Лукоморья больше нет | Партия

Родом Данила с просторов Калужщины, только деревни родной больше нет, сгинула под необратимым натиском болот, только и памяти осталось, что речная гладь Оки в полудневном переходе да покосившаяся церквушка близ тракта на Москву.

Работы уже и в детстве много было, так что привык к труду Данька быстро, тем более что семья жила бедно, хоть и не впроголодь. Переезд ближе к крупному городищу тоже не шибко помог, отец Борислав Храбрович сумел лишь себя в мастерской у речного порта пристроить, бондарём и разнорабочим, а уж его всякая работа боится. Мать Дарина Богдановна осталась с девятилетним Данькой, подрабатывая где в зависимости от времени года придётся, то в садах яблоневых, то прачкой либо кухаркой при доме купца средней руки. Тесновато живётся в тех крупных поселениях на Руси, куда такие вот беженцы сбредаются, тяжело всем работу найти. Великим шансом и практически даром свыше стало для семьи Данилы внимание со стороны странного человека, золотых дел мастером Казимиром Завидовичем представившимся.

Надо сказать, Даньке с детства всякая вещица непростая в руки будто сама тянулась, хоть поломанная, хоть рабочая. Нет, не ворёнком рос мальчик, но как-то выходило, что доставалось ему то, что другим уже без надобности либо же ничейное, будучи оброненным. Талант рос, крепился - к семи годам Данила уже все крестьянские инструменты освоил, мог почти без команд столяру помогать или плотнику, ту же бочку скрепить знал как (хотя и самому сил не хватало), в кузнице был частым гостем, пусть и незваным обычно. Ну а к десяти, как в городе освоились, мог Данька уже и платье сшить, и сапоги справить, и по дереву резать, и камень для дома уложить. Уставал, правда, быстро, руками своими худыми да тонкими долго носить-ворочать материалы не мог. Ум его, однако, впереди тела и духа бежал, за недели до постройки дома знал он, как тот выглядеть будет, и каким порядком кольчужные кольца надо увить, чтобы воин-заказчик доволен остался, как из замеров да рисунков в конечном итоге вещь получается. Только кузнецы да строители с прочими ремесленниками не видели того, всё лентяем да слабаком мальчишку прозывали. Пока золотарь этот не нарисовался.

Родители, конечно, с радостью в ученики Данилу отдали, ведь сколько раз уж так устроить пытались, а всё одно: "умён шибко, а работу не тянет", а то, что работу любую можно проще делать, если тут прикрутить, да вон то приспособить, этого никто слушать не желал, не от юнца уж точно. Казимир Завидович же сам с предложением обратился, ещё и выглядел совсем иначе, немногословен и загадочен. Оплату достойную обещал, опять же, и мастерская его хоть и на другом конце города, совсем на окраине даже, а с родными видеться обещал разрешать хоть каждый день, потому что работал он по часам, а не чтоб заказов понахватать, а потом с языком через плечо над верстаком корпеть. Вообще, обещания его почти все исполнены были, а то, что родители Даньки и сам он вопросов правильных не знали заранее, так в том никто не виноват.

Никаким золотарём Казимир Завидович, впрочем, не был, а был кем-то большим - таким мастером, какому и название сложно подобрать, при этом о себе распространялся мало. Данила, однако, по людям, к нему приходившим, видел, что не украшениями учитель занимается, а чем-то всякий раз сложным и удивительным. Конечно, бывали и простые заказы, но и то не от простых людей - от самого князя порой вещи на починку приносили, однажды и лично мастера в хоромы вызвали, но одного, без помощника.

Чем дольше работал Данила под началом Казимировым, тем больше понимал, насколько тот странен и непонятен на самом деле. Тут и отдельный кабинет учебный, в дверном проеме которого колбы с глазищами и прочими органами людскими виднелись, тут и склад скобяных изделий из чёрного аки ночь металла, что в изделии конечном бледнеет и блестит как железо простое, а чего только глина для лепки в горшках пронумерованных стоит - что ни тронь её, вечно тёплая и на касание будто поглаживанием отвечает! А ведь кругов гончарных Данила в мастерской Казимира не видел. И много чего из привычных инструментов у него не было, а вот щипцов разных хитрых, стёкол увеличительных и отвёрток с, чудо-чудное, съёмными жалами - хоть отбавляй. Книги в шкафах, опять же. Пускай Данька ещё читал по слогам больше, а всё одно на тряпично-мягких страницах под чёрными переплётами ни словечка узнать не мог. И не скажешь ведь, что тёмные дела какие вершились в сенях, клетях и подвале просторного дома - по счастливым лицам заказчиков видел Данила, что Казимир Завидович человек уважаемый, и добро людям приносит.

Работалось подмастерьем легко - знай себе подавай мастеру какие он скажет винтики да шестерёнки, щипчики да корсунки, и не глазей слишком сильно на шкатулку чудо-музыкальную или вовсе невероятный часовой механизм. Никаких тебе тяжестей, никакой изнурительной многочасовой муки однообразной, каждый день что-то новое и необычное. А за то, что не ругали Даньку, полы он дважды тщательней мыл, а за покупками мелкими дважды быстрее бегал.

Учёба же проходила странным образом - не наставляли Даньку надменно, не высмеивали за излишне лихую задумку, нет, просто наблюдал Казимир молча за тем, как мальчуган из разных материалов то свисток слепит, то ложку вырежет, то крючок выточит, то пулю отольёт. Затем вопросы следовали: что дескать слышал, и не стук ли в висках, да чем то дерево от этого на ощупь отличается, а вот не холодно ли пальцам стало, когда порезался нечаянно... Бывало, на скорость задачки были, бывало, на сообразительность - вот мол рисунок, а вот детали. И получалось как-то, и пяток заготовок в минуту, и овальный кулон с застёжкой на цепочке. Словно только что за этим верстаком уже делали то же самое, и в потоке рыба не заметила, как из ручья в загонную канаву заплыла. Улыбка мастера радовала всё меньше.

Данила с годами стал замечать, как усиливаются его отличия от сверстников, и тщедушнее он становится, и хилее - на улице плечом заденет молодец какой, так и не возмутишься как в детстве - поломает. Очень Данила бояться стал трудоспособность потерять, особенно за пальцы вздрагивать начал часто. Складывалось впечатление, будто чем больше понимает он в науках Казимировских, тем хуже тело его на укрепление разума отзывается. И уж питаться питается хорошо давно, и хворать отвык, а поди ж ты, словно тратит он силы на само прикосновение к обработке и механике.
Не обратил бы внимания никакого на ухудшение здоровья Данила, если бы не улучшающееся в противовес ежедневно самочувствие Казимира. Так-то он всё верно объяснял, и что нарадоваться успехам подмастерья любимого не может, ему и родители вторили, как не видя, что сын их чахнет. Он и сам слишком увлечён бывал порой, с гордостью трёхствольный пистоль собственного изготовления отцу показывая, по руке и женщине, и... такому дохляку как Данила.

Однако, к семнадцатилетию своему уже настолько прижился Данька в мастерской Казимира, что волей-неволей стал и нечто пугающее видеть. То мутных гостей в дорожных плащах посреди ночи мастер примет да о чём-то до утра общаться с ними будет. То разбухшая чернильная метка на боку Казимира бордовым отливом заиграет. То совсем уже в таинство некое уроки механики превратятся.

Заговорит вдруг мастер про язык вещей, про тень сущности хозяина каждой, про назначения и предназначения предметов, от которых мастер заранее силы на владельца будущего направляет. Ни дать ни взять колдунство какое-то, хотя вроде бы и понятно всё как всякий чертёж становится ясен в конце концов. Только крестик нательный потемнел давно, как у старателя угольного, а ведь шею мыть Данила не забывал ни дня.

Данька слушал мастера и кивал в согласии, слушая металл, дерево и глину под руками. Слушал и кивал до того дня, пока не замер, услышав новые нотки в скрипах, шорохах и чавканье материалов. Он не был уверен. Он ещё не очень умел говорить и не мог переспросить. Ему показалось, что вещи страдают. Данила не смог рассудить и стал слушать людей - на рынках и в корчмах, у домов и на дорогах, везде, где только мог.

Добра всегда после кражи Солнца мало было на землях Руси, а старики пересказывали, что и раньше то добро поискать надо было. Может из-за этого так поздно понял Данька, что город давно изменился. Болезный князь давно стал притчей во языцех, дружина его ослабла вполовину, и на оставшихся смотреть без слёз нельзя было - кто спивался медленно, кто из дому носа не казал, кто и вовсе доспех и оружие позабывши по улицам бродил. Простой люд тоже вялым стал, безразличным. Родные мать с отцом, за годы жизни в городе на домик окраинный скопившие таки, и те довольствовались малым, за счастье почитая своё изъеденное незримыми язвами сегодня, проклятием поминая жизнь прежнюю, хоть и полную здоровья и сил, но по их разумению слишком суетную и тревожную. Все были согласны в одном - пускай менее людно стало на торговых трактах, пускай вести извне стали обходить корчмы и дворы стороной, но давненько не было такого покоя, что будто бы всех и устраивало.

Данила не мог поверить своим ушам. Как так выходило, что вещи жалуются навзрыд, за что ни возьмись, а люди, как разговор не поведи, сонной улыбочкой вслед провожают? Кажется, один только Казимир Завидович во всем городе единственным по-настоящему весёлым и бодрым человеком остался. Набравшись смелости, Данила поведал ему о своих тревогах, начав с болезни князя, и хорошо, что не договорил об остальном!

Мастер, вмиг переменившись, мнительным стал, непривычно въедливым. Или встревоженным просто-напросто, Данила уж и не знал, как тут подумать. Стал Казимир ученика своего осматривать, и рукава закатай, и язык высунь, и веко подними - то головой покачает, то амулет какой-то вокруг Данилы обведёт. Расспросы учинил, от кого про болезнь узнал да не заразился ли сам... Данила сам про это "заразился" невысказанное узнал, как от амулета услышал вдруг, мастер того прямо не говорил. Кто кого заразил, и чем, то ещё посмотреть надо было! Испугался Данька до ужаса, но отбрехался как-то, а поверил ему мастер или нет, так и не понял. И вообще ничего не понял, кроме одного - Казимир Завидович один только знает про то, что в городе (а то и на всей Руси) творится. Вспомнились и гости его странные, и приготовления загадочные, и посылки разным людям.

Той же ночью решил Данила бежать прочь, сперва не знамо куда, позже выяснивши - в стольный град Киев надо, к царю поспеть, а то в местных землях подмосковных и самой Москве спасу не будет от Казимира, всюду у него свои люди есть, всюду в округе одно и то же творится: безразличия чума распространяется. К родителям обратиться толку мало, только угрозу к ним привлечь, лучше уж с подмогой вернуться, а лучше самому снадобье добыть исцеляющее, а то и амулет какой. Руками своими сделать, в конце концов - у Казимира же получалось камни целебные в оправу серебра заключать, непочатой водой смачивать и прокажённым выдавать, а Данька по его стопам шёл, и тоже работало! И пускай не видал с тех пор Данила юродивых тех ни разу, но в силах своих уверился, и сейчас думал, что сдюжит, что разберётся. В конце концов, время было - не за год и не за два люди вокруг в дрёму болезненную погрузились, значит, не через год и не через два одолеет она их окончательно. Главное, Казимира Завидовича на пути своём не встретить, он один может Даниле помешать.

Перед побегом Данила забрал из мастерской те из вещей, что плакали наиболее громко, почувствовал, что для чего-то недоброго Казимир их заготовил, недобрым людям предназначил во владение. Пускай вором нарекут, всё равно забудут, когда Данька на коне да не с пустыми руками вернётся.

* Музыкальная шкатулка из слоновой кости, в небольшой степени настроенная (+35), если настроить дальше, то от мелодии в сон впасть можно, успокоиться, когда боишься, разозлиться, когда гнев давишь. Усиливает чувства, вводит в транс. Лечит от хандры и безразличия, но медленно, по человеку за раз, и то, нужно очень аккуратно настраивать (высокий порог сложности броска?). Данька может слышать её музыку даже когда шкатулка не настроена. Быть может, она и в самом деле сломана.
* Чучело совы в свёртке, каркас на шарнирах, тяга на волшебном камне, связана волшбой с блюдцем совиным яйцом.

мастер Казимир сладил своему ученику целый доспех. Он не стал обвешивать броню железом, а сделал ее из плотной кожи, дающей какую-никакую, но защиту, и вместе с тем не сковывающую движений. Грудь, спина и плечи были защищены уплотненными накладками. От плеча к поясу наискось шла перевязь на железной защелке, на которой висели мешочки с пулями и накрепко закупоренные мерные фляжки с порохом, позволяющие точнее отмерить заряд. На широком поясе тоже было немало кармашков, в которые можно было рассовать необходимые мелочи, и быстро их достать, не копаясь в котомке. Там же уже торчало несколько пустых бутылочек, куда можно было долить. К бедру штанов была прикреплена удобная кобура для пистоля. Озаботился мастер и сапогами крепкими, и перчатками грубыми, в которых можно было и горячее брать, и едкое, и колючее. Наручи с тремя ремешками обеспечивали дополнительную защиту рук. На локтях и коленях были нашиты толстые нашлепки. К воротнику пришит был капюшон, а из него могла достаться маска, скрывавшая лицо и глаза. Доспех обработан специальным составом, который отталкивает жидкости и мешает горению.

(При использовании позволяет видеть незримое и через препятствия, за счет боли. Дает сглаз, за счет крови и жизненных сил.)

      Виктор родился в небольшом селении под Тулой. Родители его содержали кузню в деревне. Мать обычно торговала, общалась с покупателями, да и ходила в деревню за покупками. Отец был молчалив, диковат, да веяло от него чем-то потусторонним. Но кузнецом он был отменным, этого не отнять. Ходил иногда в лес. Как потом узнал Виктор, обучаясь у отца кузнечеству, тот был ведуном. Даже скорее учеником ведуна. Да и кузнечество так легко ему давалось из-за договора с Сварогом, на лесное капище к которому он и уходил иногда. Естественно молодой и бойкий Виктор смог уболтать отца научить его тому что он знал.
      Но всё светлое в жизни имеет свойство кончаться, и светлые времена в жизни Виктора жирным крестом пересекла война с Кощеем. Кощеевы отродья вторгшиеся в их деревню устроили побоище, в котором погибли его родители. Да и сам он чудом выжил. Он оказался заперт в горящем доме, и лишь молитвы и прошение, подкреплённые неглубокими знаниями ведуна позволили ему выжить в огне. И наутро на месте пепелища, вместо черноволосого юноши очнулся рыжеволосый, с яркими, как огонь волосами ведун. Чудовища, на славу попировав уже покинули разрушенную деревню, но несколько тварей всё ещё развлекались с телами местных жителей. Не помня себя Виктор шёл по разрушенной деревне, и вот он наткнулся на тварь, похожую на помесь медведя и амбарной крысы. Она оторвалась от терзаемого тела и посмотрела смоими красными, крысиными глазами. Виктор зацепился взглядом, за юбку жертвы, и узнал ней платье матери. Схватив какую-то железку он ринулся на ухмыляющегося монстра. Вот тогда и вырвался на свободу его дар. Пламя вырвавшееся из топора, окутало юношу, и с каждым взмахом оружия перекидывалось на воющее чудище. Когда Виктор опомнился он стоял на улице, покрытый своей и чужой кровью. Вокруг лежали обугленные тела чудовищ. Он и сам сильно пострадал, от ударов тварей, но вся кровь на нём запеклась, не давая ему истечь кровью. К вечеру в остатки деревни въехала дружина киевского князя. Они нашли Виктора уснувшим, с заплаканными глазами над телом матери. Именно так и началась его история как воина.
      Он прошёл обучение, посвящение в воины и наконец стал дружинником. Увы, к тому моменту Кощея одолели, но его проклятье продолжало отравлять русскую землю. Он оттачивал свой дар, стараясь не пользоваться им. Шла война с остатками кощеевой армии, и в дружинниках всегда была нужда. Но шила в мешке не утаишь, и однажды он всё таки применил свой дар в бою. Но князь отнёсся к этому с понимание и даже наградил званием богатыря и собственным знаком на щите. С тех пор он и получил своё второе имя - свет Саврожича. И от кого получил! От князя Тульского!
      Прошло много лет, и Виктор стал вольным богатырём, ищющим способ вернуть миру солнце. Но пока его поиски не увенчались успехом. Он остановился во владениях Алексея Орла и, получив неожиданное приглашение, отправился в путь.

Условия договора:
-выпускает накопленное вещью пламя.
-после выпускания пламени вещь необходимо закалить в огне.
-мгновенное запекание ран.
-воин может управлять любым пламенем: например утихомирить пожар, или разжечь огонь из искры.

-кремень
-точильный камень
-деньги: 30 монет

-небольшой набор кузнечных инструментов.

скилл показывает, какой процент баффа/дебаффа перейдет на следующий ход. Например: на кубах с учетом модификаторов бафф на 80, это + 40 на этом ходу. При скилле Эхо=10 это еще 80*10%=+8 на следующем ходу. Поскольку скилл не может быть выше 50, то и бафф на следующем не будет выше баффа на этом.