Жнецы грез | ходы игроков | Американская готика

— Если я умру здесь, меня это устроит. Мне нравится такой конец. Твоя жизнь — продолжится. И Джульетт выживет, чтобы долго-долго пытаться слезами смыть кровь с твоих рук. Может быть, у неё получится. Может быть, нет. Видишь, как это работает? Думаешь, она захочет ту жизнь, в которую ты втягиваешь её за собой?

«Нет причин ценить», — хотел ответить Норберт, но не стал. Ещё один взгляд на затвор: «Если я не попаду… Лаура, Дэвид, Лаура…»

Теплая кровь бежала по худому бедру. Тёплая-тёплая. Мысли становились фрагментированными. Рваная дыра в джинсах. Амбар еле заметно потемнел и покачнулся. Или это шатало Норберта? Да, он видел, как это работает. Он знал, почему Дэвид так спокоен. Невозможно сосчитать, сколько бессловесных истерик он пережил, заплетая чужие волосы в ровные пряди. Наверное, когда-то он тоже кричал, как Норберт кричал на Адама или мумию в бункере. Предсмертный хрип Вика. Наверное, когда-то Дэвид обнимал Лауру, как… как Норберт обнимал плачущую Кристин. И Лаура обнимала его, как Кристин обнимала мальчика на парковке. Норберту нравился голос Дэвида.

Кровь. Рваные джинсы. Это было сексуально и пусто одновременно. Норберт знал, почему Дэвид выбрал белую рубашку. «Если я не попаду из пистолета, я положу дробовик на сгиб локтя и выстрелю второй раз. Кому-то всё равно смывать кровь с моих рук».

— Я не знаю, — ответил Норберт. — Она сама решит.

— Она не сможет, — меланхолично заметил Д'Анжело. — Будет поздно. Ты больше не будешь тем, кем был в её жизни, ты сможешь быть только её мучителем. Она будет ненавидеть тебя, за твою жертву, и ненавидеть себя, за свою неблагодарность. Смотреть в твои глаза — видеть мои. Сейчас ты хочешь спасти её жизнь, хотя ты и я знаем, что жизнь сама по себе не является чем-то ценным. Но есть другой путь. Сохранить маскарад.

— Роберт..

Хриплый, тихий голос, в котором Норберт с трудом узнал голос Кэт. Девушке едва хватило сил, чтобы приоткрыть глаза, но верёвка, впившаяся в её шею, удерживала голову так, чтобы она могла увидеть своего брата. Даже сквозь синяки, разбитые губы и сломанный нос по её лицу было видно, что ей очень больно. Больно даже просто поговорить, не говоря о том, чтобы пошевелиться. Её связанное тело успело посинеть от холода, но сил даже на то, чтобы просто дрожать, уже не было.

— Роберт, не слушай его... Мы вернёмся... домой... Всё... всё будет, как раньше...

Жутковатые шорохи и хлипы со стороны Кристин сходили на нет. Её трапеза подходила к концу.

«Норберт», — поправил голос в подсознании вокалиста. — «Меня зовут Норберт, потому что это производное от не-Роберт. Я не Роберт. Легко догадаться».

Ангария не пошевелился. Только зрачки на мгновение метнулись к Кэт, заливая душу жалостью и отчаянной болью. Несчастная Кэт! Она была неправа, а её слова звучали хуже, чем ложь. Не требовался д'Анжело, чтобы понимать это. Норберт не осуждал кузину за маленькую спасительную слепоту. Подросток понимал, что его Кэт — такая деловая, такая смекалистая и хлопотливая молодая мисс Ривз — просто не осознаёт, что на самом деле случилось. Неловкая в жизни, неловкая в любви, она даже псевдоним выбрала затасканный по всем литературным прачечным мира. Куда уж тут.

Он сам, с высоты своих важных семнадцати лет, чувствовал правду Дэвида куда лучше, чем Кэтрин. Точно так же, как Кристин чувствовала настроение других людей лучше, чем он сам. Это ведь не вопрос опыта, это вопрос подхода. Точки зрения. Готовности принимать истину. Вот у милой девушки-вампира оказался высокий эмоциональный интеллект, а Норберт уверенно шёл к пьедесталу алиенации.

Норберт всегда воспринимал мир через звук, а не смысл. Слева гремели доски, разбираемые Коулом. И это значило, что доска А смещается относительно доски Б. Под черепом жужжала кровь. Так проявлялись последствия травмы внутреннего уха и зачаток геморрагического шока. Д'Анджело не понял одного — Норберт Ангария не нуждался в других путях, как не нуждается в самообмане и нравственных уловках морально голый человек.

Потому что единственная разумная политика: это стоять и смотреть. Потому что Либхерр и Катерпиллар в его детстве не превратились в драконов, сколько бы он того ни хотел. В каком-то смысле между фантазиями одинокого ребёнка и жутким ритуалом Дэвида не существовало разницы. Стоунхендж из вырванных ногтей защищал ворота в Страну за туманами, но вместо народа холмов там жил эскапизм. Пути, которые вели к нему, отличались только названиями: экскаваторы Норберта и эскапада Дэвида. Но Дэвиду не стать новым фирболгом среди немидов. Маскарад не нужен, когда тебе плевать на своё лицо.

— Выходи, Дэвид, — снова позвал Норберт. — Пора.
Каким же уставшим он себя чувствовал...

Последние глотки давались с большим усилием. Вампирша звучно вытягивала остатки крови, будто через трубочку допивая молочный коктейль. Мягкими и заботливыми движениями она дожимала тело, перебирая пальцами внутренности. Тепло и удовлетворение застыли плотным слоем за который не хотелось выходить. Сквозь него Кристин услышала голос Кэт. «Всё будет как раньше». Значит все будет хорошо. Как сейчас. Мясо под ногтями будет заслуженной добычей. Размеренное движение рук, гладивших еще теплую тушу, позволяло Кристин продолжать тонуть. Тихие разговоры на фоне. Спасенная Кэт рядом. Утробное спокойствие.

Белым пятном Д'Анжело выскочил из-за столба, настолько внезапно, насколько позволяла его ситуация. Он двигался быстро. Страх, осторожность, взвешенность решений не замедляли его. Акула, ринувшаяся в атаку, с глазами, не выражающими ни-че-го. Дикий хищник не сражается со своей жертвой. Он просто убивает.

Но в последнюю секунду Д'Анжело вдруг ушёл из-под прицела Норберта и прыгнул в сторону Кэт. Нет, всё же Д'Анжело не был диким зверем. Он был хуже. Хищники убивают, чтобы утолить голод, но Д'Анжело не был движим голодом, пусть даже в каком-то извращённом понимании, как тёмный голод маньяка, толкающий на «охоту». Человеком в белой рубахе двигало чистое, дистиллированное зло. Оно требовало только одного: вырваться в мир чёрной скверной, отравляя и заражая всё вокруг. Заставляя страдать.

Выставленное вперёд лезвие, нацеленное оборвать жизнь связанной жертвы. Уничтожить единственное, что ещё заставляло Норберта Ангарию оставаться в этом мире, тянуть свою лямку, отрабатывать какой-то метафизический долг перед другими, продолжая существовать. Твой поводок буден перерезан, Ангария. Твоя ямская повинность окончится.

Два выстрела ударили одновременно: звонкий хлопок «Беретты», а за ним — многократное эхо полуавтоматического помпового ружья.

— Кристин!

Крик Норберта заставил Кристин вздрогнуть и открыть глаза, теперь по настоящему открыть их и увидеть, что происходит. Рядом с кровавым месивом по имени Вик сидела спасенная Кэт, которой угрожал человек в белом. Вампирша услышала, как билось его сердце, а значит она сможет его убить. Большим прыжком она кинулась на Д`Анжело, чтобы сбить его в сторону от Кэт.

Ты кричишь мое имя. Я нужна тебе.
Подбородок в крови твоего врага.
С пальцев капает на белый мысок кед,
Футболка на мне с твоего плеча.

Я бы влезла в твою оболочку,
Увела бы подальше и спрятала,
Твое тело нашли бы спасатели,
Одинокой сестры барабанщицы.

Они бы испортили все мои планы,
По поимке таких же мальчиков.
Искорки затухали в снежном пожаре,
Ты - крематорий, я - труп собачий.

С моей кожи ты стер капли винные,
Сотрешь ли теперь поток праведный.
Я вымажу твоим именем,
На теле монстра любовное признание.

Ведь за этим ты кричишь мое имя.
Мертвая девушка, живое желание.
Убийца убивает другого убийцу.
Две головы пред твоими ногами.

Я назову тебя коротко, ласково.
Буду мясным щитом и карателем.
Ты разольешь свое горе по фразам,
Я подыграю тебе на клавишах.
        — Жнецы грез. Посвящается Хагену Рейн+Марку и Бони.