'BB'| Semper Fi: Tarawa. One square mile of hell. | ходы игроков | - - Район пирса

  Кубинец
  Бой за пирс был тем, с чего началась эта операция, и это был самый жестокий бой, который до сих пор выпадал на вашу долю. Вам повезло – во взводе не было ни одного убитого, хотя были раненые, в том числе Хэппи, ваш сержант, а еще из вашего отделения Лаки, Вышибала, Бойскаут и Команчи. Кого-то посекло осколками от гранат, как Хэппи, некоторых зацепило пулями, как Лаки, а Команчи, например, потрепали в большой рукопашной схватке, внезапно вспыхнувшей между ящиками, когда вы вывалились навстречу японцам, спешившим на выручку часовым на дальних постах.
  И главное, задачу вы выполнили не до конца. Хотя по сути-то выполнили – прошлись по пирсу ураганом и посшибали с него пулемётные гнезда, но потом лейтенант Лесли из инженерного батальона, который шел с вами, случайно подпалил три ярда пирса из огнемета. Да и японцы уже соорудили оборону, и пришлось отходить. Лаки тогда и зацепила пуля.
  Не считая этого последнего отступления, когда вы отстреливались и откатывались всё дальше по пирсу, до самого конца, где под углом в сторону уходила рампа для гидросамолетов, весь бой проходил на дистанции "видно белки глаз." Вы двигались от укрытия к укрытию, укрытия представляли собой штабеля ящиков или груды мешков, потому что японцы не успели перед битвой разгрузить пирс. И за каждым могли прятаться японцы. А иногда и прятались. Ничего похожего нигде на Гуадалканале не было.
  Когда вы тихо подошли к пирсу на десантной лодке, собранные, сосредоточенные, взведенные, как затвор, вы представляли собой самый боеспособный отряд на сотни миль вокруг. Но когда вы вернулись после атаки, длившейся меньше получаса, то смотреть на вас было страшно – оборванные, закопченные, держащие под руки раненых. Некоторые вообще скинули дангери и воевали в одних белых майках. Вы быстро выпили всю воду – никто не смог сдержаться, даже сам лейтенант Хокинс выпил всю флягу целиком. К счастью, в лодке, как и полагалось, был анкерк, и вы наполнили фляги из него.
  На часах было уже десять часов, а вы все сидели и сидели на пресловутой рампе – добраться до острова в лодке вы не могли из-за рифа, а амфибии никак привлечь не удавалось. Хокинс не хотел идти к берегу вплавь или вдоль пирса по нескольким причинам.
  Во-первых, пирс простреливался. Ваш командир (и спасибо ему за это) считал, что терять таких бойцов, как вы, из-за шальной шрапнели, глупо.
  Во-вторых, кто-то должен был позаботиться о раненых, а их у вас было много – почти десяток.
  А в-третьих, в общем-то... не было у вас такого приказа – идти на берег. У вас был приказ – зачистить пирс, а затем амфибии должны были подобрать вас и доставить к берегу, который к тому времени будет уже занят. Собственно, и все сражение-то должно было к обеду кончиться. Но стоило посмотреть на остров, чтобы понять – плацдарм сейчас в глубину не превышает хороший бросок ручной гранаты. Бой шел по всей длине зоны высадки РЕД, и конца ему не предвиделось. А никакие амфибии к вам не заворачивали – все шли назад, к кораблям, видимо, с ранеными. На то, что у вас тут тоже раненые, всем было плевать.
  Не считая тяжелого положения раненых, ребята были в целом довольны таким развитием событий – всем вполне хватило первой схватки за пирс. Бойцы сидели или лежали на рампе, курили и отдыхали. Но чем дальше, тем больше Хок (вы видели это по его лицу) склонялся к тому, что раз такое дело, значит, надо вам как-то к берегу пробираться.
  И когда мимо вас пошла очередная амфибия, Хокинс приказал всем кричать и махать руками. Она к вам все-таки подошла.
  – Все не влезете! – предупредил водила. – Шесть человек влезет, ну... седьмой в кабину.
  – А че так мало?
  – Боеприпасы везу. И бинты, вроде бы.
  – Вроде бы? Ты че, не знаешь, что везешь?
  – Что закинули, то и везу.
  – А почему загрузили так мало?
  – Да не знаю, сколько закинули, столько закинули.
  – Хок, я пойду, – сказал Лесли. – Там все равно мои парни на берегу все.
  – Хорошо, – согласился лейтенант. – Возьмешь второе отделение. Олд-Фешн, за старшего. Парни, закрепитесь на берегу, узнайте, что там к чему. Мы к вам на следующем "автобусе".
  Амфибия подошла к лодке, вы перепрыгнули в неё (и лодку, и амфибию изрядно шатало), и спрятались за металлическими бортами. Кабана вы оставили с отрядом, как самого тяжелого.
  – Не курить! – привычно предупредил водила.
  Лесли, чертыхаясь, влез на переднее сиденье – оно было в крови, видимо, помощника водителя тоже ранило.
  Амфибия затарахтела и направилась к берегу.
  – Не высовывайтесь, – добавил ваш кормчий.
  – Давай списком сразу, что еще нельзя?
  – Задавать тупые вопросы.
  – Ты не охренел? Я вообще-то лейтенант! – сказал Лесли.
  – Извините, сэр, не разглядел, – сказал водила с выражением "а не пошел бы ты."
  Так, в любви и согласии, вы и прошли шестьсот ярдов до берега. После того, как неподалеку по воде ухнуло что-то не очень мощное, но очень неприятное, все как-то решили сильно не выглядывать, и видно изнутри транспортера было только небо, море по бокам и качающийся горизонт, на котором можно было различить корабли.

  – Выгружайте ящики! – крикнул водила.
  Вы выбрались. Амфибия, как оказалось, выползла из воды ярдах в десяти от пирса.
  Вам сразу бросились в глаза убитые – их было не то чтобы много, но настораживало, что никому они были не нужны, валялись в прибое и на пляже, как будто так и надо.
  Было около одиннадцати часов.
  – И че, куда нам? – спросил Олд-Фешн Лесли.
  – Я пойду начальство поищу. А вы... сторожите припасы тут.
  Вы живо перекидали коробки с патронташами и вылезли, спрятавшись у стены. К амфибии подтащили раненых – одного на носилках, другого – на пончо. Оба были тяжелые, бледные, в окровавленных бинтах. Еще один доковывлял сам – у него была сильно раздроблена рука. Амфибия подождала еще немного, затарахтела опять мотором и уехала, разгоняя волну.
  Собер, держа в руках винтовку Лаки с оптическим прицелом, принялся осторожно высматривать япошек поверх стены. Вышибала тоже вел наблюдение. Остальные просто ждали.
  Вокруг все ухало, стучало и грохотало, посильнее, чем только что на пирсе, но не рядом с вами, а чуть подальше. Зато – такое было ощущение, что со всех сторон сразу.
  – Ну что, как настрой? – спросил Олд-Фешн, не обращаясь ни к кому конкретно.
  – Заебись, – ответил Шарки. – Видишь, как я улыбаюсь?
  – Улыбайся почаще, – попросил его кто-то.
  – Че тут происходит вообще? – спросил Фьюз.
  – Салат из песка и морпехов, по-моему.
  – А мы что делать будем?
  – Будем строгать японцев. Недостающий ингредиент.
  – Танки видели?
  – Видел.
  – Кажется, они вперед ушли?
  – Кажется.
  – Ща пошлют, – сказал Шарки. – Кубинец, расскажи че-нить тупое.
  – Не надо тупое, – попросил Олд-Фешн.
  – Не, сейчас как раз в самый раз будет.
  Нельзя сказать, что вам было страшно – вроде бы рано бояться. Но у всех было впечатление, что начальство, узнав, мол, прибыли разведчики-снайперы, скажет что-то типа: "Ооо! Этих-то ребят нам и не хватало! Есть для них задание!"
  И тут вы не ошибались.

  Физик
  Санитаров ты нашел не сразу – пробежка вокруг блокгауза была чревата простреленной головой, а перемещаясь пригнувшись или ползком особо много и не высмотришь. Но блокгауз располагался вблизи пирса, и так или иначе, раненых должны были собирать где-то здесь. По плану пирс находился на стыке двух атакующих батальонов, но теперь-то, ясное дело, командование решило за него цепляться. Если не днем, то хотя бы ночью можно будет по нему вывести раненых, подвезти боеприпасы и воду, а если совсем припрет – эвакуировать выживших. Да, до ночи, похоже, еще предстояло дожить.

  Санитара ты в итоге все-таки нашел – он был не из вашей роты, но лицо его ты вроде бы помнил. Он сказал, что в блокгаузе раненого лучше не держать – так его скорее забудут.
  – Надо перетащить к другим, туда, – он кивнул под стену. – Как будут свободные машины, вывезут. А то чего я тут сделаю? Перевязал получше. Таблетки. Плазму пока не даю, тяжелым не хватает.
  – А он что, не тяжелый? – спросил Флаин-Фиш, возившийся с пулемётом.
  Морячок-санитар пожал плечами.
  – Есть потяжелее, друг.
  Пока ты искал санитара, было время оглядеться и понять, что ничего непонятно. Танки, наконец выбравшиеся на берег, бестолково потолкались и уехали куда-то на восток, в сторону РЕД-3. Потом они стали возвращаться колонной. По ним все время стреляли. Видно отсюда было плоховато, зато слышно отлично – пули зверски лязгали по броне с ни с чем не сравнимым визгом. Япошки почему-то стреляли в танки из всего подряд – из пулемётов и даже из винтовок что ли... то ли они были тупые, то ли был у них какой-то план, то ли они так хорохорились и показывали себе, что танков не боятся. Сами танки ворочали башнями, но почти не стреляли. Потом один несмело поехал мимо вас и, судя по звукам, заглох в песке неподалеку. Он все никак не заводился.
  Стихший было бой опять начал разгораться, причем прямо вокруг вас. Левее морпехи, видимо, пытались прорваться за взлетную полосу, правее – то ли отбиться от япошек, то ли как-то развернуться. Стучали пулемёты – ручные и станковые. Бой, похоже, превратился в тягомотную перестрелку, то вспыхивавшую, то затихавшую, беспорядочную, в которой группки полу-оглохших бойцов с обеих сторон палили друг в друга залпами, когда находили в себе силы высунуться из укрытия. Было непонятно, управляет ли здесь хоть кто-то хоть чем-то. Было даже непонятно, возможно ли это в принципе. Но чувствовалось, что кто первым восстановит управление, тот, вероятно, и начнет побеждать.

  Санитар с помощником утащили Айвенго куда-то к берегу.
  – Удачи, сержант. Удачи, парни, – сказал он на прощанье.
  Когда его вынесли, Флаин-Фиш мрачно сказал:
  – Может, и повезло ему.
  Потом вернулся Айскрим. Он долго пыхтел, мычал и пытался сказать что-то членораздельное, то и дело прижимая рот рукой. Потом он догадался и стал чертить буквы на полу блокгауза в нападавшей с потолка пыли. Пыли было много, получалось понятно. Он начертил: "Манго приказал идти к нему туда" – и показал рукой в сторону РЕД-2.

  Но оказалось, что в этом беспорядке кто-то все же чем-то управляет. В блокгауз заполз капрал и скорчился, тяжело дыша и сжимая винтовку – ты его не знал, он был, видимо, из роты "Фокс".
  – Сколько вас тут? – спросил он, ошалело глядя по сторонам. – А, трое. Берите оружие и на выход ползком! Там собирают группу, все нужны, все, кто может драться.
  Он с сомнением посмотрел на перемотанное бинтом, искривленное лицо Айскрима и на ваш "проходивший лечение" пулемёт.
  Ты спросил, кто собирает?
  – Лейтенант Лесли, из инженеров. Приказ подполковника Джордана.
  Ты спросил, кто такой этот подполковник Джордан. Вот про него ты точно никогда ничего не слышал.
  Капрал пожал плечами.
  – Я не знаю. Но он теперь командует батальоном. Подполковник Ами убит. Давайте резче, мне еще остальных искать. Сбор у пункта боепитания.
  Ты спросил, где он.
  – Да тут, прямо за вашей позицией. В воронке.
  Ты не помнил, чтобы там был какой-то пункт боепитания, но выходит, проглядел. Это было не странно – его наверняка и делали так, "без афиши", чтобы япошки не разглядели. Да и пункт боепитания, должно быть, сильно сказано – свалили пару ящиков в воронку, вот тебе и пункт.

  Видимо, искали всех неудачников подряд, чтобы... чтобы сделать что-то опасное, конечно. Зачем же еще будут привлекать инженеров? Не траншеи рыть, похоже.

  Крэйзи-Хорса все не было.

Вот такие они, оказывается, славные будни американской морской пехоты. Вроде опытные пацаны как-то иначе про это рассказывали. Типа, придём, всех к тому времени снесут пушками- ну мы подберём тех, кто остался. А всё наврали, как всегда.

Кубинец не обижался. Он привык к тому, что все ему врали - и то, что в этой стае тоже кидалово, это само собой. Всё, как обычно - бей первым, кто самый борзый - тот в итоге всех и сделает. И даже пером удалось побаловаться, совсем как у нас в Кингстоне. В таком базаре думать нечем да и незачем - бери больше, кидай дальше. Жаль, патроны к бУхалу заканчиваются.

Потом, когда драка закончилась, его стало колотить...тоже ничего особенного, дело обычное. Скоро отпустит, наверное...главное, держи хвост пистолетом - чтобы пацаны не видели, как тебя трясёт. Вроде никто не смотрит...вот оно и хорошо.

В глубине души он был уверен, что на сегодня всё уже позади, и когда лейтенант приказал прыгать в амфибию, Кубинец даже позволил себе тихо - очень тихо - выматериться.

Ну куда? Мы же уже покрыли себя неувядающей славой. Мало, что ли, раненых?

Но воспитание, полученное в корпусе, не прошло даром. Куда идём - куда приказано. Почему - потому так надо. Начальству виднее. Поэтому Кубинец вёл себя образцово - прыгал, таскал, и не задавал лишних вопросов, про себя прикидывая, как бы во всей этой вакханалии сохранить башку. Надо э...надо пошутить, вот.

- Тупое, говоришь? Давным-давно, ещё до королевы Виктории, жил у нас Брат Жаба. Умный, толстый, ходил всегда в камзоле с золотыми пуговицами, что твой Лорд. Потом он навырубался на старую колдунью, которая хотела выйти замуж за принца, расстроил им свадьбу, а сам стал таким, как сейчас.- голым, склизким и разговаривать не умеет Интересно, зачем?

Что бывает самым лучшим подарком если ты не в японской заднице посреди кроваво-песчаного ада? Два противоположных приказа. Тогда ты сам выбираешь какой тебе по душе. Что меняет попадание в ту самую задницу? То что два разных приказа эта ни хрена ни подарок. Потому что какой бы выбор ты не сделал, ты потом будешь себя винить за тех кто погиб. А то, что при любом выборе погибшие будут, было ясно с самого начала. А еще весьма вероятно что ценой за спасение при другом выборе станет твоя собственная жизнь. И оставался простой выбор, за кого ты готов отдать свою жизнь и рискнуть жизнями своих парней взводный сержант. За неизвестных тебе Джордана и Лесли? Или за Манго и парней из своей роты? И тут выбор был очевиден. Поэтому обломится большое начальство.

- Тихо, капрал. У нас уже есть приказ. От нашего командира роты. Срочно присоединиться и доставить пулемет. И если вашему лейтенанту что-то не нравится, то пусть доложит по инстанции, какого черта он планирует оставить роту гольф без огневой поддержки.

Соблазна заглянуть на пункт боепитания и разжиться парой ящиков патронов был. Но он угас довольно быстро. Их четверо, хорошо что капрал Подошву не заметил. Айскрим не носильщик, Флаин-Фиш и Подошва пулемет потащат, он сам ящик с патронами. Все. Больше нести некому. Надежда на Крэйзи-Хорса не оправдалась. Пулю ли он схлопотал, людей для передачи информации не нашел или его люди Лесли загребли, все это неважно. Им он больше не помощник. На ближайший час точно. А в этой мясорубке час это практически больше чем жизнь. Так что взяли все аккуратненько и тихонечко, пригибаясь, но не тормозя двигаемся в сторону Манго.

  Кубинец
  – Охуенная история, – сказал Шарки.
  – Это как посмотреть, – возразил Фьюз. – Парень пытался спасти принца от чертовой ведьмы. И спас. Но, дорогой ценой.
  – Тянет на серебряную звезду, – согласился Шарки.
  – И пурпурную жопу.
  – Так, йопт, отставить! – оборвал их Олд-Фешн.
  К вам за стену скатился Лесли.
  – Ребятки, взрывчатку вы же с собой взяли?
  Вы переглянулись.
  – Взрывчатка была у Лаки. Он её на пирс зачем-то потащил. А потом его ранили, – прервал Олд-Фешн затянувшееся молчание.
  – И вы её не взяли?
  – Никак нет, сэр.
  Лесли очень тяжело вздохнул.
  – И что вы за разведчики-снайперы такие, а?
  – А вы что за инженер такой? – парировал Шарки. – Нам никто не сказал, что тут взрывать что-то надо.
  Лесли смерил его взглядом.
  – Виноват, сэр, – ответил Шарки таким голосом, мол "ну да, ну да, ты начальник – я дурак, проехали уже".
  Лесли закатил глаза. Как вы уже догадались, он не матерился принципиально, даже когда очень хотелось.
  – Ладно, супермены. Тогда взяли эти ящики с патронами – и потащили вперед. Там будет бункер из бетона, а перед ним большая воронка. Сложите в ней.
  – По-моему, тут для них безопаснее, сэр.
  – Я Хокинсу скажу, – ответил Лесли. – Что-то вы разболтались.
  – Виноват, сэр. А потом что?
  – Когда потом?
  – Когда перетащим.
  – Потом собирайтесь у воронки и ждите меня там.
  И Лесли уполз, а вам пришлось ползком толкать ящики по песку до воронки, ярдов двадцать. Это было не слишком приятным занятием, учитывая, что вокруг все время какая-то хреновня то взрывалась, то свистела. Близких разрывов, впрочем, не было.
  Вы залегли у воронки. Тут было чертовски неуютно – за стеной гораздо лучше, хоть она и поднималась от силы ярда на полтора.
  – Лейтенант, похоже, расстроился, – сказал Ист-Сайд.
  – А че он на нас? – возразил Шарки.
  – Не, ты так с ним не говори больше. Он так-то нормальный.
  – А хер ли он пирс-то поджог?
  – Ну, у всех бывают ошибки. Он же не пирс поджог, а гнезда сбоку, это потом огонь перекинулся случайно.
  – У Хока ни хера случайно не бывает, а у лейтенанта Лесли...
  Тут лейтенант опять к вам вернулся.
  – Сигаретка есть? – вдруг спросил он.
  Ист-Сайд покопался и протянул ему одну.
  – Я нам задание нашел. Сейчас будем взрывать одно нехорошее место.
  – А поконкретнее?
  – Пулеметное гнездо.
  – Сэр, а может, я просто выберу позицию, прицелюсь хорошенько и – "хлоп!" А? – спросил Собер, погладив винтовку.
  Лесли посмотрел на него долго, потом сказал:
  – Нет.
  – Почему?
  – Потому что тебя убьют. Хлоп – и всё.
  Собер ничего не ответил.
  – А чего ждем-то, сэр? – спросил Олд-Фешн.
  – Когда штаб-сержант Борделон, образцовый морпех, добудет нам взрывчатки у соседей.
  – Ага, ясно.
  Вы пролежали еще какое-то время. Пришел капрал и привел с собой четырех морпехов из роты "Эхо".
  – Эти ребята – с нами, сэр.
  Лесли кивнул, но смотрел он куда-то вправо, мимо капрала.
  – Сукин сын! – сказал вдруг Лесли, вглядевшись в сторону моря. – Это он!
  Все оживились.
  – Кто? Где?
  – Да Борделон! В море! Зачем он в море побежал-то?!
  Вы увидели фигурку в майке, которая чесала сквозь волны сначала бегом, а потом прыгнула и поплыла. До неё было ярдов сто от силы, может, и меньше, но от земли разглядеть что-то в подробностях оказалось непросто. Так, мелькает что-то среди волн вроде, а вроде и нет.
  – Смерти он моей хочет.
  – По-моему, он там кого-то вытаскивает на берег, – сказал Собер, глядя в прицел. – Ага, точно. Двух каких-то гавриков.
  – Я его придушу, – взорвался Лесли.
  – Не надо, сэр. Он правда двух парней вытащил, похоже, – заметил Собер.
  Лесли тяжело вздохнул.
  Ждать вам оставалось недолго.


  Скрипач, Мрачный
  Пробираясь мимо трупов, раздолбанных LVT-шек (по правде сказать, сгорела из них только одна, и та стояла в воде, вдалеке от берега), воронок и раненых, ждавших эвакуации, вы добрались почти до самого пирса.
  – Дальше ползком, парни, – сообщил Борделон, и сам пополз, только и успевай за ним. Спортсмен хренов, отличник боевой и политической подготовки.
  Вы доползли до какого-то бетонного блокгауза – вроде тех, что были в секторе "Гольф", только побольше, кажется, но пониже.
  Позади него нашли воронку, а рядом с ней – нескольких лежавших в песке морпехов. В воронке были свалены ящики с патронами – для людей в ней места не было.

  Скрипач, Мрачный, а также и Кубинец
  – Сэр, я нашел взрывчатку! – крикнул Борделон одному из морпехов.
  Это оказался лейтенант Лесли. У него были длинные, белесые, почти бесцветные волосы, челка выбивалась из-под каски. Кроме этой дурацкой пряди, лицо у него было слегка отчужденное, холодное и недовольное. Вообще-то он был не таким уж засранцем, насколько вы знали – он был из штаба вашей роты и никого вроде бы без причины не нагибал. Вы мало его знали, слышали только, что он женат и у него вроде бы есть сын, и еще он какой-то пафосный представитель династии. Типа не просто Лесли, а Алан Джи Лесли Второй, етишкина-метишка! И глядя на него это можно было почувствовать – он был такой слегка хлыщеватый блондинчик с голубыми глазами. Один капрал дразнил его за глаза фразой "я не потерплю". Лесли сказал её всего один раз после учений, но она почему-то привязалась к нему почище клички – хорошо она подходила к его лицу. Только, конечно, в глаза его никто так не называл. Да и не за что было. И потом еще говорили, что на Гуадалканале он себя хорошо показал, хоть и остался без медали, но появлялся там, где было надо, вовремя и давал "особо ценные указания", когда надо. Да и вообще... смелый он был, этот Алан Джи Лесли Второй! И лучшим подтверждением этому была его вроде бы дружба с лейтенантом Хокинсом, а смелее Хокинса, так считалось, никого в полку-то и нет.

  Лесли перекатился на бок и уставился на Борделона.
  – Ты чего там устроил, сержант? Ты с ума сбрендил? Ты какого лешего в воду полез? – накинулся он на Борделона. – Это че тебе, спектакль что ли?
  – Там парни были, сэр. Надо было вытащить. А взрывчатку вам уже несли, – оправдываясь и умело скрывая обиду, ответил штаб-сержант. – Вот, рядовой... и капрал. Я ж позаботился, сэр.
  – Ты дурака не валяй! Тебя бы там убили, и что дальше? Кто взрывать будет?
  Любой другой сержант в текущих условиях ответил бы, наверное, что-то вроде: "Да уж видимо, вы, сэр, а кто блядь еще-то!?" Но Борделон был "хороший мальчик", он сказал только:
  – Виноват, сэр, не подумал, – и пожал плечами, как будто действительно считал себя виноватым.
  Лесли тяжело вздохнул – так тяжело, что вы услышали это даже несмотря на грохот выстрелов и взрывов.
  – Ладно, герой чертов. Молодец, че. Подполковник тоже твой забег в плавках видел.
  – Да я не в плавках, – смутился Борделон.
  – Отставить! Времени мало. Давай, заряды делай – и поползли. Всех, кого удалось, Брайан собрал.
  Про ваши баллоны, кажется, все и забыли.
  Стоило напомнить о них.
  – Да вон они, что им будет. Я хотел их себе забрать, – сказал Лесли, кивнув на воронку. – Но если они ваши, берите. Сейчас только точку одну рванем, и чешите назад к своему Манго с баллонами. Но точку надо взорвать, парни. Приказ подполковника.
  Сказал он это "сейчас только рванем", как "сейчас только за кока-колой мне сбегаете". Но чувствовалось, что внутренне он не так уверен в успехе.
  – Сэр, может за стену пока отползем? – спросил капрал, тот самый Брайан. Этот был не сапёр даже.
  – Ага, в теньке там полежим, по коктейлю и вроде уже и навоевались, да?
  Борделон взял вашу сумку с зарядом М37 и вскрыл её. Он достал шашки, достал у себя из сумки прорезиненные ленты и сунул одну Скрипачу.
  – Ты же МВД знаешь, да? Делай как я, вяжем парами. Одна тебе, одна мне. Остальные четыре лишние, тут оставим.
  Вы связали шашки по две штуки, получилось увесисто, но можно и кинуть.
  – Теперь смотри, – он достал из своей сумки два легких запала и уже подрезанные шнуры с детонаторами, длиной... такой длины по уставу их делать было нельзя, в общем. "С гулькин хер" – такая у них была длина. – Один тебе, один мне. Вставим перед самым броском. Знаешь же, что это?
  Ты, в общем, знал.
  – Горит пять секунд. Всё, шашки убери, а запал держи в ладони и не стукай ни обо что. А то взорвешься. Остальную взрывчатку тут оставляем, она не понадобится. Всё, поползли что ли, лейтенант?
  – За мной! – скомандовал Лесли. Он хорошо это сделал, правильно так – не гаркнул, не крикнул, не истерично тявкнул, он сказал это с достоинством, но без пафоса. Четко, громко и по-военному, как будто он был выпускник Аннаполиса, хотя вряд ли – не было у него академического перстня на руке, как у всех выпускников.
  И вы все поползли за ним.

  Вы проползли, один за другим, под свист пуль, мимо пирса, на ту сторону, на РЕД-3, самое его начало. Проползли мимо расстрелянных в решето сараев, держащихся на соплях и одном гвоздике, плюнь – развалятся. Берег был усеян воронками и вороночками, и вы, пережидая в них особо оживленную пальбу, двигались и двигались куда-то за лейтенантом.
  Потом вы спустились с насыпи, которой заканчивался пирс, и оказались опять за стеной.
  – А чего мы под пирсом не пошли?
  – По воде дольше! – ответил Лесли.
  Глядя влево, можно было увидеть, как скопились у стены другие морпехи, должно быть, из батальона Кроуи. А позади, вдоль пирса, люди шли и шли, сколько хватало глаз – поодиночке и маленькими группками, двигались к берегу. Но на берегу тут, у пирса – их было мало – они разбредались кто вправо, кто влево, а главное, прятались. Неспособные найти свой взвод или роту, они находили воронку, залегали в ней и лежали там, боясь поднять головы. Некоторые лежали в воде, другие копали норы у стены, третьи перебирались через неё и прятались в первой попавшейся яме, или в японских окопах. Собирать их и ставить в строй было некому, а главное, никто не знал, что же потом-то с ними делать? Где разворачивать? Куда направлять?
  Но их только на первый взгляд было много – по ним били минометы и пушки, и то и дело над пирсом с треском разрывалась шрапнель или плюхались в воду заряды гранатометов – и люди пугались, ныряли, тонули, теряли весь задор, забивались куда-то под настил. Живая сила без боевого духа и организации имеет эфемерную боевую ценность.
  Эту массу людей надо было хоть как-то развернуть, разделить, организовать – а для этого полоски у стены на берегу было мало, нужно было отвоевать хотя бы ярдов сто вглубь, чтобы берег стал относительно безопасным, чтобы тут можно было хоть как-то перегруппироваться.

  И это-то как раз и было невозможно.

  И лейтенант Лесли объяснил вам, почему.

  – Видишь, где поваленная пальма, вон там, – сказал он, осторожно высунувшись над стеной и показав Борделону место.
  – Вижу.
  – Рядовой, – это Лесли сказал Скрипачу, – и ты посмотри. Вправо на палец от поваленного дерева.
  Вы посмотрели – и ничего там не заметили. Хотя не, вроде, бугорок какой-то. Но вы уже знали по РЕД-2, что такой бугорок может скрывать. Потом рядом с ним вроде появилось облачко пыли, и до вас донесся перестук японского пулемёта.
  – Ага, понятно, – сказал Борделон, кивнув.
  – Они оттуда из станкового стреляют вдоль берега. Второй батальон отбил атаку со взлетного поля, сунулся вперед – ни черта, режут просто во фланг. Подойти слева – никак. С берега отсюда – не подавишь. Они её замаскировали с фронта и прикрывают слева и справа. Это взаимноприкрывающие позиции. Их бы должен Кроуи прессануть слева. Но мы посыльного отправляли – ни хера, там какой-то бронеколпак мешается, ничего с ним тоже сделать не могут. Придется отсюда, прямо в лоб.
  – А откуда по мне стрелять будут? – спросил Борделон спокойно.
  Пара пуль просвистела мимо вас, одна клюнула кокосовое бревно. Все поспешно пригнулись.
  – Вот примерно оттуда, – развел руками Лесли. – Откуда-откуда... Отовсюду, сержант!
  – Отлично.
  – Ну, а что делать еще?
  – Все верно, только отсюда и можно подобраться. Если правее, то вдоль поля все равно их позиции, срежут. Сколько тут, ярдов пятьдесят?
  – Или шестьдесят.
  – Открытое все.
  – Ну ты видел, там воронки есть какие-то. От одной к другой.
  – От одной к другой, понял.
  – Ну, давайте тогда, вставляйте запалы – и поехали. Если вы не сможете – тогда я пойду.
  – Нет, сэр, если мы не сможем, тогда вам точно не надо.
  – Отставить! – сказал Лесли.
  – Один вопрос, сэр! – подал голос молчавший до этого момента Шарки. – А чего её из танка не размолотили, подполковник не сказал?
  – Танкисты сами по себе, мы сами по себе. Еще вопросы?
  – А чего они сами...
  – А ты из танка пробовал выглянуть хотя бы? Или подойти к нему и докричаться до него? По существу есть вопросы?
  Вопросов по существу больше не было.
  Танки вы теперь не видели, только слышали – одни ушли вперед, вглубь острова, сильно левее, на РЕД-3, а другие уехали куда-то, вроде бы на РЕД-2.

  Борделон повернулся к Скрипачу.
  – Твоя как фамилия, Янг? А зовут как? Ага. Давай, вставляем.
  Вы вставили детонаторы в гнезда шашек и прихватили их изолентой – на всякий случай. Легкие запалы были у Борделона уже обжаты.
  – Сейчас так будет. Я поползу. Проползу ярдов двадцать, а потом побегу. Если не добегу – ты следующий, делай так же. Главное, сильно не бойся, все нормально будет, понял, Айзек?
  Он крепко сжал тебе плечо и посмотрел в глаза. Потом поправил на тебе куртку зачем-то. У него были хорошие глаза, у этого сержанта Борделона.

  – Парни! – сказал Олд-Фешн. – Вы шестеро – правый сектор. Вы пятеро – левый. А мы с Собером – сарай.
  Сарай зловеще торчал среди пальм, уродливый и жуткий, даже отсюда было видно, что он тоже весь расстрелян вхлам, но японцы цеплялись за него, как и за каждую кочку на этом проклятом острове.

  – Начали! – сказал Лесли.
  Когда Борделон перевалился через стену и пополз, вы начали палить, как сумасшедшие: по вспышкам, по сараю, по любому бугорку, который видели.
  Да-дах! Да-дах! Да-дах!
  Фьюзу пуля попала в подмышку, рванув мякоть так, что он аж завыл, но морпех продолжал стрелять, даже не перевязавшись. И еще одного морпеха ранило тяжело, в шею. Товарищ стал его перевязывать. Но вы все равно долбили щедро, лихорадочно, по два, по четыре выстрела, ловя в кружочки прицелов все, что могло быть похоже на японца – лишь бы штаб-сержант добрался до проклятого пулемёта. Сложно было понять, попадаете вы в кого-то или нет.
  Бичом ахала винтовка Собера, он остервенело дергал рукоятку затвора, всаживая куда-то пулю за пулей.
  – Попал? – спрашивал Шарки, меняя пачку.
  – Отстань! – рычал Собер.
  Потом по вам стал работать пулемёт – короткими очередями, откуда-то слева. Это был ручной пулемёт, он стрелял не очень точно, но вам хватало.
  – Собер, попробу...
  Очередь прошла прямо по бревнышкам, вы все пригнулись.
  – Огонь, бля! – закричал Олд-Фешн так, что стреляные гильзы зазвенели, или вам так показалось. – Огонь, господи! Чего вы попрятались!?
  И в этот момент Борделон там, впереди, встал и побежал. Он бежал в грязной куртке, с пакетом из четырех шашек в руке, и казалось, вот-вот он должен был рвануть терку, кинуть пакет в укрытых где-то там, среди пальм, в своем гнезде пулеметчиков, и тогда всё не зря.

  Но он не добежал. Вы видели, как он упал.

  – Янг, твой выход! – сказал Лесли. – Пошел-пошел-пошел!
  – Огонь! – крикнул Олд-Фешн.

- Бомбоклаат, они убили его!

Вот так просто взяли и срезали сержанта, как какого-то бафанга. Сейчас срежут этого парня...как его... Скрипун? Что такое Скрипун?
Кубинец не был трусом и не боялся крови. О, ему приходилось убивать людей - будьте покойны, ему убить, что ашам откусить. Но всегда это было короткой импульсивной вспышкой насилия, бравады, щегольского равнодушия к своей и чужой жизни. Сегодня вся эта история продолжалась слишком долго - гораздо дольше, чем он привык и хотел и мог выдержать. Ему не мог ничего посоветовать тут Кингстонский Дангл - ни мать ни его уличные учителя. Нападай, бей первым, убивай, если не вышло - беги. Но тут некуда бежать.

Неожиданно на помощь пришёл резкий окрик бааса Олд-Фешн.

- Огонь!

Вот это BOONOONOONOOS! Это понятно, коротко и ясно. Если я помогу Скрипуну, мне не придётся бежать туда со следующим зарядом вместе с Балдхедом Лесли. Огонь!

Янг пошел. Точнее, пополз. Это оказалось не так сложно, как он боялся. Если бы с него все начиналось — кто знает, может он и с места не смог бы сдвинуться, но он оказался как бы продолжением одного большого движения, начатого другими. Широкого жеста морской пехоты. Можно сказать, Айзек был той самой мышцей, которая оттопыривает средний палец, когда рука уже вскинута. Дело нехитрое. Конечно, ему нужно было еще встать и побежать через двадцать ярдов, но об этом Скрипач старался сейчас не думать: может, и не придется еще, чего загадывать. Вокруг жужжало, грохотало и хлопало совершенно неупорядоченно, и от этой безумной перкуссии у Айзека уже челюсть начало сводить. "Вот бы тишины," — подумал он — и тут же сердце ухнуло в желудок камнем в предчувствии беды. Не надо, не надо тишины! Ни тишины, ни темноты, ни покоя.

От воронки к воронке, ярд за ярдом, вдох за выдохом. Скрипач старался держаться того же курса, что и Борделон до него, потому что надеялся приметить, где тот упал. Чтобы вытащить его. После того, как подорвет пулеметное гнездо. Самому стало немного смешно — и как-то даже неудобно. Айзек был совсем не атлет, не капитан бейсбольной команды, никаких красивых блондинок, даже воображаемых, ему не светило. Он был не герой, и то, что на него свалился подвиг, казалось недоразумением, будто он занял чужое место.

Наверное, по-другому надо было на это смотреть. Скрипач — морпех, а это — его работа. Штаб-сержант сказал, что он достаточно для нее хорош. Именно он. Никакой ошибки тут быть не могло: Борделон назвал Айзека по имени. Айзека очень давно никто не называл по имени. Он даже как-то подзабыл, как оно звучит, а вместе с этим — и кто он такой. А тут вроде как вспомнил. И почему год назад записался в морскую пехоту — вспомнил тоже.

Двадцать ярдов. Встать и побежать. Скрипач прекрасно знал, что нельзя медлить. Это как сделать первый шаг на сцену или отодрать от раны бинт, лучше сразу. Вскочишь — и дальше уже все равно, куда и чего, везде смерть, вперед ничем не хуже, чем назад. И все же... так хорошо было лежать и дышать. Так славно слышать, и видеть, и чувствовать, и надеяться. Но где-то там, позади, с каждым выстрелом подставлялся Диаманти. Где-то там, впереди, может быть, зажимал рану штаб-сержант.

А, ладно, чего там. Улыбка, поклон, с первой цифры. "Прощание с пулеметом", солирует рядовой первого класса Айзек Янг.

Скрипач вскочил. Скрипач побежал.

  Мрачный смиренно молчал. Ну, так все думали, потому что так видели. На самом деле ему стало лень упорствовать, и он решил заняться тем, чем заниматься полюбил – обдумывать, придумывать и додумывать. Мрачный смотрел на японские позиции поверх прицела Гаранда, полз за неуемным Борделоном, выслушивал перепалку его и Лесли, тоже, в общем-то, славного парня, а в то же время в его голове складывались буквы в слова, а слова в предложения вроде "командный состав использует огнеметчиков, как рядовых пехотинцев", "командиры рот не заботятся об обеспечении локтевой связи между подразделениями", "целесообразно поставить вопрос о формировании специализированных штурмовых подразделений, дополнительно укомплектованных...". И откуда столько мыслей набрался, спрашивается?
  Но все-таки не сдержался, и пока Борделон принялся за вязанки, Мрачный, демонстративно перетащив баллоны к себе и став приводить свою трубу к бою, заметил, правда, пресно, как бы между прочим:
  – Сэр, мы приданы пехотному взводу, и должны действовать по планам пехотинцев. Сами слышите, что там началось. Заноза и Мыло убиты, огнеметчиков нет, возможно, у пехотинцев сложилась нетерпимая ситуация.
  Но лейтенанту, похоже, было похрен. Ясен красен, две палки на лоб налепили – и уже пуп земли. Мрачный не стал обострять, лишь многозначительно кивнул головой, многозначительно моргнув: "Сэр, я выполню приказание офицера, но, разумеется, не премину рассказать об этом каждому, если кто-то начнет мне задавать вопросы".
  Но огнемет он уже не оставил. Хер вам. На все рыло. Гуталином. Ничего оставить нельзя. Тьфу.
  И снова началось ползание, брождение, шатание... Хорошо хоть песок, а если бы галька? От формы бы уже одни лоскуты остались. Да и с винтовкой и огнеметом идти было тяжеловато уже. Зачем и взял, спрашивается, надо было оставить.
  Оставлять, как выяснилось, не надо было. Надо было сделать простую работу. Прикрыть Борделона и Янга. Забавно. Каких-то полчаса (как казалось) назад Янг прикрывал Диаманти. Теперь наоборот. Интересно, что он чувствовал тогда? Сейчас-то понятно, не высыпаться в ботинки со страху – уже хорошо. А вот когда ты прикрываешь, от тебя зависит, будет жить штурмовик, или умрет, что чувствовал?
  Что ты чувствуешь сам, Серджио? Досаду. Сейчас их обоих обязательно прихлопнут. "Малым" обычно столько не везет. А здесь... Даже дымов запасти не смогли, саперы, мать их, инженерных ее величества войск.
  Ничего важного сделать Мрачный не мог. Максимум – хлопнул Янга по плечу и кивнул ему, словно приветствуя равного себе, идущего на смерть. И щелкнул предохранителем винтовки.
  Первый магазин всегда дрянной. Дергаешь головой то вверх, то вниз, не зная, прятаться или стрелять, ствол ведет, пытаешь за что-то зацепиться взглядом, но не успеваешь и попадаешь куда-то туда. За одну пачку кончился Борделон, а в голове мысли только про то, что вот бы сейчас хорошо автомат Томпсона или Джонсона, чтобы прям насыпать. А лучше М4 с гаубицей и огнеметом, нах.
  Мрачный успел вбить вторую пачку, пока Янг вылезал, и, вот честно, инстинктивно, он подался вперед, и стал уверенно работать в сторону еще одного вскрывшегося японского ручника, будто надеясь примагнитить на себя хоть что-то, что должно было прилететь в удаляющуюся фигурку с сумкой в руках. Правда, хватило его только на один заход, и дальше он отстреливался уже не так быстро и не так смело. Только тут дошло, что можно было бы попробовать создать завесу черным дымом от огнемета. Хотя тут вроде больше фланкирующие пулеметы опасны.
  Тьфу, бля. Щас всех по одному постреляют, а тебе все в солдатиков играть.

Физик
  Капрал чертыхнулся и исчез.
  – Сержант, – сказал Флаин-Фиш. – А как нам нести пулемёт? Мы же его наполовину разобрали? Собирать назад или так, в тряпку завернуть.
  Подошва же, узнав, что надо двигать к Манго, подумал совсем в другом настроении.
  – Так это, – сказал он, – тут на пляже, по-моему, полно всякого неприкаянного народа. Давайте одного-двух человек найдем, чтобы нам одним всё не тащить.
  Кажется, под "давайте найдем" он понимал "давайте вы, сержант, пойдете найдете, выжсержант."

Физик глянул на пулемет. Он был разобран и просыхал. Если его собирать обратно, то считай весь труд насмарку.

- Давай, в тряпочку основное, что быстро на место поставить обратно в пулемет. Вас двое, лучше наверное две тряпочки. Насчет свободных это хорошая мысль Подошва, но специально на это время тратить не будем. Если кого по пути встретим припашем к этому делу.

Все эти проволочки ужасно раздражали. Высадились. Фиг с два, бросили в воду как ненужных кутят. Добрались до берега. Черт побери, не туда добрались, а куда идти никто не знает. Узнали куда идти. Так тут то один права качает, то другой самым умным себя считает. Манго конечно хороший взводный. Вот только в бою еще не был. Как там себя поведет? Физик бы подстраховал, прикрыл если что. Не ради славы или звездочек. Ради того, чтобы больше ребят домой вернулись. А прямо сейчас, если честно, чтобы больше ребят подкрепления дождались, потому что до домой еще слишком далеко.

  Скрипач
  Ты полз, держа в руках два кило тетритола, и не мог понять – а как их, два эти кило, швырять-то? Вот этому вас ни на каких курсах не учили. Вообще-то, наверное, с тем, что ты делал, мог бы справиться любой морпех, только, вероятно, наложил бы в штаны быстрее – когда знаешь, как взрывчатка устроена и как взорвется, а как – не взорвется, обращаться с ней проще.
  И все равно, вместо тебя сейчас под дробный перестук выстрелов с двух сторон мог бы ползти кто угодно другой. Тот же Мрачный мог бы. Любой из этих суровых парней, что пошли с вами, мог бы. Капрал Брайан мог бы. Лейтенант Лесли мог бы!

  Но полз ты!

  Пули пролетали над головой, причем было ощущение, что наши и их свистят немного по-разному, но как именно по-разному ты сказать бы не мог. Иногда в их свисте тебе чувствовался ритм, что-то навроде вальса, но потом ты понимал, что показалось. Ничего видно не было – ты полз, сильно не поднимая головы, и ни цели, ни японцев тебе не было видно, только песок и немного пальмы. Увидеть небо мешала каска. Если бы тебя сейчас прохватило пулями, ты бы умер, не увидев напоследок неба.

  Потом, весь упаренный, мокрый, ты поднял голову и понял, что перед тобой лежит убитый солдат. Морпех.
  Потом ты понял, что это не просто морпех, а сержант Борделон. Он лежал на боку, лицом к врагу.
  Потом ты подполз к нему, глядя на дыру на задней стороне штанины, чуть повыше колена, из которой сочилась кровь. Потом ты понял, что он еще не мертв. Он подрагивал.
  Ты обполз его, посмотрел на него – у него был прострелен еще и живот. Он держался за свой атлетически плоский живот правой рукой. Он не заметил тебя. Он был бледный, как полотно. Ты подполз к нему ближе. Он вдруг посмотрел на тебя и кивнул вперед, туда, где, наверное, был японский пулемёт.

  Ты достал у него из кармашка на поясе пакет, разорвал зубами упаковку и сунул ему в руку. Он кивнул. Зубы у него были сжаты так, что если бы между ними была монетка в двадцать пять центов, на ней бы остались следы, а может, он бы даже её перекусил.
  Он снова кивнул "в сторону японцев".
  Ты посмотрел туда и ничего не увидел. Ты понял, почему последнюю часть пути придется пробежать – а как ты иначе приползешь куда надо-то? Ничего ж не видно, кроме пальм. А было бы видно – тебя бы уже убили.
  Тогда он расцепил зубы и сказал:
  – Дд-давай!

  Ты нашел запал, потрогал его на всякий случай, чтобы удостовериться, что он не выпал из гнезда на шашке, пока ты полз.
  Согнул ногу. Подтянул.
  И встал. И земля чуть не ушла из-под ног – японцы были совсем близко, ярдах в... не хотелось думать, в скольких ярдах. Но зато ты увидел то место, справа от поваленной пальмы, и побежал к нему.

  Каждый шаг по песку, каждый толчок ноги в ботинке отдавался в голове, и хотелось сосчитать, сколько осталось до толчка пули, но ты не знал как.
  Потом ты понял, что ЗАБЫЛ ВЫДЕРНУТЬ ЗАПАЛ! И рванул его, даже не услышав, зашипел ли шнур.
  Потом ты внезапно оказался в двух ярдах от дыры в земле, холмик вокруг которой был умело присыпан песочком. Она была похожа на гнездо, из которого сейчас полезут земляные осы и изжалят, и обглодают тебя. Они были там, эти осы в желтоватых куртках и кепках.
  Ты бросил в дыру пять фунтов взрывчатки, увидев, что фитиль все-таки дымится.

  Ты не знал, упасть тебе или бежать назад, и побежал назад. В этот момент ты увидел океан вдалеке, и тебя чуть не убили – пуля свистнула у самого лица, а еще одна ударила в песок чуть впереди.
  И потом ты упал, головой к морю, ногами к...
  В том месте, ногами к которому ты упал, произошло что-то ужасное – как будто Тарава там передернула плечами. Грунт под тобой дрогнул, и на секунду показалось, что ты в невесомости, и пыль разошлась прочь от того места за спиной.
  И ЕЩЕ ДОЛБАНУЛО ТАК, ЧТО ТЫ ЗАКАШЛЯЛСЯ! ГРААА–АААХ!

  Повисло облако пыли, оно медленно опускалось вниз, и ты пополз, работая локтями, пришибленный воздухом, даже не посмотрев, что там, за спиной.

  Потом ты снова оказался рядом с сержантом. Он лежал так же, только теперь прижимал к животу пакет.
  Он посмотрел на тебя и кивнул в сторону берега. Ты взял его за ремень, но он замотал головой.
  – Ннненад... пползи... – выдохнул он и сильнее прижал руку.

  Вокруг всё еще стреляли.


  Мрачный, Кубинец
  Вы начали бить по японцам, а они, что характерно, по вам в ответ. Ох как они взялись за вас!
  Вы не очень понимали, попадаете вы вообще в кого-то или нет. Если бы японцы сидели и палили, как заведенные – ну тогда, наверное, да, но они так не делали – они, как и вы, то высовывались, то прятались, и понять, зацепил ты его или он просто спрятался... да хрен его знает!!! Не до того!!!

  Даже Собер не особо видел – он высовывался, стрелял и прятался.

  Сначала японцы стреляли только "справа" и "слева", но потом начали бить еще откуда-то "с другого лева", и это было совсем паршиво. Эти пули летели косо и могли зацепить не одного, так другого.
  – Рассредоточиться! Рассредоточиться! – заорал Лесли. – Вы туда! А вы туда! ЖИВО!
  Вы побежали вдоль деревянной стеночки, пригнувшись – Кубинец влево, а Мрачный – вправо. Влево перед Кубинцем бежал один из трех морпехов, что нашел капрал. Он пригибался недостаточно низко, и пуля пролетела у него, видимо, над самой головой, потому что он чертыхнулся, клюнул вперед, припав на руку, а потом побежал дальше, но опять высунулся, и тут-то его и срезало. Он сложился, как закрывшаяся книжка, калачиком, ткнулся в песок, некрасиво и тихо. Вы пробежали дальше, высунулись и открыли огонь туда, по этому "другому леву".
  Та-тах! Та-тах! Та-тах! Горячий, легкий, злой карабин плевался часто и отрывисто.
  И вниз.
  Мрачный увидел одного япошку отчетливо – тот палил, раз за разом передергивая затвор, быстро, как на соревнованиях. Прицелился в него – и тут же пуля ударила куда-то прямо в грудь. А, нет, показалось, это она в бревно ударила прямо напротив груди, прямо перед тобой. Пара дюймов выше – и... Пальнул уже как вышло, спрятался. Немного вправо вдоль сте...

  И тут впереди из земли вырвалось облако, а спустя долю секунды громыхнуло основательно, посильнее даже, чем когда вас обстреливали на пляже из гаубиц.
  Вы не знали, жив там Янг или нет, но до цели он добрался.
  – Готово дело! – крикнул кто-то.
  – Огонь! Огонь! – ответил Лесли. – Стреляйте или ему крышка!

Он хрястнулся за стенку рядышком с убитым хрен его знает кем – как тут было прекрасно. Век бы лежал и ничего больше не делал. Но чёрта с два! Эти твари пытаются его напугать - так вот же вам, вот, получайте! Бойтесь меня сами – я пострашнее вашего буду. Ни одна падла никогда не посмеет сказать, что она заставила меня валяться брюхом книзу!
Если бы Кубинцу сказали, что у него истерика – он бы не стал возражать, хоть и не понял бы, о чём речь. Просто прятаться было страшнее, чем стрелять.
Сменил магазин – хорошая всё же штука, этот карабин. Патронов – завались, хватит до самой смерти – вопрос только, чьей.

Тра-та-та-та!

  – Вашу мать! – успел ответить Диаманти, у которого очередная пачка никак не хотела заходить в магазин. Опять укрываться, перекатываться, ползти на карачках, спотыкаться...
  Ну и пошел. Укрывался, полз и даже один раз споткнулся, об ошметки уже даже не понятно и кого. А самое смешное – было совершенно непонятно, где начинается это самое непонятное "туда". Метров через пять, десять, или вообще на Ред-один? Кругом одни навигаторы да штурмана, твою мать. Теперь понятно, кого в артиллерию набирают, наверное. У них тоже, наверное, все туда да отсюда. Хотелось еще раз сплюнуть, да уже слюны не было, да и жалко. Только рот откроешь, так тут же пороха надышишься. Противно, и пить охота.
  "Вот тут, вроде, ничего так позиция. И высоко, баллоны не увидят. О, даже выискивать никого не надо, япошки сами в прицел лезут. Ну-ка, ну-ка..."
  Бэм!
  "БЛЯТЬ!
  Да ну нахуй!"
  Диаманти сделал еще пару шагов вправо, быть на мушке он не желал. А как шагнул – так и упал на жопу от неожиданности. Хорошо бухнуло, с гарантией. Если добросил, конечно.
  Капрал вскочил и дико заорал:
  – Малой, сам уходи!!!
  И тут же начал расстреливать магазин. Правда, тоже в режиме "туда".

Айзек не нашел времени получше, чтобы обидеться, возможно — смертельно.

— Почему... вы думаете... что я... меньше... морпех... чем вы... штаб-сержант? — Скрипач упрямо тянул Борделона по песку и дышал мелко-мелко, часто-часто, отхаркивал слова по одному-два, чтобы не надорваться, хотя в его тщедушном организме сейчас клокотал целый возмущенный монолог со сносками и авторскими ремарками. От Диаманти он бы еще стерпел молча этот "нненад", хотя он и подозревал капрала в латентном человеколюбии. Но от Борделона, который только что на себе вытащил двоих, это звучало как оскорбление. — Я же... все... сделал... Пополз... встал... побежал... бросил... Было... страшно... побежал... все равно...

Глаза начали слезиться от всего этого песка. Айзек шмыгнул носом.

— Я... вообще... отлично... тащу. Я Шорти... тащил.... и Крота... тащил... и этого... как там... не спросил... тащил... Дотащил... всех... и вас... дотащу...

Скрипач осилил еще футов пять и снова остановился передохнуть.

— Держитесь. Тут рядом. Все нормально будет.

Айзек совсем не умел врать. Во всяком случае, мама много раз ему это говорила. В какой-то момент он перестал даже пытаться: проще было сказать правду и молча подождать, пока на тебя перестанут укоризненно смотреть и / или орать. Но сейчас вроде вышло просто отлично — чистенько, без фальши. Сам бы поверил, но сержант был таким тяжелым, Скрипач таким уставшим, а берег так далеко...

"Малой, сам уходи!!!" — послышалось откуда-то оттуда. А может, это раньше кричали, а дошло только сейчас... Айзек размазал рукавом по лицу слезы и сопли, сжал зубы и снова пополз. Сами вы все... уходите... знаете куда... "Сдохну, но дотащу, — думал Скрипач. — Нет, лучше дотащу и сдохну."

  Кубинец, Мрачный
  Вы лупите, сколько хватает духу, Кубинец – чаще, Мрачный – пореже.
  От постоянной пальбы все подустали – уже плечо ноет, палец как-то не так дергает. Или это только кажется? А больше всего нервирует посвистывание над головой. Особенно, когда пулемёт – его никак никто не может заткнуть, он начинает чаще и чаще забрасывать вас очередями.
  Тра-та-ча-ча-чам! Тра-та-ча-ча-чам!
  Он говорит звонко, поспешно, издали это звучит, как похлопывание, как будто кусочек материи, закрывающий какой-то клапан, хлопает под напором воздуха, или чего там.
  Тра-та-ча-чам! Тра-та-ча-чам!
  И сразу либо стайка пуль поверху, и это еще ничего, либо дорожка фонтанов к вам, если низковато взял, и вот это уже так стремно, что сердце в пятки уходит. Вы прячетесь.
  – Ну! Ну! Чего замолчали! – кричит Лесли. – Собер, давай попробуй его! Ты, и ты, и ты тоже! Отвлечете его!
  "Отвлечете", – значит, что если что вас убьют вместо Собера.
  Высоываетесь...
  Тра-та-ча-чам! "Йопт, как близко!"
  Вниз, вниз, вы даже выстрелить не успели.
  Раскатисто бабахает его снайперская винтовка, он клацает затвором, снова целится, приоткрыв рот. Но в него стреляют откуда-то справа, и он опять прячется.
  – Попал?
  – Попал.
  – Тогда все вместе! ОГОНЬ! – кричит Лесли снова.
  И вы высовываетесь все сразу, и некоторые даже кричат. Стреляете куда попало, лишь бы побольше огня, побольше шансов, для Скрипача. Кто-то из вас даже краем глаза замечает его – вон он, ползет, тащит Борделона.
  Тра-та-ча-чам. Та-та-ча-чам.
  Стучит опять машинка, вы опять прячетесь.
  Иначе – смерть. Иначе вас слизнет отсюда, как мишени с забора.
  Потом япошкам то ли надоедает, то ли что... На вас падает что-то увесистое и отдается взрывами: Ба-дааах! Ба-дааах! Ба-да-дааах! Рвутся и по эту сторону стены, у самой воды, и дальше, на ничейке.
  Взрывы несильные, но в ушах от них неприятно звенит, вас забрасывает песком и еще каким-то непонятным дерьмом, вы вжимаетесь в песок.
  Кубинец поднимает голову – вот он, осколочек, с палец размером. Мог бы прямо в спину войти – и конец, отвоевался.
  – Ща, еще будет, – говорит Шарки, вставляя пока что новую пачку. У кого магазины – меняют. У кого пачки – ну это уж как получится...
  Шарки не ошибается – падает еще разок, обсыпая землей, прижимая к ней, словно говорят: "Во, во, правильно, так и лежите!" Мины (или что это за херня там у них?) падают с коротким, еле слышным свистом, заранее не предугада...
  – Огонь! Огонь! – орет опять Лесли.
  И снова.
  И опять: Чам-чам-чам-чам!
  Но тут по пулемёту начинает стрелять другой пулемёт, сильно левее вас. Трассеры мелькают в воздухе, плохо заметные на солнце злые красные черточки.
  Японский пулемёт спотыкается.
  Это морпехи из третьего батальона, проснулись, наконец.
  Надолго их, правда не хватает.
  Потом у вас начинают заканчиваться патроны.
  – Лейтенант, патроны! – кричит Олд-Фешн.
  – Ну, стреляйте, сколько есть! Потом возьмете!
  – Ну, они кончаются!
  – Я знаю! И что теперь? Рожу я их тебе?!
  – Ничего.
  Стреляете, чуть реже.
  Тах! Тах! Тах!
  – Ща еще долбанут из минометов.

  Потом Лесли перемахивает через стену и ползком, как варан, ввинчивается в ничейку.
  Вы остаетесь без него.

  Скрипач
  Ползешь, сбивчиво говоря какие-то слова. Борделон не отвечает. Он пытается упираться в землю одной ногой, и с каждым разом подвывает от боли, но негромко – на громко его не хватает. А может, это тебе так по ушам дало?
  Пот... ты никогда так не потел. Пот течет, как вода, ты не знал, что в тебе, некрупном парне, столько пота.
  Руки слабеют. Ноги слабеют. Ты не допрешь его. Он – тяжелый, гад, со своими мышцами, атлет хренов.
  Пули свистят то в одну, то в другую сторону.
  Сердце стучит: "Туки-тук, туки-тук, туки-тук!" Намекает тебе, чтобы ты притормозил, потому что оно же так не выдержит.
  Останавливаешься, поднимаешь голову – там морпехи прикрывают тебя, палят, кто как может, появляясь на секунду над бревнами и делая по одному, редко по два выстрела. Ты даже видишь, как в ответ прилетает по ним – откалывает кусочки от бревен, поднимает пыль перед ними. Но они появляются и появляются, как фигурки в тире. Весь этот берег – бесплатный тир для япошек.
  Ползешь дальше, и вдруг чувствуешь, что сил не прибавилось, но утомление как будто стало не таким острым. "Второе дыхание" – так это в спорте называется. Тащишь и тащишь, и правда, как и сказал, хорошо получается. Приноровился – вот правильное слово. Как будто ты уже сдох, а тело продолжает, как заведенное, упираться ногами, локтями, даже, такое ощущение, что животом. Борделон тяжелый – но ты сам легкий. И не такой уж ты дрищ, выходит.
  Это почти как плыть, если забыть, что каждый "гребок" приближает тебя всего на пару дюймов.

  Где-то над головой проносится что-то легкое, почти незаметное, как птица – если бы не музыкальный слух, ты бы и не услышал. И там, куда ты ползешь – ахают взрывы, один за другим. Земля летит вверх, и какая-то тряпка, и кусок чего-то... чего-чего... кусок человека, наверное. Чего еще кусок там может лететь?
  Но ты ползешь. Пока ты не за стеной – все может произойти. Стена – твоё спасение. Ползи. Еще далеко до взрывов, слишком далеко.

  Штаб-сержант уже даже не стонет. Подтаскиваешь его, смотришь ему в лицо. Нет, живой еще, прижимает руку к животу. Но взгляд у него рассеянный, задурманенный, он смотрит куда-то вдаль, на пальмы. Уже ничего ему не надо.

  Ты ползешь дальше, боясь, что состояние уйдет, что ты превратишься в беспомощную, безвольную, выдохшуюся куклу, которая способна только на одно: "Полежать еще чуть-чуть".
  Нельзя лежать. "Полежишь" – умрешь, это ты без кого-либо другого понимаешь. Надо снова упираться в песок ботинками. Хорошо, что форма такая удобная. Хорошо, что ботинки у тебя по размеру. Хорошо, что сам ты – спортсмен-пловец.
  Потом по тебе кто-то стреляет, ты понимаешь это отчетливо и сразу – перед лицом вскакивает пыль с таким хлопком, как будто в песке кто-то сидел и подпрыгнул. Маленькое, крошечное, но очень злобное существо.
  А ты... ты ничего не можешь с этим сделать, только ползти.
  Слышишь, как Лесли орет что-то про "огонь".

  Ползешь.

  Ползешь, пока хватает сил. Потом они кончаются.

  Но ты все равно ползешь.

  Потом кончаются и эти.

  Ты становишься медленным – те же движения, но вдвое медленнее. Рука, ноги, животом по песку. Рука, ноги, животом по песку. Рукааа, нооооги, животооом... Рукааа, нооооги, животооом...
  И вдруг штаб-сержант становится легким.
  Поворачиваешь голову – лейтенант рядом, подрагивает от воздбуждения.
  – Давай, давай, тяни! – говорит он скороговоркой.
  Вы тянете.

  Осталось...
  ГОСПОДИ, ОСТАЛОСЬ ТРИ ЯРДА КАКИХ-ТО!

  Вот сейчас и убьют. Так всегда быва...

  Подтаскиваете, вернее уже скорее Лесли подтаскивает Борделона к самым бревнам.
  – Переваливаем, готов? Эй! Помогите! Огонь!
  Лесли такой напряженный, аж скулы у него сводит.

  – ДАВАЙ!
  Приподнимаете тело, пихаете его через бревна эти дурацкие, благо их там высотой на фут или два полтора над землей. С той стороны тянут руки, принимают.
  – Быстрее, сам давай теперь!
  Перелезаешь, тело уже как автомат, в котором кончается завод, как не твое. Лесли спихивает тебя на ту сторону, ты падаешь кулем за стену.
  И лежишь. Не можешь пошевелиться, весь мокрый, кажется, пот обратно лезет под кожу. Слабость такая, что руку поднять тяжело. Можешь только дышать и смотреть, что там происходит. Кто-то тычет тебе фляжкой, пить хочется, а взять её не можешь.
Он отвинчивает пробку, расточительно льет воду тебе в рот. Вот, проглотить воду – это оказывается, можешь.

  Все, вот теперь полежать, уже без кавычек.

  Скрипач, Мрачный, Кубинец
  Как только Лесли со Скрипачом и раненым заваливаются на вашу сторону, вы все перестаете стрелять и прячетесь.
  – Ффууу, бля... фууууу... – говорит Собер.
  – Сержант! Смотри на меня! Смотри! Скажи что-нибудь! Скажи! – повторяет Лесли взволнованно.
  Они с Шарки перематывают чистым пакетом рану.
  – Печень?
  – Вроде, нет. В кишки, похоже.
  – Сержант, ты тут? Скажи что-нибудь.
  – Ссс... семпер фай, – говорит Борделон, кривя губы.
  – Вот, молодец! Не спи, слышишь! Не засыпай! Не засыпай!
  – Ты! Давай дуй за санитарами! Хотя нет, стой, я сам. Так. Так, – суетится Лесли. – Остаетесь пока все здесь. Тебя как зовут? Хотя неважно.
  – Меня – Синглтон, – говорит обиженно Олд-Фешн.
  – Ты – за старшего. Сидите тут, я приведу санитаров. Не давайте ему спать. И воды тоже. И таблетки не надо.
  Ист-Сайд перевязывает Фьюза, а морпех, единственный из трех, кто остался цел, своего товарища – его зацепило не так уж сильно, попало в плечо.

  Вы больше не стреляете. И по вам больше не стреляют – ни из минометов, ни из чего-то другого. Есть у них цели поважнее. Над головой посвистывает, но уже намного реже. А вы за стеной, вам наплевать теперь.

  Пьете воду, отложив горячие винтовки и карабины.
  – Нужно за патронами сходить, – говорит кто-то.
  – Приказ был тут сидеть.
  – Это да.
  – Да сейчас вернется лейтенант – и потопаем.
  – Да.
  – Сержант, не спи! Не спи!
  Олд-Фешн садится рядом со Скрипачом.
  – Че, взорвал? Аттабой, – он вздыхает, потом выдыхает горячий воздух. Где-то в море бухают пушки, утюжа берег на РЕД-3, то есть, ярдах в двухстах от вас. – Как тебя зовут-то? Ты типа тоже герой, вроде сержанта? Да шучу я. На глотни еще. Не пролей тока.

  Вода течет по подбородку. Ты жив. Ты даже не ранен. Ты молодец.

  Все вы молодцы. Теперь, наверное, второй батальон сможет наступать. До следующей фланкирующей позиции японцев. А там... там опять кому-то придется бежать, взрывать и умирать.
  И так пока не закончатся либо американцы, либо японцы.

  Кто-то должен кончиться первым.


  Борделон лежит, кто-то сунул ему под голову рюкзак. Его глаза открыты, но кажется, что ничего не видят.

А этот Скрипун – крутой пацан! Как это он – раз, два, взорвал пулемёт и ещё товарища вытащил у японцев на глазах. Красавец! Кто бы, ну кто бы мог подумать – ведь соплёй перешибить можно. Такому дай нож в руки- как бы сам не порезался. Но пополз, и сделал и глядишь – ещё живой вылез сам в придачу, не царапины. Завидно!Тоже хочу быть в стае авторитетным пацаном. На хрена я в рэйнджеры записался? Чтобы показать, что и мы не лыком шиты. Чтобы братва уважала, да и начальство тоже понимало, с кем дело имеет.
Кубинец подсчитал патроны и огорчительно присвистнул. Надо же – ведь ничего не делал, слушай, только зашёл – а патронов как Ананси слизал. Он полез вдоль стеночки посмотреть – нет ли патронов к карабину у кого-нибудь…кому не нужно больше.

Протискиваясь мимо Скрипача, хлопнул его по плечу, улыбнулся в 32 настоящих ямайских зуба и произнёс:
- Weh Yuh Ah Seh, храбрец? Конкретно ты им показал!

  Давай, давай. Давай, да давай. Одни давальцы кругом, давать да раздавать. Патронов предпоследняя пачка, зато все давуны.
  Когда что-то не получается, Диаманти обычно злится. Обычно про себя, но усиленный прищур и изгиб губ выдают, что если тронуть, то обжечься можно прилично. Вот и сейчас у него в голове была только злость, цель, и не понимание, как из шестнадцати патронов "тридцать ноль шесть" обеспечить огневое прикрытие. Он даже не заметил, что Лесли махнул за стенку.
  Высадил магазин. Вбил пачку. Снова высунулся, снова огонь. Медленно, будто он на самом деле куда-то целится. А на деле просто растянуть несчастные восемь патронов хотелось как-то.
  ... шесть. Семь. Восемь.
  Диаманти плюхнулся жопой на песок, развернулся и крикнул: "Я пуст!", даже не дернувшись от разорвавшейся в двух метрах на ничейке мины. Прошло уже боевое слаживание с обстановкой, ёп.
  Мрачный со злостью отбросил винтовку, даже не закрыв затвор, потянулся было за пистолетом и даже расстегнул кобуру, достал пистолет, щелкнул предохранителем, настоящий ковбой. А потом недоуменно посмотрел на пистолет в собственной руке, чертыхнулся и резким движением убрал его обратно в кобуру.   Потянулся за гранатами, достал одну, разогнул усики и только-только вложил в кольцо палец, как появились герои-спасатели.
  "А Борделон, похоже, в минус. Отбегался, спасатель." – подумал он, прежде чем откинулся головой об стенку. Закрыл глаза, загнул обратно усики и так и остался сидеть, начав шумно дышать ртом. Надо, было, наверное, подойдти, че-то сказать, че-то помочь... Да ну их нахер! Сами разберутся!
  Эмоции сдержать не удавалось, и Диаманти бесцеременно вклинился в разговор:
  – Пизда, еб твою мать! А если эти щас из дыры в бункере полезут рассчитываться, пока мы тут сидим? А если щас всех заставят на другой фланг бежать? Или вообще вперед? Пиздуйте за патронами, пока тут сидим!

  Физик
  Подошва пожал плечами, мол, нет так нет.
  Флаин-Фиш стал "искать тряпочки". Процесс этот он замедлял, как мог – очень ему не хотелось куда-то вылезать из-за бетонных стен. Но пришлось.
  В конце концов пулемёт кое-как завернули в узел из камуфляжного пончо. Нести его так было неудобно, но что уж поделаешь.
  – Ну, пошли что ли, – сказал Подошва пулемётчикам. – Айскрим, держись, брат. Держись. Все хорошо будет.
  Тут он врал – одного взгляда на рожу Айскрима было достаточно, чтобы понять: если для кого и будет, то не для него. Но зеркала нигде не было, и обманутый Айскрим даже промычал что-то вроде "фпафыбо, бват".

  Вы сползли к стене, прижались к ней.
  – Ээ, морпех, че тут жмешься? Давай с нами! – огорошил первого попавшегося бойца, лежавшего под стеной, Подошва. – На, держи коробки. Как звать?
  – Да я не пулемётчик! – вяло попытался отбрехаться тот. – Я вообще из другого...
  – А я тоже! – выложил свой козырь Подошва. – Давай, шевели булками. Теперь ты из роты "Гольф".
  – Какой еще роты "Гольф"?
  – Резервной.
  – Резервной?
  – Йопт, харэ! Болтаешь много! Взял и пополз!
  Парень тяжело вздохнул и двинул за вами.

Скрипач может только дышать, пить воду и мычать что-то невнятное. Ну, вот еще ногами сучит, когда Олд-Фешен называет его "героем", будто пытается отползти от него подальше. Не надо его в герои. Герой — это когда надо взять точку, и все почему-то на тебя смотрят, как вот пять минут назад на Борделона. Вообще странно: только что Айзек умереть был готов за этих парней, а сейчас... у-у-у, не видеть бы эти рожи. Почему? Странное такое ощущение. Не с чем сравнить: в музыке такого не бывает.

— Зовут Скрипач, — неразборчиво бубнит он в ответ на вопрос Синглтона, будто настоящего имени ему жалко. Правда тут же вежливому Айзеку становится совестно, и он добавляет: — Янг. Айзек. Спасибо. Диаманти... сапер... где?

Впрочем, тут же доносится чарующий голос капрала. Живой. Айзек выдыхает и прикрывает глаза, проваливаясь в полное отсутствие движений и мыслей — и йоги бы позавидовали. Кубинец только ненадолго выдергивает его снова на поверхность: говорит что-то непонятное, улыбается, и Айзек машинально отвечает ему совершенно противоположной улыбкой: мягкой и неуверенной. А потом снова зажмуривается. Сейчас, наверное, снова прикажут куда-то идти. Что-то делать. Надо будет взять в руки карабин.

Скрипач... не сможет, наверное.

Это будет... неудобная ситуация.

  Мрачный, Скрипач, Кубинец
  – Да угомонись, не полезут они здесь, – говорит один из разведчиков-снайперов Диаманти. – Смотри: справа и слева все простреливается. Слева пулемет был, который нам помогал. И справа тоже есть. Их тут счешут сразу. На, только не плач, – он протягивает тебе пачку. – Приказа мотыляться по берегу не было.
  – А вот друга твоего мы чутка того! – смеется кто-то и выуживает у Скрипача из патронташа магазин. – Распатроним. Кубинец, держи.
  Весь песок под стеной усеян гильзами разных калибров, пустыми пачками, отстрелянными магазинами. Постреляли знатно.

  Несмотря на то, что сражение никуда не делось и остров дышит войной – ухают взрывы, рычат моторы, хлопают со всех сторон выстрелы, заходятся очередями пулемёты, воет, ахает и прокатывается то с одной, то с другой стороны, иногда так плотно, что и не различишь отдельные звуки – вы чувствуете, как накатывает расслабление.
  Хочется... хочется прилечь. Отключиться. Отстраниться. Забыть. Сказать себе: "Я не здесь, я рядом где-то, но не здесь."
  Но вы здесь. Вы никуда не делись. Вы в самом центре сражения, и в сорока или там в шестидесяти ярдах от вас – потные, настороженные, безжалостные японцы, зорко следят за тем, когда вы подставитесь и как вас можно будет убить.
  И сознавать это тяжело. Потому что вы не знаете, сколько еще это продлится. Может, "до обеда"? Или до вечера? Или до конца вашей жизни?

  Вы лежите еще какое-то время, лихорадочно оживляясь при близких разрывах или криках с японской стороны и думая: "Все, конец отдыху, началось." Но кто-то сверху словно каждый раз, сжалившись, отменяет смерть – нет, просто взрыв, просто крик, не по вашу душу, не про вас.
  Больше всего на нервы действует Собер. Он то и дело выглядывает из-за стены со своей винтовкой, целится и бабахает куда-то в сторону японцев. Хоть бы угомонился уже...
  Но наконец, прибегают вдоль стеночки санитары, у них даже есть с собой носилки, и уносят Борделона.
  – Кто разведчики снайперы? – спрашивает связной, добравшийся до вас вместе с ними. Он весь какой-то ободранный, а лицо его настолько закопчённое, что на нем резко и страшно выделяются глаза. Он вообще похож на раненого или на убитого, и дангери у него порвано. Но почему-то он не ранен и не убит, и вид у него, видимо, от этого, немного удивленный. Вроде "не спрашивайте, сам не понял, как."
  Молча поднимаете руки.
  – Так. А кто саперы?
  – Вон эти двое.
  – Все – на КП к подполковнику Джордану. Остальные – занять оборону здесь.
  "Остальные" – это был капрал и те два морпеха, которых не успело убить или ранить, молча кивнули.

  Вы двинулись в обратный путь – какие-то несколько десятков ярдов, но как и все расстояния здесь, на этом чертовом острове, они измерялись по другому.
  Скрипач после первых двадцати ярдов понял, что ползти дальше не может, и начал отставать.
  – Давай, герой, шевели булками, – сказал Шарки. Кто-то снял карабин и закинул на плечо. – Давай-давай, отдохнем после смерти.
  Где-то внаклонку, почти на четвереньках, где-то ползком, от греха, как говорится, где-то на корточках, вы добрались до пирса, а потом, от ямы к яме, между неприбранными трупами морпехов, доползли до КП за блокгаузом, неподалеку от воронки, в которой разместился пункт боепитания. Собственно, КП никакого не было – были три морпеха, спешно отрывавшие лопатами яму в земле. Подполковник лежал рядом, на боку, и курил сигарету. Там же был лейтенант Лесли.
  – Молодцы, – сказал подполковник.


  Вы его не знали – он был, видимо, не из вашего полка: высокого роста, он немного напоминал медведя, но скорее не взаправдашнего, а из какого-то мультика что ли. Лицо у него при этом было серьезное, но удивительно спокойное.
  Знаете, в любом деле так бывает, что в него попадает какой-то абсолютно новый человек.
  И обычно этот человек поначалу ведет себя робко, осторожно. Бывает и наоборот, что человек этот сразу начинает суетиться, что-то делать, активничать – обычно без толку.
  Но этот был не такой. Он был похож на дядьку, который сначала задает вопросы, типа: "Тааак... Ага. А это что?" – а потом говорит: "Делайте вот это." И при этом спокоен, потому что... потому что не он взращивал он всё, чем теперь распоряжается, не он готовил план, не его это вообще ответственность. Его задача – сделать хоть что-то, но при этом не наломать дров. Он это осознает, и не рвется в "пятиминутные наполеоны", но и без дела не сидит.
  – Молодцы, – повторил он. – Сейчас маленько перегруппируемся, и вперёд.
  – Сэр, а у вас закурить есть? – спросил Олд-Фешн.
  – Лесли, дай ему закурить, – кивнул подполковник. Он, похоже, был не из тех, кто разбазаривает свои сигареты. – Кто из вас саперы?
  Вас двоих подтолкнули вперед.
  – Остальные, ждите приказа вон там, поближе к берегу, – распорядился он. Разведчики-снайперы отползли.

  Кубинец
  – Че это за хрен? – спросил Шарки.
  Все пожали плечами.
  – А не все равно?
  – Не, мне не все равно.
  – Вроде, не полный башмак.
  – Вроде бы да.
  – Откуда он вообще взялся? Я думал, тут Шуп будет.
  – А генерала Джулиана Смита ты не ждал увидеть?
  – Ну, парни, а как думаете, че происходит вообще?
  – В душе не это самое.
  – Ты знаешь, варианта два. Либо япошки сейчас нас сбросят в море, либо нет. Но судя по тому, что целый подполковник лежит, и курит, как на пикничке, ближе ко второму.
  – Может, он нарочно?
  – Может, и нарочно. Но тогда он молодец.

  Скрипач, Мрачный
  – Вы же из роты "Гольф"? – спросил вас подполковник. – Там лейтенант Донахъю принял командование. Как он, справляется? И как там дела вообще?
  Лесли тоже вас слушал – ему тоже было интересно.

Кубинец всегда чувствовал, кто тут вожак стаи. У нас в Кингстоне это надо определять безошибочно - раз ошибёшься, второго раза может уже и не быть. Этот офицер - очень большая лорд, очень. Наверняка больше, чем ротный. И его спасибо - это куда надо спасибо. Молодца! И если здесь такая большая лорд - значит, скоро и впрямь всё будет зашибись.

Ya Mon!

C другой стороны, он отчётливо ощущал, что если сейчас не покурит - больше никаких геройств сегодня совершать не сможет. В горле пересохло, и ему не надо было глядеть в зеркало, чтобы чувствовать, как налились кровью глаза. Стаж! Он всегда курил после дела, и кто ж тут виноват, что дело в этот раз растянулось на джа знает сколько. Да, будет бессонница ночью - ну, пусть она будет, пусть!

Кубинец решился - если большая лорд курит, значит, и нам можно. Что? Мы быстренько, никто ничего не заметит. Он не таясь достал из заветного потайного карманчика в рюкзаке косяк, торопливо закурил и...о, этот первый затяг после долгого воздержания, особенно после такого утра, как сегодня, особенно если ты до этого слушал джа много лет!

Мир вокруг стал лучше, если не идеален - то гораздо, гораздо ближе к идеалу, чем минуту назад. Морпехи, братья, счастье есть - его не может не быть. Обострилось восприятие звуков - всё было слишком громким, но оттого не менее прекрасным. Остановись, мгновенье - если нельзя остановиться совсем, то продлись хотя бы до окончания косяка. Велено ждать приказа - вот и ждём, как умеем.

- Бонононос, братья! Клянусь, мы ещё увидим, как по этому острову можно будет ходить в одних плавках, не пригибая головы!

  – Не полезут. – зло, но уже устало передразнил разведчика Диаманти. Вытащил сигарету и бросил пачку тому обратно: – Закроются огневым валом и полезут тебе башку резать, там уж не до приказов будет.
  Сигарета впрок не пошла, не успокаивала ни нервы, ни душу, не давала ни бодрости, ни облегчения. Всего ломало, в голове шел какой-то нервяк, не позволявший ни зацепиться за какую-то полезную мысль, ни выключиться морально. И патронов нет. И идти не охота. И этот долбоеб садит со своей оптикой. Хоть бы попадал куда. А то сейчас из коленного миномета ответят как.
  – Бля, заеба-ааа-ал. – Диаманти подтянулся, стряхнул пепел с груди (как выяснилось, пока он сидел и тупил, сигарета уже почти вся истлела и просыпалась). – Малой. Слышь, Малой! Поползли в роту, хули мы...
  Ну и, согласно закону подлости, никто им никуда уползти не дал, наоборот, зачем то повели аж к подполковнику. Совсем что ли саперы кончились?
  И, сука, опять ползти. По песку, по щепке, по мешкам, по трупам. Сколько уже можно-то. Человек встал на обе лапы не для того, чтобы ползти. Если бы вы знали, как мечтает простой пехотинец пройти по земле в полный рост. И подпрыгнуть до ветки. И идти по середине улицы, и чтобы не метаясь от угла к углу. Как мало, на самом деле, надо для счастья после того, как ты побывал там, где жизнь человеческая – тьфу, разменная монетка.

  Подполковник. Натурально подполковник. Срань Господня, ну у него и уши. Точно оттоптал кто. Наверное, у него погоняло было как-то связано с ушами, наверняка. Бля, ему еще и надо чего-то.
  Диаманти подполз и несколько неуверенно произнес:
  – Сэр, капрал Диаманти, рядовой Янг, Первый инженерный батальон.
  Вопрос и вовсе смутил. Нашел у кого спросить. Все равно что адмиралы спросили бы "Капрал, сэр, как вы находите огневую эффективность наших посудин." А отвечать-то чего-то надо.
  – Ну, сэр... тут вопрос немножко... Если по ситуации – когда я отошел за боеприпасами, то на тот период мы удержались в районе блокгаузов и рядом стоящих бараков, перед ротой были развалины, где укрепились японцы, и еще бараки. Я пытался вслушиваться в бой... могу, конечно, соврать, но если японцы еще раз предприняли атаку... боюсь предположить, что роту могли выбить оттуда, и тогда дело... ну, не очень хорошо. Серьезные потери в тяжелом вооружении, минометов нет, пулеметов сильный некомплект, людей тоже подвыбило. У нас двух саперов-взрывников убило, и это только я знаю. Боюсь, что рота второй раз без поддержки атаковать уже вряд ли сможет, тут уже надо... ну, с хитростью действовать, японцев не меньше на участке роты. Впрочем, если и вправду подошли танки, может, легче будет. Ну, было бы хорошо. Если говорить про Ман... ну, в смысле, лейтенанта... – Диаманти задумался сильно дольше, чем до этого. – Я не могу, сэр, естесна, давать какие-то... как это сказать... ну, вы поняли... Но, по ощущениям, он пока не чувствует, как бы это сказать, момент, либо торопится, либо передерживает. Первую контратаку японцев нам пришлось держать самим. Но решения, вроде, не мудацкие, то есть не совсем... Виноват, сэр. Ну, в смысле, адекватные решения. В принципе, в роте хороший ганни, если лейтенанта немножко так, сверху, подтолкнуть, растолковать, то, думаю, дела не испортит.
  Диаманти еще не знал ни про бесславную контратаку Манго, ни про гибель Кремня, и отвечал, как чувствовал и мозгом и тем, что у обычных людей называлось сердце. Не соврал и не выебывался. Ну, разве что сейчас:
  – Сэр, разрешите убыть в роту.

Вокруг, кажется, что-то происходило, но Айзека это мало интересовало. Словно выбившийся из сил пловец, он отдался на волю течения, и Тарава будто решила наградить его за это. "Вот, не трепыхаешься — и молодец! Давно бы так, морпех!" Кто-то напоил его водой, кто-то забрал оттягивавший плечо карабин, кто-то что-то сказал — но не злое и не обидное. Кто-то помог ему добраться... докуда-то, и по дороге с ним не случилось ровным счетом ничего плохого. Айзеку было не больно и не страшно. Он чувствовал, что устал... точнее, правильнее сказать, не чувствовал, что у него есть силы хотя бы на что-то сложнее, чем дыхание. Он ни о чем не думал и ничего особенно не хотел. Даже похвала подполковника не вывела его из этого приятного ступора. Даже при упоминании Мыла и Занозы ничего не шевельнулось — ни в голове, ни в сердце.

Может, его вообще убило там, у воронки. А он-то, дурак, и не заметил.

  Подполковник кивнул.
  – Ясно, – сказал он, хотя по лицу было видно, что не особо ясно. На лице его скорее читалось: "Ни хрена ты мне тут разложил, стратег хренов. Ты че, не мог по простому сказать? Донахъю тащит. Или Донахъю не тащит."

  Он повернулся к рядовому Скрипачу.
  – Так. А ты чего скажешь, рядовой?

Рядовой Скрипач с видимым трудом сфокусировал взгляд на подполковнике и самоотверженно попытался понять, чего от него хотят.

Как дела? Как там лейтенант Донахъю?..

...Кто такой лейтенант Донахъю?..

А-а, "парни, навалимся все вместе"! "Имитация угрозы атаки"... Голос такой... Хороший голос. Выразительный. У лейтенанта Лесли, впрочем, лучше. "Янг, твой выход". В кошмарах будет сниться, но зато в каком приятном тембре...

(Соберись, Айзек.)

Скрипач открыл рот и попытался что-то сказать, однако вышло не с первого раза. Вроде только что пил, но горло чего-то совсем сухое.

Как же там все-таки было, у бараков? Узкая полоска пляжа, еще более узкая полоска иллюзорной безопасности под стеной... заколдованной стеной, от которой не уйти, через которую не перебраться. Скорчившиеся живые и вольготно развалившиеся мертвые. Не очень страшные, если не приглядываться: кровь сразу пересыпает песком. Отрывистые команды, в которые веришь, как в слова молитвы — а что еще остается? Смерть повсюду и отовсюду: из металла и из огня, из плоти и крови, оглушающая и беззвучная, героическая и бессмысленная, на любой вкус, цвет и запах. Такая разная, но очень одинаковая для всех.

Одно слово — симфония.

И чего, описывать подполковнику вот это? А на скрипке не сыграть?

— Много... раненых... убитых... обстрелы... хаос... как везде, — выдавил Янг из себя медленно, по одному слову за раз. Затем лицо его просветлело — вспомнил волшебное заклинание! — и он выпалил на одном дыхании: — Не могу знать, сэр!

  – Ну, могло быть и хуже! – немного невпопад сказал подполковник. Он подумал, подвигал зачем-то губой (видимо, так думалось лучше), облизал её, взял сумку и достал из неё блокнот. На нем он написал карандашом несколько слов, сложил листок вдвое и протянул Мрачному.
  – А, стоп! – сказал он. – Вы же саперы? Кто из вас огнеметчик?
  Узнав, кто из вас огнеметчик, он передумал, и сунул записку Скрипачу.
  – Отдашь лейтенанту Донахъю. Пошли за мной.

  Вы за ним не пошли, а поползли, конечно.
  А приползли вы туда, где зависали после боя разведчики-снайперы.
  – Кто старший? – спросил он.
  – Капрал Синглтон, для друзей просто Зак, – ответил Олд-Фешн и лежа сделал вид, что вытянулся по стойке смирно.
  Подполковник шутку не оценил.
  – Капрал. Посерьезней, – он сказал это не сурово, но одновременно и твердо, и с каким-то очень человеческим укором.
  "Зак, тут шестнадцатилетние парни умирают, – прозвучало в его голосе. – А ты под дебила косишь, потому что мне некогда на эту клоунаду время тратить."
  Олд-Фешн почему-то смутился.
  – Виноват, сэ...
  – Отставить. Там дальше по берегу – позиции роты "Гольф". Вы поступаете в распоряжение её командира, лейтенанта Донахъю. Если он там живой ещ... короче, разберешься. Мы сейчас атакуем, через три минуты, пока их танки размягчили. Я Донахъю ставлю задачу обеспечить наш правый фланг. Приказ отдаст вон, рядовой. Ты проследишь. И дальше воюеете с ротой "Гольф" до дальнейших.
  – Понял сэр, разреши...
  – Давай, давай, пошустрей! Времени мало.
  – За мной, парни!
  И так вы покинули пирс и двинулись назад на позиции роты "Гольф". Вдоль все той же стены.