Новое Кристинино: Осенние кошмары | ходы игроков | [√] Интерлюдия I: Нет света (Женя)

Глубокая ночь.


    Женя засыпа́л под стрекотание сверчков за сараем и шорох занавесок. Вернее, он пытался заснуть, но сон не приходил. То ли Дамашин недостаточно устал за день, хотя прошёл пешком за сегодня куда больше, чем привык, то ли его отвлекали мысли. Те самые мысли, которые не находят лучшего времени, кроме как перед сном, чтобы обрушиться снежной лавиной. Алёша, Свиридова, кот, найденная кепка… конечно, ещё из головы не шла Таня. И снова кот: а кстати, где он? И снова Таня со своими «помнишь-не помнишь». Что он должен был помнить? А ещё стояние на перекрёстке и стойкое дежа вю, связанное с этим, но осознанное только теперь. Что за игры разума? И снова Таня…

    Со стороны окна резко подул ветер. Женю обдало неуютной прохладной под одеялом, будто кто-то сделал это нарочно. Кто-то, кто мог бы, например, стоять за окном вместе с ветром. Шторы всколыхнулись двумя призрачными вуалями. И внезапно Женя понял, что за окном кто-то есть. Эта мысль пронзила Женю! Он резко сел в кровати, не понимая, почему уверен в этом.

    — Женя…

    Он реально слышал своё имя. Его называл знакомый голос с улицы. Женя всё ещё дрожал, но как будто не только от холода. Голос вызывал приятные мурашки, перекликаясь с недавними мыслями. Торопливо вскочив, он прошлёпал к окну, отмахнулся от занавесок. В первые секунды его глаза ничего не могли разобрать в темноте, но потом, как будто подсвеченная изнутри и извне одновременно, в освещённую луной полосу ступила Таня. Она стояла внизу в одной сорочке, накинутой на… на полностью голое тело. Когда тебе семнадцать, ты подмечаешь такие факты раньше, чем узнаёшь собеседника в лицо. Узнавать в лицо и не требовалось.

    «Блин! Она же мокрая!»
    Действительно, газовая ткань лежала на худой девочке так, будто серебряное лунное сияние прилипло к её коже. Дамашин отчётливо видел её всю. Видел её плечи и грудь с тёмными метками сосков.

    — Же-еня, — звала она тихо, почти шёпотом, сложив руки домиком возле рта. — Это я…
    — Да я… да я вижу! — выдавил Женя.
    Таня тихонько помахала ему.
    — Я затопила баньку, — зачем-то сказала она.
    — А?.. — Женя глупо улыбнулся, вцепившись пальцами в подоконник. Он-то хорошо знал, что начинается после таких фраз. Он смотрел много фильмов об этом.
    — Баньку, — повторила Таня как будто по тому самому сценарию. — Чтобы помыться… Не хочу идти одна…

    Что-то было не так с её голосом. Он звучал с неясной тоской, словно банька была для Тани недосягаемым счастьем. Чем-то таким, о чём ты можешь прочесть в книге, но неспособен насладиться сам. Но Женя отмахнулся от этого. По его телу бежала волна предвкушения, и мысли о том, насколько невероятным должно казаться происходящее, насколько их дома далеко друг от друга для похода в ночной рубашке, исчезли, не появившись. Дамашин жадно облизывал Таню взглядом, сердце трепыхалось так быстро, как будто Женя уже был в бане, где шипят клубы пара. Голова перещёлкивала тумблеры: презервартивы! нету! хер с ним! Он был готов на что угодно.

    — Пойдём вместе? — прошептала лунная Таня.
    Почему-то вопрос звучал недостаточно вопросительно. Она хотела, чтобы Женя пошёл с ней. Всё в ней говорило об этом. Как она стояла, как смотрела. Её томный голос, и даже окружающий её воздух, насквозь вибрирующий в эротическом ожидании. Баня, конечно, была только предлогом.
    — Подожди! — сдавленно прошептал Женя. — Подожди, я сейчас! Ты чё, блин, вообще…

    Запнувшись, Женя решил не уточнять. Может, нажралась или «колесом» закинулась — вчерашний школьник в любом случае не был против. Ему пока не выпало шанса увидеть голую тян не в хентае или «домашке», и упускать этот абсолютно стрёмный, сумбурный, непонятный, спонтанный, но шанс Дамашин не собирался. Он на цыпочках кинулся по лестнице, на бегу схватив с тумбочки очки, мятые джоггеры и футболку. Кое-как надел их уже перед входной дверью, потянул её к себе, чтобы не заскрипела, скинул крючок с засова, сунул ноги в кеды, не зашнуровывая… и выглянул на улицу. Он всё ещё не мог поверить, что Таня действительно ждёт.

    Таня ждала — стояла уже чуть поодаль, ближе к перекрёстку. Помахав Жене, она повернулась и легко побежала к своему дому — светлой точке в конце той длинной аллеи, где подростки расстались лишь пару часов назад. Женя бежал следом, путаясь в шнурках, но Таня не давала поравняться с собой: то ли заигрывала, то ли, может, всё же стеснялась.

    — Эй! Погоди ты! — Женя пару раз пробовал позвать её, но в ответ слышал лишь отзвук игривого смеха.

    «Как в тупых древнерусских сказках» — происходящее всё сильнее заводило Женю, хоть и напоминало какой-то трек Горшка. Тянка в бане, теперь догоняшки. Не хватало костра и стога сена, хотя Женя уже прикидывал, как именно они обойдутся без сена. Поэтому он не отступал, летел стрелой между старых дубов. Худое тело Тани, машущей ему из-под окна, всё ещё стояло перед глазами.

    Наконец, Таня остановилась у золотистого бревенчатого домика с кирпичной трубой и небольшой боковой пристройкой-предбанником. Баня стояла на безопасном отдалении от основного дома, разделённая с ним живописным огородом и несколькими яблонями. Треугольная крыша недобро сходилась над крыльцом. За полуоткрытой дощатой дверью светилась сорокаваттка, выхватывая из темноты скамью и угол большого стола с вениками. Из серебряной тени Таня стала силуэтом, очерченным жёлтым электрическим глянцем.

    Женя ничего больше не говорил. Просто бежал, глотая вдохи, и представляя, как будет разде…

    Девочка бросила манящий взгляд через плечо и… потянула сорочку через голову. Женя рванул быстрее, стараясь успеть, догнать и увидеть как можно больше. Между тем, влажная ткань легко соскользнула с Таниных плеч. Полностью голая девочка сделала шаг в предбанник, другой… Она не прикрывалась и не пряталась. От стеснения, если оно и было, не осталось намёка, — больше никаких игр. Таня отступала всё глубже в баню по мере того, как Женя быстро шёл по дорожке. Застыв у самой двери в парилку, девочка как будто в раздумьях лениво откинулась на неё, согнутой в колене ногой закрывая живот. Её рука невзначай легла на обнажённое бедро. Длинные ногти с чёрным лаком лениво чертили дорожки по электрически-жёлтой коже.

    Женя одним прыжком оказался на крыльце! Таня улыбнулась, благосклонно наклонив голову. Она приглашала снести последнюю преграду. Несколько шагов, парилка, и… и…

И только Женя занёс кеду над порогом предбанника, как услышал из-за спины дрожащий голос той, что вроде бы была прямо перед ним:

— Женя?!.. Т-ты чего?

    Дамашин покачнулся на одной ноге.

    Мир, только что перевернувшийся один раз, переворачивался во второй. Едва не споткнувшись, он круто обернулся как грабитель на месте преступления, бессознательно закрывая спиной силуэт той Тани, которая ждала внутри. Но за порогом осталась лишь непроницаемая темнота: пустой предбанник, погашенная лампа, закрытая дверь в парилку. Давно остывшая баня нависала над ним массивной бревенчатой грудой. Пустая баня. Абсолютно пустая.

    Заспанная Таня в наспех накинутом на майку халате целилась в него ржавыми садовыми вилами. Она стояла посреди тётиных грядок, уперев резиновые сапоги, надетые явно на босу ногу, в грязную чёрную землю, но не замечала этого. На её лице испуг и напряжение медленно сменялись удивлением. Единственным светом, оставшимся в ночи, был яркий проблеск с веранды. Луна исчезла среди лохматых туч, а вместе с ней пропала лунная дорога, соединившая две дачи. Таня медленно опустила вилы, а Женя всё ещё ничего не мог сказать и смотрел то на неё, то в предбанник.

    — Земля вызывает! — звенящим голосом окликнула Таня. — Евгений, не хочешь объясниться?
    — О…ху…еть, — наконец выдавил Дамашин и только помотал головой. Он побледнел, затем начал краснеть как томат и резко одёрнул джоггеры, чтобы Таня-из-дома не заметила его состояния, а потом затараторил:
    — Чт… что? Чего? Где ты?
    — Кто? Я гд…
    — Ты где вообще, в бане или здесь?! — не дослушав, перебил он.
    — Женя.
    — Ты! Ты где? Ты же только что…
    — Женя. В. Каком. Смысле?
    — Да в прямом! Я же за тобой шёл!
    — Женя! Остановись! — Таня с размаху вогнала вилы в картошку. Женя заткнулся, и Таня медленно, по слогам, проговорила:
    — Женя, привет. Ты сам не видишь? Перед тобой стою. С вилами этими как дура. Никуда не иду.
    — А, — только и смог ответить тот.
    — Ты чего? Ты лунатишь, что ли?
    — Я… я не знаю…

    Таня возмущённо пробормотала что-то нецензурное, протопала мимо него и сама заглянула в предбанник. Женя молча следил за ней. Потом он положил обе ладони на лицо и шумно выдохнул через них. Несколько секунд его не волновало, сон это или нет, на чьей он даче, кто и куда его вёл. Его волновало только то, чтобы перестать видеть на месте заспанной Тани со спутанно-чёрными волосами ту, другую Таню. Таню с белой кожей и тонкой линией бус на голой лодыжке. На ум внезапно пришло сравнение: как негатив и позитив.

    — Я… не знаю… — пробормотал он ещё раз и вместо объяснений глупо спросил: — А это ты свет в бане не выключила?
    — Так в бане нет света, — непонимающе сказала Таня и для верности потыкала пальцем в темноту.
    Именно теперь Жене стало по-настоящему страшно. Он понял, что всё это время сам смотрел в совершенно пустое пространство, и возбуждение схлынуло окончательно. Подросток застонал:
    — Блядь… Блядь… но я же… но там же…
    — Да, там блядь, я уже поняла это, — Таня отшучивалась, но её голос звучал нервно.
    — Не смешно, — прошептал Женя, истерично хихикнув. Он не заорал в полный голос только из уважения к давно дрыхнущей тёте.
    — Харе ржать!
    Женя прекратил смеяться так же резко, как начал. Таня наседала:
    — Ты что-то видел? Куда смотрел? В парилке?
    — Не заходи туда, — замотал головой Женя, потом отдёрнул Таню за рукав халата и захлопнул перед её носом дверь.
    — Женя! Да что с тобой?!
    — Пиздец. Не заходи. Я думал, мне это приснилось, — твердил Женя, не обращая внимания на протесты. Поняв, что сейчас спорить бессмысленно, Таня сама схватила Женю за руку и потащила в дом.
    — Что приснилось? Можешь объяснить толком? Я ничего не понимаю!

    Женя ежесекундно оглядывался: на чёрную баню, на чёрную дорогу, на чёрную бездну, за которой остался его собственный дом. И всё сильнее понимал, что ночью он назад не пойдёт. В пизду. Не пойдёт. Не пойдёт. Нет. Не пойдёт. Не замёрзнет, посидит тут где-нибудь. Нахуй такие сны. Вон, на крыльце норм.

    — Ты обалдел?! — зашипела Таня. — Какое крыльцо тебе? Заходи давай! Только не шуми, пожалуйста.
    Женя моргнул:
    — Я вслух это всё думал?
    Таня покачала головой и ещё раз повторила:
    — Не шуми.

    В прихожей, которая была одновременно и кухней, тикали настенные часы, показывавшие час ночи. Пахло какой-то вкусной едой; супом, наверное. И ещё выпечкой. Волна тепла нахлынула на Женю, и он без сил привалился к стене, закрыв глаза. Потом его куда-то отвели, на что-то посадили, лязгнули печной дверью, вручили что-то горячее и железное. Женя подумал, что две последних характеристики можно применить к члену. Судя по тому, что Таня промочала, в этот раз он думал про себя как все нормальные люди. Но молчала она недолго.

    — Ну?.. — Таня уселась на табуретку напротив. Халат она носила как попало, но Жене теперь вообще было не до её худых как смерть ключиц.
    — В аниме о таком не рассказывают и убегают, — начал он.
    — Ну?..
    — И, возможно, я сумасшедший…
    — Ну?!..
    — Но я видел тебя, — признался Женя и поскорее сунул нос в чай.
    — В смысле? Как видел? Как сейчас?
    — Ну не совсем как сейчас, — Женя нервно улыбнулся уголком рта. — Но ты… ты меня позвала.
    — Где я тебя позвала?
    — У моего дома ещё, у окна. Я вроде как спал, хотя не совсем спал, а потом слышу, что ты зовёшь снаружи. Подумал, эм, может, эм, случилось чего… — он усердно не доставал нос из стакана.
    — Случилось где? В бане?
    Женя пожал плечами, и Таня вздохнула. Ночь обещала быть не только беспокойной, но и бессонной.
    — Ладно, погоди, — переваривала она, — давай по порядку. Ты проснулся, услышал, что я зову. Да?
    Женя кивал, обхватив ладонями чай.
    — Выглянул из окна и увидел меня?
    Снова кивок.
    — А потом?
    — Ты побежала к своему дому — галантно избавил её от подробностей Дамашин, — как будто что-то было очень… эм… срочное…
    — Ты с какой стати такой красный? — недоумевала Таня.
    — Чай горячий.
    — Долить воды?
    — Нет-нет! И так очень вкусн…
    — Не ори, — Таня красноречиво перечеркнула острым ногтем шею, и Женя подумал, что в бане, может, было бы действительно не так плохо. Он вернулся к рассказу:
    — В общем, срочное, да. Ты забежала в баню. А я за тобой пошёл. Только когда ты бежала, в бане горел свет. Я клянусь. Я не ёбнулся. В смысле, ёбнулся, но свет там горел.

    Пожав плечами, Женя беспомощно смотрел на девочку напротив. Таня некоторое время раздумывала, кивнула каким-то собственным выводам и спросила очень спокойным голосом:
    — Ты же не прикалываешься сейчас?
    — Не прикалываюсь.

    Женя попробовал чай языком. В него и правда не помешало бы долить воды, но он сделал большой глоток. На какое-то время его мозг отвлёкся на ошпаренное горло. Таня сделала то же самое. Ей было трудно поверить в рассказанное, на сонный паралич это уже не спишешь — паралитики, вероятно, ведут себя иначе. Она долго смотрела на Женю, всё пытаясь прочитать скрытый смысл в его словах:
    — Ты же шутишь, да?
    — Не шучу, — ещё раз сказал Женя.

    Они опять молчали. Потрескивала остывающая печь. Женя думал, что если бы Таня была Алисой, то его бы уже подняли на смех. Да какое там, у него бы язык не повернулся признаться Карасю в чём-то подобном. А если бы Таня была Ярой… как бы отреагировала Яра? Почему-то Женя подумал, что ему бы поверили. Наконец, и Таня смирилась со своим внутренним полиграфом.

    — Ладно. Всё-таки надо было проверить, кто там. Я думала, это поджигатель или ещё какой маньяк.
    — Ты-то почему не спала?
    — А, — чёрные ногти сделали случайный жест, — так попить вставала.

    Таня встала и задвинула вилы за печку. Пока она приставляла их к стене, проржавевшие зубья едва не отвалились от навершия: такое себе оружие, хотя на Женю бы его хватило. Потом девочка-гот запахнула халат плотнее и присела перед печной дверцей, пошевелив алые угли.

    — Знаешь, а ещё я подумала, что там может быть Лёша… Не знаю, почему так. От сердца отлегло, когда поняла, что это ты.
    — Ну спасибо. Теперь и мне что-то теперь нехорошо думается, — жалобно подхватил Женя, не глядя за окно. — Так. Ты дверь закрыла?
    Таня кивнула, безапелляционно заявив:
    — Останешься у меня до утра. — И добавила: — Я теперь и сама мимо этой бани спокойно ходить не смогу.
    — Ну, не ты одна.
    — Блин! Да я всего час назад оттуда вышла.
    Куча мыслей роилась у неё голове, и Таня не знала, за какую ухватиться:
    — А как ты вообще понял, что это я? По одежде или лицо видел?
    «По одежде…»
    — По одежде, — вполголоса согласился Женя очень мелодичным голоском. — Ну и по лицу, да…
    — Бля… — некурящей Тане внезапно захотелось закурить от его интонации. — А в чём я была?
    — Я ж говорю, в одежде, — сказал Женя, в принципе даже не соврав. — В красивой, кстати…
    Чтобы не сморозить ещё чего-то, он опять заткнул себе рот чаем, да так и подавился от новой мысли:
    — Стой ты с одеждой. Знаешь, что я подумал, когда увидел тебя? Негатив и позитив.
    — М-м? Я тоже подумала что-то такое. Воткнуть ему вилы в пузо или не воткнуть, — Таня смотрела на угли, поэтому Женя не понял, шутит она или нет.
    — Да я не об этом! Не типа позитив, который позитивный, а как у старых фоток. Где чёрное и белое. Та штука… та Таня… она была белой. Я видел её как будто всегда при луне. Она была в ну, скажем, белом. А когда подошла к бане, где… — школьник сглотнул, но договорил: — …где горел свет, то там была типа лампочка. Жёлтая. И это жёлтое впиталось в её белое, как будто она была бесцветной. Понимаешь? Ну как будто у неё своего не было цвета. А когда появилась ты, то ты… ты чёрная. Почти всё такое же, наверное, только чёрная. В тебя не впитывался свет. Ты как будто настоящая, но это только если вас сравнивать. А если не сравнивать… то я бы и не отличил…

    Женя передёрнулся и не стал развивать мысль.

    Таня с подозрением глядела на него, и чем дальше говорил Женя, тем подозрительнее смотрела Таня.
    — С одной стороны, ты псих.
    — А с другой?
    — С другой, такой приколист не придумал бы такую чушь, если бы хотел приколоться.
    — Да я… а, ладно. Не вдумывайся, — пробормотал Женя.

    Таня теперь ходила от стены к стене, потом выглянула в окно, слегка отодвинув шторку. Женя исподволь следил за ней, но на улице всё было по-прежнему. Темно и тихо, как в бане за яблоневой порослью. Он поневоле задумался, почему Таня поверила ему, и пришёл к выводу, что дело опять в черноте. Таня красила волосы чёрной краской, носила чёрный лак и чёрные платья даже в авгсте. Что-то из глубин души манило её прочь от банального мира. В мир, где не было пар в девять тридцать, курсачей из Интернета и покупок на «Вайлдберриз», зато призраки оживали и готика была чем-то большим, чем меметичная субкультура, архитектурное решение или романы Энн Рэдклифф. Нефоры всегда легче воспринимают необычное. Дамашин никогда особо не понимал этих закидонов, но теперь, когда доверие Тани пришло на помощь, начал догадываться, как это всё работает. Он снял очки и ожесточённо стал тереть их подолом футболки. Снова вспомнилась долбаная баня.

    — Я ведь почти вошёл туда, — сказал он. — В баню эту. Мне почему-то кажется, что там могло случиться что-то… как с… ну… ты поняла.
    Дамашин поймал на себе испуганный взгляд:
    — Да нет. Не думаю. В смысле, при чём здесь баня? — Таня обняла себя за локти, присев на край стола перед ним. От Тани пахло шампунем и углями. — И я.
    — А что ты?
    — При чём здесь я? Почему баня? Столько непонятного.
    — Да ты что! — хмыкнул Женя, допивая чай.
    — Слушай, — Таня покосилась на него сверху вниз, — у тебя раньше не было галлюцинаций? Ну... с тех пор, как мы перестали общаться.
    Она опять говорила про своё «перестали общаться».
    — Не было, и это самое хуёвое, — буркнул Женя и, чтобы тема не раздувала сама себя, хлопнул ладонью по колену. — Так. Ладно. У тебя с тётей отношения нормальные?
    — Ну… да? Она клёвая. А что?
    — Тогда буди, — решил Дамашин.
    — И что я ей скажу?
    — Скажи, что мы засиделись за чаем и я видел, как кто-то вошёл в вашу баню. О, нет! Скажи, какой-то мужик. Типа бомж! Пойдём проверять втроём, — он начал говорить тихо, но повышал голос с каждым словом, чтобы перекричать собственное нежелание выходить в ночь. Таня сдалась неожиданно легко: видимо, тётя и правда была адекватом.
    — Ну, так себе, но покатит. Надо же выяснить, чё там за хрень. И почему она в нашей бане. Только...
    — Только что?
    — Мне почему-то кажется, что никого там не будет…
    — Таня, блядь… я знаю, что там никого не будет! — Женя встал и перегнулся через стол к самому её лицу. Таня увидела, что подросток покрыт «гусиной кожей». — Понимаешь, я знаю!
    — Понимаю? — неуверенно согласилась Таня.
    — Но я хочу, чтобы мы проверили, что в бане никого нет. И попробовали поискать следы. Пусть она меня психом считает или злится. Похуй на это! Я никогда в жизни такого не видел, понимаешь!

    К концу тирады он был готов завизжать, но вместо этого пришлось заткнуться.
    Женю уже во второй раз перебили из-за спины:
    — Какого такого?

    Настал черёд подпрыгивать им обоим. В дверях, ведущих в глубину дома, нарисовалась известная по станции тётя Ульяна, к которой было очень трудно прикрепить Ульяну Игоревну. Женя сносно помнил её из детства, когда тётя Тани была не тётей, а смутно знакомой девушкой возраста пионервожатых. Как абсолютно все дети в Новом Кристинино, она приезжала сюда к старшему поколению, а теперь приняла этот почётный сан сама. Несмотря на её старшинство, отчество не клеилось к этой статной, быстрой в движениях женщине с искусственно распрямлёнными волосами и резкими чертами лица — ей было едва за тридцать, на неё оборачивались мужики у магазина, а старики не воспринимали всерьёз. Ульяна, впрочем, тоже не планировала воспринимать кого-то всерьёз: от её ухмылки начала краснеть уже Таня.

    — Ну и чего бдите тут в час ночи? — отчаянно зевая, Ульяна Игоревна цапнула с сушилки над печью кружку и плеснула в неё из графина.
    — Да мы тут… — Таня показала на Женю, и тётя сонно прищурилась:
    — Ой, Женя. Привет. Не заметила.
    Женя едва не воскликнул: «Не заметили посреди собственной кухни?!», но вместо этого промямлил:
    — Здравствуйте, э, да.
    — Сто лет тебя не видела. Подрос как.
    — Вы тоже, — уныло пошутил Женя, но настроение, кажется, стремительно начало улучшаться. Визжать больше не хотелось.

Ульяна слегка фыркнула и плотнее запахнула халат, будто Женя адресовал комплимент её зоне декольте.
— Эм. Спасибо, видимо?
Таня прикусила губу, подавив усмешку, и сунула руки в карманы.
— Так на что мне надо злиться, говоришь?
— На то, что разбудить тебя хотели, — вместо Жени ответила Таня.
Тётя заинтригованно взглянула на неё, потом на Женю. Выдвинув из-под стола ещё одну табуретку, она села, закинув ногу на ногу.
— Тогда вам повезло, я проснулась сама.
— Опять кошмары?
— Вроде того. Нет. Не важно, — отмахнулась тётя. — У вас тут чего? Что вы тут видели-не видели?
Таня вопросительно взглянула на Женю, как бы спрашивая разрешения рассказать вместо него.

Женя, тем временем, усиленно отводил глаза, потому что если он смотрел на горячую милфу под маской тёти, по какому-то странному недоразумению обитавшую в деревне, то ему слишком уж ярко вспоминался не-сон. Хватит с него на сегодня. Поэтому не дождавшейся ответа Тане пришлось рассказывать самой:
— У нас тут... — она сама слегка замешкалась, думая, что сказать. Мужик в бане звучал не очень. И уж тем более не как что-то настолько необычное, что могло шокировать. — В общем, это очень странно.
— Это я и без тебя уже поняла. Не тяни, жги давай.
— Помнишь, ты в детстве мне всякие страшилки про деревню рассказывала?
Тётя задумалась, потом кивнула. В её взгляде уже читалось нетерпение.
— Так вот, у нас тут что-то из этой оперы. Женя увидел, незнакомую девушку у себя под окном, изображавшую даму в беде. Он пошёл за ней и...
— И что?
— Ну... и дошёл до нас — видел, как она вошла в нашу баню.
Тётя взглянула на часы, показывавшие уже второй час ночи.
— Поздновато для бани. Ну а ты тут как?
— А мне попить захотелось. Смотрю — бежит, торопится.
— Девка эта?
— Да нет, Женя. Вернее, я сначала не поняла, кто это — темно было. Хотела тебя поднять, да подумала, поздно будет. Схватила вилы и выскочила — мало ли чего он к нам такой уверенный несётся, не соображала толком.
— М-да уж. Героиня, нечего сказать... — Ульяна цокнула языком. — В следующий раз... не знаю, меня буди. Сама не лезь.
— Ну он опасным вроде не выглядел. В общем, выскакиваю, смотрю, а он в баню зайти собирается. Пригляделась — Женька. Окликнула его, а он не понимает, что происходит. А главное — понимаешь, там никого не было! И света тоже не было, а он такой: "это ты в бане свет оставила?" А я ему: "Жень, там нет света!"
— Понятно, — задумчиво протянула Ульяна, взглянув на Женю. — Лунатил, что ли?
— Если бы! Понимаешь? Это как... типа... — Таня никак не могла найти подходящее слово.
— Наваждение? — подсказала тётя.
— Вот, да, оно! — закивала племянница.
— Ага, — присовокупил Женя. — Давайте, эм, мы посмотрим, а вы нас на крыльце постережёте.
Ульяна долго смотрела на него, потом на Таню, ожидая, что это окажется каким-нибудь розыгрышем, точно как и сама Таня некоторое время назад, и в конце концов глубоко вздохнула.
— Ох-х... Чертовщины мне тут только не хватало... Ладно, ребятня, — она звонко хлопнула себя по коленкам и бодро поднялась, толкнув ногой табуретку обратно под стол. — Пойдёмте-посмотримте.

Женя сгорал со стыда. Увидел страшилку. Дама в беде. Ебать, если бы он знал, что понесёт Таня, то дал бы ей пизды ретроспективно. Во всех смыслах. Даже странно, что тётя Ульяна не уточнила, мочит ли он кровать. Но потом городской мальчик Женя понял, что деревня достаточно сильно меняет мышление. Вспомнил самого себя часом раньше, как он бежал за призрачной Таней, как подскочил у распахнутого окна. То, над чем легко смеяться, сидя втроём на освещённой кухне, становится совсем не смешным посреди ночи. Ему стало аж не по себе от мысли, что сейчас отрубится свет и они останутся в темноте.

К счастью, свет не отрубился. Нашёлся мощный фонарь с катушкой, которую стал крутить Женя. Индуктор жужжал, яростный луч набирал синеву, отгоняя монстров под кроватью, вампиров в гробах и убийц с удавками. Таня и Дамашин спустились с дачного крыльца и осторожно пошли через огород. Тётя осталась там, потягивая чай. Баня приближалась, пятно света елозило по неровной дощатой двери и порогу.

— Как только войдём, — пробормотал Женя, чувствуя себя спецназовцем из фантастического хоррора, — ты включаешь свет, а я…
— Да-да, — сказала Таня и распахнула дверь. Она чувствовала в основном то, что на улице стало слегка холодно.

Предбанник пустовал. Щёлкнул выключатель, засветилась лампочка.
Пусто.
Стол, скамья.
Пусто.
Блестящие от влаги веники вдоль стены.
Пусто.
Бочка с водой.
Пусто.
Дверь в парилку.

Женя с неохотой светил в ту сторону, а Таня опять, не задумываясь, распахнула её. Изнутри дохнуло сырой теплотой. От камней в печном жерле ещё исходил жар, хотя Таня давно погасила огонь в печи.

Полка для лежания.
Пусто.
За печью.
Недовольный мохнолапый паук.
Пусто.

Луч шарил по стенам, по потолку. Женя не поленился заглянуть даже под скамью, подстёгиваемый недавним страхом… и застыл. На досках под парильной полкой остались несколько бурых разводов. Резко распрямившись, он ещё раз провёл фонарём по самой полке и маленькой полочке для ног перед ней. Буро-красные пятнышки были и там. Размазанные, потускневшие, почти выцветшие.

«Бля! Э… о таком, конечно, неловко спрашивать… но бля… но бля!»

Чтобы не спрашивать, Женя направил луч на бурые разводы под полкой. Так, чтобы мерзляво зевающая Таня рано или поздно заметила их и поняла, куда светит Женя. Рука стала крутить катушку с бешеным темпом, лишь бы фонарь не погас. Только не здесь. Только не сейчас.

А голова крутила мысли.

Фонарь тоже горел исправно, и Таня через несколько секунд обратила внимание.
— Идиот, — тихонько хихикнула она. — У меня кровь носом пошла. Жертвоприношений я тут не совершала, понятно?
«Совпадение?» — спросил в голове Жени телеведущий Дмитрий Киселёв.
— Понятно… — подозрительно протянул Женя.
— Да что ты смотришь? Я не знаю, с чего так.

С громким щелчком включилась наружная лампа на жирном чёрном проводе. Танина тётя, должно быть, заебалась стоять на крыльце и пошла играть с рубильниками. Стало настолько светло, что даже в парилке надобность в фонарике отпала. Женя погасил его, и его руки наконец прекратили дрожать.

— Кажется, тут ничего нет, — констатировал он. — Кроме паука.
— Вот видишь? — Таня с облегчением зевнула. — Никого.
— Ага.
— Надеюсь, теперь тебе спокойнее?
— Нет, — сказал Женя,
Секунду Таня молчала, потом призналась:
— Мне тоже.
— Но спать теперь смогу, — и Женя закрыл злополучную парилку.

Ульяна не-Игоревна стояла у входа, опираясь на те самые сломанные вилы.

— Ну что, выручили даму? — спросил она.
— Не смешно.
— Нашли следы кровавой жертвы майя, — сказал Женя.
Тётя подняла бровь.
— Когда парилась, из носа пошла кровь, — буркнула Таня и зло покосилась на Женю, — всё, нет там никого. Вошли в баню, вышли из бани, в бане пусто.
— Знаю кино, в котором всё начиналось похожим образом, — усмехнулась Ульяна.
Таня не стала это комментировать, вместо этого коснулась Жениного плеча и спросила:
— К раскладушкам как относишься?
— Лучше, чем к коврам, — с явным облегчением отозвался Женя: его хотя бы не прогоняли домой в темноте. Но всё-таки, совсем уж на всякий случай, Женя посветил и перед банным крыльцом. На траве не было видно ничьих следов.

Спать в натопленной кухне на раскладушке было намного комфортней, чем в спальне с призрачным окном. Жене казалось, что ранним утром кто-то ходил по дому и даже лязгал посудой на кухне: чтобы защититься от лунатизма тёти Ульяны, он накрывался одеялом с головой и продолжал спать.

Настало утро.