Ярость и гнев. Тьма, окутавшая веки, и праведная уверенность. Удары, ритмично сотрясающие все туловище.
Монах был погружён в океан страдания, предельно испытывающий выносливость смертного тела. Каждый шрам ныл. Каждая рана саднила. Каждый ожог напомнил о себе, как свежий, приобретенный при обучении.
Само старое тело скручивалось и трещало, раздираемое земной жестокостью.
Как вдруг из тьмы, скрытой по ту сторону глаз, вытянулись щипцы и подняли его дух из пучины.
И он сумел прозреть.
Фелицит осмотрелся. Он висел, придерживаемый стальными щипцами, длинной, возможно, с улицу.
На другом конце их виднелось огромное лицо.
Вопреки мифам, борода Дагрунда вовсе не была огненной. Чёрной, как пепел от пепла. Словно уголь от тысячи костров. Словно дым сгоревшего мира.
На чертах лица было невероятно трудно сосредоточиться. Суровое и мрачное, в одну секунду оно приобретало облик облака, в другую схиархимандрита, а то и самого Фелицита. Или все это одновременно.
Священник оказался лицом к лицу со своим божеством.
– Ты в гневе? - наконец решился уточнить Фелицит, после, казалось, вечности безвременья.
Бог гневно заворчал, размахнулся щипцами, и кинул монаха вниз.
Доминик упал на массивную железную колонну, на которой огненно было высечено <<АЭУС>>. Несмотря на невообразимую высоту этого полёта, он ничего не почувствовал, будто теперь его дух стал легче перышка.
С крайним смущением он увидел, что теперь он совершенно голый. Оглянувшись по сторонам, и не видя на постаменте ничего, кроме железного пола, он вновь обратился к Дагрунду.
И увидел перед собой божественную работу. Облачённый в фартук из дыма, кузнец работал знакомыми монаху с детства движениями, на наковальне, с которой только что поднял дух Доминика.
Вглядевшись, он с удивлением обнаружил, что наковальней на самом деле служил его мир. Можно было разглядеть горы Йоргундарра, и даже его спутников, сражающихся с чудовищем. В серые Фелицита вновь заговорила гордость за человечество, что способно противостать даже столь неестественным тварям.
И по этой тверди ли, видению ли, приходились размеренные удары молота Дагрунда, выковывающего что-то невероятно сложное из хаоса и мешанины образов.
Краем глаза монах узрел, как мимолетное прикосновение молота обрушило башни Андарока.
– Что ты делаешь? - вновь прокричал он вопрос - Зачем ты разрушаешь наш мир?
Бог не отвечал. Внезапно он поднял с наковальни дуб, который, как монах вдруг понял, обозначавший Фелицита, и переломил его с треском, от которого Фелицита содрогнулся. Затем он поднял с наковальни травинку, и согнул её, а затем отпустил. Травинка выпрямилась.
– Я все ещё не понимаю, Господи - стараясь вспомнить слова молитв, проговорил монах - Как моя сила обернулась слабостью в твоих глазах, что ты даже не разговариваешь со мной?
Дагрунд свернул на него глазами, высеченными из тьмы, и закричал. Крик разнесся по вселенной, словно грохот тысячи расколотых камней.
Вновь схватив своего священника клещами, бог поднял его к пламени горна, пожиравшему и поглощавшему мир.
И вот тогда пришла боль.
Фелицита кричал, кричал, и кричал - не от физической боли, ибо он был избавлен от тела - а от невыносимой муки, причинённой знанием, вливавшимся в его разум и душу с каждой крупицей руки, превращающейся в металл, и, как он знал, вместе с душами иньших праведников образующей Железный Трон.