Накануне дня, когда отряд покидает лагерь Луций, зовет Тиеста к себе в шатер и знаком приглашает лечь.
– Ну что? – спрашивает он. – Тебя можно поздравить, мистик. Судьба тебя любит. Как я тебе и говорил, Фейруза была проклята, и это проклятие било по всем, кто с ней соприкасался. Её первый супруг. Армянский царь Аршак. Теперь Архип... Клавдий... Все мертвы. А ты всё ещё жив. Либо это большая удача, либо доказательство больших способностей.
Он делает жест рукой, дескать, "ты же не веришь, что дело в удачливости?"
– Когда мы беседовали на корабле, ты задавал вопросы. У меня есть для тебя ответы. Вряд ли они тебя обрадуют, но, возможно, удивят. И тебе нужно будет сделать выбор. Ты готов?
– Проклятие действительно выглядит самой очевидной причиной, - согласился Тиест, принимая приглашение лечь, - Фейзура не обладала собственной силой, ей не владел демон, но проклятие обладает властью, иное может пережить и тех, кто его произнес, и тех, кто был его свидетелем.
Метаксас оставил замечание по поводу удачливости без комментария, но кивнул на последний вопрос.
– Те, кто отвечают в такой момент 'я готов' обычно оказываются не готовы к тому, что услышат. Но, - 'разве у меня есть выбор?' хотел спросить Тиест, но вместо это произнес вслух другое, - действительно, это необходимо.
– Я сын человеческой женщины и ангела, созданного Богом. Тем самым, в которого ты не веришь, - Луций поднимает брови. - Свечение, которое ты видишь - это часть его силы, которой я наделен. Оно режет твои глаза, потому что твоя сила слаба и имеет иную, более низкую природу. И уж конечно, оно не сводит с ума. Наоборот, оно способно излечивать безумие, вызванное некоторыми причинами. Я говорил тебе правду: моя человеческая часть смертна. Моя другая часть... - Луций морщится. - В каком-то смысле лучше бы она тоже была смертна. Она не может держаться в этом мире без земной. И кстати...Фейруза тоже дочь, только не ангела. В ту ночь на корабле я лишь показал ей её природу. Но вот в чем разница - её отец так и не пробудил её силу, поэтому ты её не видел. По крайней мере до ночи, когда она сбежала. Сводил ли я её с ума? Нет. Напротив, я мог попытаться исцелить её, но такие вещи не делают без согласия, и последствия могли быть... опасны. Что касается демонов... Вопрос сложный, были они и ты их не разглядел, или то был плод её воображения - я не знаю. Но довольно мне говорить о ней, не так ли? Задавай вопросы, после, поговорим о тебе.
– Не поклоняюсь, - уточнил Тиест, не столько чтобы возразить, сколько чтобы заполнить паузу, пока он обдумывал слова магистриана, - но не отрицаю их существование.
Конечно, у мистика были подозрения, слишком много всего произошло , слишком много было недомолвок, полунамеков, событий, да и того, что Метаксас видел своими глазами. Он не был ошарашен, но все равно удивлен, такому нельзя было не удивляться, и ему требовалось мгновение, чтобы все осмыслить.
– Архип считал, что Фейзуру нужно обязательно исцелить. И хотел сделать это... своим способом. Я же хотел сначала узнать ее волю. Хочет ли она быть исцеленной? Многие лекари оставляют осколок в ране, потому что понимают, что извлечь его сделает еще хуже. Но сейчас это уже не имеет значения, я полагаю. Если мы встретимся с Фейзурой, то как с врагом.
Вопросы. Как много их было.
– Я думал, что это был посмертный опыт, что ангел явился к тебе за мгновение до смерти, - задумчиво проговорил эллин, - в этом я ошибся. Значит, это наследственное? Валерия получила свою силу по рождению?
Странный вопрос. Почему из всех возможных мыслей Тиест подумал именно про Воробушка? Нет, были другие вопросы, более важные.
– Ты говорил, что твое предназначение, это Рим. Твой отец имеет устремления? Если я правильно помню писание, ангелы являются проводниками высшей воли, но не действуют по своей
– Это неизвестно, - отвечает Луций на слова о Фейрузе. - Скажем так, у меня были причины считать, что на переговорах она принесет Риму больше вреда, чем пользы. Если бы я был в этом уверен, я бы уничтожил её сразу. Но я был не уверен, поэтому она до сих пор жива. Кроме того, я оставлял возможным вариант, что смогу при необходимости, устранить её от переговоров, не убивая, но это зависело бы от вас троих. Что у неё на самом деле на уме - мне неведомо, но не все подозрения можно изложить в спокойной беседе. Кроме того, судя по всему она не была до конца искренней со мной. Есть вопросы, которые задают до ареста, и я их ей задал. Те же, которые задают после ареста... если задать их преждевременно, можно потом не проснуться. Несмотря на то, что она пыталась меня убить, я до сих пор не могу однозначно сказать, была бы она полезна Риму, как союзник, или же нет. Но Фейруза из тех людей... Ты слышал когда-нибудь о Гае Кассии Лонгине? Он был сторонником Марка Брута, одним из заговорщиков. В решающей битве его часть войска была разбита Антонием, а часть войска Брута напротив, теснила армию Октавия. Но Лонгин не знал об этом и бросился на меч. Этим он обрек на поражение и Брута. Однако Лонгин сделал это не из трусости. Это был человек величайшей храбрости – это он вывел остатки легионов Красса после разгрома при Каррах. Просто некоторые люди не могут ждать развязки – только действовать, так, как считают нужным. Вот Фейруза из таких. Представился шанс, хоть малейшая возможность – и она действует. Оценивая её поступки, надо помнить об этом.
Он слушает прочие вопросы.
– И да, и нет, - отвечает он на вопрос про наследственность. - Это было так, и не так. Я действительно не знал о своем происхождении всю свою жизнь, а узнал лишь два года назад. Изначально я был нужен отцу только как носитель крови. Но потом случилось так, что я умер в результате... в результате события, на которое не мог повлиять, и которое было напрямую связано с этой линией крови. Тогда он явился ко мне и помог вернуться в мир живых - в качестве извинений или компенсации, если хочешь. Что касается моей дочери - верно, по рождению. Но не все так просто. Такая сила не должна встречаться два поколения подряд. Это ненормально. Не спрашивай, почему так произошло, я и сам не знаю. И не спрашивай больше о моей дочери, если не хочешь потерять моё расположение. Слишком многие ею интересуются, и Фейруза тоже. Свои тайны я готов тебе раскрыть, а её - нет. И кстати... чтоб ты знал. Никто не является к тебе за мгновение до смерти. В смерти мы все будем одиноки. А вот дальше будет по-разному.
– Рим - не моё предназначение, Рим - мой долг. Я защищал его от врагов внешних и внутренних еще тогда, когда знать не знал обо всем этом, и продолжаю защищать и теперь. Строго говоря, я даже не знаю, есть ли моему отцу дело до Рима. А что касается его воли... она у него есть, поверь. Ты наверняка обращал внимание на то, что свет от меня исходит холодный, не солнечный. И все же это свет. Он стал таким, потому что мой отец - не обычный ангел. Когда-то давно Сатана поднял мятеж. Одни ангелы присоединились к нему, другие - остались верны Престолу. Мой отец не поддержал ни тех, ни других. За это он был наказан, но не был низвергнут. Теперь наш свет - серебряный, а не золотой. Но, как видишь, своей воли у него хоть отбавляй.
– Я не хотел проявить неуважения, только напротив, - заметил Тиест на ремарку о дочери и больше к этой теме возвращаться не стал, - Если у твоего отца есть своя воля, то к чему он стремится? Старые боги, которых я знаю, вмешивались в дела людей по личным причинам, но, как ты говоришь, господин мой, сила твоего отца иного порядка, как и природа. Его мотивы столь же человеческие, как у старых богов или иные?
На слова о Фейзуре мистик несколько раз согласно кивнул, после чего добавил:
– Я могу лишь положиться на твое суждение в этом вопросе. Я не политик и не полководец, мне сложно мыслить такими категориями, мой опыт общения с Фейзурой говорит о том, что она желала признания, что ее амбиции простирались много дальше ее возможностей и проницательности. Я не думаю, что в ее поступках был злой умысел, но порой даже не имея скверного намерения, можно принести горе
– Ты спросишь у него сам, если он этого захочет, – ответил Луций. – Бессмысленно пересказывать то, что я слышал от него. Мне он скажет одно, тебе другое, Фейрузе – третье. У него много целей. Ты можешь попытаться помешать ему выполнить одну, а на самом деле лишь поможешь выполнить другую. Наблюдая за звездами, Тиест, ты можешь понять, в какую сторону они движутся, но никогда не поймешь зачем, ведь ты не видишь всех звезд. А о многих даже не знаешь.
– Фейруза желала выиграть, играя в чужую игру. Тот, кто вовлек её в эту игру, не предупредил, что вход стоит один денарий, а выход – сто. Она вообще плохо понимала, что происходит, и я думаю, что безумие тут не причем. Она уже так поиграла в игру царя Аршака и проиграла, и кажется, это её ничему не научило. Но она слишком страстно хочет царствовать, чтобы видеть, что мир не исчерпывается вопросом, будет ли она сидеть на троне. Но речь сейчас не о ней. Речь о тебе.
Луций смотрит на Тиеста испытующе.
– Чего хочешь ты? В смысле на самом деле хочешь. Ты говорил мне, что хочешь вернуть в мир магию, что её стало меньше. А для чего? Ты говорил, что хочешь спасти мир. Но ты действуешь, подобно Архипу, который спасая Фейрузу, только подверг её ещё большей опасности ценой собственной жизни. Магия – это сила для избранных, не для всех. Я скажу тебе прямо – я очень сильно сомневаюсь, что ты можешь преуспеть. Но, в конце концов, даже Архип преуспел в своем безумном плане, а ты его умнее. Возможно, у тебя что-то получится, скажем, вызвать какой-то временный выплеск. Вернуть магам силу, на время. Чего ты этим добьешься? Ты дашь силу в руки людям, которых не знаешь. Ну хорошо, знаешь некоторых. Я тоже, по долгу службы, был знаком с некоторыми из них. Большинство из них используют её для своей выгоды, для красивой жизни. Единицы будут творить добро или заниматься познанием. Но другие единицы устроят ужасные разрушения. И на этом всё. Прометей принес огонь всем людям, чтобы согреть всех, магия – это огонь, который согреет единицы и опалит миллионы.
Луций пожимает плечами.
– Что в этом тебе? Я исключаю шанс, что ты хочешь этой силы ради собственного богатства – богатством тебя уже проверили. Если бы это было так, ты бы сейчас был далеко отсюда. Что ты хочешь ощутить?
Он раздумывает над следующей фразой.
– Один человек сказал, что смерть улыбнется всем нам, и тогда останется улыбнуться ей в ответ. Я уже умирал. Я знаю, как легко это звучит, и как тяжело на практике. Чтобы улыбнуться в ответ смерти, надо знать, ради чего ты прожил жизнь. Не чего добился, не что успел, а зачем это все было, знать, что ты боролся за что-то стоящее. Вот когда ты будешь умирать, не сейчас, конечно, а через много лет, ты будешь знать, ради чего всё это было?
Луций снова пожимает плечами.
– Или же ты ищешь силу для себя? В этом нет ничего постыдного. Просто это разное. Подарить всем прекрасный, но бессмысленный огонь, от которого ужаснулся бы Прометей, или обрести свою силу, чтобы использовать её для чего-либо. Это совсем не одно и то же, мистик. Совсем не одно и то же.
– Волшебство это сила, - после недолгих раздумий ответил Тиест. Он говорил спокойно, позволяя себе паузы, чтобы подобрать правильные слова. Слишком важный разговор, чтобы рисковать неверной формулировкой, - Как любая сила, она лишена направления. Человек может взять копье, чтобы убить соседа, а может взять его, чтобы защитить близких от набега. Наделенный властью может использовать ее, чтобы строить схолы и госпитали, а может строить виллу за виллой, набивая собственный кошель. В империи хватает вторых, но никто не стремится низвергнуть Рим из-за этого. Вместо этого создаются службы, которые призваны контролировать коррупцию, усмирять ее.
– То, что я хочу сказать, - уточнил свою мысль Метаксас, - что люди такие, какие есть, многие подвержены страстям, порокам и не могут совладать с ними. Есть и праведники, и те, кто находится посредине, между первыми и вторыми. Позволю себе не согласиться с тобой, господин мой, что большинство чародеев алчны. Безусловно, большинство из тех, с кем встречался ты, таковы. Но это твой долг, противостоять таким, как они, искать их и пресекать их махинации, поэтому ты видишь больше их, также как вигилии видят больше воров и бандитов, чем честных людей. Это же не значит, что все люди порочны. На чародея, который богатеет за счет ремесла, придется тот, кто спасает жизни. На того, кто насылает злых духов найдется тот, кто их изгоняет.
- Любой инструмент, попавший в руки людей, будет обращен во зло и во благо, такова наша природа. Делать этот выбор, между добром и злом, есть свобода воли, данная нам богами. Можно отнять инструмент у людей, но они не станут от этого лучше, как ребенок никогда не повзрослеет, если запретить ему выходить из дома и не дать набить свои синяки на коленях.
– Огонь Прометея тоже опалил множество людей, - невесело закончил эллин, - Но я бы сравнил магию не с ним, с даром, который получил брат Прометея, Эпиметей. Сосуд, в котором крылись блага и горести, и созданную Зевсом женщину, Пандору. Когда Пандора, не удержавшись открыла сосуд, из него наружу вырвались болезни, горести и несчастья. Но часто забывают, что на самом дне этого сосуда была еще одна сущность. Надежда.
– Я не ищу силы для себя. Мой век короток и я уже успел испить из чаши могущества, у меня было все, что я мог хотеть. Если бы я довольствовался этим, то принял бы дар Аврелиана и тем успокоился, мог бы купить виноградник и доживать, наслаждаясь лучшей лозой во всей Элладе. Я хочу вернуть в мир равновесие, которое было нарушено Катаклизмом. Исчезновение магии лишь симптом этого дисбаланса, признак того, что наш мир болен. Я стремлюсь исцелить его, вернуть к прошлой гармонии, сохранить надежду, которая осталась на краю сосуда Пандоры.
– О, дело не в том, что я видел только плохих чародеев, – возражает Луций. – Дело в том, что этот дар не дается избранным. Он дается случайным людям, подобно тому, как кто-то рождается рыжим, а кто-то лучше владеет левой рукой. И доля людей с самыми обычными страстями среди них так же велика, как и среди простых смертных. Сам дар вызывает у многих из них амбиции, но это лишь подобно тому, что люди, высокие ростом, или имеющие большой детородный орган мнят, что судьба сделала их вождями или великими любовниками. Не более того.
– Наш мир, Тиест, может быть, и болен, но это не значит, что его надо лечить. Когда человек болен, у него бывает жар, у него выпадают волосы, а бывает, что отказывают руки или ноги. Ты никогда не видел врачей, которые стараются вылечить, вместо того, чтобы помочь? Изгнать "демонов", вместо того, чтобы просто выполнить свою службу? Не пытаться прирастить назад волосы, не мазать дегтем руки и ноги, а просто дать напиться воды, поменять простыни, укрыть его теплым одеялом. Да, человек уже не будет прежним. Но будет новым. Ты весьма умен, но не кажется ли тебе, уж прости меня за стариковское брюзжание, что ты несколько не наивен даже, а чересчур тщеславен? Знаешь, как будет? Я скажу тебе, как будет.
Луций грустен.
– Ты выпустишь из ящика Пандоры болезни, горести и несчастья. Так вот, они не исчезнут сами. Мне и таким как я придется бороться с ними, придется бороться изо всех сил, принося жертвы и совершая вещи, о которых мы не расскажем детям. И вот потом, Тиест, когда мы победим их, вот тогда из этого ящика робко вылезет надежда. Не потому что она была там с начала. А потому что спряталась туда, когда ящик открыли.
Он машет рукой.
– Но это мелочи. Ты же не ответил на мой вопрос. Что ты хочешь ощутить? Что ты потряс мир до основания? Что прежняя гармония уже не вернется, потому что мир меняется, и Катаклизм – не причина, а признак? Ну, ощутишь. И что? И ничего.
Луций наклоняет голову.
– Знаешь, что объединяет нас с тобой? Для нас с тобой слава – это то, что будет, а не то, что скажут другие. Архип из кожи вон лез, чтобы его оценила Фейруза. Тамар старается для меня. Марк – чтобы его заметил однажды Август. Ну давай, скажи что я не прав. Скажи, когда ты будешь умирать, что тебе будет важнее? Что кто-то скажет: "Вот Тиест Метаксас, он вернул в мир магию." Или что пятьдесят миллионов людей заснув вечером, проснулись утром в своих постелях, а ты бы знал, что это твоя заслуга. Пусть даже они об этом не знают. Скажи, что заставит тебя улыбнуться в тот момент?
– Безусловно, второе, - не задумываясь ответил Тиест, - и поэтому буду пытаться, даже если сама затея кажется безнадежной. А если положение вещей действительно не изменить, если гармония не вернется, я буду там, что свидетельствовать. В таком случае меньшее, что я могу сделать, это составить хронику гибели прошлого мира.
– Тогда почему ты спасаешь "утраченную гармонию", вместо того, чтобы помогать мне спасать людей? – спрашивает Луций. – Тебе кажется, что спасать людей скучнее? Менее прекрасно? Не так величественно? Не поспоришь, люди в большинстве своем не очень-то красивы. Зато в этом больше человечности и больше смысла. Выбери, кому ты хочешь помочь: людям или гармонии? Это не одно и то же, хотя возможно, тебе и кажется, что это так. Ладно, чего там. Раз уж я сам толкаю тебя к выбору, пусть это будет абсолютно честный выбор.
Он простирает руку.
– Тиест Метаксас! Я освобождаю тебя от данной мне клятвы.
Он опускает руку.
– Вот и всё. Ты свободен. Теперь выбирай. Стань мне не слугой, но союзником, обрети СВОЮ НАСТОЯЩУЮ силу, которую ты даже до конца не осознаешь. А не те крохи, которые у тебя остались. И помоги достойной цели. Я служу Риму, сознавая, что он не похож на царство добродетели, но лучше него формы нет. Рим – это единственная сила, которая уменьшает страдания людей, ты просто пока не видишь, что произойдет, если его не станет. И единственная, которая не существует ради амбиций таких людей, как Фейруза. Это единственная страна, в которой правят не только страх и сила. Единственная страна, в которой осталась надежда, даже если кажется, что она погребена под алчностью таких людей, как Флавий Тавр Аврелиан. Да, в Риме много такого, что мне противно, но лучшего пока никто не придумал. Или ты думаешь, что вцепившиеся друг другу в глотки варвары в звериных шкурах – это и есть гармония? Пффф!
Он пожимает плечами.
– Но разумеется, ты можешь презреть мой дар и мою дружбу и отказаться. И побежать за своим миражом. И даже, возможно, добежать до него, несмотря на то, что сил твоих уже не хватает даже чтобы дождь вызвать. Но знаешь что?
Луций улыбается сам себе.
– Вот мой отец спрашивает меня, за что я так люблю людей. А как раз за то, что они не идеальны, Тиест. И Рим – он никогда не достигнет идеала, даже если мне удастся защитить его от обезумевших от амбиций колдунов и обнаглевших варваров. Но он этим и прекрасен. Он будет двигаться к совершенству всегда. Иногда менять дорогу, иногда спотыкаться, делать шаги назад, потом наверстывать... Но это и делает мою цель великой, друг мой. Её недостижимость.
А твоя... что ж, магия идеальна. Ты добежишь до миража, дотронешься до него рукой и увидишь свой "идеальный" мир. Но когда он тебе чем-то не понравится, ты не сможешь ничего изменить, мистик. Есть два разочарования в жизни – не достичь того, что хотел, и достичь. Второе более горькое. Подумай об этом. Подумай об этом и выбирай. Яркий цветастый и прекрасный мираж, или противный одинокий старик, которого называют палачом, но который спасает последний настоящий, а не мифический оплот надежды, пока у этого мира не прошла лихорадка. Живые, несовершенные люди или идеал. Не спеши. Выбор только на первый взгляд очевиден. Но тут есть между чем выбирать. Когда я буду в очередной раз умирать, я точно знаю, что смогу улыбнуться смерти. Сможешь ли ты?
– Спасибо. За освобождение от клятвы. И прежде за предложенную дружбу. Это дорогого стоит, особенно для представителя моего пути, моей профессии, если можно так сказать. Люди не слишком охотно раскрывают нам объятия. И я не хочу, чтобы казалось, будто эта дружба куплена. Мне не нужны дары, достаточно лишь предложения и простертой руки, - Тиест протянул руку в ответ, и лишь после продолжил говорить, - Если мне будет позволено, я не считаю эти цели, вернуть гармонию в мир и спасать людей, противопоставленными или неравнозначными. Дар всегда был долгом для меня, а не правом. Долгом оберегать людей от того, с чем они не могут справиться сами, от опасностей незримых и имматериальных. В этом пути есть многое другое, и познание, и воспитание себя, но цель его - служение миру. Я не стремлюсь восстановить гармонию мира ради нее самой, ради какого-то идеального состояния, чтобы любоваться им будто скульптурой. Я стремлюсь к этому, потому что - так полагаю - что людям станет лучше жить в мире гармонии, чем мире, где правит Эрида. Поэтому тебе, гос.. друг мой, не нужно предлагать мне присоединиться к твоей цели, я уже следую ей
Луций не отпускает руки Тиеста.
– Тиест, – говорит он. – Я уважаю твой взгляд на вещи, но пойми и ты мой. Эти цели, может быть и не противопоставлены, а может быть, и таковы. Ты не знаешь, к чему приведет пробуждение магии. А я не могу спасать всех людей. Я спасаю Рим, потому что это – большинство и лучшие из людей. Именно поэтому тебе и надо выбрать. И если ты мой друг и союзник, мне нужно знать, что ты разделяешь мою цель настолько, что готов отказаться от иной, если они вступят в противоречие. Возможно, для тебя это выглядит по-другому. Но для меня это так, а предлагая дружбу, я должен быть честен с тобой. Поэтому не обманывай себя. Это выбор. Скажи "да, Люди Рима и Луций". Или скажи "нет, Мечта и Гармония". Вот и все. Это просто выбор того, что тебе ближе. Это не вопрос жизни и смерти.
Тиест молчал совсем недолго, прежде чем кивнуть:
– Если нужно сделать выбор, то люди. Без людей не будет мира, они важнее всего. И да, я понимаю, что спасти всех невозможно, что защищая Рим, мы можем обречь людей вне его. Я, возможно, наивен, но, все же, не ребенок
Луций тоже кивает, медленно.
– Хорошо, что ты это понимаешь. Но по-другому и быть не могло. Иначе мы бы не вели эту беседу.
Он берет вторую руку Тиеста.
– Пора вернуть тебе кое-что, что ты утратил, мистик. В конце концов, – он усмехается, – кажется, сила, это единственное, чем я могу наконец отблагодарить тебя, не опасаясь, что сюда войдет Флавий Тавр Аврелиан и отнимет у меня даже эту возможность. Ты сказал, что тебе не нужны дары, но неужели ты откажешь старику в возможности проявить благодарность?
- Он обещал, что достанет меня из-под земли, если потребуется, так что не удивлюсь, - невесело пошутил Метаксас, больше чтобы скрыть волнение. Сколько не уговаривай себя, что вода не холодная, а за мгновение до того, как ступить в нее, она кажется ледяной. Мистик прикрыл глаза, не зная чего ожидать, то ли боли, то ли блаженства, поэтому готовился одновременно и к тому, и к другому
- Пфф! – снова усмехается Луций. – Именно поэтому мой дар должен быть таков, чтобы ты мог больше не бояться его. Итак, ты согласен это принять? - спрашивает он.
Мистик замолчал, прислушиваясь к себе, потому вздохнул и покачал головой:
– Это большая честь, получить твою благодарность, но я не имею права принять ее. По крайней мере, не сейчас. Я должен ощущать, что достоин этого, готов к этому, но сейчас это не так
– Ты понимаешь, что отказывая мне в этом, отказываешься и от моей дружбы и расположения? – спрашивает его Луций спокойно.
– Мне жаль, если это так, - вздохнул Тиест, - но если так, то так тому и быть
– Так тому и быть, - повторяет Луций, отпуская его руки. - Твоя судьба, Тиест, отныне - брести в потемках одному. Не забудь, что ты можешь вернуться к этому её повороту ещё раз, если окажется, что ты спотыкаешься на своем пути слишком часто.