[HxH] Экзамен на Охотника №283 | Партия

Повседневно



Официальный стиль




Восточный Стиль


Еда с палочками


Вечернее Платье


Боевой Настрой



Рыцарь не может быть смущен тренировочным костюмом

История Апачи началась задолго до его рождения, с его прадеда, знаменитого кузнеца своего времени, Бенни Делона. Бенни делон был известен своим невероятным мастерством кузнеца и оружейника, а также талантом искусствоведа, который он проявлял в повседневной жизни, в перерывах между работой. Однако, самым его выдающимся свершением было создании серии из 288 ножей.

Эти 288 ножей, каждый уникальной формы и с уникальными же качествами, будь то содержащийся внутри мощный яд, плавающий центр тяжести, невероятная острота или другие порой странные свойства сделали их очень популярными в мире убийства. А полицию тех времён заставила присмотреться к Делону: его взяли под стражу и начали допрашивать о происхождении этих ножей.

Во время допроса Бенни признался, что он является буйствующим в те времена маньяком-убийцей, и каждый из своих ножей он создал под внезпно пришедшим к нему вдохновением от каждой из своих 288 убитых жертв: от их криков и выражения лица. Его признали виновным во всех преступлениях и сожгли заживо. А семья Делонов попала в опалу у местных жителей и была вынуждена бежать из страны.

Так, прабабушка Апачи вместе с его маленьким дедушкой перебрались в небольшой городок на другой стороне мира, взяли материнскую фамилию — Порпоро — и стали жить в тишине. До тех самых пор, пока дедушка Апачи не подрос… Рамазо Порпоро был на удивление талантливым музыкантом. Да, ещё у его отца водился музыкальный слух, но Рамазо превосходил его в этом на милю.

Он открыл в городе небольшую лавку музыкальных инструментов сразу же после женитьбы, и начал настраивать, изготавливать и продавать самые разные инструменты, свободное время уделяя тому, чтобы писать собственную музыку. Его мелодии многие называли “волшебными”, а звучание инструментов “исцеляло душу” тех, кто их слушали. Однако, даже такая слава не проходит бесследно.

Его дела шли хороши, жена Рамазо родила ему двух сыновей: Гото и Дасфа. И в целом бизнес шёл в гору. Однажды, очень богатый городской чиновник, наслышанный о талантах мастера, пришёл к Рамазо с просьбой собрать для него и его дочери музыкальную шкатулку с колыбельной, что успокоит и усыпит любого ребёнка на всю ночь, на что мастер согласился без задней мысли. Внутри него вспыхнуло вдохновение, взявшееся из ниоткуда, и за четыре ночи и четыре дня мастер написал одну из лучших и простейших мелодий для музыкальной шкатулки, и собрал четыре музыкальные шкатулки под заказ, отдекарировав их и пронумеровав для клиента.

Всего лишь полугодом позже, этого же клиента, принёсшего Рамазо столько денег и славы, арестовала полиция: этот человек, вместе со своими друзьями, похищал детей из неблагополучных районов города и делал с ними ужасные вещи, прежде чем убить. Поймать его удалось лишь чудом — когда глухонемая девочка сбежала после его нападения на улице и обратилась в полицию. Оказалось, он усыплял детей с помощью какой-то машинки и потом прятал их у себя в особняке. И они даже не могли сопротивляться… в “машинке”, что была описана в статье, мастер узнал свою шкатулку. И этой новостью он был уничтожен, вскоре покончив жизнь самоубийством.

Гото — старший сын мастера, унаследовал его бизнес и стал главой домой, а также владельцем мастерской. Уже не такой талантливый музыкант, но исключительный мастер и плотник, без труда воссоздающий музыкальные инструменты отца. Младший сын, Дасфа, не смог выдержать горестной атмосферы в отчем доме и отправился в путь, в отдалённое село, где осел и открыл свою собственную мастерскую — художественную лавку, в которой он рисовал картины, раскрашивал посуду и помогал людям украшать их дома. В конечном итоге… ведь рисунки не могут никому навредить, верно?

Именно в этом месте он осел и встретил свою жену — Чичи.
И именно здесь у них родился сын, непоседливый и везде сующий свой нос мальчишка — Апачи!

Апачи родился в маленьком посёлке, в черте изнывающего от скуки и нищеты большинства населения городе.
Его папа трудился в своей мастерской художником. Его мама работала в госпитале при городе. А сам мальчик зависал в отцовской мастерской днями напролет, не зная трудностей и горя.
Дасфа, отец мальчика, был тем, что модно называть “гением” — трудоголиком до мозга костей, с головой погружённым в любимое дело и имеющим к нему немалый талант. По словам Дасфы, все в семье Апачи имели такой “дар” художника, и к ним всем приходило это “жгучее вдохновения” время от времени. “Ты тоже его ощутишь когда-нибудь, ты же мой сын!”, — говорил он мальчишке.
Апачи в ответ только смеялся, наблюдая за работой отца и во всём пытаясь ему подражать и помогать. раскраска горшков или окрас стены в здании. Написание картины или быстрые наброски на листе с чертежами для строителей. Рисунок на машине кого-то из членов городского управление или признание в любви на асфальте: он брался за любую работу, чтобы понять, к чему лежит его “жжение” и рано распознать в себе талант.

И на удивление, у Апачи получалось хорошо… всё. Это беспокоило его отца почему-то. Глядя на то, как легко его сын берётся за каждый вид искусства, он всё чаще наставлял его о том, чтобы Апачи выбрал “безопасный” и “не имеющий потенциала кому-то навредить” вид искусства. Навредить кому-то? Как вообще искусством можно кому-то навредить?! Мальчик не понимал этого. А в ответ на его многочисленные вопросы, отец всегда отвечал, что он сам поймёт, когда в нём впервые появиться “жжение” и когда он сам создаст свою первую “настоящую работу”. Так было со всеми ними в роду Порпоро. Так будет и с ним.

Но шло время. Апачи рос. А его семья стала меньше. Эпидемия, что в те годы гуляла по стране, забрала жизнь его мастери: она была в контакте с больными почти постоянно, пока работала в госпитале и сгорела как свечка за пару ночей, оставляя Апачи и Дасфу наедине друг с другом. Это сильно ударило по мужчине. Чичи, его любимая жена, всегда была для него опорой и помогала направлять его.
Без её поддержи и наставлений и под давлением сына, он всё чаще уходил от предложений мелкой работы в себя, чаще занимаясь написанием картин чтобы отвлечься. И постепенно, Апачи стал замечать как картины Дасфы становятся мрачнее и тяжелее. И как в них начинает… протекать что-то. Он не мог это объяснить, ведь и раньше через свои картины его отец передавал какие-то эмоции, но…

…Это было другим. Оно было в картинах и просто глядя на него Апачи чувствовал это давящее ощущение, как будто картина сама смотрит на него в ответ в этой молчаливой агонии — холст, и все краски на нём не имели рта, но они кричали. Кричали в тишине и просто глядя на них мальчик ощущал сочащуюся из них сырость. И, к большому сожалению, эти картины быстро нашли своего клиента.
Состоятельные и очень крупные люди как-то прознали про эти холсты и слетелись на них как мухи. Шестнадцать работ его отца, начиная от покрашенных в ужасные краски горшков, и заканчивая картинами и мозаиками с гротескными или депрессивными сюжетами на них ушли с молотка и сделали мужчину относительно богатым. Однако, не особо счастливым. И явно не удовлетворённым.

“На что мне эти деньги?”, — говорил он сыну, — “Куда я их буду тратить?”. Состояние Дасфы ухудшалось и постепенно Апачи сам пришёл к осознанию, что это давящее чувство сочится из новых работ его отца потому, что он сам сочиться им. Дасфа в агонии. И… если мальчик хочет изменить ситуацию, ему нужно изменить самого отца в первую очередь! Так что тот предложил ему поработать вместе над новой картиной.

План был прост: перерисовать старый портрет их матери.
Апачи тогда казалось, что это будет хорошей идеей вернуться к корням и обновить галерею ещё одной картиной из тех хороших и светлых времён, когда они все были счастливы и когда всё было хорошо и просто. Отец согласился даже слишком легко, кажется.
Чего, уже юноша (на тот момент), не знал, так это того, что этот портрет станет их с отцом одержимостью на следующие несколько недель работы, за которые они трудились и нарисовали почти что готовый портрет, совершенно забыв о времени и окружающих.
Так как они всё это время не покидали своего дома, то местные жители решили, что парочка уехала и оставила дом пустовать. Как и мастерскую… и среди них пошли слухи и идеи о том, что можно в отсутствие богатого и известного художника обнести его мастерскую. Ведь там будет много всего ценного! Да и деньги этот чудак не тратит.
И в день окончания работы над портретом в мастерскую вломились какие-то идиоты. Конечно же, они не ожидали увидеть обоих обитателей здания внутри, распивающими спиртное у готовой новой картины. Конечно же, они испугались и попытались сбежать. И во время побега, один из них обронил масляную лампу, что лежала на краю одного из столов, разливая масло и разжигая в мастерской пожар.

Из-за обилие красок, горючих смесей и топлива для печей с обжигом, а также общей ветхости здания огонь распространялся стремительно. Чёрный и едкий дым и газы заполнили помещение даже раньше его. И вскоре, мастерская напоминала филиал ада на земле. Апачи пытался вывести из помещения отца, утягивающая его.
Мужчина отказывался уходить без своей последней работы — портрета его матери. “Это лучшее, что я сделал в своей жизни”, — говорил он с гордостью, обнимая холст больше человеческого роста и глядя на почти живую жену на картине, — “Я лучше умру с ней, чем уйду без неё”. В этом своём решении родитель был непреклонен.
Апачи умолял его, но ничем не мог помочь. Тогда юноша стал мататься по мастерской, подкатывая тележку для того, чтобы увезти картину. Но дыма было всё больше. И огня — тоже. В перерывах между его метаниями крыша между помещениями обвалилась и юноше пришлось искать обходной путь в мастерскую через огонь.
Он руками разгребал горящие доски, сжигая кожу на ладонях чуть ли не до костей и глотая хлопья едкого дыма. Однако, когда он добрался до отца… то и сам не мог нормально двигаться. Глаза ужасно слезились. Апачи уже ничего не видел и брёл в бреду на голос родителя. Что было дальше он слабо помнит, к сожалению.

Юноша очнулся в полной темноте: его нашли на улице местные религиозные знахари и забрали в свой лагерь, чтобы выходить. Юноша лишился зрения во время пожара и был обожжён. А что самое главное — лишился дома и родителя. Дасфа наконец-то воссоединился со своей женой, уйдя из этого мира с большей частью своей коллекции, как понял юноша. Апачи остался один.

Ни документов, ни денег на существование, ни возможности даже ходить без чужой помощи у него не осталось. Так началась самая тёмная полоса жизни юноши, в которой даже без картин своего отца он ощущал эту зыбкую тьму, что пожирает его изнутри… и снаружи.

Шли годы. Апачи остался один на один с окружающим миром.
Всё, что когда-то было, растворилось в темноте. Лагерь знахарей, что приютил его у себя, был чем-то вроде религиозного приюта для обездоленных, в котором они могли найти для себя кров и еду. Но лишь на время эти привилегии бесплатны — за всё надо платить.
И всех нищих и убогих из этого лагеря рано или поздно отправляли на работу — попрошайничать. Апачи сидел на улице и просил милостыню у проходящих прохожих. Улицы крайне жестоки к тем, кто появился на них недавно, особенно к таким людям, как Апачи.
Сколько раз его пинали неизвестные, в него плевали или он находил свою плошку для пожертвований пустой, или того хуже, полной камней парень не знал. Свою бессильную ярость он даже не мог выместить криком, ведь за крики его мог огреть полисмен. Так что ему пришлось приспособиться, не силой, но хитростью и подлостью.
Он нашёл в лагере слепую старушку, что с лёгкостью избегала всех его неприятностей и проглотив свою гордость, а также пообещав ей в обмен за помощь половину своего навара, стал учиться у женщины как жить в этом мире слепцу. Это было постепенное обучение, но куда быстрее, чем жидал его учитель. Нана, так звали ту старушку, обещала обучить Апачи всем что знает за три года.

Апачи начал свободно ходить, не держась за стенку и более не полагаясь на знаки или помощь со стороны через три месяца. Он стал больше полагаться на свои другие чувства. Вкус и запах помогали ему определять вещи вокруг себя, определять людей и текстуры, температуру и особые приметы, а слух и осязание, вместе с другими малыми чувствами, позволяло ориентироваться в пространстве так, словно он и не терял зрения. Для Апачи едва приоткрылся новый мир ощущений и опыта. И пускай эти чувства лишь компенсировали зрение, их всё равно было более чем достаточно для того, чтобы стать более самостоятельным юношей.

Не желая постоянно быть попрошайкой, юноша за полгода упорного труда смог выпросить у владельцев стоянки знахарей пустить его в город вместе с карманниками. И так он стал подрезать карманы и кошельки у прохожих на улице. Это вылилось в проблему того, что за Апачи стали гоняться разные члены местных уличных банд, но он не отчаивался. Совсем скоро, он решил закрыть и эти слабости. Для начала, у старого ветерана войны в лагере, без одной ноги, но со здоровым аппетитом к алкоголю, он смог обменять пару бутылок горячительного на обучение основам рукопашного боя. А самое главное — получил от него нож, ещё не раз спасавший его в будущем.

Вместе с этими навыками и постоянными упражнениями со своими чувствами, а также бега и акробатики, скоро Апачи стал грозным карманником на улицах. Его стали приглашать к себе местные мальчиковые банды, юноша даже пару раз подумывал примкнуть к кому-то из них, но каждый раз передумывал. Он искал что-то большее, работу по-крупнее. В поисках этой работы, он пробыл подмастерьем во множестве мастерских и перепробовал много работ, все их осваивая в нужном уровне и бросая. Слесарное дело и работа на стройке. Смены на кухне и подработка курьером. Лепка скульптуры, плотницкое дело, сборка часов и чистка обуви…

Талант приспособленца позволил парню освоить множество профессий, благодаря которым тот получил исключительный набор навыков для одной конкретной работы: краж со взломом! Он был и мастером по отмычкам, и акробатом, и специалистом по самому проникновению, и логистом и лицо операции, и оценщиком, и даже продаваном! Нужно было только определиться что конкретное он будет красть и на что целиться. Нельзя просто хаотично вламываться в дома людей и брать всё, что тебе вздумается: так тебя быстро заметут по следам… нет… Апачи искал иной заработок. И однажды он услышал разговоры о выставке искусств.

Это бередило старые воспоминания юноши и также он вдруг ощутил резкое жжение во всём теле: прилив вдохновения и целую морю идей, как пробраться на выставку и обнести её. Впервые за всю свою жизнь на улице он хотел сделать что-то ради своего личного, спортивного и профессионального интереса. И потому, без зазрения совести Апачи обнёс ту выставку и стал резко богаче.
Он понял — вот она, его ниша! Теперь юноша знал, что он будет похищать и как, оставалось только изучить рынок труда и быстро освоиться с целями и снаряжением. Следующие три года, с восемнадцати до двадцати одного года, он провёл за изучением вопроса и вылазками для кражи каких-то вещей на продажу.
В конечном итоге, он стал местечковой фигурой, как в мире оценки и критики современного искусства, так и в теневом мире с продажей краденного и воровством произведений искусства. Апачи бы и дальше продолжал своё бессмысленное существование, если бы…
…Да, если бы в один прекрасный день он не наткнулся на одну из картин своего отца. Это была она, без сомнений: он не видел её, но ощущал её… давление. И взяв её с собой, юноша изучил её историю. Всё звучало очень паршиво и удручающе для картины…
Три предыдущих её владельца покончили со своей жизнью!

Апачи стал изучать историю картин и пришёл к выводу, что работы его отца всё ещё циркулируют в мире и имеют дурную славу. Более того, он нашёл и другие произведения искусства, выпущенные из-под руки “Порпоро” и имеющие мрачную репутацию, только не от его отца, а от его родственников: деда, дяди, двоюродного брата, и так далее. Оказалось, его род большой затейник такого рода вещей.

И не только они выпускали такие вещи. Мир полнился “злыми” произведениями искусства, не проклятыми, но настолько искусно сделанными, что отражают какую-то глубину боли или же ярости человека, сделавших их. Апачи понял, что его долг разобраться хотя бы с частью этой проблемы. Он должен как-то помочь тем, кто мог пострадать из-за его работы или работ его отца, но не решался.

Он ведь поклялся, что никогда не будет иметь что-то с искусством лично и не создаст ничего больше, а тем более не станет трогать руками труды своего отца… так было до того, как он не нашёл упоминание ещё одного произведения: безымянной картины.

Это был обожжёный по краям холст, по всем характеристиками напоминавшим портрет матери, который они с папой дописали в тот роковой день, но сюжет картины отличался: на холсте были изображены обнимающиеся и счастливые мужчина с женщиной.

Они целовались, окруженные ореолом света на лёгком вечернем фоне, и картина обгорела аккурат по краям ореола. Картину назвали неофициально как “Любовь не горит” и это вселило в сердце юноши какой-то восторг и ощущение просветления.

Даже если эта картина была репликой или подделкой… он её хотел — хотел заполучить себе. Ведь он был пст внутри и лишь труд других людей, все эти произведения искусства могли его хоть как-то удовлетворить и заполнить. Апачи стал одержим. Он ликовал!

Следующий год Апачи потратил в тщетных поисках этой картины и других произведений искусства, в планировании и тренировках, но нигде не мог найти способа как подобраться к ним. Эти картины плавали в слишком высоких кругах, недоступных домушнику как он.

Ему нужен был способ как добраться до них… и очень скоро этот способ пришёл к Порпоро в лице обсуждения недавно прошедшего экзамена на охотника. И в его голове перещёлкнуло — это было то, что ему нужно! Юноша попросил знакомого заполнить ему заявление.

Заявка на экзамен была отправлена. Вещи были собраны. Костюм подготовлен… и как только Апачи получил извещение о том, что его заявка была принята — он тут же отправился в путь, оставляя свою коллекцию краденых вещей на время, чтобы стать охотником.