Плоть, меч, кровь - 2 | Партия

Акестора не похожа на гречанок: светлокожа, голубоглаза - кровь Гипербореи в ней очевидна для всех, кто выходил куда-то дальше родного порога. Она крепка телом и по-девичьи округла, а гладкая ухоженная кожа не дает усомниться в том, что каждый день после пути она старается погрузиться в воды шумной реки или купальни.
Предпочитая по-простому заплетать волосы в косу, она меж тем может уложить их в сложную прическу, если того требует случай. Единственное, что отличает ее от прекрасных дев Коринфа (а самые прекрасные девы живут именно там), это тонкий длинный шрам, что проходит вдоль ее правой кисти и заходит на тыльную сторону предплечья - подарок вепря, что едва не убил ее. Хоть он и был вдосталь ухожен целителями Гипербореи, все же избавиться от него не получится уже никогда.

Небесный покровитель:
Артемида Ифигения

Якоря:
Единственное достойное стремление - стремление к порядку, пусть даже если его можно достичь вопреки воле сильных мира сего.
Мир не ограничен моралью, мораль лишь придает граней... и всегда хочется посмотреть за грань.
Безумно дорожит своим луком, поскольку верит, что это дар самой Артемиды.
В славе нет ничего прельстительного, если овеянный ею лежит в саване.
Договориться можно с кем угодно, главное знать цену и способ общения: порой стрела в ногу помогает лучше, чем пустые увещевания.
Нет места прекраснее, чем родной край - пусть даже если родной край полон хищных птиц, терзающих трупы.

Гейс:
Вернуть в Гиперборею мир и порядок, что был утрачен родным краем. Пусть даже если придется притащить Аполлона за волосы. Иначе ей не найти больше родного края - ни в этом мире, ни в царстве Аида, ни даже среди олимпийцев.

Гипербореев затем племена пышноконных узрели.
Матерь-Земля многодетная их родила щедросевных
Подле возвышенных струй глубеводной реки Эридана

Рожденная среди стад и дубрав, от рождения опоенная молоком и взлелеянная семейной любовью Акестора подобна прочим дочерям прекрасной Гипербореи. Открывшая глаза в день, когда Аполлон явлением своим осчастливил народ свой, ее жизнь была подобна мечте: не было уныния и печалей, а в безболезненной жизни она познавала мир так, как его познают сами олимпийцы. Но годы шли и ее интерес толкал ее прочь от счастливой жизни своего народа: на самый край родной земли, где многие ее братья и сестры в поисках нового знания постигали боль, гнев и безудержную лихорадку битвы.

Проливая кровь как свою, так и чужую, Акестора нашла свою страсть в стрельбе из лука - что, как не возможность одолеть врага в тот миг, как он переступит опасную черту, может роднить ее с богами? В поисках наставников, кровополная дева познавала сопредельные края с Гипербореей, покуда однажды не столкнулась с охотниками, что норовили заколоть вепря. Потерявший в схватке последний свой звериный разум, он бросился вперед, обрывая жизнь охотников. Стрела за стрелой летели в него, но Акестора не смогла остановить лесное чудище: один удар и разум гиперборейки погас.

Пришла в себя дева спустя долгие дни: в окружении тел, сломанных стрел, а ее верный лук был втоптан в грязь и превращен в полное скорби напоминание о вере в собственную всесильность среди воинов и зверей. Осознав, что собственная гордыня могла оставить ее без единой драхмы, чтобы оплатить дорогу Харону, она решила отправиться назад. Но первый же дикарь был бы для нее непреодолимой бедой, а потому она взмолилась Артемиде и Аполлону - кому как не великой охотнице и покровителю ее родного края оставалось ей кланяться? И услышала она голос - повелел он ей остричь косу свою и сплести из нее тетиву да сломать молодую оливу дабы из нее согнуть лук. Непритязателен был на глаз подарок, но силы в нем было больше, чем в прежнем. Узрев в этом дар Артемиды, она покинула дикие края, чтобы вернуться в родные поля и леса.

Там ждала ее вновь спокойная жизнь, чью сладость она познавала тем сильнее, чем больше понимала сколь много горя и тщеты окружает Гиперборею. С каждым днем она стремилась к новому и находила утоление страстей в плотской любви, кропотливом труде и непрестанных мистериях во славу Аполлона и Артемиды. Она входила в разные круги: в какие-то поражая умениями очередного скучающего аристократа, в иные хитростью и смекалкой, а порой и вовсе ломая привычное спокойствие разнузданным весельем.

Близился урочный час, когда колеснице Аполлона должно было прогреметь по небу. Но он все не наставал: оракулы тщетно погружались в видения, народ роптал, а заговорщики поднимали головы. И грянул гром: пронзенный копьем царь гиперборейский упал в обьятья Аида, а его жену изгнали прочь, видя в их долгом правлении ошибку, что прогневала прекрасного владыку северной страны. Многие сразу начали вспоминать, что видели в ослепительно прекрасном лице олимпийца толику сомнения, едва его взгляд падал на царскую семью: и тем больше клялся в своих словах человек, чем больше подводили его глаза и сердце. Но немногие отринули правоту цареубийц и решили вновь вернуть царицу на законный трон: разгорелась в Гиперборее ужасная война - древние старцы погибали под ударами мечей, юные девы познавали скорбь насильной любви, а молодые мальчики вместо игрушечных мечей брали в руки настоящие. Край вечной идиллии превратился на несколько дней в царство Фобоса, где Эрида щедро пожинала плоды своей извращенной фантазии.

Акестора не была той, что согласилась бы погибать - подобно простым смертным она знавала дыхание Танатоса, а потому не хотела познать и его поцелуй. Попрощавшись с семьей, оставив любимые стада вольных коней и круг близких друзей, она взяла свой лук и отправилась в Грецию: она знала, что вернуть Гиперборею на путь прекрасного прошлого, полного порядка и беззаботной жизни, можно лишь обагрив оружие кровью захватчиков власти. Но не должно погибать кому-то из ее народа: они не были воинами, в отличие от героев Греции - мужчин, женщин и иных созданий, что с рождения были лишь игрушками в руках Ареса. Ее путь привел ее на Самос - из всех желающих лишь один станет женихом прекрасноокой Электры, а все прочие покинут его в поисках лучшей доли. И что как не дружина подобная аргонавтам ей нужна?

Прибывает на Самос с целью набрать дружину ИЛИ договориться с Агисом о создании армии ИЛИ привлечь внимание богов к себе, чтобы с их дарами вернуться в Гиперборею и вернуть смещенную царицу вновь на престол.

Информация доступна только мастеру и хозяину персонажа.

Информация доступна только мастеру и хозяину персонажа.

Седой старик с неухоженной бородой. Тяжело определить цвет глаз из-за мутных зрачков. Отступившая линия роста волос выдает первые признаки облысения. Одет в простой, белый гиматий. Однако сам гиматий явно старый и давно не менялся. Его белый цвет теперь больше похож на темно-серый, а у ног видны темные пятна засохшей грязи. Внизу гиматий слегка ободран на концах. Носит потрепанную, старую торбу из козьей шкуры. Сандалий не носит и ноги ничем не покрывает.

Якоря:
Обостренное чувство справедливости. Верит в законы и строго им следует. Всегда говорит честно, то, что думает. Ярый последователь аскетизма. Смерть не боится и даже приветствует ее.
Гейсы:
Никогда не предавать своих собственных учений.

Родился Аристарх в Афинах и жил там большую часть своей жизни. Во время войны молодой Аристарх бесстрашно сражался в первых рядах, а отступал всегда последним. Когда длительная война закончилась, он думал над тем, чтобы выступать на Олимпийских играх и для этого начал с еще большим усердием заниматься своим физическим развитием.

Однажды, когда Аристарх занимался привычными упражнениями, к нему подошел неизвестный мужчина крепкого телосложения и завел с ним философский разговор. Немного побеседовав, мужчина представился философом по имени Демосфен, чем удивил Аристарха, который считал философов неженками, которые заняты только лишь разговорами. Тот лишь улыбнулся и ушел. На следующее утро он опять подошел к Аристарху и присоединился к его упражнениям. Несколько лет они вместе разговаривали на разные философские темы и упражнялись. Очень быстро Демосфен и Аристарх стали лучшими друзьями, а некоторые даже распускали слухи об их близости.

Чем больше Аристарх общался с Демосфеном, тем меньше было его желание выступать на Олимпе, но делать упражнения он не бросил. Теперь, больше всего, он хотел стать как его друг – философом. Аристарх попросил взять его в ученики, на что удивленный Демосфен ответил: "А разве ты не был моим учеником все эти годы?"

Прошло чуть больше, чем десятилетие. Хотя при первой встрече с Аристархом, Демосфен еще тогда не был молодым, но все же был бодр телом. Однако годы шли, и его тело начало увядать, а самочувствие ухудшаться. Одного свежего утра в месяц Пианопсион, Демосфен не присоединился к упражнениям Аристарха. Озабоченный таким необычным поведением он направился домой к Демосфену и обнаружил его лежачим в постели. Его старый друг не мог ходить, ноги больше не держали его.

Аристарх испугался, что это верный признак его скорой смерти. Демосфен заметил его страх на что ответил: "Почему ты боишься моей смерти? Знаешь ли ты точно, что смерть хуже жизни? Или ты больше не хочешь потерять своего друга? Так вот, Аристарх, мой последний тебе урок. Не бойся смерти, ведь ты не знаешь, что нас там ждет, а страх перед неизвестным есть ни что иное нежели глупость. А если не смерти ты боишься, то не будь эгоистом, думая только о себе. Ты не о мне сейчас плачешь, а о себе. Какой ты бедненький, останешься без друга. Радуйся за меня, мой друг. И моли богов о моей скорой смерти, ибо я не желаю больше жить, прикованным к постели." Не зная, что ответить, Аристарх лишь вытер выступающую слезу и медленно кивнул. Как и попросил его Демосфен, он каждый день молил богов о быстрой и легкой смерти для своего лучшего друга. Через пятнадцать вечеров Демосфен мирно умер во сне. Казалось, что все эти последние дни вместе, они разговаривали больше, чем за всю их жизнь.

Вспоминая о всех уроках своего учителя и друга, Аристарх широко улыбнулся и в тот же день дал щедрое пожертвование богам за то, что они услышали его просьбу. Но что было толку со всех его знаний, если они умрут вместе с ним, подумал Аристарх и решил применить всю свою накопленную мудрость в Народном Совете Афин. Несколько раз он избирался в Совет и запомнился всем как мудрый и строгий приверженец законов. Каждый раз, когда что-то в совете происходило не по закону или происходила коррупция, Аристарх вмешивался и пресекал подобные действия. А однажды он даже разгневал этим и совет, и граждан Афин, которые хотели без суда и голосования осудить на смерть двух полководцев, которых обвиняли в проигранной войне. Аристарх отказался голосовать за казнь, пока действия полководцев не будут пристально изучены и их вина в проигранной войне не будут четко установлена. Поскольку в Народном Совете любое решение не может быть принято без голосов "за" всех его членов, Аристарха обвинили в покрывательстве преступников. Граждане Афин, узнав, что Аристарх не голосует за казнь полководцев, собрались толпой и направились к дому одного из них. Когда тот вышел, его окружили и побили камнями. Второй полководец, узнав об этом, сам согласился уйти в добровольное изгнание в обмен на сохранение жизни. Самого Аристарха с позором выгнали из Совета под давлением граждан и пожизненно запретили ему занимать какую-либо государственную должность.

Аристарх не падал духом, ведь он все еще мог передать знания и мудрость своего друга в качестве философа. Но в отличии от всех философов того времени, он не искал одного или нескольких постоянных учеников, вместо этого, он всегда выходил в людные места и заводил беседы. Так, посредством диалога и правильно заданных вопросов, он позволял своим собеседникам самим приходить к истине. Поскольку он больше не получал зарплату члена совета, а за свои беседы не брал денег, как это делают софисты, жить он стал очень бедно и просто.

Тот факт, что Аристарх обучает мудрости любого и не берет за это денег очень бесил софистов. Один из них настолько был зол на него, что решился сделать все, чтобы запретить Аристарху учить людей. Так, софист по имени Аргирис, при помощи своих связей и денег, убедил совет принять закон, запрещающий Аристарху проводить публичные беседы. Когда Аристарх резко высказал на людях свое мнение о членах совета, один из них, Харикл, близкий друг Аргириса, призвал Аристарха и показал ему на этот закон, утверждая, что он его нарушил, публично выступая перед людьми. На что Аристарх ответил: "Хорошо, я готов повиноваться законам. Как вы знаете, я делал это всегда, даже во вред себе. Но чтобы незаметно для себя, по неведению не нарушить в чем-нибудь закона, я хочу получить от вас четкие указания вот в чем: почему вы приказываете воздержаться от искусства слова, – потому ли, что оно, по вашему мнению, помогает говорить правильно или неправильно? Если говорить правильно – то очевидно, пришлось бы воздерживаться говорить правильно; если же – говорить неправильно, то очевидно, надо стараться говорить правильно."

Харикл рассердился и сказал ему: "Раз, Аристарх, ты этого не знаешь, то мы объявляем тебе вот что, для тебя более понятное, – чтобы с молодыми людьми ты вовсе не разговаривал." На это Аристарх сказал: "Так, чтобы не было сомнения, определите мне, до скольких лет должно считать людей молодыми?" Харикл отвечал: "До тех пор, пока им не дозволяется быть членами Совета, как людям еще не разумным; вот и ты не разговаривай с людьми, моложе тридцати лет." На что Аристарх спросил, внимательно осмотрев собравшуюся толпу вокруг: "И когда я покупаю что-нибудь, если продает человек моложе тридцати лет, тоже не надо спрашивать, за сколько он продает?" Харикл, явно уставший от его вопросов и раздраженный ими, резко ответил, не подумав: "Да!"

После этого ответа, Аристарх больше ничего не сказал, но не потому, что не знал, что ответить. Несколько торговцев и ремесленников, что стояли в толпе резко высказались против такого закона, ведь видели в нем угрозу для своего дела. Заметив неопределенность среди людей, которые не были торговцами или ремесленниками, Аристарх сделал финальный толчок. Он развернулся к людям и громко спросил: "Когда законы направленны против благополучия граждан и принимаются без их согласия, скажите, граждане Афин, как это называется?!" Толпа теперь уже как один единый организм отвечала громко и четко: "Тирания!" После чего начали громко свистеть, выкрикивать оскорбления и высказывать свое недовольство. Теперь толпа была больше похожа на каменный снаряд, готовый выстрелить в любой момент.

Совет, а особенно Харикл, который и предложил этот закон, сильно испугались. Посмотрев на друг друга, а затем на Харикла, он поднял папирус с новым законом и порвал его на глазах у толпы, после чего, они без слов быстро удалились в здание Совета. Но это была не первая попытка закрыть рот Аристарху. Через несколько лет, другой софист, по имени Антифонт, решил, что он может публично опозорить Аристарха. Он подошел к небольшому собранию людей, которые слушали его и бесцеремонно прервал его.
"Аристарх! Я думал, что люди, занимающиеся философией, должны становиться счастливее от этого; а ты, мне кажется, вкушаешь плоды от нее противоположные. Живешь ты, например так, что даже ни один раб при таком образе жизни не остался бы у своего господина: питаешься ты скверно, и пьешь из ручьев, как собака; гиматий ты носишь не только скверный, но один и тот же и летом и зимой; ходишь ты всегда босой и без хитона. Денег ты не берешь, а они доставляют радость, когда их приобретаешь, а когда владеешь ими дают возможность жить и приличнее, и приятнее. Учителя внушают ученикам желание подражать им: если и ты хочешь внушить своим собеседникам такую мысль, то смотри на себя как на учителя злополучия."

Аристарх на это ответил: "Как мне кажется, Антифонт, ты представляешь мою жизнь настолько печальной, что предпочел бы, я уверен, скорее умереть, чем жить, как я. Так давай посмотрим: что тяжелого нашел ты в моей жизни? Не то ли, что я, не беря денег, не обязан говорить, с кем не хочу, тогда как берущим деньги, поневоле приходиться исполнять работу, за которую они получили плату? Или ты хулишь мой образ жизни, думая, что я употребляю пищу менее здоровую, чем ты, и дающую меньше силы? Или думаешь, что продукты, которыми я питаюсь, не такие редкие и дорогие, а потому, хуже, чем твои? Или думаешь, что кушанья, которые ты готовишь, тебе кажутся вкуснее, чем мои мне? Или вода из источника не такая хорошая, как твое вино? Разве ты не знаешь, что кому есть хочется, тому мало надобности в лакомых блюдах, и, кому пить хочется, тот чувствует очень мало потребности в напитке, которого нет у него? Что касается гиматиев, как тебе известно, меняющие их меняют по случаю холода и жара, обувь надевают, чтобы не было препятствий при ходьбе от предметов, причиняющих боль ногам: так видал ли ты когда, чтобы я из-за холода сидел дома больше, чем кто другой, или по случаю жара, ссорился с кем-нибудь из-за тени, или из-за боли в ногах не шел, куда хочу? Разве ты не знаешь, что люди, по натуре очень слабого телосложения, благодаря упражнению становятся крепче силачей, пренебрегающих упражнениями? Про меня, как видно, ты не думаешь, что я, приучавший тело упражнениям ко всяким случайностям, переношу все легче тебя, не занимавшегося упражнениями? Если я – не раб чрева, сна, сладострастия, то существует ли для этого, по-твоему, какая-нибудь другая, важная причина, чем та, что у меня другие есть другие, более интересные удовольствия, которые доставляют отраду не только в момент пользования ими, но и тем, что подают надежду на постоянную пользу от них в будущем? Но конечно, тебе известно, что люди, не видящие никакой удачи в своих делах, не радуются; а которые считают, что у них все идет хорошо – сельское хозяйство, судоходство, или другая какая профессия, – те радуются, видя в этом для себя счастье. Так вот, от всего этого, как думаешь, получается ли столько удовольствия, сколько от сознания того, что и сам совершенствуешься в нравственном отношении и друзей делаешь нравственно лучшими? Я вот всегда держусь этого мнения. А когда нужна помощь друзьям или отечеству, у кого больше времени заботиться об этом, – у того ли, кто ведет такой образ жизни, как я, или такой, который тебе кажется счастьем? Кому легче быть в походе, – кто не может жить без роскошного стола, или кто довольствуется тем, что есть? Кого можно скорее вынудить к сдаче при осаде, – кому нужны продукты, которые очень трудно найти, или кто довольствуется тем, что легче всего можно встретить? Похоже, Антифонт, что ты видишь счастье в роскошной, дорогостоящей жизни; а по моему мнению, не иметь никаких потребностей есть свойство божества, а иметь потребности минимальные – это быть очень близким к божеству; но божество совершенно, а быть очень близким к божеству – это быть очень близким к совершенству."

Не зная, что на этот ответить, Антифонт ушел, но вернулся в другой день: "Аристарх! Конечно, честным, я тебя считаю, но умным – ни в коем случае; да, мне кажется, ты и сам это осознаешь: по крайне мере ты ни с кого не берешь денег за свои беседы, а между тем, гиматий, дом или другую какую вещь, принадлежащую тебе ты никому не отдашь не только даром, но даже и дешевле ее стоимости, потому что знаешь, что она стоит денег. Отсюда ясно, что если бы ты и беседы свои считал имеющими хоть какую-нибудь ценность, то и за них не брал бы не меньше их стоимости. Таким образом, честным, пожалуй, тебя можно назвать за то, что ты не обманываешь людей с корыстной целью, но умным – нет, если твои знания ничего не стоят."

На это Аристарх отвечал: "Антифонт, у нас принято думать, что из красоты и знаний можно делать равно и благородное и гнусное употребление. Так, красоту если кто продает за деньги кому угодно, того обзывают распутником; а если кто знает, что его любит человек благородный, хороший и делает этого человека своим другом, то мы считаем его нравственным. Точно также, кто продает свои знания за деньги кому угодно, тех обзывают софистами; а кто, заметив в человеке хорошие способности, учит его всему хорошему, что знает, и делает своим другом, про того мы думаем, что он поступает, как следует доброму гражданину. Во всяком случае, Антифонт, как другие любят хорошую лошадь, собаку, птицу, так и я, да еще больше, люблю добрых друзей, учу их всему хорошему, что знаю, знакомлю их с другими, от которых я думаю, они могут позаимствоваться чем-нибудь полезным для своего нравственного развития. Также книги древних мудрецов, в которых они оставили нам свои сокровища, я раскрываю и читаю вместе с друзьями, и, если мы находим что-нибудь полезное, мы заимствуем это и считаем большой выгодой для себя, что становимся друг другу дороги."

В другой раз как-то Антифонт спросил его, почему он, думая, что других делает способными к государственной деятельности, сам не занимается ею, если правда, что умеет. И припомнил ему, что его с позором изгнали из Совета. Аристарх отвечал: "А в каком случае, Антифонт, я больше бы занимался государственными делами, – если бы один занимался ими или если бы заботился, чтобы было как можно больше людей, способных заниматься ими? И никто из Совета меня не выгонял. Я ушел сам, по своему собственному желанию, когда решил следовать закону несмотря ни на что." Больше Антифонт не подходил к Аристарху и его друзьям, затаив глубокую ненависть и злобу на него.

Последние несколько лет его больше никто не трогал, ибо боялись, что на любой коварный вопрос или фразу, он сможет найти ответ, который посрамит их. Но затишье оказалось ложным, так как Аргирис, Харикл и Антифонт вместе собирали сведения против Аристарха. Его вызвали на суд и обвинили в том, что он не признает богов, признаваемых государством, а вводит другие, новые божества, а также развращает молодежь. Друзья старались отговорить Аристарха идти на суд, ведь если его признают виновным в нарушении двух законов – его ждет смертная казнь. Вместо этого, ему советовали сбежать из Афин, на что Аристарх твердо сказал нет и отчитал своих друзей за подобную низость. На суде он смог опровергнуть одно обвинение в том, что богов он не признает, ведь было слишком много свидетелей, которые утверждали обратное. Но второе обвинение опровергнуть уже было не просто. Сторона обвинения предъявила суду, что два бывших друга Аристарха – Критий и Алкивиад, научились у него дурному, поэтому, когда попали в Совет, занимались страшной коррупцией, за что и были изгнаны из Афин. Аристарх пытался объяснить суду, что сам он живет нравственно и других так обучает, а то, что некоторые все же потом избирают другой путь – не его вина. Но судей это не убедило. Поскольку только одно обвинение было признано действительным, вместо смерти, Аристарх был изгнан из Афин. Друзья со слезами прощались с Аристархом, однако он был полон радости, чем вызвал удивление своих друзей и знакомых. Заметив замешательство в их взглядах, он объяснился так: "Вы плачете не по мне, а о себе, ведь вы больше не услышите меня, если только, не решите покинуть все и пойти со мной. Я же радуюсь, поскольку мне больше нет нужны ограничивать себя одним городом. Я могу нести свое слово другим. Передо мной открылись новые возможности. Поэтому не печальтесь, крепко запомните, чему вы научились и учите так других. И самое главное, будьте добры, ибо каждый, кого вы встретите, ведет свою тяжкую внутреннюю борьбу, так как вы не знаете, какое горе может быть у человека на сердце".

Годы шли; Аристарх путешествовал из одного города в другой, продолжая учить людей через свои беседы. В своем путешествии он услышал от глашатая, что царь Агис проводит состязание за руку своей дочери. Пожав плечами, Аристарх решил отправиться туда, в надежде распространить свое слово новым людям.

В первые за столько лет, он идет куда-то конкретно, а не куда его приведет дорога.

Информация доступна только мастеру и хозяину персонажа.

Информация доступна только мастеру и хозяину персонажа.

Диомай



Диомай - высокий, красивый воин и атлет. Он тщательно следит за собой и своей внешностью, поскольку герой не может позволить себе выглядеть, как неотесанный варвар, поэтому его нередко принимают менее серьезно, чем стоило бы. Тем не менее, в движениях мужчины ощущается грация и опасность настоящего воина.
Одевается Диомай просто, золото и цацки - не любит. Даже броня его - максимально надежна, без всяких излишних украшений. Лишь шикарный гребень шлема да барельеф на щите - отличают снаряжение принца от самого обычного гоплита. Однако его боевое копье - словно выковано в небесных кузнях. Прочное резное древко венчает острый металлический шип в виде вытянутого листа, украшенного смертоносными крыльями. Металл изумительно сияет в свете полуденного солнца, а дерево, из которого выточено древко не представляется возможным идентифицировать. Сам Диомай считает, что это копье подарила ему сама Афина в знак своей благосклонности.

Сатир Ферей

Небесный покровитель:
Афина Паллада

Якоря:
Никто не должен сомневаться в моем превосходстве, и уступить готов я лишь другим детям богов.
Нет ничего слаще, чем толпа, беснующаяся от восторга, когда славит мои подвиги.
Прекрасные женщины и сладкое вино - два столпа, на которых держится воин меж двух битв.
Я никогда не пренебрегаю тренировками.
Оскорбивший меня или близких мне - пожалеет о своем вероломстве.
Я внимателен к воле богов, и хотя считаю рок силой, с которой невозможно бороться - лишь я выбираю, какой будет моя жизнь между вехами, отмеченными свыше. Ни один смертный не в праве определять мою судьбу.
...
...
...

Гейс:
К неизбежной кончине своей стать легендой, чье имя гремит по всем землям, и о коем слагают мифы и эпосы.

  Славный город Элевсин в Аттике – купался в роскоши и славе. Будучи одним из крупнейших портов, основанный мифическим героем, город постоянно рвался доказать всем окружающим землям, кто на самом деле достоин править Аттикой. И хотя полису так ни разу и не удавалось вырвать землю из под ног Афин и других крупных городов поблизости, жители Элевсина были людьми гордыми и весьма успешными.
  Именно здесь, в семье Деимаха, возводящего свой род к самому Элевсину, родился юный принц Диомай. Он был вторым сыном в роду, но отличался от старшего брата – Диокла, так же, как моря отличались от озер. Диомай был красив, талантлив и ловок, словно молодой бог, в то время, как его старший брат отличался разве что физической силой, угрюмостью и отсутствием всякой природной харизмы. И всё же, несмотря на шепотки о том, что Диомай не сын царя Деимаха, но сын одного из олимпийских богов, младший брат любил старшего и во всём старался равняться на него. Через три года после рождения Диомая, мать его, Климена, подарила мужу еще одного сына – Клеона. Третий сын оказался, как бы компромиссом между чрезмерно талантливым Диомаем и нелюдимым Диоклом, что весьма успокоило царя, который по «какой-то» причине, так и не смог полюбить второго сына так, как полагается отцу.
  И всё же, шепотки продолжались, а Диомай рос в свете славы, которую ему лишь предстояло стяжать. Он легко овладевал единоборствами и искусством сражения, в чем лишь могучий Диокл мог противостоять ему. Но столь же искусен был в игре на лире, управлении колесницей и мудрости стратега. Если Диомай чего-то не умел – то лишь от того, что не желал заниматься скучными делами. Во всём же, за что брался юноша – он неизменно преуспевал, зарабатывая как зависть, так и восхищения сверстников, а так же беспокойство старших.
  В год, когда мальчику должно было исполниться двенадцать, в Элевсин заглянул знаменитый вор и хитрец, сын Гермеса – Автолик. Он заключил с царем Деимахом договор, по которому в течение трех лет должен был учить его детей всему необходимому для молодых воинов. Увы, славящийся своими проказами герой выдержал лишь два года, после чего бесследно исчез. Однако за это время он успел присмотреться к сыновьям царя и так же отметил, сколь сильно отличается Диомай от братьев. За день до ухода Автолик посоветовал юноше отправиться к оракулу в Дельфы и там узнать свою судьбу и загадку своего рождения, но отправиться в путешествие юный принц смог только когда ему минуло шестнадцать.
  Он запряг колесницу, подаренную старшим братом и, не говоря ничего семье – отправился в путь. Путь этот был долог и довольно опасен, поскольку земли Эллады в те времена не были спокойным местом, однако описывать подвиги молодого героя на этом пути мы не станем. Отметим лишь, что заработав пару первых шрамов, он успешно достиг Дельф и спросил оракула о том, чьим сыном является, и какая судьба ему уготована. Так молодой Деимай и узнал, что отец его – Аполлон, а жизнь его, яркая и доблестная, закончится вдали от дома под знамением злого рока.
  Обрадованный и разозленный одновременно, юноша пустился в обратный путь, но на сей раз выбирал дорогу самую опасную и трудную из всех. Почти два года скитался он, сражаясь в чужих войнах и стяжая славу. В числе прочего, по дороге он спас незадачливого сатира по имени Ферей, на которого напал обезумевший лев. Долго сражался Диомай с могучим зверем, но, в конце концов, поборол его, а впечатленный его талантами сатир поклялся всюду сопровождать юного героя, что тот принял на удивление благосклонно.
  Вернувшись домой, Диомай узнал, что град Элевсин вновь ввязался в войну, а потому сразу же отправился на поле боя, где проявил себя прекрасным стратегом и невероятно могучим воином. Увы, во время войны его брат Диокл пал в бою, и в ярости Диомай переломил ход сражения, слепо бросившись в атаку и увлекая за собой своих воинов. Эта битва обеспечила Элевсину победу, но была куплена великой утратой.
  Постаревший и смягчившийся за годы отец хотел было избрать второго сына наследником, но тот отказался от чести, указав на то, что Клеон, брат его младший – был умнее и мудрее в житейских вопросах, когда он – Диомай, был лишь воином и не умел управлять землей мудро. К тому же на героя давило осознание того, что он сын божественного отца и судьба его должна будет закончиться печально. Негоже было ему садиться на трон зная, что однажды он бросит свою страну в скитаниях по дальним землям.
  Тем не менее, несмотря на скандальный характер и легкомыслие, старший брат всегда помогал младшему в делах и вскоре прославился на всю Аттику, как победитель разбойников и чудовищ. И хотя большую часть этих историй изрядно перевирал неизменный спутник его – Ферей, по большей части слава мужчины была вполне заслуженной. Так, в одном из своих походов он испросил благословение Афины Паллады, и та одарила его лежащим на плоском камне в глубине лесов копьем. Копьем этим он сумел одолеть чудовище, угнетавшее окрестных селян, а затем сделал своим излюбленным оружием.

  Долгий и скучный год выдался в жизни Диомая, когда он услыхал о том, что царь Агис ищет женихов для прекрасной дочери своей. И, не долго думая, взял он быстроходный корабль, набрал команду и отплыл, прихватив с собой Ферея. Правда, жениться сам он не собирался, но считал, что было бы неплохо привезти знатную жену своему брату Клеону. Больше прелестей принцессы его манила неизвестность, долгий путь и возможность свершить новые подвиги. Ибо ничего так не жаждал Диомай, как оставить свое имя греметь в веках. И ничего не страшило его больше, чем бесславная смерть.

Информация доступна только мастеру и хозяину персонажа.

Информация доступна только мастеру и хозяину персонажа.

Ксантос, юноша - раб-виночерпий царя Агиса.

Информация доступна только мастеру и хозяину персонажа.

Информация доступна только мастеру и хозяину персонажа.

В нем редко подозревают атлета. Чаще рапсода или философа. Многое в этом юноше говорит, что ему никогда не случалось брать в руки меч. Посудите сами. Длинные, густые как у женщины, волосы. Очень глубокий и очень холодный взгляд серых глаз. Полные губы сладострастника. Густые брови. По девичьи заострённые черты лица. Вы скажете — колесницы, бои, атлетика?! Вы это серьёзно?
О, вы ещё не знаете главного...

Небесный покровитель: Дионис в своей ипостаси бога безумия.
Якоря:
— Смысл игры в самой игре, а не в результате. Игра развлекает. Прогоняет тоску, которая есть суть жизни.
— Всё, что нестандартно — не может быть безобразным. Чудовища прекрасны потому что чудовищны.
— Делать добро тем, кто добр к тебе, и зло тем, кто не добр. Мстить за обиду не обязательно в тот же момент, но и не забывать.
— Никогда не терять лицо. Выглядеть смешным только когда этого требует игра.
— Тайная мечта Андроника — поиск равного ему по уму, хитрости и таланту, также смотрящего в бездну безумия и улыбающегося ей. Он безумно одинок, этот сероглазый полубог.
— В случае эмоциональной озабоченности чем-либо может появиться тремор рук, пальцы начнут что-то интенсивно выстукивать или теребить.

Гейсы:
— Стать богом. Невысказанная, но принесенная клятва.

У Андроника два отца и одна мать, просто потому что один из его отцов был одновременно и матерью. Вы должно быть слыхали его имя хоть раз — Гермафродит Атлантиад, прекраснейший из смертных, что отвергал любовь и за это был соединён воедино со страстно обожавшей его нимфой Салмакидой. Не мужчина и не женщина. Не отец и не мать. Даже безумец не решился бы возлечь с андрогином, вот только у безумия тоже был бог, и сердце его горело буйной страстью...
Так родился Андроник.
Так родилась Андроника.

Нельзя сказать, чтобы его любили. Вряд ли Гермафродит вообще кого-то любил по настоящему, и уж точно раз и навсегда зарекся рожать. Уже с детства Андроника узнала, что ей верная дорога — сделаться гетерой при дворе какого-нибудь любителя играть на всех струнах, развлекать его пением, беседой или страстью, а взамен роскошно жить и не знать бед. Речные нимфы, известные няньки всея мифологии, и воспитывали-то её как гетеру, наряжали как девочку и описывали красоты будущих кутежей...

А андрогин смотрел на мир своими большими, серыми глазами, и видел что-то одному ему известное. Он знал о судьбе своего отца. Другого отца. Знал, что иногда судьбу нужно хорошенько отхлестать виноградной лозой.

В двенадцать он лишился невинности как мужчина. В четырнадцать как женщина. С кровью пришло осознание, ему не слишком-то нравились мужчины. Так девочка, которая была мальчиком, стала мальчиком, который был девочкой.

В шестнадцать он впервые перетянул грудь лентой и покинул родной дом, чтобы учиться.
Его вдохновлял путь божественного отца, от Орхомена, где мальчиков воспитывают как девочек, к Нисе, колыбели виноградных лоз. Оттуда в Египет, куда безумный бог ушёл скитаться в пустыню, и откуда добрел до Индии. И подобно отцу, Андроник был желанен. Подобно отцу проливал кровь, преследуемый всюду тем безумием, которое нёс с собой как порчу или чуму. Просто отец сводил с ума целые народы, заставлял фиванок убивать своих мужей, а женщин Аргоса — пожирать собственных детей. Андрогин смотрел на земли где вершились эти дела. Пути людских желаний не скрывали в себе тайны для него.

Тайной был лишь собственный путь.
Андроник, толком не считавший свои уходящие годы, пил вино с браминами. Те приняли сына Диониса, и видели в нем то, что сам андрогин хотел, чтобы они видели.

Однажды, погрузившись в медитацию, юноша, который был девушкой, видел сон, не похожий на другие. Видел царя-воина, бредущего к реке. Видел сыновей, через женщину делящих ложе друг с другом. Видел женщину, чей путь зависит от путей других.

Андроник улыбался. Впервые, собственный путь был ясен ему. Дионис был отцом комедии, и настало время сыграть комедию.

Снарядить корабль и свиту, отправиться обратно на земли Эллады, дабы там представиться царевичем из индийской земли. Индия далеко — вряд ли кто-то раскусит обман.

И если получится, это будет величайшая комедия из всех. Царевна обретёт царевича, который не царевич, мужа, который жена, и гения, который в действительности был, конечно, безумен... Ибо только безумец мог решиться на подобное.

— Жених к Агесиде.

Информация доступна только мастеру и хозяину персонажа.

Информация доступна только мастеру и хозяину персонажа.

Язону на вид лет тридцать, настоящий возраст он никогда и никому не сообщал. Он не слишком высок, не слишком мускулист, вообще - не слишком. Но он красив собой, хорошо сложен, гибок и очень быстр. Он светлокож, темноволос и темноглаз.

Язон привык всего добиваться своими силами. И этим все сказано о его характере. Он начал с низов, сейчас он царь. Пусть на небольшом островке, но царь.

Выходец из низов. Человек ниоткуда.
Игрок, поэт, драчун, мореход, торговец, пират - всего понемногу.
Судьба закинула его на небольшой островок под названием Динальт, а на острове не было ничего, кроме пары деревень, коз, винограда и оливковых деревьев. И ему понравилось там. Что-то неуловимо родное было в желтых равнинах и выцветшей зелени. Язон остался. А пять лет спустя, он был царем. Царем дикой, неприветливой страны, россыпи камней и сухой земли посреди бескрайнего моря. Властелином и непререкаемым авторитетом ватаги бесшабашных парней, для которых нет другой удали, кроме весел и паруса, которые знают все таверны и всех портовых шлюх от Афин до Карфагена. Повелителем тех, кто и перед Посейдоном склоняют кучерявую, выбеленную солью голову неохотно и готовы признать над собой власть не равного, но сильнейшего.

Информация доступна только мастеру и хозяину персонажа.

Информация доступна только мастеру и хозяину персонажа.