Всё, фух, дождалась наконец".


Мустафа, как ни был он удручён жестокой раной (а, может, и при смерти - череп небось треснул) - открыл глаза. Видно было плохо. Но спину говорившей дамы он разглядел. Пухленькая такая дама, плотная, одета не как положено честной мусульманке, а... ну, довольно откровенно - даже сквозь пелену крови видно. Пониже спины у неё было вместо всего что женщинам дал Аллах, струйка дыма, уходившая куда-то вниз...

...

Давно уже бог торговли и воровства не бывал в такой ярости. Лоб чернокожего медиума, транслировавшего в межмировой эфир передачу, покрылся крупными бусинами пота, а сам негр стал каким-то серым. Ещё бы, когда боги изливают тонны ненависти и лучи поноса - попробуй тут останься хладнокровным!

- Аллах, доколе! - раздражённо воскликнул Гермес, и это была не молитва. - Ты там, Аллах?! Доколе ты будешь вмешиваться в наши дела! Ты ещё две тысячи лет назад решил вмешаться, и нам даже не сообщил! Я думал, мы договорились! Ты не лазишь к нам на Арену, а мы больше никаких оргий с вакханками в его домене не устраиваем. Тот случай в Каире - это было последний раз! Нет, нет! Кто? Мохаммед? Аллаха мне запили, сынок! Лично! А то я тоже за смертными прятаться умею. Я ему всё выскажу... попросит он меня опять достать ту штуку... и доставить ему прямо в пределы его вселенной наложенным платежом! Я тоже пошлю какого-нибудь... козопаса с дудкой! Аллаха давай! Высокого, великого... Чтоб его!...

Медиум не выдержал и сомлел.

...

Азараг меж тем в недоумении взирал на полноватую, но довольно симпатичную и аккуратную строгую даму, похожую на кафских матрон. Только гораздо более раздетую. Человек? Нет, у людей ниже пояса дымка не бывает. Потом она заговорила.... Что же сделает орк? Добьёт багатура или нет?

Азараг: Победа
Мустафа: Поражение

Не глуп был эрхакан, верил он в богов и видел, что боги, даже чужие порой творят такое, что даже Великое Небо не в силах что-то с этим сделать. Ведь Великое Небо и Великое Солнце, они вечны, и дети их должны проходить вечные испытания, чтобы стать достойными них. Знаком был Азараг с восточниками и концепцией взяток, а когда взятка еще подкрепляется угрозой, значит это что-то действительно важное. Было что-то в этом восточнике говорливом, который только пятками сверкать на арене смог, было в нем что-то важное для его богов, раз они так вмешивались. Недолго думал эрхакан, ведь нечасто тебе боги сделку предлагают, да еще в которой отказ - это верная гибель всей степи за Выхорью.
Спрятал Азараг свою саблю в ножны, подошел ближе еще к бохатуру, поднял саблю его украшенную самоцветами, оглянулся на духа:
- Это - мое по праву, а что до слов бога твоего, то свидетель им Великое Небо и целый хор богов! Крови в тебе нет, дух, поэтому скреплю я слова эти между Аллахом и Великим Небом и Солнцем кровью своей и кровью его, - нагнулся могучий орк к Мустафе, взял немного крови своей из ран, крови бохатура тоже взял, ибо много было ее, затем, размешав на ладони, пальцем большим, мазнул по руке слуги Аллаха и по своей. По мыслям Эрхакана это должно было скрепить обещание, пусть даже бога.
Встал вожак из племени Кумехтар, посмотрел на истекающего кровью бойца, оскалился.
- Пусть сражался ты не как воин, а лишь убегал, и спасла тебя баба без ног, но жизнь есть жизнь, - обратился Азараг к бохатуру.
Сам же поднял приобретенную только что саблю высоко в воздух и огласил ревом пустынный рынок.

Подхватил рёв вождя люд с Арены, воссияло солнце на окровавленном клинке. Под свист и улюлюканье унесли несчастного Мустафу, Азараг же сам ушёл, вынув копьё и оружие противника с собой унося.

Говорят, не обманул великий Аллах, да прославится он во всех мирах, орка - и потом, позже уже, поменяли орки веру предков на зелёное знамя Пророка, и волной хлынули за Выхорь, сметая всё на своём пути. Но это уже совсем, совсем другая история...