'BB'| Semper Fi: Tarawa. One square mile of hell. | ходы игроков | New Zealand. Shoo, shoo, shoo baby

Дышать. Вдох. Выдох. Вдох. Выдох. Надо дышать. Вдох. Выдох. Вдох. Выдох.

Вот и все мысли, что остались в голове Дойчи к третьей миле марш-броска. Легкие горят огнем, каждый вдох будто кипящее масло в горло, ноги свинцовые и едва отрываются от земли. Мир сузился до затылка бегущего впереди, все остальное просто перестало существовать. Наконец, замедлились. Кажется, прибежали.

- Кто дал команду сбавить темп?! - орет ганни, - Хотите остальные шесть миль пройти ползком?! Я это вам устрою! Марш!

Не прибежали. Просто дорога берет в холм и взвод притормозил. Вдох. Выдох. Надо просто дышать, не думать о том, что бежать еще два раза по столько же. Просто делай шаг, затем другой, затем еще один. Хотя бы тошнить перестало и голова меньше кружится. Сейчас бы чего-нибудь сладкого съесть. Мороженного, например. Здесь оно особенно вкусное. А вместо этого надо бежать. Шаг. Вдох. Шаг. Выдох. Мыски ботинок цепляются за асфальт, сбивая с ритма. Спина впереди удаляется. Кто-то снимает с плеча Билли винтовку, он не замечает кто, но бежать становится легче. Пулемет! Где пулемет?!

- Да тут он, - отвечает голос справа. Кажется, Дойчи испугался вслух, - Ветчину нагрузили. Ты беги.

Кто-то ржет. Смешно ему, что нагрузили ветчину. Откуда вообще еще силы смеяться? Как бы не сдохнуть прямо тут, до встречи с первым нипом.

Под конец стало немного легче. Все-таки, Билли не просто так последние три года тренировался на льду, а летом бегал кроссы и даже хотел бежать четыре мили гонки НАСС в бордово-желтых цветах*. Точнее, морпеху казалось, что стало легче. Он упорно делал шаг за шагом, не видя ничего кроме цели, будто хренов Уирлэвей на Бельмонт Стейкс**, ему нужно было дотерпеть до финиша, а дальше хоть трава не расти. И когда сержант, наконец, скомандовал "рота, стой", Смит сначала остановился, а потом рухнул на землю. Шевелиться боец уже не мог. Болело все, каждый сантиметр тела гудел от усталости и боли. Дойчи понимал, что это еще цветочки. Завтра будет хуже, завтра все начнет болеть по-настоящему, когда мышцы немного застоятся.

Отчасти поэтому Билли достаточно легко перенес разжалование, ему было не до переживаний по этому поводу. Сказывалось характерное спокойствие сына штата Северной Звезды - обидно, досадно, но ладно. Зато теперь не надо было таскать на своем горбу эту стальную дуру. Больше парил Физик, который отчего-то взъелся на рядового, и теперь выделял Смита по каждому поводу и без. Вот, привязался со своими задержками. Пусть лучше Гловеров дрючит, это им теперь разбираться с капризным Браунингом. "У меня хотя бы ствол не ходит из стороны в сторону, будто пьяница поссать вышел," - думал про себя Дойчи, а вслух монотонно повторял заученные позиции полевой инструкции.

- Задержка 19. Рычаг ленточной подачи вывернут, стерт или сломан, - бубнил Билли, - Собрать кожух с неисправной деталью. Задержка 20. Погнут или стерт рычаг ленточной подачи. То же, что и 19.

- Какой, блядь, то же что и 19!? - зарычал сержант

- То же, что и устранение задержки 19, - пожал плечами Смит, - Так в полевой инструкции написано, сержант, не я придумал.

Затем полоса препятствий и следующая порция дрючила. С каждым днем этот цикл нравился Билли все меньше и меньше. От постоянных придирок Физика у рядового появилось совершенно несвойственное ему желание кому-нибудь врезать. Но это было бы чертовски невежливо по отношению к товарищам. Вот, разобьешь ты кому-то нос, а по шее получит весь взвод, даром что Уэлл-Уэлл разве только не обедал в солдатской столовой с четвертым взводом. Подводить сослуживцев Дойчи не хотел. Он мало понимал во всех этих гунхо, про которые твердили в учебке, но с детства усвоил, что сила в общности. Играешь ты в хоккей, бросаешь мяч, валишь лес или япошек, добиться успеха можно только сообща. Поэтому стисни зубы, опусти взгляд и принимай за команду.

К выходным, когда пресс командования пошел на спад, и у рядового состава появилось свободное время, Смита пришли побить. Так он, по крайней мере, решил когда в подсобку, где Билли отрабатывал наряд, набилась добрая половина отделения. В животе скрутился узел ожидания беды, рядовой поднял на морпехов отрешенный взгляд, собираясь что-то сказать, но его оборвал наигранно испуганный возглас Ньюпорта:

- Полундра, парни! Кажись, Вулкан сейчас ебанет из главного орудия!

От гогота полдюжины глоток затряслись стекла и Билли, кажется, избежал расправы. Новое прозвище прицепилось к рядовому хуже клеща, в итоге Дойчи смирился с ним и даже стал с гордостью откликаться. Было в нем что-то лихое, бесшабашное, что совершенно не вязалось с обычно флегматичным морпехом.

Рядовой первого класса Голодный Берец

  – О! Круто! Давай! – стали подбадривать тебя парни.
  – Какие правила? Просто боремся! – засмеялся Моана. – Смотри! – он провел в песке черту. – Ты стоишь там. Я стою тут. Держи меня вот так. Кто кого первый на землю положит – тот и выиграл.
  Вы взяли друг друга каждый – одной рукой за плечо, а другой – за шею.
  – Давайте по команде! – сказал Тим. – Три! Два! Один! – на слове один Моана сделал страшное лицо, выкатил глаза и показал тебе язык. Это было жутко и странно. – Начали!
  И вы стали давить и раскачивать друг друга и пытаться наклонить вниз или в сторону. Силищи у него было ого-го, но зато тебя громче поддерживали друзья.
  – Давай, Бэй! Давай! Поднажми! – орал Кюрасао, размахивая руками.
  – Хангри, давай, не сдавайся! Ты ж здоровяк! – кричал Хоуторн, поднимая за тебя бутылку пива.
  Тим себя чувствовал несколько неловко – он был вроде как судья, и ему не положено было выражать симпатию ни одной стороне – таково привитая новозеландцам англичанами стремление всегда играть честно. Ну, а жена Моаны была занята, и хоть и поглядывала в вашу сторону, считала, что мужские забавы – это мужские забавы, а рыба сама себя не почистит.
  – Ууу! Давай-давай! – орали ребята, пока Моана скручивал тебя в бараний рог. Ох уж и руки у него были! Прямо клещи! Должно быть, сержант знал какие-нибудь борцовские приемы, вроде тех, что вам показывали в учебных фильмах и даже несколько раз тренировали, но ты их не запомнил. Но маори ими не пользовался, как и ты не пользовался ударами из бокса. Не в этом же было дело! Чисто сила на силу!
  Вы топтались в песке, океан шумел, чайки кричали, Хоуторн сходил ещё за пивом, где-то сбоку начал потрескивать костерок, а вы все пытались друг друга опрокинуть, тяжело дыша, уже скорее пыхтя, чем дыша.
  Оба уже устали, и уже обоим хотелось отдохнуть и пива, но никто не хотел сдаваться. Хауторн уже ничего не кричал, да и Тим стал поглядывать на часы, собираясь, видимо, объявить тай-аут, и только Кюрасао продолжал периодически покрикивать: "Давай-давай!" Но тут Моана, видимо, наступил на острую ракушку или на что ещё, дернул ногой, и ты тут же, почувствовав его слабину, навалился на него, и вы оба упали в песок, но ты сверху.
  – Ура! – закричал Кюрасао. – Морская пехота! Молодец, Хангри! Ура!
  – Ля-ля-ля ля ля ляяяяя! – запел Хоуторн национальный гимн. – Всегда верен!
  Они бросились вас поднимать.
  – Ладно-ладно, здоровяк! – сказал Моана, похлопывая тебя по шее и признавая поражение. – Это я расслабился просто, но ты не такой хилый, как кажешься. Вы, американцы, не слабаки. Ну, выпьем ещё!
  И вы выпили ещё, а потом поедали сочное, волокнистое, красноватое мясо, больше похожее на мясо, чем на рыбу. А потом был закат, утопающий в океане, и обратная дорога под парусом, и когда ты показал меч от марлина дежурному, а Кюрасао рассказал, как ты победил целого сержанта Новозеландской армии, вас даже не стали наказывать за пару часов, на которые вы нарушили срок увольнительной.

  Хороший это был день.

Рядовой первого класса Лаки

  – Везение... да, везение, – соглашается она. – Мой отец часто говорил, что везет тому, кто к этому готов.
  Автомобиль заводится, шуршит шинами по песку, и скоро вы выезжаете на дорогу.
  – Я люблю, когда на пляже никого нет, – говорит она, словно оправдываясь. – А здесь хорошее место. Просто ногу свело. Видимо, пора завязывать с дикими пляжами, раз такое со мной может случиться.
  Автомобиль набирает скорость, набегающий ветер холодит голову, закрываешь стекло.
  – Вы научились так плавать в корпусе?
  Любопытство профессионала к профессионалу? (А она профессионал, это ты понял по гребку, по советам, которые она давала). Или интерес? Или просто глупый вопрос, чтобы не молчать.
  Перехватывает твой взгляд на обручальное кольцо. Молчит какое-то время.
  – Мой муж был капитаном. Он служил с генералом Фрейбергом. Крит, потом Африка. В ноябре сорок первого Роммель снова хотел взять Тобрук, а у генерала Фрейберга было другое мнение на этот счет. И... в общем, вот так... А я работаю в... министерстве.
  Тут тебе в голову приходит странная мысль: а может, она пыталась покончить с собой? А зачем тогда на помощь звала? Передумала? Или чтобы "всё по-честному", спасут так спасут, нет так нет. Черт его знает. Ну упрямые тонкие губы говорят тебе, что она не из тех, кто сует голову в петлю или подносит ствол к виску.
  За окном мелькают фермы, видно горную гряду. Вы обгоняете грузовик.
  – Куда вам в городе? – спрашивает она.
  Потом снова молчит.
  – Мистер Фитч, есть что-то, чего вам не хватает в Новой Зеландии? Хотелось бы сделать вам подарок.

Как не странно, тот хороший день не успокоил сердце Бенжи. Скорее наоборот. Так иногда бывает: вот смотришь ты яркий солнечный свет за окном, на улыбчивые лица прохожих и становиться тебе не лучше, а хуже на душе чем раньше. Голодный Берец, не бывший тогда голодным и даже берцем, это испытал после обряда похорон его Ба. Он никогда не был слишком эмоциональным, а скорее молчаливым ребенком. Но в тот раз слезы словно плотину переполнили его сердце. Он не смог устоять, как не уговаривал себя — соленая вода капала и капала из глаз, пока он смотрел на людную улицу полную счастья. Это был праздник и Ба обычно в такие дни улыбалась ему особенно тепло, а теперь вот её не было. Совсем не было. Свое горе встретившись с радостью других, пожалуй удвоилось. Нет, утроилось. Потом пришел отец, но он ничего не понял. Стал утешать, да. Бенжи не мог остановиться и проревел до самой ночи.

В этот раз просто разглядывая "меч" марлиня в своих руках Бенжи тяжело вздыхал вспоминая тот памятный день и ощущая смутное беспокойство. Он не думал что такой день может повториться. Не станет того азарта, когда вдруг он увидел возможность и взял вверх, причем дважды. Не будет криков товарищей подбадривающих лишь его и просто добрых зеландцев смотрящих со стороны с искреннем радушием, и с этим их теплым пивом. Бенжамин покачал головой, чувствуя как тоскливо скребутся кошки на душе, но все же он чуть улыбнулся. Да. Нужно помнить не только плохое. Этот день все равно остался у него в голове. Он всегда с ним, как и вкус рыбьего мяса на губах. Почесав в затылке Голодный Берец убрал свой трофей, завернув его аккуратно в тяпку. Когда он вернется домой, то наверно повесит его на стену и будет вспоминать время от времени. Это будет хорошо.

Рядовой первого класса Лобстер

  Черт его знает, что на самом деле задело лайми, вряд ли сами твои насмешки – они такого наслушивались много, скорее ярость, с которой ты их бросал им в лицо, ну и наглость – ты же был один против двоих.
  – Нук-нук! – сказал "типа матрос". – Эт чё у нас такое тут! Эт неужель сам Джек Бенни даёт концерт! Пиздуй-ка на радио, комик! Те тут не Бродвей!
  – Не-не-не, эт жеж сам Джон Мать Его Уэйн Собственную Жопу на край света притащил! – гыгыкнул второй.
  – Ларри, жынтмен намекает, шоб мы ему "Долгий Путь Домой" показали?
  – Как не показать! Идем с нами, герой-ковбой! Тут вон подворотня – шик-блеск.
  Все эти разговоры были, видимо, соблюдением ритуала – на самом деле они бы с удовольствием отметелили тебя прямо на улице, но люди же смотрят.

  Подворотня, впрочем, тоже была не глухая.
  Они встали перед тобой, матрос чуть сбоку, поглаживая подбородок, словно намекая, что надо бы уладить формальности, смотрел на старшину, а старшина поднял руки, словно вставая в боксерскую стойку.
  – Ну шо, скольк раундов-то? – спросил матрос то ли тебя, то ли своего товарища и в тот же миг, почти не глядя, выбросил ту самую руку, которой мацал свою небритую образину, прямо тебе в лицо. Похоже, английские правила честной драки распространялись только на "членов клуба".
  Удар был не очень сильный, но хлесткий, ошеломляющий, прямо в челюсть, тебя пошатнуло, как колосок на ветру, и ты чуть не упал, привалившись к стене.
  – Кино начинается, паря! – крикнул старшина и, не успел ты выпрямиться, тоже ударил.
  – Ща погаснет в зале свет! – крикнул матрос, впечатывая кулак тебе в живот.
  – Внимание на экран! – с другой стороны окликнул старшина, и двинул в глаз, так что в голове заплясало.
  Ты собрал силы в кулак, кинулся на одного, пихнул его, лишь бы вырваться из этого коварного, профессионально подстроенного окружения. Вырваться тебе удалось, но что дальше?
  – Скачки пошли! – крикнул старшина, а матрос кивнул и ринулся в сторону, чтобы отрезать тебя от выхода из подворотни.
  Ты вместо того, чтобы бежать, ударил старшину, но попал смазанно, по скуле, ему это было нипочем, и он схватил тебя за плечо и начал отбивать ребра, раз за разом выколачивая воздух из легких.
  – А ща! Пойдут! Финальные! Титры! – приговаривал он.
  И это и правда были титры.

  ...

  Ток не финальные.
  Из всего самого плохого, о чем ты узнал, в этот полный боли момент тебе вспомнилась почему-то строчка про собаку: "Убили Тоба, вашиго пса. Забили ногами." Вот так же кто-то развлекался, бил, бил и забил. Такой же урод, ещё и шуточки небось так же шутил.
  И хоть тебе трудно было дышать, но когда весь день очень-очень больно без всяких зуботычин, то потом, когда бьют, оно вдруг немного и встаёт на место будто бы. А потом падает планочка.
  Ты схватил его за плечи и со всей силы врезал лбом ему в переносицу. "Глазго Кисс" – так этот удар называется, вам его как-то показал простой парень из Южной Каролины, сержант из четвертого взвода, минометчик вроде. Бэтмен? Короче, как бы этого замечательного человека там ни звали, с мерзким хрустом нос старшины сломался.
  – Уй! Гня-вня-бня, – прогнусавил он что-то нечленораздельное, и тогда ты со всей силы пнул его ногой в живот, от чего он отлетел к стене, согнулся, и ты стал бить его в голову, пока он не упал.
  Тут матрос, не сообразивший сразу, что произошло, пришел к нему на помощь и оттолкнул тебя от старшины.
  – Ты чё сделал, мудень!? – крикнул он.
  Вы вперились друг в друга глазами: его серые, водянистые, ненавидящие против твоих, почти ничего не видящих из-за пелены ярости. А потом бросились друг на друга.

  Буквально спустя минуту случайный прохожий, заглянувший в подворотню, шарахнулся и стал звать полицию, и ты побежал, прихрамывая, а матрос и старшина остались лежать там, так сказать, кверху килем.

  Видок у тебя был, конечно, тот ещё. А что хуже всего по возвращению в казарму ты попался на глаза ганни.
  – Рядовой, ты что, подрался? – спросил Блэкторн, надвинувшись на тебя, как скала. – Ну-ка пойдем.

  – Жертвы есть? – спросил он хмуро.
  Ты пожал плечами. А откуда ты мог знать, были там жертвы или нет?
  – С кем?
  Ты сказал с кем. А чего бы не сказать?
  – Кто драку начал?
  Ну, известно кто.
  – А ты их провоцировал?
  И вот что ответить?
  Но вот тут случилось маленькое чудо. Комендор-сержант Кремень, на твоей памяти не сказавший никому ничего приветливее "Молодцом!", посмотрел внимательно тебе в глаза, и вдруг спросил с настоящей, неподдельной тревогой:
  – Лобстер... у тебя случилось что?
  А потом добавил:
  – Ладно, можешь не рассказывать... Но если помощь нужна – скажи мне или своему сержанту. Сирена – нормальный парень. И сходи в медпункт прямо сейчас. Тебе руки надо обработать. И лицо.
  И даже не сказал: "Свободен."

Сержант Родео

  Конечно, подписаться на такое дело могли только техассцы – Скэмп и Басс. На самом деле им не было особого дела до токийской розы. Просто парни слушали Токийскую Розу от нечего делать, а Скэмп и Басс, которым не дали увольнительных, от нечего делать согласились их ловить. И ешё один парень из второго взвода, Бульдог, который был вообще-то из Оклахомы, но родители его – из Техаса.
  Вообще в морской пехоте в те дни, когда призыв ещё не начался (технически он уже начался, но до вас морпехи-призывники ещё не дошли), служили в основном парни со Среднего Запада, с Юго-Запада и из Калифорнии. Меньше всего парней было из Новой Англии, а больше всего было техассцев. С чем это было связано, оставалось непонятно. То ли в Техасе просто было много парней, с радостью готовых пострелять и побегать с винтовкой, чтобы им за это ещё и заплатили. То ли воинственные южане не могли простить япошкам, что те напали первыми и застали целую нацию со спущенными штанами. То ли в Техасе в принципе ничего интересного не было (а действительно, что? кактусы?), и довод "посмотришь мир" работал лучше, чем в других штатах. То ли, в конце концов, техассцы считали ниже своего достоинства ждать, пока их призовут.

  – Да не вопрос, ща найдем! – согласился Бандит, кивнув своей вихрастой головой.
  Но у техассцев были свои методы: "просто поболтать" для них было равнозначно "запугать", и они принялись ходить и спрашивать всех морпехов, от кого те слышали про Розу. Скэмп при этом устрашающе двигал бровями, а Бульдог демонстративно мацал ремень: все знали, что драться ремнем – это его конёк.
  Конечно, пару раз вы нарвались на "вам че, делать нехер?" от ветеранов Гуадалканала. Но, во-первых, действовали вы исключительно с той целью, чтобы корпус морской пехоты, хотя бы в масштабах роты "Гольф", укрепил свой боевой дух и дисциплину, а во-вторых, вам действительно было нехер делать, так что...
  С молодыми парнями было проще – они считали, что ничего такого не будет, если сказать, от кого слышал. Ну слышал и слышал? И что? Так, идя по цепочке, как Алан Мать Его Пинкертон какой-нибудь, вы установили, что человеком, реально слушавшим передачу, в вашем взводе был Рили Ньюмэн, по прозвищу Лаки Страйк. Рили был наполовину еврей, и это не повысило его шансов в глазах твоих товарищей.
  Запираться он не стал, хотя увидев сержанта, капрала и двух рядовых, окруживших его полукольцом, занервничал.
  – Ну, слушал, и чо? – ответил он. – Я в баре сидел, по радио передавали. Че такого-то?
  Вы сказали ему, что слушал – ладно, но на хера рассказывать?
  – А че б нет? – философски заметил Лаки Страйк. – Это же правда. Передавали? Передавали. Пусть люди знают, что про них япошки болтают.
  – Да это же вражеская пропаганда! Ты офонарел!? – возмутился Бандит.
  – Ну и что? Я же их не агитировал! Просто сказал, парни, так и так, пиздоглазые ублюдки уже знают. Почему они не должны знать, что там знают?
  – Короче, ты не говори так больше, – Скэмп придвинулся к нему в упор, сверля взглядом. – Не говори так больше, а то поговоришь вот с этим, – и он похлопал по своему ремню.
  – Че вы до меня-то докопались? – пожал плечами Лаки Страйк. – Вся дивизия это знает, во всей дивизии говорят. Я что, один радио послушал.
  – Ты один его послушал в нашем взводе! – возразил Басс. – В других взводах другие с ними поговорят.
  – Как вы заебали! Хорошо, хорошо, никому больше ничего не скажу, – закатил глаза Лаки Страйк.
  – Не заебали, а наставили на путь истинный! – поправил его Бульдог.
  – Да, мля! – вставил Скэмп.
  – Как скажешь, как скажешь, – поднял руки Лаки Страйк.

Все же стрельба - великая вещь. За полтора часа стрельбы узнал о человеке больше, чем многие жены узнают о своих мужьях за всю жизнь. Ну и в целом сержант Брукс понравился лейтенанту.

По плану надо было еще успеть купить себе новые часы. Так, чтобы работали нормально, но и в долги не влезть. И разумеется водонепроницаемые.

Рядовой Гиннес

  В парке, где играл оркестр, конечно танцевали-то как раз уанстеп и фокстрот, уже давно вышедшие из моды в Америке, и даже польку, а вот свинг, свинг танцевали в клубе, в полуподвале на углу. Потому что все-таки Новая Зеландия была может и не чопорной, но все ещё чертовски приличной страной, не Англией, но почти Англией, а свинг – это чертовски неприлично! А ещё свинг – это почти наверняка наркотики. Поэтому нет, никак нельзя было допустить свинг в парке! Но в подвале... ох, ну ладно, детки, танцуйте, так и быть, только чтобы никто не видел, и упаси боже не под кокаином!

  На вопрос умеет ли она танцевать свинг, Элис, несколько смутившись, ответила, что "ну тааак... немношк" и поправила волосы.
  И вы спустились вниз по ступенькам, просевшим от времени и выползавшей на улицу вместе с завываниями виктролы густой атмосферы греха.
  И, черт возьми, сразу попали куда надо – тут было весело! Да, тут не было оркестра, а плохо отштукатуренные стены уже начали покрываться трещинами, но тут была крохотная барная стойка, за которой парень в одной рубашке смешивал коктейли, залихватски тряся шейкером, а другой, в очках, менял пластинки. Пахло потом, помадой для волос, дешевым табаком и адским кутежом.
  – О, Элис, привет! – крикнул ей бармен. – Давно тебя не было.
  – О, привет, – ответила она, тоже немного смущенно.
  К ней сразу протиснулись знакомые, парни, девчонки, и начали оживленно что-то обсуждать.
  Ты взял себе лонг-айленд, а ей текилу-санрайз (повезло, что барышня уладила тогда вопрос с оплатой пива в пабе, потому что ты буквально выгреб вообще все, что было в карманах на эти два ледяных, позвякивающих, восхитительных бокала, кроме двух четвертаков).
  Ваших в клубе не было. Облом.
  Но зато очкарик тебя заметил, когда закончилась песня, снял иголку и замахал руками, чтобы возмущенные голоса затихли. Он водрузил новую пластинку и крикнул:
  – Эй, ребята! Смотрите! К нам зашел морпех! Мы порадуем его звуками, сладкими для уха каждого военного! Это звуки горна!
  И врубил "Бьюгл Колл Рэг" Бенни Гудмана!
ссылка
  Все стали смеяться, и веселье возобновилось с новой силой! Народ чуть прижался к краям, пропуская вас с Элис ближе к центру, и тут ты показал класс! Ну да, пришлось обойтись без киков, особенно задних, чтобы не покалечить местную фауну, но тем не менее, парень, выросший на улицах Нью-Йорка, знал о свинге побольше парней, выросших к югу от экватора. Твои подошвы дымились, твоя улыбка сияла, твои согнутые в коленях ноги выделывали нечто дикое и точное одновременно! Элис сначала, конечно, чувствовала себя немного неуютно, но стоило тебе подбадривающе подмигнуть ей, как всю скованность сняло рукой, и она подняла руку вверх, отклоняясь назад, и вы оба словно повисли в воздухе на миг, не способные удержаться друг без друга.
  Вот в этом был весь свинг: миг – и твоя рука лежит у неё на талии, и вы просто весело скачете по танцполу, миг – и вы уже разлепились и держитесь за руки, глядя друг другу в глаза, чувствуя, что оба тела упругие, как пружины, и в то же время не напряженные, не скованные выполнением нелепых, но почему-то нужных телодвижений, а меняющиеся бурной, молодой энергией веселья, азарта и наслаждения движением. Если есть одно слово, которым можно описать свинг, то это слово "Ух!"
  Вечерника понеслась дальше, как скорый поезд, принявший тебя на станции "Оу, классно!" и не собирающийся высаживать до станции "Аааааааа, улёёёёёт!"
  Разгоряченные, вы быстро осушили бокалы, и полетели танцевать дальше, под "Мишн ту Москоу", а может и нет, какая разница?
  Элис чмокнула тебя в щеку, сказала, "ты супер!", и все смешалось в адском угаре. И неважно было, что у тебя пусто в кармане! Какой-то её знакомый студент угощал вас ром-колой. Очкарик, не выдержав, скинул жилетку, и полез танцевать сам, смешно, но классно выделывая ногами, а пластинки меняла его курносая девчонка. Какой-то парень толкнул тебя и извинился, ты толкнул кого-то и извинился, вечер был слишком крут для того, чтобы терять время на ссоры. Ты был здесь свой, и каждый был здесь свой, потому что если ты молод и любишь то же, что любят другие молодые люди – ты свой! Вот так просто! Без разницы, какой там у тебя флаг или паспорт в кармане!
  Вы уже оба танцевали с разными партнерами, и было норм, что Элис утянул за руку какой-то морячок, а тебя, не принимая возражений, потащила танцевать пергидрольная блондинка, словно сошедшая с экрана голливудского фильма категории "Б".
  Все смеялись, общались, танцевали, хохотали, пили, и даже то ли в шутку, то ли всерьез целовались.
  Потом ты поднял глаза, и увидел входящего в подвал Сутулого, пригибающегося, чтобы пройти в дверь, как всегда с хитрым прищуром, а за ним – похожего на цыпленка Торопыгу, которому пригибаться было не надо. Сутулый был из Алабамы, из Мобила, если быть точно, широкой души человек. Сегодня лицо его выглядело так, как будто он случайно обнаружил, что гильзы в его патронташах сделаны не из латуни, а из золота.
  Он тебя тоже заметил.
  – Гиннес! – крикнул он, подходя к ореолу танцующих, и хлопая ладошами в такт. Ему не терпелось тоже потанцевать. – Как тут? Свинг что надо?
  Ты рассказал ему о своей проблеме.
  – Ха-ха! Я твой чертов Лепрекон сегодня, ирландская ты жопа! – заорал он в ухо, чтобы перекричать музыку. – Я обчистил в карты двух сержантов из первой роты! Сорвал Джек-Пот! Почти девятьсот баксов. На, деточка, держи, и не в чем себе не отказывай, сегодня! – он, не глядя и не отсчитывая, сунул тебе в руку смятые купюры и похлопал по плечу, дескать, "гуляем, паря!" Тут его поманила к себе какая-то темноокая интересная барышня, и он со словами: "Джентльмены, долг зовет морпеха!" поправил ремень и унесся танцевать.
  Ты нашел Элис, она смеялась вместе с молодыми людьми и крикнула:
  – Да вот же он! Джейми, это мои друзья! Я им рассказывала про тебя, что ты нью-йоркский бандит! – все засмеялись. – Ну ладно, ребята, увидимся!
  И вы опять понеслись, как крейсер и яхта на сцепке, на танцпол, туда-сюда, в упоении диким весельем.
  – Пошли покурим! – выдохнула она тебе в ухо.

  Вы наконец вынырнули из этого места, из этого рая, где было жарко, как в аду, как ты тогда думал, в прохладу ночи.
  Чиркнула зажигалка, осветив лицо – Элис прикурила, глядя на тебя, а когда ты прикуривал свою сигарету, вдруг с явно наигранной ревностью спросила:
  – Это что, помада?
  – Где?
  – Да вот, на воротнике! – и она ткнула в воротник твоей рубашки, и приблизилась, и конечно вы сразу поцеловались, и это был тот самый поцелуй, к которому вы шли весь вечер, начиная с того момента, как ты заказал кружку пива в пабе и увидел её огненно-рыжие волосы, и когда сидели в темном кинозале, и когда шагали по вечерней улице, разглядывая звезды, и когда очкарик ставил для вас пластинки, и когда... короче, ТОТ САМЫЙ поцелуй. Которого ждешь, но боишься спугнуть, боишься, что он будет какой-то не такой, не так, не там, не тогда. А потом в какой-то момент он становится настолько естественным, неизбежным, как конечная остановка поезда, на которой вы оба не можете не сойти.
  И тут же, держась за руки, заскочить в другой.

  Консьержка в отеле, которой было слегка за пятьдесят, посмотрела на вас (и особенно на Элис), как на очень, очень скверных детей.
  Не повезло – строгая попалась дама. Ты сразу смекнул, что лишней десяткой вопрос не решить, и врать сказочки про единоутробную сестру, которую не видел шесть с половиной лет, тут не выйдет. И придется искать другой отель, а где его сейчас искать? И как?
  Но взгляд её упал на эмблему в виде якоря, глобуса и орла. А в этом городе это значило много.
  И явно пересилив себя, выражая всем своим видом фразу "Это просто безобразие, но так и быть, только потому что вы из морской пехоты!", она милостиво брякнула ключ на стойку.
  Вы крайне вежливо поблагодарили её, крайне благопристойно дошли до лестницы и как только дверь закрылась, ринулись наверх через три ступеньки!

  Ты чувствуешь эту сладкую взвинченность, как будто ток пропустили по телу, но он не ударил, а зарядил тебя, как аккумулятор. Видишь, как она, повернувшись спиной, стаскивает через голову платье, можешь наконец рассмотреть две ямочки чуть повыше ягодиц, те, которые ты ощущал рукой, когда вы танцевали, видишь острые лопатки над застежкой бюстгальтера и родинку на плече. Ночная лампа светит с тумбочки приглушенно, четко вычерчивая каждый изгиб тела, отбрасывающий тени на само это тело. Волшебная лампа. Сегодня всё волшебное.
  Потом она поворачивается, вы почти прыгаете с разных сторон на идеально убранную, ещё не растерзанную кровать, даже не тратите время на то, чтобы убрать покрывало, дотягиваетесь до губ друг друга, целуетесь уже не как там, у кирпичной стены, долго и пронзительно, а горячо, лихорадочно, почти торопливо. Впиваетесь друг в друга, как ненормальные, шарите руками по телам друг друга, как будто не веря, что вы вместе. Ты теряешься в рыжих волосах, как в лесу, ты чувствуешь их запах. Не, не аромат, именно запах, как будто это лес или река или море.
  Кровать недовольно скрипит, когда вы начинаете извечную игру "кто же сверху". Чувствуешь под собой то нежное, теплое, до одури живое, что до безумия живым делает тебя. Чувствуешь её соски, её губы, её плоский живот, от этого единственный, самый горячий, самый сладкий смысл вытесняет из жизни все остальные смыслы. Чувствуешь малейший вздох, трепет её женского, ловишь все оттенки стона, тягучего, протяжного, хмельного, словно теплое молоко с виски и патокой. Чувствуешь, что поезд, в который вы запрыгнули – на самом деле никакой не поезд, а самый крутой самолет в мире, а ты пилот. И вы взлетаете...
  Это почти как свинг, только – кого мы обманываем – гораздо круче!
  Вам вслед скрипит кровать голосом консьержки, но вам плевать. Вы летите навстречу солнцу, рыжему, и ни до кого вам нет дела. Твои ладони прижимают её ладони к покрывалу. Элис кричит от наслаждения – и пусть в том, большом мире, пилот-ас, герой Перл-Харбора, Джордж Уэлч преодолеет звуковой барьер только через четыре года, в вашем мире на двоих ваш супер-самолет преодолел его сейчас! А у вас ещё вся ночь впереди...

***

  Растрепанное утро настает в городе, тренькает звонками трамваев. Пьете кофе в кафе.
  – Ты когда-нибудь вернешься в Новую Зеландию? – спрашивает она. Без надежды. Без слезы. Без нажима. Просто спрашивает.
  Имеет она право знать?

***

  Стоишь на построении. Почему-то вас подняли по тревоге в полпятого утра, потом пришел подполковник Ами и стал пытать пулеметчиков про какие-то задержки.
  Сутулый стоит в строю рядом, сжимая в руках автоматическую винтовку. Вы так и не перекинулись даже парой слов Все смотрят что там делается у пулеметчиков, так что на вас внимания не обращают.
  – Как успехи, Джейми? Уложил рыжулю? – спрашивает он вполголоса. – Если че, забей, ты мне ничего не должен. Считай, для тебя рождество наступило раньше срока!

Капрал Мрачный, рядовой первого класса Скрипач

  – А че, ты карабин не таскаешь? – удивляется Заноза. Потом вздыхает. – Флаг у него и так есть, флагом его не возьмешь. Тут или пистолет надо, или меч, или блядь гаубицу целую. – Но твой довод кажется ему убедительным. – Ну да, наверное, до операции не это самое. Слушай, но тебе если попадется второй, ты мне отложи, а? Сменяю на что-нить. Или меч. Меч это джек-пот. За меч он удавится, наверное.

  – Ептыть, Мрачный, ты че все испортил! – сразу накатывают на тебя сослуживцы, после твоей обличительной речи. – Подумаешь, нахлобучат! И так нахлобучат! Пацан ни разу Бенни не пробовал, а нам, может, скоро высаживаться. Должен он знать, что ему дохтор прописал! Подумаешь, денек сонный побегает.
  Больше всех расстраивается Стилл.
  – Вот тя правильно Мрачным назвали! Нихуя ты разницы не понимаешь, между шуткой и хуйней.
  – Забейте, – говорит Наггет. – Мрачный не хочет, чтобы Скрипач стал на ступеньку ближе к нам. Для себя бережет!
  Все ржут.
  – А правда, Сердж, чего ты так с ним возишься? Нахуя он тебе сдался? Он же из этих... из интеллигентов. А ты вроде нормальный. Думаешь, он тебя в музыкальный колледж после войны устроит? Ты там только на нервах у дерижера играть сможешь, и то хуёво, – замечает Сайленс.
  – А правда, Мрачный, с чего вдруг?


Скрипач
  Долго и упорно трешь мылом форму. Надо теперь повесить посушить.
  Потом возвращаешься.
  Все разошлись, один только Стилл меняет шнурки в ботинках.
  А как же посвящение?
  – Мрачный говорит, не дорос ты ещё, – пожимает плечами Стилл. – И он, сука, прав. Но ничего, однажды мы сделаем из тебя морпеха. Через тернии блядь к звездам. Так говорят у вас там в обсерваториях, да? Ну, вот. Не боись. Успеется.

Всем

  Учения. Говорили вам про какие-то учения, но ничего конкретного. Только "Уэлл-Уэлл" как-то сходил на брифинг и пришел озадаченный, но ничего никому не сказал. "Секретно".
  Были ещё звоночки, например, когда в полковом кинотеатре вместо документалки Джона Форда о битве за Мидуэй вдруг врубили учебный фильм "Убей или будешь убит": про то, что не зазорно должно быть врагу и глаза выдавить, если надо. (ссылка)
  Но как вы ни готовили себя морально, день этот всё равно наступил внезапно.
  Вечером в пятницу поступил приказ – готовность номер один, в увольнительные никого не отпустили. Вы собрали вещи, в воскресенье сели в грузовики с наглухо крытым верхом, потряслись по дорогам и улицам, и вышли уже в порту. Погрузились на корабль. Набились в кубрики, разместились на койках. И только сейчас до вас стало доходить, что это всё.
  Новая Зеландия – всё.
  Слишком взвинченными были офицеры. Слишком как-то всё серьезно, секретно, важно. И слишком стремительно, без всяких "сутки на подготовку." Вас заставили горбатиться на погрузке (и она тоже была очень быстрой, лихорадочной, бестолковой), целую ночь продержали в кубриках, пока корабль стоял у причала (непривычно было спать, почти упираясь носом в низкий стальной потолок), пока прочий персонал в лихорадочной спешке заканчивал грузить разное военное барахло.
  А утром 1-го ноября, ранним-ранним, таким ранним, что город ещё спал, ваш корабль, носивший гордое имя первого генерала морской пехоты, "Зейлин", отдал швартовы, поднял якорь и вышел в море. Класс его назывался "атак-транспорт", то есть транспорт, предназначенный для высадки десанта с помощью лодок Хиггинса.

  И получилось всё это, несмотря на все ожидания, так внезапно, что вы... ничего вы больше не успели. Кто-то оставил в Новой Зеландии друзей, кто-то любовь, кто-то – несдержанные обещания, несбывшиеся надежды.

  Лейтенант Клонис не успел купить себе часы (те, которые он нашел, были не водонепроницаемые, а второй раз сходить он не успел).
  Лейтенант Манго так и не успел восстановить свою пошатнувшуюся репутацию.
  Сержант Дженнингс так и не довел до автоматизма знание задержек (впрочем, за постоянный прессинг Дойчи он заработал нелюбовь всей пулеметной группы).
  Хобо и Сирена так и не посидели больше в том баре.
  Винк так и не сыграл в шахматы вторую партию с дедком в кепочке.
  Стилл, Сайленс и Наггет не успели больше подшутить над Скрипачом, а Мрачный больше не помешал им это сделать.
  Голодный Берец не съездил больше на рыбалку с Тимом и Моаной.
  Дойчи не успел больше ничего отчебучить по пьяни.
  Лобстер так и не узнал, чем кончилось дело у него дома, поймали ли мерзавцев, или нет.
  И Лаки больше не увидел упрямых, тонких губ.
  И Хэппи больше не прогулялся по тому лесу среди деревьев.
  И Слипуокер так и не смог пройтись без каски по новозеландской земле.
  И Трещотка больше не зашел в церковь, когда можно было и не заходить, и не полакомился мороженым.
  И Бэтмен больше не получил ни одного комикса.
  И никто, ни Гиннес, ни Сутулый, никто другой не успели попрощаться с девчонками. И даже Газолин не смог передать последнее "Я люблю тебя!" молодой жене.

  И никогда больше не сможете. Не в этой жизни, разве что в какой-то другой, когда вы уже будете не совсем вы.

  Да и сами новозеландцы ничего не поняли. Секретность была такой, что Джулиан Смит, заверив правительство об учениях тут, поблизости, в Хоки Бэй, даже договорился о больших танцах для личного состава и грузовиках, которые должны были их забрать оттуда.
  Только вечером тридцать первого октября он сообщил генерал-губернатору: вторая мардив в Новую Зеландию в ближайшее время не вернется.

  Шестнадцать человек так и не вернулись из самоволок. Их, должно быть, ждал трибунал. Для целой дивизии – почти двадцатитысячной полнокровной второй дивизии морской пехоты – это была смешная потеря.

  Полчаса на рейде – и вот вы в открытом море. С тоской глядели морпехи на улицы и шпили Веллингтона, на пустые набережные, где никто не провожал их с флагами и музыкой, так, как встречали восемь месяцев назад. Тогда парни из второго батальона с напускным весельем, чтобы заглушить печаль, и с затаенной надеждой однажды ещё раз увидеть эту волшебную землю, запели "До встречи, мама! Уходим в Йокогаму!" (ссылка) И скоро веселый мотивчик подхватил весь корабль.

  Родео же скоро убедился, что несмотря на все старания техассцев, пропаганду противника в масштабах дивизии им, видимо, все же не победить, потому что на третий день плавания все уже знали, как Токийская Роза вчера сообщила: "Сотня кораблей отчалила из Новой Зеландии. Что ж, у японских подлодок найдется по торпеде для каждого из них!"

  Но даже она не знала, куда же вы направляетесь.

Да, чуть не забыл.

— Так и говорят, — кивает Скрипач. — Хотя междометие "блядь" обычно ставят в конец предложения.

Он опять улыбается этой своей тупой улыбкой, из-за которой ему иногда хочется дать в морду. Но как-то не поднимается рука, потому что и так ясно, что скоро само пройдет. Естественным путем.

— Спасибо, — будто спохватившись, добавляет он. Хрен знает, за что. Видимо, за обещание сделать из него настоящего морпеха. Задачка-то, действительно, не из простых.

Айзек знает, конечно, что нет никаких "ступенек", как не существует ступенек между Землей и луной. Можно хоть ящик эклеров уволочь, хоть болтов нажраться так, чтоб потом ходить и гадить, будто тяжелый бомбардировщик. Сесть задницей на бочку с порохом и чиркнуть спичкой — вот так попадают на эту конкретную луну. Ну или не попадают, тут уж как повезет. Айзек думает, что готов попробовать.

(Он ошибается.)

Этой ночью Скрипач долго не может уснуть, хоть никто больше и не пытается накормить его бензедрином. Слушает тишину, рассматривает темноту, крутит в пальцах свою не очень-то счастливую монетку (ноготь привычно цепляется за царапину на аверсе — уродливый шрам на щеке Свободы). Айзек вроде как договорился с Богом, что Он не станет вмешиваться в эту историю с морской пехотой. Для чистоты эксперимента, потому что Скрипачу важно справиться самому. И все же время между грехами сегодняшними и завтрашними — это время молитвы, а от привычек трудно избавиться, так что он коротко благодарит Господа за то хорошее, что с ним случилось, и просит присмотреть за капралом, и за Наггетом, и за Стиллом, и за Сайленсом. Наверное, это не считается за слабость — он ведь ни о чем не просит для себя?

Глупо все это. Как там было?

"The young recruit is silly — 'e thinks o' suicide."

(Айзек не думал о том, чтобы сунуть голову в петлю, с того самого дня, как пошел на призывной пункт.)

Не успел. У Физика не было ни малейших сомнений, что никакими учениями тут не пахнет. Это боевой выход. Секретность, смурные лица офицеров, причем ясно было что младшим даже не сказали куда они идут. Так что больше времени на тренировки не будет.

Через довольно короткий промежуток после отплытия Омайо собрал всех сержантов и капралов взвода.

- Так, парни, думаю многие из вас уже догадались, что ни хрена это не учения. Особенно те кто не в первый раз. Меня не спрашивайте, куда, зачем, это нам перед высадкой объявят скорее всего. Я о другом хотел сказать. То, что на учениях хорошо стреляли это вы молодцы. Тут у меня сердце спокойно. Я о другом беспокоюсь. Не верю я в легкую жизнь. И те кто наслушался, что япошек можно в расчет не брать, не верьте. Они сдохнут, но не отступят. Готовы подохнуть, но унести хоть 1 из наших с собой. Так что стрелять как на тренировке никто не даст. И тут кроме умений нужны стальные яйца. Бэтмен, хуже всех дела у Крэйзи Хорса, почти все новички, приглядывай за ними повнимательней. Если с капралом не дай бог что, могут и растеряться. И еще, Бэтмен, ты миномётчик хороший, но имей в виду, прежде чем подумать об укрытии или о воде подумай о погоде, это в миномётном деле половина победы. Теперь вы ребята.

Дженнингс обошел взглядом пулемётчиков.

- Трещотка, во-первых приглядывай за отделением Рэйзора. Там та же фигня, что у Крэйзи Хорса, бывалых не хватает. Во-вторых не забывайте, в ближнем бою для морпеха лучшей защиты, чем пулемёты нет. Так что вы можете спасти жизни многих ребят из тех, что будут идти впереди нас. В-третьих, не забудь про краску. Ваши машинки для нипов хуже занозы в заднице, так что стрелять они будут в первую очередь по вам, а родной цвет почти всегда делает вас легкой мишенью. И еще, знаю что многие из ваших меня не взлюбили за веселую жизнь в последнее время. Верю, что еще спасибо скажете, но сейчас главное. Когда идет бой, если тебе кричат стой, падай или беги, то сначала делай, потом думай, потому что никто из нас глаз за спиной не имеет.

Физик верил в этих ребят. Они сделают все что смогут. И чтобы задачу выполнить, и чтобы пацанов уберечь, хотя они и сами еще пацаны. Ах да, чуть не забыл.

- И еще одно. Всем, начиная с командиров групп и заканчивая подносчиками заменить по одной гранате на дымовую. Если занимаете или меняете позицию под огнем этот дым очень пригодится.

- Ай-ай, сэр! - отозвался вроде бы бодро Трещотка, но капелька неуверенности проскользнула в его голосе. Сам он бывалым никак не был.

Гранаты, однако, для всех он потрудился заменить.

Все осталось позади: Новая Зеландия, старые-добрые тренировки, ямы в песке и холодное пиво, вообще все. Странные чувства испытывал Роберт, глядя на остающийся позади - во всех смыслах - прибрежный город. Тоска? Нет. Радость? И близко нет. Что-то другое, что-то, для чего не находилось слов: какое-то ощущение неотвратимости происходящего. Слишком привык он к размеренному спокойствию этой земли, вот и весь секрет. Безвозвратность, да. А еще, еще страх. Банальный, такой, самый обычный страх. Крабу пляжному понятно, что не учения это. Ковальски успел узнать, что такое война, успел увидеть и смерть - всякое бывало на Соломоновых островах. Неизвестность, вперемешку с неопределенностью, пугали. А потом морпехи вокруг затянули знакомый мотивчик, который, мало помалу успокоившись, подхватил, напевая, и сам сержант. Чуда, однако же, не произошло, и страх не ушел. Просто отступил на заранее подготовленные позиции в душе Роберта, став неясным беспокойством, которое еще обязательно даст о себе знать. Все мы хотим жить вечно, но костлявая рано или поздно покажет, что там, по ту сторону, каждому - исключений ни для кого еще, вроде, не сделала.
Ладно, японские штыки и пули будут потом, не сейчас. А пока, пока споем песенку.

- И еще, Бэтмен, ты миномётчик хороший, но имей в виду, прежде чем подумать об укрытии или о воде, подумай о погоде, это в миномётном деле половина победы. - закончил с его группой Физик.

В общем, Кёртис Физика малость побаивался, вроде как учителя в школе. И теперь он и хотел было браво спросить: "Сэр, а чо п'года-то?" Но вот это загадочки, из серии: "2+2=4. А два умножить на два тогда сколько будет, подумай хорошо!" всегда ставили его в ступор, вроде и "четыре" будет тоже ж... Но зачем тогда спрашивают, в чем подвох? Как отец в детстве спрашивает: "Это ты съел кусок пирога сестры? Подумай хорошо, прежде чем отвечать!" А у тебя рот в крошках еще... И потом ремень и спать на спине не очень. Ладно ремень, в школе Курт привычно тупил в таких случаях, краснел. Класс смеялся, он злился и краснел еще сильнее, стискивая кулаки до следов от ногтей на ладонях. Уж ручше б ремень.

После брифа он собрал все же капралов, и не особо громко поделился с ними сомнениями:
- Ребят, я не п`нял, а чо Физик про погоду-та? Мы ж не знаем еще, де стреляем и когда, верн-ведь? Ну лады - разберемся! Слышали про гранаты? Исполняем, следим чтоб у каждого было, проверю!

ХА! А с гранатами-то он не прогадал! Он-то уже закинул себе в голове, что как дело пойдет - надо дымовых полный набор с подсумком сверху брать. Как чуял! Не такой уж он и дурачок, стало быть. А что он к Крейзи-хорсу прицепился, так ну ладно. Надо уделить внимание - сделано будет. И за Айскримом приглядим. Он вроде норм, но на половину ускоглазый все же, а там ребята про Японскую Розу еще что-то болтают с шпионами разными среди наших.

За всеми этими сложными размышлениями и хлопотами, теснившемися в не очень просторных аппартаментах своей головы, включая догадки "дадут на завтрак бекон или оладушки", он как-то не успел еще понять, что они едут на самую настоящую Войну...

- Мне искренне жаль, - ответил Фитч, опустив глаза и задумавшись о том, как мало он знает о том, какие эмоции, какие душевные переживания скрыты занавесью внешнего спокойствия. Там, наверное, буря кипела - и в момент, когда случилась осада Тобрука, и после, и даже сейчас, когда вокруг бушевали волны, и вроде бы ничего ты уже не сделаешь, и оставалось только смириться, но она закричала - и он, сидя на берегу, ковыряя пальцами песок, услышал вдруг и спас её.
Вдова, что носит кольцо как символ своей любви. Трагично и трогательно. Лаки стало стыдно за свои мысли о близости на мгновение, но он тут же одёрнул себя - ведь ты всего лишь человек, и ничего, присущего человеку, стыдиться не стоит.
- В центр, - ответил Кайл, заглянув в её глаза. Подумал немного.
- Разве что.. мне не хватает компании, миссис, - вновь улыбнулся. Стоило всё же разбавить цветастые будни разговором по душам с девушкой, и не потому, что она тебе жизнью обязана, и не потому, что она тебе, вроде как, нравится (или только начинает), но потому, что жизнь удивительна и полна неожиданностей, которые мы сами и создаём своими действиями, и это знакомство - одна из них.
И не стоит так легко и просто выбрасывать шанс пообщаться с человеком и узнать его поближе, раз уж Вселенная даёт тебе такую возможность.

Рядовой первого класса Лаки

  – Буря? – переспрашивает она. – Да уж, наверное, не пикник на пляже.
  Молчит. Видимо что-то вспоминает.
  Когда ты говоришь про ресторан, она поднимает брови.
  – Ну что ж, хорошо, но вы же не хотите пойти в приличное место в таком виде, как мы сейчас?
  А действительно, видок тот ещё – брюки и ботинки в песке, волосы в беспорядке, и никакая расческа не поможет.
  – Однако, отказать вам в такой малости я тоже не могу. Предлагаю бар. Идет?
  Вы останавливаетесь у бара. Это тихое, прохладное место. Кожаные диваны. Длинная стойка. Ряды почтенных бутылок и бармен лет пятидесяти. Её здесь знают. Она заказывает горячий тодди – разбавленный кипятком виски с лимоном и пряностями.
  – Волшебная вещь после такого купания. Для профилактики.
  Вы начинаете беседовать. Через десять минут ты узнал, что она из Оакланда. А через двадцать минут ты понял, зачем надо было учиться в Гарварде. Гарвард не то что её впечатлил бы, скорее если представить круг её общения, как пароход, то это был бы "входной билет на её пароход", причем скорее во второй класс... Вы говорили на какие-то абсолютно зубодробительные темы, типа политическая обстановка на Филиппинах перед войной, отличия британского и американского права, американская литература, достижения ракетостроения. Она была в клубе очень умных людей, а для её возраста – очень-очень умных. Честно говоря, она была умнее, чем целый штаб батальона морской пехоты, а то и полка. Или тебе так показалось.
  На предложение проводить её она заливисто рассмеялась.
  – Да что вы! У меня же машина! Вы забыли?
  А ты забыл.
  – Давайте подброшу вас до части. "Нет проблем". Так американцы говорят?
  Акцент её ты только сейчас разобрал. Он был какой-то тоже... элитный.
  – Моя фамилия Элиотт. Вернее, это Фамилия моего мужа, – сказала она, улыбнувшись. – Фамилия моего отца – Уэбб. Сейчас, подождите, у меня тут блокнот. Вот адрес. Конечно, пишите. А мне вам куда писать? Ну, до свидания, Кайл, и ещё раз спасибо.

  Через два дня к вам в казарму доставили посылку.
  – Фитч, это кто тебе такое прислал? – облепили тебя сослуживцы.
  В посылке был ящик и открытка.
  В открытке было написано:
  "Мистер Фитч! Прошу принять этот скромный дар в качестве глубочайшей признательности за спасение моей дочери. Буду рад видеть вас гостем в моём доме. С восхищением и безмерной благодарностью, Клифтон Уэбб (и ещё какие-то регалии типа он юрист или что?)."
  Парни сразу столпились, разглядывая открытку.
  – Ничо так?
  – Лаки, не томи, че в ящике?
  А там скотч. Девять бутылок.
  Фьюз и Шарки свистят в один голос.
  – Охренеть джек-пот!!!
  – Кто такой этот Клифтон Уэбб!?!?!
  – От чего ты спас его дочь?! От того, чтобы она осталась старой девой!?
  – Сколько-сколько лет?! Где он его достал!?!?
  – А, Кайл, где она живёт!? Я готов её хоть каждый день спасать!
  – Погодите! Я в местной газете читал...
  Олд-Фешн разворачивает газету.
  – Помощник генерального прокурора... парламентарий... ничего себе, Кайл!
  С газетной страницы на тебя смотрит лицо её отца, серьезное, совсем на неё не похожее (она явно в мать), только тонкие губы ты сразу узнаешь.


  Жаль, ты так и не успел прийти к ним в гости в ноябре...