❄ПРОЕКТ 2.0. Часть I:Эксперимент и его последствия | ходы игроков | Эльтерранея. Судьбоносная аудиенция

19 ноября 3050 года. Центральная башня Имперского Корпуса Разведки в Спанне

— Не спать, не спать! Тебе ещё рано уходить, дорогая, я пока не наигралась! — омерзительно-приторный голосок над самым ухом.

В нос ударяет резкий запах нюхательной соли — Аделаида дёргает головой, единственной нетронутой частью тела, приходя в сознание. Снова. В который раз за этот проклятый день. Чувство всепронизывающей боли уже настолько велико, стало уже так привычно, охватив каждый участок её физической оболочки, что новые стежки Ильшабет, аккуратно орудующей огромной иглой с усердием высококлассного портного, почти не чувствуются.

— Вот и втора-ая ручка готова, — мурлычет садистка, погружая пыточный инструмент в мышцу между лучевой и локтевой костью, прокалывая её насквозь и вынимая леску с обратной стороны. — Ну разве не красота?

Она всплёскивает руками, отойдя на расстояние и восхищённо оценивая результаты своих стараний за последние несколько часов.

— Мне всегда нравились женщины твоего типажа именно за их удлинённые конечности — ваше строение открывает больше простора для самых смелых фантазий! А эти тонкие изящные кости…

Ледяные пальцы спутницы Влада поглаживают ключицу распростёртой, привязанной к столу Аделаиды.

— Эти совершенные формы…

Длинный, заострённый ноготь скользит по обнажённой груди пленницы, переходя на живот, прочерчивая кровавую дорожку, в самый последний момент замирает внизу у потаённого завитка волос.

Ильшабет наклоняется и с жадностью припадает к выступившим каплям крови, на этот раз двигаясь снизу вверх.

— М-м, теперь я понимаю по поводу чего у Влада были такие восторженные описания. На вкус действительно как… только что распечатанная бутылка вина 70-летней выдержки. Потрясающе! Сама попробуй.

В следующий миг Аделаида чувствует, как «вампирша» вожделенно впивается в её губы своим красно-кровавым, хищным ртом. Солёно-металлический привкус. Вкус её собственной крови, от которого дурнота подступает к самому горлу. Но девушка лишь судорожно выдыхает, ловя ртом воздух, не произнося ни единого слова.

— А ты всегда такая молчаливая? — не унимается Ильшабет, обходя стол и игриво перебирая меж пальцев иглу. — За время нашей с тобой беседы не проронила ни звука. Ах, да! Марионетки ведь немы.

Она смеётся собственному остроумию.

— Леди Инквизитор, привыкшая всеми управлять, сама оказывается в роли куклы, которую дёргают за ниточки, забавно, правда? — тюремщица слегка натягивает концы лески, множеством нитей выходящей из левой руки пленницы, заставляя сочиться алыми каплями многочисленные проколы на её коже. — Ну же, помаши зрителям ручкой: приве-ет! Скоро начнётся представление, и у тебя главная роль, моя дорогая!

Ильшабет резко отпускает нити, сильно ударяя руку девушки о столешницу. От болевого шока картинка в глазах резко плывёт и темнеет, в ушах стоит непрерывный звон. Кажется, сейчас Ада снова потеряет сознание на несколько спасительных мгновений. В голове лишь одна мысль: поскорей бы уже это закончилось…

— Хотя… — протянула рыжая, обдумывая пришедшую идею, — ты так мила, что заслужила одну маленькую поблажку: можешь сказать что-нибудь напоследок. Даже интересно, что за фраза это будет?

С приторно-издевательской улыбкой садистка склоняется над лежащей. Самая удобная поза, чтобы получить плевок прямо в лицо. Удовлетворённая своей меткостью, из последних сил Аделаида складывает дрожащие губы в издевательскую ухмылку.

— Белобрысая дрянь! — зашипела рассвирепевшая де Валор, схватив со стола нож. — Думаешь, оскорбляешь меня? — Ильшабет расхохоталась. — Всё, что я делаю, прославляет его имя! Запомни это, глупая девчонка. А чтоб не забыла, вот тебе напоминание напоследок в виде финального росчерка пера.

Нож втыкается в левую грудь Ады, с усилием прочерчивая на ней букву V.

— А, впрочем, зачем запоминать, если всё равно скоро сдохнешь, — хмыкнула Ильшабет. — Прощай, куколка. Мне пора.

Это был первый и последний раз, когда Аделаида разомкнула слипшиеся в агонии губы, чтобы, изогнувшись от нестерпимой боли, издать истошный предсмертный крик отчаяния. А дальше — долгожданная темнота.

Устав Имперского Корпуса Разведки (выдержки)
 
Глава I. Общие положения 
п. 7. <…> Приказы вышестоящего руководства оспариванию не подлежат, должны исполняться незамедлительно (если не оговорено иное), в строгом соответствии с их содержанием <…>
 
Глава II. Исполнение должностных обязанностей 
п. 42. <…> В случае беременности приговорённой к казни, процедуре подлежит также и ребёнок осуждённой, рождённый или нет <…>
 
Глава VII. Кодекс профессиональной этики 
п. 18. <…> Действующим членам Корпуса, несущим оперативную службу, независимо от их половой, социальной принадлежности, происхождения, отношения к религии, а равно из каких-либо иных соображений не рекомендуется: 
- заключать брачные союзы;
- иметь детей;
- иметь иные тесные контакты личного характера, равно как вступать в беспорядочные интимные связи; 
- завязывать близкие отношения, выходящие за рамки исполнения должностных обязанностей,
если вышеперечисленное не является неотъемлемой частью порученного им задания, выполняемого под прикрытием <…>

15 лет назад. Имперский Корпус Разведки в Спанне
      
Вопреки обычному порядку, в помещении для допросов царил полумрак. Аделаида намеренно притушила освещение. Ведь так удобно вести «дружескую» беседу (этим эвфемизмом дознаватели обычно называли длительные, изматывающие жертву допросы), расположившись в уютном кресле в самом дальнем углу комнаты, куда свет почти не доходит, таким образом полностью скрывая свою фигуру от преступника.

Впервые за карьеру ей поручили допрашивать беременную чернокнижницу. Казалось бы, задание как задание, ничем особым не выделяющееся из вереницы других, однообразных, типовых. Но отчего-то Леди Инквизитор чувствовала себя неуютно. Может, потому что ей самой никогда не испытать того, что чувствует сейчас эта женщина — стука другого, крохотного сердца, бьющегося под её собственным? А может, потому что валяющуюся у неё в ногах преступницу сложно было назвать виновной… Аделаида брезгливо поморщилась.

— Зачем ты связалась с чернокнижником, ненормальная?

Досадуя на свою необъяснимую неуверенность, Аделаида звучала грубее обычного. За резкими словами пыталась скрыть свою непозволительную эмоциональную включённость в порученное дело. Девушка была почти уверена, что Талиус нарочно назначил её допрашивающим, таким образом испытывая на прочность.

«Не дождёшься».

Ада мысленно послала начальника куда подальше и, с усилием сцепив зубы, выплюнула очередное ругательство в адрес заключённой:

— Полная идиотка.

Допрос был не первым в серии. Аделаида уже выяснила всю интересующую руководство информацию, успела даже набросать черновик отчёта, который пойдёт на стол начальству. Да и на смертном приговоре Агаты Варгес сегодня утром была поставлена резолюция. Финальный аккорд в этой элегии.

Женщина уже перестала умолять и ползать на коленях, оставив попытки припасть к её сапогу. Какая самонадеянная глупость. Будто участь заключённой зависела от того, коснётся она грязной подошвы «инквизитора» или нет. Будто Аделаида вправе наложить вето на решение о казни. Если бы всё решалось так просто... Досадливо поморщившись, в очередной раз за этот вечер, девушка пресекла эти попытки на корню, вынужденно прибегнув к угрозе:

— Если ты продолжишь вытирать своим огромным пузом пол, я велю усадить тебя в специальное кресло для допросов и туго зафиксировать ремнями. Поверь мне, ни тебе, ни в особенности твоему неродившемуся бастарду это не понравится.

Агата понурила голову. Нет, конечно, она не думала, что сможет покинуть стены Корпуса безнаказанной. Это было бы слишком большой щедростью. Ни тогда, в самом начале своего заключения, ни сейчас она просила не за себя: до сего момента в душе женщины жила надежда на помилование её неродившегося дитя. Агата умоляла дать ей отсрочку от казни лишь для того, чтобы произвести на свет ни в чём не повинного, по её словам, младенца, умоляла пощадить его, сохранить жизнь.

— Тупая курица. Можно подумать, этот незаконорожденный будет кому-то нужен после твоей смерти, — Аделаида осталась глуха к мольбам, продолжая сыпать фразами одна другой беспощадней и оскорбительней. — Ах, нет. Пожалуй, куриц я обидела. Они поумней тебя будут.

С этими уничтожающими словами угасла и последняя надежда заключённой, угадывающаяся по лихорадочному блеску её воспалённых от долгого плача глаз. Осуждённой на смерть не оставалось ничего иного, кроме молчаливого смирения.

— Я так и не услышала ответа на свой вопрос, — меж тем продолжала Леди Инквизитор, откинувшись на спинку кресла и закинув нога на ногу. — А я не люблю ждать. Не заставляй меня прибегать к специальным средствам получения информации.
— Просто я люблю его, леди. Мне будет сложно объяснить Вам мои мотивы, если Вы сами никогда не испытывали этого чувства, — отчаяние придало Агате некоторой смелости в высказываниях
— Любила, — холодно поправила её дознаватель, не обратив абсолютно никакого внимания на колкость. Или не подавая виду. — Сегодня утром некроманта Ксара казнили. Ереси не место в этом мире. Как и её прислужникам.

Глаза заключённой расширились, чуть заметно сжались руки под просторной робой, а в следующую секунду она уронила голову на грудь и беззвучно зарыдала. Аделаида продолжала говорить, не в силах остановиться, не желая мучить несчастную, но с каким-то остервенением всё же продолжала эту психологическую пытку:

— Разумеется, мне, уроженке Империи, самого прогрессивного государства, не понять, что такое любовь. Куда уж нам, неучам, до тончайших людских сантиментов! Может, перед смертью сделаешь хоть одно полезное дело и просветишь неразумную меня?

Чувствуя приближение очередного приступа назойливой мигрени, которая при несвоевременном купировании, могла затянуться на несколько дней, Аделаида выудила из посеребрённого портсигара заранее свёрнутые сушёные листья лёгкого растительного наркотика и сделала глубокую затяжку.

— Как животное, совокупляться с кем попало, нисколько не заботясь о последствиях, повинуясь не гласу данного тебе эволюцией разума, а примитивным алхимическим реакциям организма. Это ты называешь любовью?

Презрительно хмыкнув, Леди Инквизитор выпустила через разомкнутые губы приторно-сладковатый дымок.

— А знаешь ли ты, что стало бы с плодом твоей великой любви после его рождения? — Ада наклонилась вперёд, облокотясь о колено, сузив глаза в щёлочки. — Твой суженый, как и все некроманты, использовал внутренности новорождённых для своих ритуалов. Особой ценностью для таких, как он, чернокнижников обладают органы, взятые у единокровных младенцев — их собственных детей. Это в разы увеличивает личную силу мага.

Агата побледнела, уставившись на Аду.

— Впрочем, это всё ведь так неважно. Главное — любовь, напрочь затуманившая тебе мозги! Если они у тебя когда-то были.

Леди Валери фыркнула, небрежно стряхнув пепел на пол.

— Сейчас это уже неважно, вы ведь всё равно убьёте моего ребёнка… — упавшим голосом еле слышно пробормотала женщина.
— В знании Устава тебе не откажешь, — сыронизировала Леди Инквизитор. — Право, надо было вспомнить чуточку раньше о подобных последствиях, если ты так сильно печёшься о судьбе своего потомства.

Докурив и стряхнув остатки косяка на каменные плиты, Аделаида в молчании направилась к выходу.

— Вы истязаете нас, издеваетесь, мучаете, потому что вам самим недоступно простое человеческое счастье! Нет у вас сердца! Зависть разъела его! — в спину Леди Инквизитора полетело исступлённое, отчаянное, долго копившееся.
— И не надо нам сердца. От него одни проблемы, — не повернувшись, бросила та через плечо.

Грохнула тяжёлая дверь, заглушая вопли оставленной в одиночестве, обречённой. Нечеловеческий, почти звериный вой.

— Смертница, — сухо бросила Аделаида конвойному и, не дожидаясь ответа, зашагала прочь, оглашая своды узкого, длинного коридора гулкими перестуками каблуков.

Ответа и не требовалось: только что прозвучавшее слово в Корпусе понималось однозначно и подразумевало целый ряд инструкций. Быть смертником означало, что в последние сутки жизни твой каменный мешок сменится на камеру, к которой при определённых допущениях можно применить определение «с удобствами»: периметр не ограничивается двумя десятками шагов, а воздух не такой затхлый благодаря крохотному зарешёченному оконцу, откуда рукой подать до свободы… Смертников хорошо кормили, обеспечивали чистой питьевой водой и даже позволяли вымыться. Эту категорию заключённых уже не притаскивали на многочасовые допросы. Одним словом, их предоставляли самим себе, обращаясь с ними так, как с безнадёжными больными, часы земного существования которых сочтены. Да, в её последний день Агате не будут отказывать ни в чём из дозволенного.


***

Эту ночь Аделаида не сомкнула глаз. Эхом звучали в ушах бесчисленные голоса, выкрикивающие проклятия в её адрес, подобные тому, что она услышала сегодня. Как же много их было…

Сон прокрался в комнату только под утро, застав измученную девушку за письменным столом с уроненной на руки головой. Рядом покоился шприц и полупустая склянка с жидкостью. Морфин. Невыносимая мигрень таки вынудила Аду сделать себе спасительную инъекцию.

— Леди? — горничная деликатно наклонилась над её ухом. — Может, Вам стоит прилечь?
— Который час? — промычала Ада, с трудом разлепляя тяжёлые веки.
— Уже полдень, леди.

Первая неприятная новость. Похоже, её не решились будить на утреннее совещание. Странно… Сделав над собой усилие, Леди Инквизитор поднялась, сгребла со стола ритуальный кинжал и покинула кабинет.

Агаты в камере не оказалось. Вторая неприятная новость.

— Схватки у неё с ночи, — пояснил скучающий стражник.

Третья неприятная новость. Не многовато ли за одно утро?

— Почему мне не сообщили? — процедила Ада, смерив мужчину взглядом.

Однако добиться толком ничего конкретного не удалось…


***

Она вошла — нет, влетела вихрем — в прозекторскую как раз вовремя, в самое последнее мгновение, отделявшее «ещё жизнь» от «уже смерти». Агата не пережила родов. Будто сами небеса смиловистились над невинной еретичкой напоследок. О милости к новорождённому же — а это был мальчик — Создатель, казалось забыл. Аделаида мельком взглянула на младенца — по всей видимости, она успела…

— Я его забираю.
— Разумеется, коллега, — расплылся в самодовольной улыбке Этьен. — Только с сегодняшнего дня ты отстранена от дела, — уголки его тонких губ поползли вниз в притворной гримасе сожаления.

Этьен Робер. Он никогда ей не нравился. Второй «инквизитор», молчаливый Ульф Грехэм, и здесь не изменил своей привычке, безучастно наблюдая за рарзвернувшейся, пока словесной, перебранкой.

«Что значит отстранена?! Тихо, Ада. Главное не показывай ему своего удивления…»

— И тем не менее, я его забираю, — девушка демонстративно медленно вынула из-за пояса клинок для начертания Рисунков.

Она была сильнее Этьена, оба прекрасно это знали.

— Я непременно отражу твоё самоуправство в отчёте! — как и следовало ожидать, осторожный, подчас трусливый Робер не решился на открытое противостояние, отдав предпочтение угрозам. — Ты нарушаешь процедуру! Пытаешься прыгнуть выше головы?

Как же хотелось ему врезать… Нет, не стоит, нужно срочно уходить, пока она не растеряла остатки самообладания и не натворила ещё бо́льших безрассудств.

— Не пытаюсь. Я просто прыгаю выше головы, — до конца ещё не осознавая, что делает, Аделаида неумело подхватила ребёнка на руки.

«Главное придерживать им голову, а то у младенцев шея хлипкая», — откуда-то из недр подсознания всплыла подсказка по обращению с новорождёнными.

— И не трудись с отчётом, я сама всё изложу.

Так же быстро, как и вошла, Леди Инквизитор покинула прозекторскую. В душе клокотал вулкан.


***

Постучавшись (а скорее звучно пнув несколько раз дверь носком сапога, за неимением свободных рук) и не дожидаясь ответа, Аделаида, толкнула дверь коленом и вошла в личные покои Энрико Талиуса, держа младенца на руках. По своему обыкновению часы после полудня глава Корпуса проводил за составлением отчётов, один из которых наверняка был посвящён сегодняшней казни Агаты и её ребёнка.



— Можешь не усердствовать в словесных экзерсисах. Всё равно отчёт придётся переписывать, — бросила Ада, пяткой захлопывая за собой дверь.

От неприятного, громкого звука ребёнок на руках девушки завозился и захныкал, что заставило Талиуса оторвать от стопки листов сосредоточенный взгляд. Который в следующую секунду сменился на недоумённый.

— Это ещё что? — резко спросил он, нахмурившись.
— Не что, а кто, — в тон ему ответила Ада. — Это? Человеческое дитя. Не признал? Странно. Вы же вроде одной расы. И даже одного пола.
— Хватит паясничать, Аида! — мужчина был явно не в духе. — Ты отлично понимаешь, чтό я имею в виду.

Аккуратно устроив новорождённого на кушетке Талиуса, Леди Инквизитор приблизилась к письменному столу

— Так, значит, это ты отдал приказ о казни втайне от меня, — спросила она, оперевшись руками о столешницу и глядя в упор на собеседника.
— Я подозревал, что ты можешь выкинуть что-нибудь экстравагантное. И, как видно, не зря. Но это уже…
— Так накажи меня, — нисколько не смутясь, перебила его Аделаида.
— Причём тут наказание! Ты переходишь все границы! — вышел из себя Талиус.
— А что перешёл ТЫ, Энрико, когда раз за разом устраивал мне испытания духа одно хлеще другого?! — не осталась в долгу девушка, тоже повышая голос. — О чём ты думал, когда назначал меня ответственной за допрос обвиняемой на сносях? Что, Корпус испытывает нехватку мужчин для подобной работы?
— Я лишь хочу, чтобы ты была стойкой и не позволяла слабостям взять над тобой верх, — холодно процедил тот.
— Слабостям? — у Ады аж перехватило дыхание от возмущения. — С каких это пор человечность встала в один ряд с отрицательными качествами? Это не тренировка воли, Энрико. По-моему, тебе просто доставляет удовольствие меня мучить.
— Можешь называть это как хочешь, — стоял на своём мужчина. — Однако тебе не хуже меня известно, что ты грубо нарушила Устав, пункт 42…
— … второй главы, а также пункт 7 главы первой, — перебила девушка. — Да-да-да! Будь добр, вырви к чертям собачьим страницы, на которых содержится эта ересь. Плевала я на твой Устав, Талиус, если он велит мне убивать детей! И на всех авторитетных авторов, сочинявших этот неимоверный бред, тоже!
— Тише! — шикнул на разошедшуюся бунтарку Энрико и попытался урезонить: — Леди Валери, не забывайте, Вы давали присягу.
— И клялась я защищать невинных от зла, а не множить зло своими действиями! — Аделаида и не думала понижать голос. — Бог мой, Энрико, ты же разумный, цивилизованный человек! Не думала, что ты так слепо следуешь этим закорючкам из Устава. Мёртвые на бумаге постулаты не имеют ничего общего с жизнью.
— Эти постулаты насчитывают историю не в один человеческий век, — мужчина был непреклонен. — И писались они людьми, которые будут помудрее тебя и меня вместе взятых. Не нам судить их и не нам переписывать, меняя под свои прихоти.
— Не прихоти, а здравый смысл, бездна тебя раздери! — Ада и не пыталась скрыть своё раздражение. — Позволь напомнить, что та книга, которая лежит у тебя на секретере, — небрежный кивок в сторону внушительных размеров фолианта, — и которой пользуется каждый служитель Корпуса по всей Империи является третьим изданием Устава. А раз так, значит, существуют первые два, явно отличающиеся от нынешнего. Кем же внесены были эти изменения, а? Ты верно заметил, Энрико, Устав писался людьми. И переписывался тоже ими.
— Аида, сейчас не место и не время для дискуссий теоретического порядка, — почувствовав, что разговор принимает нехороший оборот, Талиус попытался уклониться от дальнейшего обсуждения.
— Согласна, — с охотой отозвалась Аделаида и как ни в чём ни бывало принялась расстёгивать крючки на корсаже.
— Что ты делаешь? — Энрико изменился в лице.
— Излишний вопрос. По-моему, и так видно — я раздеваюсь. Ты ведь мой непосредственный руководитель. А что нужно начальству?

Талиус слегка побледнел.

— Что ты имеешь в ви…
— Правильно, — снова не дала ему договорить девушка. — Начальству нужно блюсти порядок и вершить правосудие над провинившимися подчинёнными. И раз уж ты такой любитель придерживаться прописных истин, предлагаю поступить согласно первоисточнику — то есть самой первой редакции Устава. А все последующие версии считать ересью и искажением первоисточника.

Корсаж, укреплённый костяными пластинами, полетел на пол. Девушка принялась за пуговицы рубашки, продолжая:

— Так вот, в первой редакции, господин зануда, говорится, что за грубые нарушения Устава, к коим, безусловно, относится моё игнорирование перечисленных только что пунктов, вышестоящему по должности (то есть тебе) следует подвергнуть провинившегося (то есть меня) телесному наказанию, дабы спасти его душу от падения во Тьму греха.

Ада замолчала, припоминая текст.

— Иными словами, за содеянное мне полагается тридцать ударов плетью в полную силу, если не ошибаюсь.
— Прекрати сейчас же этот спектакль!

От волнения, вызванного скорей тем, что в его кабинете находится полуобнаженная женщина, нежели перспективой экзекуции, Энрико поднялся из-за стола.

— Что? Считаешь тридцати будет мало? — съехидничала Аделаида. — Сэр Талиус, Вы узколобый дегенерат и круглый идиот! — вдруг крикнула она, сложив ладони рупором. — Ну вот, теперь добавилось ещё 10 плетей, за преднамеренное оскорбление начальства. Итого, сорок. Доволен? Или ещё накинуть?

Хлопковая белая рубашка меж тем скользнула на пол вслед за корсажем. А мятежная революционерка принялась за последнюю деталь своего туалета — атласный лиф.

— Создатель всемогущий… — выдохнул мужчина и смущённо отвёл глаза.
— Значит, лицезреть обнажённых женщин тебе стыдно, а губить детей, не виновных в родительских грехах, совесть позволяет, — беспощадно констатировала Ада, огибая стол и, представ перед Талиусом во всей первозданной красе, протянула ему свою плеть.
— И кто кого ещё пытает… — пробормотал сбитый с толку Энрико, машинально принимая из её рук орудие наказания.
— Удивишься, но у меня точно такой же вопрос к тебе, — отозвалась Ада, с вызовом глянув на собеседника.

Она отвернулась, перекидывая вперёд волосы и открывая обнажённую спину. Брошенный в сторону младенца взгляд.

— Или я усыновляю мальчишку, или прямо сейчас отвесь мне 40 плетей, а потом казни вместе с ним.

Протянутая рука мужчины задерживается на полпути, замирает, борясь с желанием отбросить плеть и просто прикоснуться к бледной коже...

— Или ты создаёшь опасный прецедент в виде дополнения к пункту 18 седьмой главы Устава, — тихо проговорил Талиус и почти опрометью бросился вон из комнаты.

Ада, до последнего не знавшая, как он поступит, шумно выдохнула. Спешно подошла к диванчику, села, аккуратно взяла заснувшего младенца на руки. Почувствовав тепло обнажённой груди, тот инстинктивно причмокнул и оживился.

— Э, нет, приятель, с пропитанием у нас пока проблемы, — Аделаида невольно улыбнулась.

Кажется, только теперь она начинала осознавать смысл слов казнённой Агаты о простом счастье.

— У тебя в целом одна большая проблема, парень, — продолжала она. — Называется «Аделаида». Потому что мамаша из меня, прямо скажем, никудышная. Но уж какая есть. Альтернатив не так уж много… И вообще я детей не очень жалую и не умею с ними обращаться… Честно говоря, не знаю, на кой ты мне сдался…

Девушка замолчала, некоторое время в задумчивости смотря на осоловело моргающего новообретённого сына. Вздохнула.

— Я назову тебя Марциус. Пойдём. Для начала найдём тебе кормилицу.