Экскурсия на курорте | Партия

      Несколько субтильный парень небольшого роста. Силачом не назовешь. И красавцем тоже. Выглядит как уличная шпана. Шевелюра, по которой расческа плачет горькими слезами. Немного раскосые глаза под тяжелыми веками, еще и разно посаженые. Искривленные, как едва скрываемой насмешкой, губы. Да и в целом лицо симметричностью не отличается. На левом плаче криво сросшийся шрам от огнестрельного ранения.

      При переходе в боевые режимы его внешность меняется. Как правило, это темно-серый киборг атлетического телосложения с одним единственным ярко горящим глазом посреди слегка вытянутой головы.
      В случае перехода в защитный режим, Ковбой покрывается с ног до головы бронепластинами, становясь похожим на ходячий танк.
      Если же ему необходимо превратить себя в гуманоидный радар, то голова его разрастается всевозможными сенсорами замысловатой формы и назначения.

      Большинство окружающих сходятся во мнении, что Джон Ривз - удачливый сукин сын. Его умение выходить сухим из воды, сопряженное с самодовольством и заносчивостью, нередко выбешивает окружающих. И, в целом, Джону это нравится. Отпустить колкость, ехидно улыбнуться, передразнить собеседника. Ну как еще себя вести, если по всем вокруг жизнь проходится кованым сапогом, а ты, как сыр в масле, успеваешь откатываешься из-под сапога?

      Но если присмотреться внимательно, то становится заметно — это по большей части маска, игра на публику, игра на себя. Потому что в душе он боится, что его удача, его интуиция снова подведет его, а то и вовсе отвернется навсегда. Боится, но никогда не признается.

      Однако, даже страх не останавливает его азарт, его любовь к риску ради риска, ради адреналина. Желание проверить себя бьет ключом, сначала преступлениями, потом экстремальными видами спорта и, наконец, Куполом.

      Непредсказуемость — еще одна характерная особенность Джона. Он привык плыть по волне. Сегодня он бросится в реку, чтобы вытащить утопающего, а завтра харкнет с балкона на голову прохожему. Просто потому что захотелось и потому что может.

      Не будучи злым человеком по природе, Джон все равно не очень хорошо сходится с людьми. Самоуверенность, непостоянство и заносчивость — это не те качества, которые делают душой компании. Но, странная штука, аура удачи как-то подсознательно, даже против их воли, нередко притягивает людей: «А вдруг, если я буду рядом с ним, то и мне будет везти?».

      Благополучная американская семья, папа - инженер, мама - домохозяйка, старший братик Микки и маленький Джон. Детство прошло почти как в образцовой семье: любящая мать, редко бывающий дома, но всегда балующий подарками отец, игры во дворе с братом, поездки к деду с бабкой в другой город.

      Все начало меняться в школе. Первая контрольная, написанная на высокую оценку без подготовки, первый прогул, первый утащенный кошелек у лошка-ботана. И ему всегда везло, какая-то подкорковая интуиция говорила ему, когда учитель отвернется и можно будет списать, как обойти караулящих пацанов, которые хотят его побить, как лучше наврать родителям про запах табака от куртки. От таких успехов срывает башню. Можно было бы списать это на переходный возраст, дескать, со всеми такое, пошалит и перестанет. Только этот переходный возраст сильно затянулся, подкрепляемый чувством безнаказанности, самоуверенностью и заносчивостью. Зачем что-то менять, если ты всегда выходишь сухим из воды, если ты сам себе лучший друг?

      К переходному возраста от милого мальчика Джонни осталось мало что. Брат, зубрила и маменькин сынок, вызывал лишь ехидную улыбку. Родители ни во что не ставились. Уходы из дома, взломы, карманные кражи — и всегда везет, всегда спасает чуйка. А на других посмотришь, так смешно становится — они же жопу от пальца не отличат! Насмешка вообще стала спутником Джона в любых ситуациях. В нём проснулся закономерный азарт: «Есть ли предел моему везению? Насколько я крут? Выйдет ли в этот раз?» Но дар выбираться из передряг, который пробудил этот азарт, удерживал его от по-настоящему тяжелых последствий.

      С грехом пополам закончив школу, окончательно попортив отношения с родными, укатил Джон проверять себя, чаще всего не совсем легальным путем (жить же надо на что-то, а как лучше совместить заработок с азартом, если не в преступлениях?). Где-то в это же время за ним закрепилось прозвище «Ковбой». Не потому, конечно, что он стрелял из пистолета направо и налево, а по его поведению — рисковому, зачастую, бесшабашному. И колесил бы «Ковбой» дальше, спился бы и сторчался бы в какой-нибудь канаве, а то и вовсе оказался бы с пулей во лбу, но как-то раз всё пошло в крутое пике.

      Ограбление банка — вау! Наверное, каждый хоть раз представлял себе, как он врывается в банк, размахивая пушкой, кассирша испуганно складывает деньги в мусорный мешок, посетители жмутся по стенам, а жирный охранник скулит в углу и зовет мамочку. А вот Джон пошел дальше воздушных замков. Только уверенность в себе в этот раз сыграла злую шутку, а интуиция дала сбой. Охранник сам оказался тем еще ковбоем и нашпиговал напарника Джона по самое не балуй, да и посетители оказались при оружии, чем не преминули воспользоваться, оставив в левом плече Джона аккуратную дырочку калибра 9мм. Не успел горе-грабитель кое-как отогнать тачку от банка, как на хвост сели мигалки и устроили королевскую охоту. Только чудом он смог оторваться, загнать машину в кювет, а сам залечь в ближайший лесок. С огнестрельным ранением, без особых навыков выживания и инструментов, а чуть ли не каждом столбе висит твоя ухмыляющаяся черно-белая физиономия. Он выжил.

      Можно было бы сказать, что время, проведенное в бегах, стало переломной точкой... Но это было бы неправдой, потому что таких людей как Джон, наверное, только могила исправит. Однако, скорлупа самоуверенности сломалась и в сердце его поселился страх. А что, если такое случится еще раз? Что, если фортуна отвернулась от него навсегда? Сложные вопросы, сложные ответы. Джон решил завязать с криминалом, посчитав что порцию адреналина можно получить и менее самоубийственным способом. С помощью нужных связей, Джон Ривз перешел через мексиканскую границу, после чего оборвал связи с криминальным миром и попытался начать новую жизнь. Это гораздо проще, когда ты никого не знаешь, и никто не знает тебя. Абсолютная свобода.

      Внешне Джон мало изменился: всё то же нахальное выражение лица, колкие шуточки, показательная надменность. Но выглядело оно уже как-то по-другому, натужно, скорее как привычка, как стремление доказать себе, что всё идет по-прежнему. Насмешка — как способ отпугнуть Смерть.

      А вот те долгие дни в лесу произвели на него впечатление и он всерьез увлекся походами, выживанием в экстремальных ситуациях. Та же проверка своих навыков, тот же азарт, только без проблем с законом. Тяжелые и опасные тропы. Места, где практически никто не был. Здесь на одной интуиции не выедешь, и Джон учился. Учился тому, что он умел с рождения — выбираться из передряг, только теперь уже на осознанном уровне.

      Когда произошел катаклизм, Джон даже не узнал о нем, так уже пятый день шастал по горам. А когда узнал, то не придал особого значения. Это как если бы произошло там в какой-нибудь Индонезии землетрясении, погибли десятки тысяч человек, но ж было далеко, да и всем насрать на них, особенно Джону, никогда не отличавшемуся альтруизмом. Шло время и начали просачиваться слухи, что Купол-то — это не вам хухры-мухры, там много чего интересного, а какой риск... И в костер азарта была вылита целая канистра бензина. Пшшш — зашипело пламя, и Джон Ривз понял — это дело всей его жизни, финальная проверка. Закипела подготовка. Не ради богатства, не ради славы, но чтобы проверить, как далеко он сможет зайти. А когда с ним связался старый знакомый с рассказом о чудаковатом заказчике и предложил контракт с астрономической суммой — это стало явным признаком того, что фортуна окончательно развернулась к нему передом. Не то что бы Джон сильно нуждался в деньгах, но они ведь никогда не бывают лишними?

      Короткая, но мощная черная вспышка сменилась серой полосой, которая плавно перешла в жирную белую. И все же маленький червячок сомнений, поселившийся в душе, покусывал его. Слишком большая сумма. Слишком опасное место. Слишком много неизвестного.

      Гвоздь программы, и основа всей жизни Джона — интуиция. Известный факт, что человеческое подсознание гораздо быстрее обрабатывает информацию, но обычный человек пропускает эти выводы, ведь у них нет достаточного подтверждения. А у Джона подсознание, или, если уж по-простецки, то интуиция, прекрасно развито. И он привык ему верить. «Что-то у вон того парня подозрительно топорщится карман. Лучше не буду его трогать. Ладони зудят, отойду-ка я подальше от перекрестка. Бам! - в светофорный столб влетает джип. Нехорошее предчувствие у меня сегодня, не пойду на дело. Ой! - подельников остановили копы для проверки документов.» И так по жизни.

      Джон далек от профессионального солдата, но в период криминальных делишек успел подержаться и за пистолет, и за револьвер, и даже пару раз за калибры покрупнее, типа помповика и винтовки. С более тяжелым вооружением, вроде автоматов и пулеметов, дела не имел, но представляет себе, с какой стороны за него браться и куда нажать, чтобы оно стреляло.

      Примерно в ту же бытность научился рулить как легковушками, так и мотоциклами, но умелым водителем его назвать сложно. По несложной трассе или в тихом городке он вполне спокойно управляется с транспортом, но в экстремальных ситуациях его не спасают даже неплохие рефлексы.

      Там же развил более элегантные навыки, задатки которых были еще в школе. Различные хитрости, вроде нелегального проникновения, скрытного перемещения, взлома и краж. Не ниндзя или диверсант какой-нибудь, но ни разу прямо не попадался. А для косвенных обвинений всегда готов был соврать, извернуться, а иногда и прибегнуть к угрозе. В силу своих знакомств, хоть и оборванных, а местами и вовсе подпорченных, немного разбирается в криминальном мире.

      Пристрастился к походам, чаще всего одиночным. Не заблудиться в лесу, разжечь костер без спичек, устроить привал, отличить ядовитый гриб от съедобного, питание подножным кормом. В общем, полный набор туриста. Сюда же умение подлатать себя, а в теории и спутников, до кондиции, в которой возможно передвижение. Аппендицит не вырежет и ногу не пришьет, но остановить кровь, приделать шину, накормить нужными таблетками сможет. Опыта и знаний местами не хватает, но интуиция неплохо это компенсирует. Шастая по горам и лесам, волей-неволей подкачаешься, поэтому Джону не особо страшны длительные пешие переходы и тяжелые рюкзаки.

      Помимо родного английского, за время жизни в Мексике, немного овладел испанским. Сочинять стихи, конечно, не начнет, но понять, что ему говорят, и ответить так, чтобы поняли его, сумеет.

      Крупный, плечистый мужчина с колоритной бородой и грустным взглядом. По давней привычке стрижется до короткого ежика, и не позволяет волосам сильно отрастать, бороду же наоборот, не трогает. Глаза – голубые, и кажутся разными по размеру. Крупный нос. Лицо немного обветрено. Мускулатура очень заметна, Николас – мужчина тренированный, явно дружил с физкультурой и спортом. Руки грубые, мозолистые, привыкли к тяжелым вещам. На запястье руки, на предплечье и на левой половине груди – самодельные татуировки, несущие информацию о группе крови и резус-факторе. На правой руке, правом боку, правом бедре – красные следы от сильных ожогов термохимической природы.

      Простой, искренний и слегка неуклюжий в выражении чувств и эмоций канадский мужик. Когда-то в душе Ника ярким пламенем пылала нестерпимая ярость, служившая ему двигателем, но теперь это пламя давно потухло, оставив лишь слабо тлеющие угольки где-то в темных закутках сознания. Кажется каким-то задумчивым и меланхоличным, но это впечатление обманчиво. А вот грусть в глазах вполне натуральная – на смену ярости пришла печаль и тоска по чему-то, что он и сам не в состоянии выразить словами. А кроме неё – чувство вины за собственную давнюю слабость.

      Надежная опора во всех смыслах слова. С армии привык быть частью команды, верен и обязателен. Не любит алкоголиков и верующих, хотя с некоторых пор и сам позволяет себе махнуть рюмашку-другую.

      Давным-давно, в совсем недалекой и ужасно холодной Канаде, в отдаленной её части расположился маленький городок с безликим названием, кормившийся от местного лесного хозяйства да промысловой рыбной ловли. Такие места хорошо смотрятся на открытках – заснеженные домики, расчищенное снегомашиной шоссе, ратуша с часами, вид на реку и гористый хвойный лес, рейнджеры в характерных шляпах, вот это вот всё. Там и берет начало история Николаса Рутледжа.

      Чета Рутледжей жила в таких местах, которым на открытках места нет, в отдаленном закутке, в доме-халупе, который стоило бы или отремонтировать, или сжечь. Точнее, четой Рутледжи были до рождения второго ребенка, Кассиль, а потом мисс Рутледж сбежала от мужа, Мартина Рутледжа, с каким-то дальнобойщиком, с которым познакомилась, подрабатывая в придорожном кафе. Так что к сознательному возрасту Ника, первенца в этой семье, вся забота о сестре легла на него.

      Папаша, что называется, не просыхал, иногда мешая алкоголь с таблетками. Желанием работать он не горел, и больше любил наедать пузо перед телевизором, живя на пособие по безработице и материальную помощь для детей. Собственно, только потому он и не избавился от детей – нужны были деньги на попойки, покер, таблетки и неразборчивых девиц.При всем при этом Марти умудрялся сочетать в себе и веру в Бога, регулярно посещая баптистскую церковь, но из всех заповедей блюл лишь одну: "Воспитывая ребенка без розги, ты губишь его". Вместо розги правда был ремень с железной пряжкой, но уж повода применить его Марти долго не искал. Он мог бить детей просто срывая плохое настроение, что от жизненных неудач, что от того, что кто-то ему нахамил в магазине, что от разгромного счета не в пользу его любимой хоккейной команды. А уж если детям не повезло провиниться – тут уж Марти не жалел ни их, ни себя, бил в полную силу, до лиловых гематом, а потом запирал детей в чулане, чтобы побои немного зажили, и ими не заинтересовались соцработники.

      Николасу и Кассиль пришлось держаться вместе. Ник часто служил громоотводом для отцовского гнева, но старик-Рутледж особо любил срывать злость на дочери, так как все еще ярился на сбежавшую от него жену. СО временем Николас начал подозревать, что его отец получает от этих избиений некое извращенное удовольствие. И чем старше Кассиль становилась, тем сильней сдавало её терпение, и тем чаще она прибегала к способам уйти от реальности. Она несколько раз бежала из дому, после чего её возвращали обратно, и дальше следовала жестокая расправа. Немало раз она связывалась с плохими компаниями(особенно парней), за что расправа следовала еще жестче. Плохие компании приучивали её к алкоголю, и начали было приучать и к наркотикам. Ник вытаскивал Кассиль как мог, но не смог вытащить её из петли. В конце концов, доведенная до отчаяния девочка четырнадцати лет повесилась ночью в чулане, где отец её запер, и вспомнил о ней лишь через два дня, когда носивший ей тайком еду Ник неистово колотил в дверь, поняв, что случилось.

      Скрыть от соцработников и полиции такое было уже невозможно. Марти Рутледжа тут же арестовали, лишили родительских прав и осудили, а его сына поскорее сунули в приют для трудных подростков. И дальше, через всю свою жизнь Николас пронес неистовую, пламенную ненависть к собственному отцу. Сам того не осознавая, он стал готовить себя к мести. Презирая себя за слабость, за неспособность расправиться с убившим его сестру домашним чудовищем, он твердо решил стать сильнее, и активно налег на это. Спорт, единоборства и юношеская пылкость сделали из забитого заморыша крепкого и хорошо сложенного хулигана, закаленного опытом множества драк. Не нажил он другого – ума. В его образовании чернели огромные провалы, которые он не стремился наверстывать, он даже читал с трудом, а злость в душе сделала его неуживчивым, вспыльчиивым и не думающим о последствиях. Легко предсказать, что он и сам начал терроризировать окружающих. И однажды, уже будучи в возрасте уголовной ответственности, он снова ввязался в драку, которая закончилась для его противника группой по инвалидности. Николас попал под суд, и столкнулся с тем же выбором, с каким часто сталкиваются трудные подростки, когда они вырастают в трудных юношей – тюрьма или армия. И Ник выбрал армию.

      В армии его ярость и энергия нашла выход. Муштра была для него естественна, железная дисциплина привычна, физические нагрузки и трудности закаляли. Довольно скоро ему поступило предложение получить боевой опыт, и Николас не раздумывая подписал контракт с министерством обороны, и убыл с военным контингентом прямиком в Ирак. Он даже не особо понимал, против кого ему поручено воевать – он не разбирался во флагах, в движениях, в политике и экономике, а потому ему очень просто разъяснили, в кого можно стрелять, а в кого нет. И Николас стрелял. Стрелял много. Стрелял часто. Стреляли порой и в Николаса. Он попадал в засады, жался к земле под обстрелами, горел внутри подорванного на фугасе "Хамви", выводил из-под обстрела колонну с боеприпасами, валялся в госпиталях с ранениями и сбегал из них обратно в часть, чтобы снова ввязаться в заваруху. Он видел детишек с "Калашниковыми", видел, как людей живьем бросают в котлованы и засыпают при помощи бульдозеров, видел обмотанных взрывчаткой женщин, видел горящие города и черное от нефтяной копоти небо, а не видел лишь одного – куда он в итоге пришел. В конце концов его контракт кончился, и он больше не стал подписывать новый. Вернулся на гражданку. И решил наконец свершить то, к чему так долго себя готовил.

      Чтобы вновь найти Мартина Рутледжа, ему пришлось приложить немало усилий. От их домика-халупы не осталось ничего – то место давно укатали асфальтоукладчиком, а на месте невзрачного полузаброшенного квартала вырос светлый и яркий гипермаркет. Жильцы были давно выселены, получили свои компенсации деньгами или домами в районах. С информацией по жильцам помог однополчанин, у которого жена работала в архивах, он и дал наводку на Мартина. Николас отправился по адресу, и... не поверил глазам.
Он ожидал увидеть сходный загаженный клоповник, в каком сам провел полжизни, но увидел опрятный и уютный, пусть и не очень богатый дом. Дверь ему открыла пожилая и улыбчивая незнакомка, носившая фамилию Рутледж, а за её спиной гудела пылесосом миловидная девчонка того же возраста, в каком примерно была Кассиль. А сам Мартин превратился в розовощекого и седого старика без всяких признаков алкогольной зависимости на лице, зато с красующимся прямо на груди распятием напоказ. Мартин с трудом узнал в бородатом громиле в хаки своего сына, а узнав – разрыдался и пригласил его в дом.

      Первым делом Николас попросил выпивки. Всю жизнь не пил, презирал алкоголиков, а тут решил напиться. А пока Николас молча цедил вермут, Мартин рассказывал. Рассказывал о страшном ужасе, что испытал при виде повешенной дочери, и как этот ужас вдруг пробудил его. Рассказывал, как молился на коленях в тюремной камере, моля не о прощении, но о немедленной каре за свои грехи. Но Господь не был так милостив, чтобы испепелить Марти, и вместо этого заставил его пройти изнурительный путь искупления. Там было много подробностей, Николас толком не помнил. Зато он помнил, как все меньше оставалось в бутылке, и как опасливо заглядывала в комнату жена Марти, хористка в баптистской церкви. Хорошо, что она тогда сообразила отослать дочь к бабушке. Марти говорил, Николас пил, и понимал, что этот подонок и в самом деле исправился! Искупил свою чертову вину! Отпустил чертово прошлое! Зажил новой жизнью, стремясь облагодетельствовать ближнего, и до сих пор испытывал чувство вины перед своими детьми. Николас всю жизнь ждал случая расправиться с чудовищем, а чудовище давно умерло и без него. И это обозлило Николаса еще сильнее. И когда Марти закончил, Николас без всяких слов разбил бутылку о край стола, и набросился на собственного отца.

      Опомнился он уже тогда, когда тело было обезображено до неузнаваемости, а кровь была попросту везде. Вроде бы, его жена кричала, а может ему показалось, но она благоразумно не полезла останавливать Ника, иначе убийство могло стать и двойным, а он ничего не имел против этой доброй женщины, спасшей по незнанию душу Мартина. Не став ждать полиции, Николас просто ушел из оскверненного дома, сам весь заляпанный в крови, неспособный больше испытывать никаких сильных эмоций.

      Не зная, куда податься, он отправился прямо к своему другу-однополчанину. Тот сразу все понял, разрешил воспользоваться душем, и снова налил ему виски, потому что Ник не чувствовал никакого хмеля. Успокоив нервы и приведя мысли в порядок, Николас сообщил, что намерен сдаваться, и попросил приятеля вызвать ему полицию. А тот – не согласился. Он убедил Ника, что тюрьма не принесет никакой пользы, не станет наказанием, а лишь озлобит и окончательно утянет Николаса на темную сторону жизни. Однако он выдвинул иное предложение. Он рассказал, что давно интересовался Зоной, и однажды наткнулся в тайных сегментах даркнета на одно интригующее объявление. Что-то там насчет фотографий какого-то объекта в Зоне. Деньги обещались большие, даже аванс был огромный, но сам приятель Ника не решался ответить на соблазнительное предложение. Семья ведь. Ребенок за пять лет впервые видит папу. Да и жене обещал завязать со службой и обустроиться на гражданке. А ему, Нику, в самый раз будет. Так Ник и попал в загадочную команду сталкеров, став среди них главной огневой силой.

      Свой аванс он почти целиком потратил на экипировку. Осознавая свою "новичковость" в этом деле, он попытался подготовиться ко всему. Не заладилось только с выбором "погоняла". Не будучи одаренным фантазией (да и не до того было), он назвался "Лаки Страйк", поскольку в те годы курил именно эти сигареты, а пачка как раз была у него в руке. Но среди сталкеров кличка не прижилась – неудобная. Однажды кто-то не выдержал и выдал: "Слышь, Кэмэл, или как тебя там". Так и прижилось.

      Мул. Армейский специалист широкого профиля.