Жнецы грез | ходы игроков | Смерть — это только начало

Dead is the new alive
Despair’s the new survival
A pointless point of view
Dead is the new alive

Give in, give in, give in, give in
You play the game, you never win
Give in, give in, give in, give in
You play the game, you never win
— Emilie Autumn, «Dead is the New Alive»

В холодной тишине Кристин пришла в себя, красные следы амока перекрыли весь серебристо-белый, что доминировал тут ещё минуту назад. Её руки на трупе. Нет, не Хаген. Какой-то другой незнакомый мужчина, ужасно толстый и как никогда похожий теперь на свинью. Заколотую свинью.

Тело Хагена лежало рядом, в десяти футах от неё. Такой же спокойный как всегда, отвернувшийся от неё, только теперь без звука бьющегося в его груди сердца. Тоже мёртв. Тоже кровь, повсюду.

Большая вмятина в боку Понтиака, и простреленное из дробовика лобовое стекло. На капоте Ангария. В крови вся грудь и размазанная кровь на щеке. Что-то сказал, она не сразу поняла что. Кристин? Это он ей?

Кроваво-красный и мертвенно-синий сменяли друг друга с назойливой частотой. Полицейская мигалка по правую сторону от неё. Машина била по глазам дальним светом, но за рулём никого не было. Она бы знала, она бы почувствовала.

      — Кристин? — повторил Норберт, не оборачиваясь. Он действительно звал её.

Сознание возвращалось ноющей болью разлившейся по телу. Кристин сидела на снегу и тупо смотрела на труп перед собой. Когда Норберт позвал ее второй раз, она наконец услышала. В глазах начал нарастать ужас, от понимания того, на что она смотрит. Дрожь подхватила ее руки и передалась по всему телу. Она отказывалась это понимать. Запах крови был по всюду, он говорил о том, что нельзя уже исправить.

Раскачиваясь из стороны в сторону Кристин начала издавать звук похожий на писк который постепенно рос в крик. Она останавливалась, чтобы сделать вдох и продолжала уже громче. Спустя несколько вдохов она уже кричала, а еще спустя несколько - вопила во все горло, схватившись за голову.

      «Значит, это была не настоящая Кристин?» — подумал тот Норберт, который приносил Хагену тексты песен, иссечённые шариковой ручкой. Этот Норберт тянулся к воображению и грёзам.

      «Значит, правильно кричать, когда убиваешь?» — подумал тот Норберт, который смотрел в тёмное лобовое стекло, не реагируя на чьё-то присутствие. Этот Норберт никуда не тянулся.

      Мальчик с тяжёлым вздохом спрыгнул с капота. Он убеждал себя, что готов к предстоящему зрелищу, но по его лицу прокатилась гримаса ужаса и боли, едва Ангария повернулся. Он оказался ни к чему не готов. Он даже не представлял себе, насколько гротескным может выглядеть настоящий мертвец. Как... как... он не мог найти слов. Но что-то в фигуре Кристин, в её крике, заставило сделать несколько шагов к ней.

      Чёрные армейские ботинки переступили через руку шерифа со скрюченными пальцами-колбасками. Высокая шнуровка, обнимавшая тонкие щиколотки подростка, на их фоне казалась почти идеалом анорексии. Ботинки приблизились к Кристин. Несколько мгновений Норберт рассматривал её сверху вниз, стоя невероятно близко, с жадным и нездоровым вниманием впитывая знаки неподдельного отчаяния. Он всматривался в перемазанное алым лицо и текущую по куртке кровь. Отчаяние и пустота... Вот что было правильным сейчас.

      Ему пришлось сделать усилие, чтобы стряхнуть оцепенение и оборвать этот внезапный поток эмоций. Непривычный к собственной чувствительности, Ангария не понимал, что вдруг заставило его испытать эмпатическое откровение. Крик вибрировал в ушах.

      Подросток медленно опустился на колени перед вампиршей, обняв за плечи, и с силой притянул к себе, почти заставляя уткнуть окровавленное лицо в своё плечо. В тёплое, живое плечо. Линн могла бы почувствовать, как быстро бьётся его сердце, но Ангария не боялся.

      Он гладил мокрые от снега волосы и ничего не говорил.

Кровь текла из ее глаз, очерчивая напряженные в крике щеки, затекая в нос и сливаясь со свежей кровью вокруг натянутого рта. Кристин кричала и призывала безумие, которое могло бы помочь ей принять то, что вырвалось на волю и залило кровью проселочную дорогу.

Крик оборвался, когда Ангария притянул ее к себе. Застыв в его внезапных объятиях, Кристин не смогла унять дрожь и не могла сдвинуться с места. Ее застывшие глаза были слишком близко к поверхности его куртки. Знакомый запах Норберта не мог перебить уже не яростно желанную, но все еще приятную для Кристин кровь.

— Ты.. видел? — прошептала она, не в силах отодвинуть голову.

      — Да, — негромко ответил Норберт, глядя в снег позади неё.

— Я.. Я не хотела. Я старалась! Оно взяло верх, я сдерживала эту тварь, но..

Кристин зажмурилась и прижалась к мальчику, лбом тараня его плече, обхватила его спину руками, скользкими пальцами впиваясь в его куртку.

— Норберт! Норберт..

В прошлый раз она была одна и спасалась в забвении. В этот раз её обнимают и гладят волосы.

      — Знаю... — Норберт кусал губы. В уголках его глаз заледенели бусины слёз. Как никогда в жизни ему хотелось бы найти слова, которые сделают всё правильным. Но Бони умер несколько минут назад — его слов, по-сумасшедшему пророческих, больше не было. Хаген умер чуть позже — не осталось и его слов, порой циничных, но неизменно мудрых. Никаких слов не осталось, кроме их собственных. По странной, почти издевательской случайности в живых остался только Норберт.

      Подросток не отстранялся. Стоя на коленях, он утешал Кристин, будто это он был старше её. Обнимал сильнее в ответ. Позволял зарыться носом в мех на своём капюшоне.
      — Я здесь... — бормотал он снова и снова, не замечая холода. — Я здесь...

      Лишь через какое-то время он снова заговорил, произнося едва слышные слова осторожно и медленно, словно вплетая их вязь в эмоциональный шторм.
      — Я чувствую беспомощность каждый день, Кристин. Иногда ты... просто не можешь ничего сделать. Просто смотришь на себя, на вещи, и... и... остаётся только смотреть...

Кристин прижималась все ближе, будто отчаянно хотела впитать всю нежность которую дарил Норберт, чтобы заполнить ею ужасающую черноту внутри. Но Норберта не хватало, чтобы заполнить пожирающую ее бездну. Хотелось больше. Кристин старалась затеряться в запахе его куртки, в тепле его тела, в жизни, которую так желала. Она поднялась выше, оторвавшись от меха куртки, она прильнула к его шее, прижавшись к ней краем губ. Он ведь позволял ей это, он позволял ей убивать Хагена, он даже мог бы быть ее спасением и пожертвовать собой, кажется он мог бы сделать это для нее.

— Смотреть.. Но я не хочу на это смотреть, — проговорила Кристин, касаясь губами его шеи, и тут она одернула себя.

Извращенная натура говорила ей, что шея Норберта то, что она хочет, и что она попробовала бы ее потом, когда проголодается. И это теперь ломало все, что было между ней и другими людьми.

— Я монстр. — сказала она, глядя прямо в глаза Норберта, — Я порчу все, чего касаюсь. Я убиваю. Я питаюсь людьми, Норберт! — кричала она ему, но доказывала себе, — Я убийца, Зверь внутри меня не знает жалости! Или дружбы.. Хаген.

Он лежал так невинно и тихо, но Кристин боялась посмотреть на его лицо. Вдруг оно тоже останется клеймом на подкорке.

      Юноша на мгновение вздрогнул, когда Кристин нашла его шею, но вновь не отстранился. Ни тогда, ни когда девушка закричала в его лицо. Взгляд Норберта почти не изменился с того момента, когда они ехали в машине: зелёные, всего на пару тонов светлее её собственных, усталые глаза, в которых совершенно затерялись строгость и воля. Взамен стояли слёзы. Норберт не пытался возражать. Он верил ей. Он соглашался. Но почему-то... почему-то не осуждал.

      — Хаген был моим другом, — едва слышно согласился вокалист, коснувшись её щеки и заставляя не смотреть туда, где упал писатель. — И Бони им был. Они были моей группой. Но... и ты мой друг. Для меня ты не убийца и не какой-то зверь. Я знаю тебя как Кристин Линн.

      Голос подростка звучал надтреснуто. Он не прятал слёз, а ощущение вездесущей смерти стало почти невыносимым. Стараясь не упускать взгляд девушки, Норберт вновь позвал её по имени:
      — Пойдём в фургон, Кристин.

Слезы текли по алым щекам. Тишина вокруг прерывалась миганием ослепляющих проблесковых маячков. Дикий запах убийства не выходил из головы. Так просто было стоять среди мертвых и быть такой же.

— Я не могу, — на выдохе призналась Кристин, — Мне страшно.. что это снова случится. А вдруг это будешь ты, — она указала взглядом на неподвижного Хагена.

      Помедлив секунду, Норберт прикрыл глаза. Его руки на мгновение замерли. Забота вампира, растерзавшего перед ним двух человек, оказалась до странности приятной. Ангария не видел в ней противоречия, которое, быть может, следовало заметить. Сквозь потрясения от череды смертей пробивалось что-то иное, чему Норберт не мог дать названия. От этого чувства дрожали руки и едкий штопор вворачивался в живот подростка, отталкивая и притягивая одновременно.

      — Я... — он запнулся.

      Слова, которые хотелось сказать, показались Норберту напыщенными и жалкими. Метафизический демон Хагена собственной смертью предъявил иллюстрацию к тем драгоценным и глупым принципам, которые каждый подросток считает самыми искренними на свете — до тех пор, разумеется, пока не забросит их. И вот они получили проверку на прочность.

      Норберт вслушивался в себя. Почему его не тошнило, как, наверное, должно было? Почему, едва шевелясь от обессиливающего страха, он не уполз в укрытие, а безучастно созерцал расправу? Почему, почему чернота жизни, эта притягательная сука-апатия, так манила его к себе?

      А теперь измазанная кровью Кристин возлагала на него свою заботу... Проезжая на колёсах сквозь рейвы, встраивая джойнты в систему умозаключений, разжигая бонг под собственным мировоззрением, Норберт презирал себя. Ненавидел и... как ему стало ясно, любил. Любил за падение в бездну и саморазрушительное очарование нигилизма. Любил за то, что смог шагнуть с тупикового обрыва Среднего Запада. Счастье Норберта жило в отказе от себя. Это Кэт или Бони, спотыкаясь, бежали за ним. Опекали, заботились, верили. Омерзительный эгоизм. А как теперь?

      По-жалкому злая улыбка тронула уголок чувственных тёмных губ.

      — Я не боюсь умирать, Кристин, — обнимая её, с благодарностью шепнул подросток. — Я даже не знаю, хочу ли жить.

Нервный но благодарный смешок послышался от плеча Норберта, куда Кристин ткнулась подбородком. Девушка снова обняла Ангарию, скользя по его куртке руками, и немного грустно выдохнула, прикрыв глаза.

— А я вдруг захотела, — улыбка послышалась в ее голосе.

Незачем было скрывать свой неуместный смех.

— Знаешь, я дала себе обещание, что если такое снова случится.. То, что случилось сейчас. То я точно убью себя, — ее слова прорезали тишину вокруг и от этого становилось не по себе, — А теперь я не знаю, что делать..

      — Пе... переодеться? — всхлипывая, Норберт и сам не мог сдержать улыбку: та, уродливая, лезла на лицо и почти перекосила его. — И спа... спасти Кэт...
      Укол ревности заставил Кристин почувствовать себя еще отвратительнее. Подбородок соскользнул с теплого плеча и взгляд упал в снег.
      — Переодеться я могу, а вот спасти кого-то… — Линн тяжело махнула рукой, указывая на сцену вокруг.
      — Только ты и сможешь, — откликнулся Норберт. — Больше у меня никого нет.
      Он не уточнил, имеет в виду Кэт или... что-то иное. А на хмурых бровях девушки вдруг нависла большая ответственность. Быстрый взгляд на Хагена… и в сторону. Он бы точно спас Кэт, Кристин была уверена.
      — Значит, мы правда уйдем отсюда? — Кристин сказала «мы» и поняла, что только так и может теперь.
      — Да, Кристин. Правда, — подтвердил Норберт со всей уверенностью, на которую был способен. Немного, но большего Ангария предложить не мог. — Ты сможешь встать?

      Кристин поднялась на удивление легко, но все еще держала Норберта за предплечье. Колени холодил мокрый снег, и больше никаких неудобств вампирша не испытывала, однако подросток распрямился с явными затруднениями. Нижняя часть его джинсов превратилась в ледовые щитки.

      — И... оставим их здесь? — спросила девушка, с беспокойством глядя на тела бывших друзей.
      — Земля замёрзла. Я ног не чу-чувствую. — пробубнил Норберт, с удивлением разглядывая бритву на собственной ладони. — Да и рук...
      Они медленно двинулись к «скорой», пока Норберт нашаривал в кармане свой ключ. Уже открывая дверь, гот задумчиво добавил:
      — Лучше оставим их. Я напишу записку тем, кто найдёт тела.
      — Какую записку? Зачем? — Линн взглянула прямо на Норберта, чуть останавливаясь.
      Тот неуверенно пожал плечами.
      — Но ведь... так надо? У Бони есть бабушка. Она будет его искать. А тот, кто найдёт шерифа, должен знать, что это был плохой шериф. Я думаю, ты убила грязного копа.

      Беспокойство не оставляло Кристин. Было странно проходить мимо тел. Было странно так быстро заговорить о деле. Кровь на руках еще не высохла, и Кристин знала только один выход — бежать.

      — Почему ты так думаешь? Что он плохой.
      — Коул, Остлер, МакГрудер и Вик, — произнёс Норберт точно так же, как в машине. — Список звонков с телефона на дороге.
      — Ну да, телефон Адама Чена, и что?

      Раньше в кузове «скорой» было тесно четверым. Теперь машина казалась слишком громоздкой, заставляя не верить, что Хагену удалось затащить её в такой снег. Норберт первым юркнул в тепло салона, нашарив сбоку выключатель от маленькой лампочки над входом.

      — На эти четыре номера он позвонил подряд, один за другим. Значит, разговаривал с каждым совсем недолго и вряд ли трепался о том, какая у него приключилась интересная ситуация. Шериф был третьим. Если бы ты хотела вызвать полицию и знала номер шерифа, зачем тебе другие звонки?
      — Ты думаешь, он тот самый шериф? Я что-то прослушала, как его зовут.
      — Да, — мальчик вышвырнул свою куртку в снег, оставшись в полосатой толстовке, мешком висевшей на худых плечах. — Прости, я не подумал. Его зовут Остлер. Он крикнул это в мегафон.
      — И получается, что клерк звонил шерифу перед нашим приездом? И врал мне…
      — Получается, так? — отдёрнув пластиковую шторку, Ангария вытряхивал из своей сумки вещи.

      На тонкой шее — следы крови. Чёрные волосы растрёпаны. На лице — страх. Слова — быстрые и точные. В движениях, которыми он рылся в сумке — порывистая сосредоточенность. Норберт вёл себя так на сцене, где становился собой. Похоже, сейчас вокалист бывших «Жнецов грёз» больше принадлежал себе, чем за всю их поездку вдоль Миссисиппи. Обернувшись к Кристин, он свалил на бывшую больничную кушетку пару высоких чёрных кед с перепутанными шнурками, чёрные же джинсы с рваными коленями и растянутую футболку с принтом The 69 Eyes в сценических образах.

      — Тебе... подойдёт? — слегка краснея то ли от мороза, то ли от идеи спросил Норберт.
      — Да, прекрасно, — кивнула Кристин, но не спешила сбрасывать с себя маску убийцы.
      — Ого. Тебе так нравятся «Шестьдесят девять глаз»? — Ангария бледно улыбнулся.

      От футболки едва слышно пахло травой. И она была чёрной. Ну конечно.

— Что?

Кристин не сразу поняла о чем он. Но догадалась прочитать надпись на футболке, под какими-то волосатыми рокерами в нелепых костюмах. Что она вообще делала в рок-группе? Ехала в Чикаго, да. Студентка джазового отделения по специальности "Фортепиано" развела руками.

— Нет. Мне просто нравится, что футболка чистая и не в крови.. Вот что прекрасно.

Девушка закусила губу, все еще глядя на футболку.

— Норберт, нам нужно скорее уезжать отсюда. Но сначала.. Если это ему звонил клерк, нам нужны доказательства. Так. Телефон? Я посмотрю.

Сказав это Кристин направилась к трупу шерифа. Она должна была сделать это с его кровью на лице. Вокруг было тихо, только холодное мигание проблесковых маячков угнетало. Их нужно было выключить. Но сначала, вампирша присела рядом с телом шерифа Остлера и постаралась нащупать телефон в карманах его формы.

      — Клерк позвонил им из мотеля по очереди, — сказал Норберт ей вслед без выражения, но его голос подозрительно звенел. — Он как меню читал. Сначала позвонил Вику. У него он спросил: «Что мне делать?». Вик рассказал ему, что делать. Потом позвонил МакГрудеру. Это большой парень с большими мышцами. Он был нужен, чтобы всё прошло гладко. Потом позвонил шерифу, который скажет Кэт, что её арестовывают. Потом он позвонил Коулу, которого... наверное, попросил приготовить место. Думаю, что Вик у них главный, но может быть ещё какой-то чувак. Или двое. Единственное, чего я не могу понять: зачем. Кэт не показывала наркотики, потому что я нашёл их в багажнике «Понтиака» в закрытой сумке. И это страшно, Кристин. Потому что я не знаю, что заставило их похитить Кэт. Но это что-то тёмное. Что-то злое.

      Норберт отвернулся. Наконец-то его проняло. С монологом вырвались отчаяние и безмерное горе. Оставшись наедине с собой в салоне он скрючился, до боли в пальцах вцепившись в ремень сумки. Его лицо искривилось в короткой, беззвучной гримасе. Но вскоре он уже как ни в чём не бывало чистил свою куртку, с силой накидывая снег на кровь.

Тело шерифа Остлера лежало лицом к небу, раскинув руки так, будто он собирался делать снежного ангела. Толстый как сухопутный кит, он пах кровью и фаст-фуд коктейлем из маринованных огурцов, сыра и кетчупа. Его глаза смотрели вверх, рот приоткрыт, но лицо было безмятежно-спокойным. Как будто вот-вот скажет «А-а-а...» от внезапно наступившего озарения.

Он не дышал.

Между подбородком и чёрной полицейской курткой у него было кровавое месиво.

Что должен чувствовать убийца, глядя на свою жертву? Кристин было страшно. От вида раскуроченной шеи и привкуса на зубах её бы вырвало, если бы она была человеком. Но тело вампирши приняло в себя этот славный ужин и не собиралось извергать его. Оно было спокойно сейчас.

Девушка уловила, что смотреть на тело незнакомца гораздо легче, чем на Хагена. Он хотел убить ее, она сделала это первой. Но разве то была она. То был Зверь, как объяснил ей Луи. "Еще один водитель, который только и ждет как бы так тебя ловчее подставить да прикончить." В этот раз прикончить не получилось.

— Что же ты так, шериф..

Отерев ладони о джинсы, Кристин запустила их в карманы полицейской куртки. Телефон среди мелкого мусора нашелся сразу и девушка забрала его, как и пачку банкнот из кармана джинс. Её взгляд задержался на пристегнутых к поясу копа наручниках. Но брать их Кристин не стала и оставив тело, она вернулась к Норберту показывая супердешёвый кнопочный телефон в руке.

— Вот. Нам нужны последние вызовы..

Пропикав нехитрый путь к журналу звонков, вампирша обнаружила, что у номеров в списке нет имен.

— Блин, что за старье. Он что, не знает, как вписывать имена к номерам? Ладно, тогда.. Тогда давай позвоним Остлеру и узнаем тот ли это Остлер - плохой шериф?

Кристин выловила второй телефон из своей куртки, тот, что принадлежал клерку Адаму.

— Звони, — согласно откликнулся Норберт.

Со смартфоном все было гораздо проще и через секунду Кристин нажала кнопку вызова. Еще пара секунд и кнопочный телефон в другой руке ожил, заставив Кристин чуть вздрогнуть от заигравшей слишком громко стандартной мелодии. Высветился очередной номер без имени и Кристин почти сразу нажала отбой и прервала звонок.

— Окей, ты был прав, — отозвалась Линн.

Подросток только шмыгнул, пальцами убрав от глаз смёрзшиеся пряди. Без куртки его начинала бить дрожь, зато кровь с чёрной ткани почти исчезла.

— Давай куртку, — предложил он. — Я почищу.

Она кивнула и быстро скинула с себя куртку и положила ее рядом с курткой Ангарии.

— Берти, не мерзни, пожалуйста.

Кристин помогла скинуть с его куртки снег и потребовала, чтобы он скорее ее надел. Потом накидала белого на свою бордово-кровавую куртку, на которой теперь были дыры от пуль и порез от ножа. На черном маленьком топе тоже остались дырки и была видна белая кожа в кровавых разводах, и никаких ран. Голые плечи слегка задрожали от холода. Девушка опустила руки в пушистый снег и начала тереть пальцы. Розовые комки сыпались с ее подбородка и неприятно царапали лицо.

— Нам... нам надо вернуться в мотель. — добавил Норберт.

Кристин перестала тереть веки и взглянула на парня.

— Наверное.. Посмотри, я все стерла?

Она обвела пальцами лицо и повернулась одной щекой и второй, показывая шею.

      Норберт с трудом взглянул на неё. Ему казалось неправильным делать это сейчас, делать это так. Рядом лежал Бони, и сердце подростка ещё хранило воспоминания о его неловких прикосновениях по пути к мотелю. Норберт вспомнил тянущее желание курить в тот момент, пропавшее после известий от Кэт — оно вернулось. С ним вернулось и другое желание. Несмотря на всё, Норберт оставался всего лишь семнадцатилетним парнем, а схлынувший адреналин бросал гормоны навстречу неуёмному воображению.

      Рядом лежал Бони. Мёртвый Бони. А Норберт с трудом отвёл взгляд от стройного тела Кристин, кажущегося фантомным, почти призрачным в свете звёзд. Девушка была бледна как статуя, но миф о Пигмалионе всегда был любимым из мифов Норберта.

      — Здесь и здесь, — мальчик протянул руку, остановив пальцы в дюйме от её кожи.

      Он ненавидел себя.
      Бони, Хаген, шериф.
      Кэт.
      А он...

      — ... можно? — закончил он сквозь дрогнувший от выдоха пар.
      — Да, — шепнула Кристин, поворачиваясь той щекой, куда указал Норберт.

      Его пальцы оказались холодными и тёплыми одновременно. Тонкие, длинные, исполосованные на подушечках шрамиками от струн и хлебных ножей. С по-дурацки остриженными ногтями. Пальцы бродяги и музыканта, который почему-то представлялся то молча ведущим автомобиль в темноту, то беспечно прижавшимся к микрофону на сцене дешёвого бара. Сверхчувствительное обоняние вампира считывало запах гари от пороховых частиц со взятого недавно пистолета. Запах бензина и кожаного салона, сигарет и всего остального, что превращает абстрактную персону в конкретного узнаваемого человека — Норберта Ангарию.

      Норберт коснулся её скулы, затем щеки и шеи, внимательно наблюдая за своими действиями из-под неровной чёлки. Девушка покорно ждала, застыв под его пальцами. Только ресницы дрожали от бегающего взгляда. Наконец, она посмотрела прямо на Норберта.

      — Прости меня... Я навлекла на нас большие проблемы.
      — Забей, — он слегка качнул головой.

      В свете из салона кровь на снегу казалась шампанским, что пролил беспечный Гэтсби. Тот самый, в исполнении ди Каприо, обещавшего блеск и забвение. Норберт печально улыбался.

      — У нас уже были большие проблемы, просто мы не хотели о них говорить. Ты же сама видела эту... пентаграмму отношений, блин. Иногда мне казалось, что всё держится на Хагене. Потом я понимал, что у него не меньше проблем, чем у всех. А Бони был наркоманом, который уже не всплывёт. Кэт ехала с нами, хотя ненавидела его. Она боялась моего самоубийства из-за него, я думаю. Как будто не знала, что я трус. Хаген тратил себя на нас. Страдал, потому что не мог повторить свой главный шедевр: «Святых» или как его там, — Норберт снова покачал головой, бережно стирая с шеи Кристин последний потёк:
      — Так что забей. Проблем здесь и так хватало.
      — А что ты хотел написать в записке? — взгляд Кристин снова убежал в снег.

      Юноша не убирал руку, хотя давно бы мог. Но кончиками пальцев он чувствовал отсутствие пульса там, где ему следовало быть, и тонул в этом ощущении. Так и сидел — как глупый шаман, говорящий с призраком.

      — «Это Бони из Мемфиса. У него осталась бабушка. Его убил продавец на заправке у мотеля». «Это Хаген Рейн+Марк, известный писатель. Его загрыз волк». «Это Остлер. Он плохой шериф. Он похищал людей вместе с портье из мотеля в Шелл-Рок и похитил нашу подругу. Он хотел застрелить нас, но его тоже загрыз волк», — продекламировал Норберт, делая смысловые паузы между эпитафиями. — Хаген говорил, что я плохой писатель. Но, мне кажется, тебе пойдёт стать новым волком Айовы.

      Улыбка украсила бледное лицо Кристин. Брови хмурились и смешок был похож на всхлип, но улыбка говорила правду. Кристин хотела бы смотреть на себя глазами Норберта. Она взяла его ладонь в свою, холодную и мокрую от снега. Ангария вздрогнул. Но тепло дарили ее движения, а не мертвое тело.

      — Значит, я — волк Айовы, и скоро на меня объявят охоту?
      — Как-то так, — протянул Ангария. — Если тебе…
      — Да, звучит хорошо. Напиши это, и скорее уедем отсюда.
      Подросток кивнул, распрямившись.
      — И… у тебя тут тоже… — заметила Линн.
      Норберт непонимающе взглянул на неё.

      Кристин провела подушечкой пальцев по щеке Норберта и показала ему красный цвет. Она не спрашивала разрешения, все и так было понятно. Вампирша набрала в ладонь немного мягкого снега и аккуратно приложила его к щеке Ангарии. И тут уверенность покинула ее. Рука застыла. Вдруг ему неприятно, вдруг холодно или больно от колючего снега. Сильно ли отличаются ее вампирские чувства от человеческих? Далеко ли она ушла от нормальности и смеет ли предлагать нежность, какую ощущает она. Нравится ли искоркам то, что она делает без воздействия вампирской магии? Кристин не задумывалась об этом раньше. Что связывает ее с людьми теперь? Снег быстро таял от его тепла и розовые капли стекали по ее запястью.

      Затем Ангария накрыл её ладонь своей и помог закончить движение. Целиком: ото лба до подбородка, не замечая сводящего скулы холода. Талая вода мешалась с красным. Юноша понимал, что даже не заметил чужую кровь на себе. Он смотрел на Кристин, вспоминая прощальную улыбку Бони. Его кровь, текущую отовсюду. Вот, значит, как оно было. Утешая других, он позабыл про себя. Кристин спрашивала себя о природе своих чувств, а Норберт размышлял, как назвал бы его поведение психолог. Между инстинктами мученика-эксгибициониста и признаками доброты, которую в этом мире не следовало иметь, осталась слишком тонкая грань. Тоньше, чем пластина раннего декабрьского льда.

      — Спасибо, — сказал он, преодолев волну стеснения.
      — Тебе холодно?
      — Снег холодный. И тебе, наверное, тоже холодно.

      Встряхнувшись, Норберт указал на обнажённые плечи девушки и подал ей куртку, стараясь не смотреть слишком низко. Не получалось.
      — Лучше переодень всё, пока мы не найдём душ. Правда. А я пока…

      Пока Кристин искала в трейлере вещи, которые могут ей подойти, Норберт устроился на водительском сиденье «скорой», подтянув колени к груди и уложив тетрадь на них. Ручка плясала в его пальцах.


      * * *


      Спустя четверть часа неповоротливый чёрный фургон развернулся на снегу, огибая по широкой дуге место трагедии. Машина Кэт была отогнана ближе к деревьям — чтобы, когда спасённая хозяйка вернётся за ней, ей не пришлось бы видеть всё, что осталось позади.

      Норберт отнёс дробовик и пистолет Хагена в кузов, бросив их к своим насквозь промокшим ботинкам. Не то чтобы он собирался пользоваться чем-либо, но оставлять оружие в снегу показалось ещё худшей идеей. Одним своим видом оно напоминало о бесконтрольной агрессии, которая способна вырваться из-под любых замков. Его не хотелось бросать на произвол судьбы. Норберт вспоминал писателя, вооружённого с головы до пят. Как он сошёл в снег будто римский легат на берега Британии. В этом зрелище он запомнил только страх.

      Бони лежал, накрытый своей кожаной авиационной курткой. Большая серьга блестела в левом ухе, а некрасиво-улыбчивое лицо застыло со взглядом в звёзды. Наконец-то он видел привольную степь, о которой его далёким предкам шептали духи. Аккордеон Норберт положил рядом.
      «Это Бони из Мемфиса. У него осталась бабушка. Его убил продавец на заправке у мотеля».

      Молодой человек с бледной кожей и короткой, но несколько неопрятной черной бородой тоже лежал, накрытый одной из своих одинаковых штормовок. Римский меч и армейский нож были вбит в наст рядом с его головой. Норберт оставил у ног Хагена и старенького «Гибсона», сняв гитару с крюков на стене трейлера.
      «Это Хаген Рейн+Марк, известный писатель. Его загрыз волк».

      Жирдяя Норберт оттащил ровно настолько, чтобы сдать на «Понтиаке» назад и развернуть машину к дороге. Трогать шерифа не хотелось, и дело было совсем не в соображениях безопасности. Нет, просто Норберт не мог отделаться от мысли, как жирная туша Остлера касается Кэт, насилует её или записывает с ней какое-то мерзкое видео. За его смерть Норберт был почти благодарен Кристин. Револьвер шерифа подросток пинками затолкал под его же труп.
      «Это Остлер. Он плохой шериф. Он воровал людей вместе с портье из мотеля в Шелл-Рок и похитил нашу подругу. Он хотел застрелить нас, но его тоже загрыз волк».

Кристин всегда была придирчива в выборе одежды, и теперь, натягивая узкую футболку с агрессивными мужчинами, растянувшимися у нее на груди, даже вздохнула. Футболка пахла травой и самое приятное — Норбертом. Девушка продолжала осознанно вдыхать этот запах и зашнуровывала предложенные кеды, которые оказались ей велики. Джинсы она переодевать не стала, посчитав, что просто не влезет в размер, да и продевать в дырки свои некрасивые коленки она не хотела. Накинув сверху бордовую куртку в разводах, Кристин закончила преображение из убийцы в искательницу приключений тем, что пригладила спутавшиеся медные волосы и убрала их под капюшон.

Теперь проходя мимо трупов, можно было представить, что это вовсе и не ее рук дело. И
если она решила продолжать подобие жизни, нужно было походить туда сюда и замести следы, ради себя и ради Норберта.

Жить дальше для Кристин означало: выключить мигалку в полицейской машине, забрать все необходимое из машины Кэт, забрать все из карманов Бони и Хагена (она все таки посмотрела на его лицо), забрать окровавленный нож и обтереть его о снег, все таки забрать наручники с пояса копа и ключ от них, постоять еще секунду, погрузиться в ненависть к себе и тоску, а потом бежать — сесть на переднее сидение "скорой" и уехать.