[D&D 5] Архивы Купола (Боль и Гнев) | ходы игроков | 1-II. Серебро и пепел

За четверть века до...

- Эх! Полно вам, девчата, горе горевать!
Лучше бородатым головы сымать!
Головы сымать, эх, да на кол бы сажать,
Чтобы знали, гады, как нас воевать!

Четверка послушниц-первогодок под руководством молодой наставницы направлялась к тренировочной площадке мимо храмовой библиотеки, отчаянно стараясь выводить бравурную строевую песню как можно бодрее и разухабистее, однако получалось... Да плохо получалось, прямо скажем. Как будто маленькие рысята, подражая матери, пытаются рычать в полный голос, а получается лишь писк и шипение. С другой стороны - самим отроковицам, очевидно, пока все нравилось. Нравилось чеканить шаг, широко отмахивая правой рукой и придерживая левой деревянный меч у пояса. Нравилось горланить не в лад песню, на которую пока что не хватало дыхания. Наверняка и сами они себе в этот момент нравились. Кира знала - она сама такой была меньше десяти лет назад. Первый год послушничества, пока все в новинку и в охотку, и ноги еще ни разу не сбиты, и глотки не посажены...

Наставница Динара, проходя мимо Киры, отсалютовала ей, само собой, по всем правилам (при молодых-то), однако незаметно для послушниц высунула язык набок и закатила глаза, изображая повешенную: дескать, что за салажата пошли, мрак и ужас, мы ж такими не были, и в ногу шли с первого дня, и пели так, что заслушаешься. Мелкие тоже засмотрелись на рослую храмовницу с небольшим букетиком в руках, в очередной раз сбившись с ноги, благо двадцатидвухлетняя паладинка обладала и красотой, и определенной репутацией среди рамониток: героиню недавнего штурма замка Ойль знали теперь в лицо далеко за пределами Храма.

Собственно, ничего особо героического в тот день не произошло: после того, как превратившийся в оборотня барон Гийом-Понс устроил в замке резню и сбежал в леса, судьба феода, и так уже усохшего из-за расширения Купола, была решена. Засевшие там остатки челяди, возможно, и сами бы разбежались в скором времени, однако Совет Старших принял решение очистить его, чтобы без помех и как можно скорее взять под контроль деревни на востоке бывших владений Ойлей. Будь за стенами приличный гарнизон с грамотным командованием - замок, скорее всего, взяли бы в правильную осаду, но тот факт, что его защитники после бегства своего обезумевшего сеньора были совершенно деморализованы, делал возможным дерзкий план быстрого ночного штурма.

К работе над планом привлекли бардесс Коллежа, владевших магией странной природы, которой Богини не наделили своих учениц. Смешанный отряд воительниц под чарами невидимости подобрался к самому барбакану, одна из последовательниц Анаэрины сотворила заклинание тишины где-то наверху, между зубьев станы, и забросила туда кошку, которая, как и планировалась, зацепившись, не издала ни звука. По очереди девушки забирались наверх, однако попытка скрытно вырезать стражу не удалась, была поднята тревога, и легковооруженным воительницам пришлось бы туго, если бы не бросившаяся со всей рамонитской яростью вперед Кира. Именно благодаря ее щедро сеющему смерть в рядах косматых двуручному мечу взять ворота удалось без потерь, а дальше бой превратился по сути в резню. Кира ту ночь запомнила как нечто похожее на игру в салки, когда ты догоняешь очередного показавшего тебе спину бородача, сбиваешь его с ног и пришпиливаешь к земле, чтобы приняться за следующего труса. Воевать таким манером оказалось на удивление легко, даже скучно, но после боя девушка была, разумеется, отмечена как отличившаяся и получила свою минуту славы, когда представительница Совета Старших обняла ее перед строем.

Часть захваченных в замке сокровищ выделили в качестве награды участницам штурма - золото и серебро не имели большой ценности под Куполом, однако из них можно было изготовить украшения для себя и своих любимых. Кире предложили сделать массивную золотую серьгу - это был относительно новый обычай, такие серьги носили пролившие кровь косматых, и размеры их были прямо пропорциональны числу убитых, однако храмовница со смехом отказалась: в ее мечтах и планах количество зарубленных мужиков оказывалось таким, что вскоре придется носить в ухе золотую бляху размером с тарелку. Вместо этого она взяла себе несколько серебряных монеток для подарка Иоланде. Говорят, во внешнем мире золото стоит раз в десять дороже, но золото шикарно смотрится на смуглокожих девушках, особенно текрурийках, конечно же. Ио, с ее холодной северной красотой, серебро подходит гораздо больше.

И сегодня, погожим июньским днем, у стоящей возле дверей храмовой библиотеки паладинки в кармане находилась коробочка с серебряным кулоном на цепочке - не просто куском металла, а подарком с секретом. Под Куполом была всего одна мастерица, способная изготовить подобное, и Кире пришлось списать все свои боевые дни, да еще ждать пару месяцев, но результат не заставлял жалеть. Ее возлюбленная получит достойное своей красоты украшение, а внутри хитрого медальона скрывается записка с самыми важными словами, которые Кира боялась не суметь произнести вслух. В конце концов, их отношениям давно пора переходить на новый уровень: теперь паладинка чувствовала себя достаточно взрослой и зрелой для этого. Рейдов и боев предстоит в будущем еще немало, мерзкие космачи продолжают строить козни и покушаться на владения Сестер, так что Кире просто жизненно необходим крепкий и надежный тыл, свой персональный Купол, где можно отдохнуть душой после жестоких сражений. Милая Ио, правда, иногда вредничает и спорит по этому поводу, но дело это вполне поправимое - рано или поздно она поймет, что по-настоящему важно для них обеих. Лучше, конечно, рано - и об этом Кира тоже планировала поговорить, после того как вручит кулон, само собой.

Мысленно повторяя первые слова, которые она скажет, раскрыв коробочку перед Иоландой, Кира улыбнулась в предвкушении реакции любимой.

***

Иоланда в этот день совершенно не ожидала визита Киры, и была поглощена важным заданием, над которым билась уже пару месяцев: составлением пособия по норгардскому диалекту мидгардского языка. И средства для этого дела были крайне скудными: под Куполом было всего три настоящих уроженки тех мест, причем две из них попали к Сестрам еще в отрочестве и почти забыли, как говорили их предки, третьей же, пятидесятилетней крестьянке из Старой Болотины Микаэле, которую четверть века назад продали как рабыню в Мидгаллию "соплеменники" из соседней враждующей деревни, Иоланда своими расспросами успела надоесть хуже горькой редьки, и последнюю неделю она постоянно сказывается больной и просит ее не беспокоить. Так что теперь молодая жрица, пользуясь своей феноменальной и приводящей в восхищение всех подруг памятью, пыталась обобщить полученные знания в едином структурированном тексте. Она совершенно не считала свою работу бесполезной или бессмысленной: Купол в последние годы стремительно расширяется, и как знать, не подойдут ли его границы вплотную к фьордам Норгарда уже при жизни их дочерей? Тогда точно понадобятся вот эти ее исследования, и обязательно будут извлечены из соответствующей секции архива, и как знать - не вспомнят ли ее имя с благодарностью те рамонитки, что станут налаживать взаимопонимание с женщинами Севера?

Но это будет когда-нибудь, если и будет, а пока ей приходится ломать язык и голову, думая, как представить на бумаге слышащиеся одновременно смешно и чудовищно громоздкие трифтонги, как объяснить, что значение слова может радикально поменяться из-за длительности произношения всего одной гласной, как научить будущих читательниц отбрасывать то прочтение шипящих, к которому приучены все знающие "высокое" наречие мидгардского? Ио чувствовала, что ей приходится идти по пути, который наверняка уже прошли митрианские миссионеры. Слов нет, они косматые морды и гнусные твари, но добраться бы до их собственных исследований, чтобы самой не изобретать заново ни колесо, ни тележную ось. Увы - пока библиотеки, в которых наверняка хранятся нужные ей источники, находятся вне досягаемости...

- Эгей, ученый бельчонок, хорош грызть гранит наук, твоя дама сердца, между прочим, мнется за дверями, будто очередь в нужник ждет, - из размышлений Иоланду вывела работающая за соседним столом бардесса по имени Клодетт. "Работающая", впрочем, это сильно сказано. Беспокойную рыжую девицу перевели в библиотеку для копирования нужных Коллежу книг после какой-то любовной истории, когда две экзальтированные поклонницы не сумели поделить ее между собой, и предмет их страсти пришлось по обычной среди бардесс практике прятать в надежном месте, которым и оказался Храм Рамоны. Почерк у новой "коллеги" Ио оказался и в самом деле каллиграфическим, однако с усидчивостью было очень печально. Клодетт хватало максимум до обеда, после чего она уже совершенно не могла работать, начиная ерзать на стуле, отвлекаться и отвлекать окружающих, доставать всех рассказами о своей личной жизни и расспросами о чужой - в общем, вела себя как нерадивая школьница в классе без учительницы. Впрочем, совсем уж берега рыжая все-таки не теряла, так что вызывала максимум легкое раздражение, а сейчас вот и вовсе оказалась полезной: кто знает, с чем Кира ее ждет и когда бы она зашла, если бы Иоланда продолжила свои ученые занятия?

- Ох и плечистая она у тебя, однако, - продолжала тем временем бардесса. - Слушай, ты не пробовала ей на ручки запрыгнуть с разгону? Мне кажется - вообще не качнется. Я бы запры... ну-ну, иди уже, а то украдет ее кто-нибудь вместе с букетиком, пока зевать будешь...

      Найти Иоланду тем, кто оказывается в залах сестринской библиотеки впервые не так легко: она не пряталась намеренно, но оказываясь под сводами книжного храма с самого утра и работая в одиночестве, количество изданий или различных фолиантов увеличивалось с каждым часом, пряча девушку за ними, словно за каменной стеной. Разве что только макушка время от времени появлялась, когда она, наконец, сдвигалась с места после продолжительного переписывания очередной нужной ей страницы или выпрямлялась в спине, тем самым пытаясь растянуть затёкшие мышцы. Коллеги же, как и служительницы храма знали: Иола следовала маленьким, едва заметным ритуалам, но если обратить внимание на её распорядок дня, отслеживая её действия, не трудно было увидеть, насколько она была — безумна? — постоянна. Одно и то же время для того, чтобы переступить порог рабочего места, равное количество книг в руках, тот же самый стол, что и всегда. Иоланда не устраивала вокруг себя хаоса, а порядок платил ей в ответ лёгкостью и быстротечностью дня.
      Только почему-то не сегодня и совсем не с этими переводами.
      Едва ли это могло расстроить Иоланду; она билась над очередным проектом больше, чем планировала, но знала, что когда закончит — это будет чувствоваться большой победой, важным вкладом в общественный строй. Жрице не нужна была похвала со стороны, — может разве чуть-чуть — ведь с самого детства ей прививали знание о том, что каждое действие тянет за собой последствия. Только в её руках имеется та сила, чтобы они положительно влияли на мир, а не наоборот, как это делало большинство.
      Особенно тех, кто жил с Куполом и сёстрами во вражде.
      К тому же, дело могло бы идти многим медленнее, если бы Иоле в подмогу дали кого-нибудь ещё. Не то, чтобы работать в паре или группе она не любила, но спросить её напрямую, предпочла бы пыхтеть в одиночестве. Как уже говорилось, она любила организованность, а вместе с ним — чтила правила и следовала системе, зачастую, придуманную и удобную для неё же самой. Чем больше людей, тем больше необходимо доносить эту мысль снова и снова. Не то, чтобы сёстры в своём роде были неугомонны или непослушны, что не мешало выбирать Иоланде трудиться над пособием одной.
      Возможно, ещё одна причина заключалась в том, что будет приятно видеть своё имя на справочнике в единичном порядке. Она вкладывала в свою сферу деятельность много сил и надеялась, что это было заметно не только самой девушке, а лесть ещё никому не вредила.
      В своих мыслях она не замечает, как утро сменяется на обеденное время, а затем часы и вовсе срываются в бег, приближаясь к полднику. Скрип пера под рукой, запах пергаментов и пухлых книжек на безграничных полках и лишь негромкие переговоры где-то вдали от стола, за которым сидела Иоланда, успокаивают. Неудивительно, что в очередной раз она забывает даже поесть, сосредотачиваясь настолько, что слышит голос, обращающейся к ней бардессы не сразу.
      Ио несколько раз быстро моргает, так и замирая над пергаментом с рукой наперевес, правда, дёргает последнюю в сторону так быстро, насколько может: не хватало бы поставить ещё и кляксу между строчками, начиная всё заново.
      — Кира? — Иоланде приходится проговорить про себя мысль Клодетт ещё раз. Только с её губ срывается имя возлюбленной, как светловолосая расплывается в кроткой и мягкой улыбке, а в уголках её губ появляются едва заметные морщинки. Пришла. А зачем? Тем более, без предупреждения. Девушка оглядывает разложенные на столе материале, взвешивая необходимость убрать их, освобождая поверхность или нет, — она ничего не сказала? — наспех спрашивает рыжеволосую жрица, всё же начиная возиться в желании подсобрать всё имеющееся в одну кучу. Так по помещению раздаётся несколько глухих хлопков — это Иоланда закрывает старые фолианты, а за булькающий звук отвечает встряхнутая в руке баночка с чернилами, вместе с пером отставленная от края стола, чтобы никем не быть задетой. Впрочем, папку со своей собственной работой она складывает и готовится перехватить вместе с собой.
      — Не ты ли? — ей только и удаётся, что негромко прыснуть себе под нос, устремляя прямолинейный взгляд на Клодетт, явно сказавшую немного лишнего. Впрочем, задуматься над её словами — Иоланда задумывается. Запрыгивать с разгону на руки Кире она ещё не пробовала и, честно говоря, с трудом представляла, насколько возможным это может быть. Сомнений в том, что её возлюбленная поймает Иолу не было, а вот насчёт того, чтобы не споткнуться по мере сокращения взятого для разгона расстояния — вот где нужно было усомниться.
      Или это не она то и дело щеголяет по дому с перебитыми и синеющими коленками, выделяющимися многим сильнее из-за белоснежной кожи, от неудачных ударов об невысокие табуретки и скамьи храмовой библиотеки?
      — Спасибо, что сказала. Если кому-нибудь понадобятся книги, а ты ещё будешь здесь, скажи, чтобы брали без промедления, но я, так или иначе, ещё не закончила. — С букетиком. Мысли её, несмотря на сказанное, были уже далеко отсюда. Долго гадать о поводе и причине прихода Киры она себе не позволяет, тихим, но быстрым шагом покидая привычную тихую гавань.
      Мягкими лучами солнце обнимает её лицо и плечи, вынуждая Иоланду на секунду зажмуриться, морща курносый нос, стоит ей оказаться на улице неслышно шурша длинными юбками. Другое дело, что на сердце становится ещё теплее: вот она, её милая Кира, действительно стоит здесь с цветами наперевес, улыбаясь каким-то своим мыслям. Сейчас Иоланда чувствовала как никогда, что жизнь её разделилась на «до» и «после» встречи с воительницей и с каждым днём она всё больше привыкала к ней, думала от рассвета до заката, любила, вверяя себя всю.
      — Кира, — зовёт Иоланда девушку тихо, предварительно оказавшись за её спиной и делая шаг в нужную сторону, — я не ожидала, что ты придёшь, — осторожно она тянется ладошкой к её щеке, тут же дёргая уголками губ вверх, устремляя свои светлые глаза на неё, бегая взглядом по ставшим родными чертам лица, — что не делает меня менее радостной от этого, — и после короткой паузы, чуть склоняет голову в бок, с лёгкой усмешкой добавляет:
      — Привет?

  Жаркая июньская ночь стала для Киры бесконечной пыткой. Переворачивалась с одного бока на другой, натягивала одеяло по уши, аккуратно освобождая лишь одну ногу, а потом снова отбрасывала покрывало, лежала голой и смотрела в потолок, безуспешно считая воображаемых белых овечек. 42… 43… 45… 44… Опять сбилась со счёта. Вдалеке появился необычный барашек, а верхом на нём знакомая фигура. Зверь стремительно уносил красивую светловолосую девушку с цветочным венком на голове. Сомнений не было, то была Ио. Она сидела боком, свесив ноги в пустоту, а в руках была, как всегда, книга. Ио настолько увлечена чтением, что не замечает, как Кира отчаянно пытается окрикнуть подругу. Или это ветер уносит её слова, мешает приблизиться к столь желанной, но далёкой цели?

  Простынь промокла насквозь от пота. Все мысли были только о завтрашней встрече. Наутро чувствовала себя так, будто и вовсе не сомкнула глаз. Долго и критично разглядывала себя в небольшое настольное зеркальце. Еле заметные потемнения под глазами казались огромными и страшными мешками после затяжной пьянки. Вьющиеся волосы не собирались ни в приличную косу, ни в хвост, а в распущенном состоянии бесили неопрятными волнами. Кира запустила сразу две ладони в тёмные космы и со злостью взъерошила их. Всё было не так, как она хотела! За долгую ночь она успела сотни раз проиграть в голове сценарий сегодняшнего дня, но ни разу не задумывалась, что её сломает собственное отражение в зеркале. Пара быстрых шагов к письменному столу, упругая грудь подскакивает в такт. На столе записка
  «Ты мои звёзды и Луна, моё Солнце,
  Я буду любить тебя, даже когда высохнут моря»
  Какая безвкусная пошлость! Кира безжалостно комкает бумагу и отправляет её на пол, к другим отвергнутым вариантам. Хорошо, что Иоланда не видит, как она расточительно относится к ценному ресурсу под Куполом. Этой мысли хватает, чтобы поругать саму себя и собрать весь мусор с пола. Теперь это будут черновики, ещё есть немного времени, чтобы придумать пожелание, достойное Ио. Накинула одеяло на плечи, уселась на стул, поджав одну ногу. Начала выводить слегка неровные буквы, от усердия высунув кончик языка. Каллиграфия никогда не была сильной стороной Киры. Несмотря на то, что часто, если не сказать ежедневно, девушка где-то отмечалась или писала рапорты, почерк был ужасный, про него ещё говорят «пишет как курица лапой». Но сейчас Кира старалась, переписывая раз за разом одни и те же слова, пока их форма не удовлетворяла требовательную девушку. Когда закончила, долго смотрела на чёрные буквы, затаив дыхание. Выдохнула. Осторожно взяла коробочку с украшением, боясь ненароком уронить, достала серебряный кулон. Он и правда красивый, стоит потраченного. Но где-то в глубине души поселилась неясная тревога, понравится ли он Иоланде? Стараясь отбросить сомнения, бережно вложила маленькую записку. Коробочка тихо хлопнула крышечкой. Теперь можно было и собираться.

  К выбору наряда Кира подошла со всей ответственностью. Сегодня всё должно быть идеально. Примерила ещё с вечера подготовленное платье, не слишком нарядное, но и не повседневное, слегка облегающее, подчеркивающее фигуру, но не стесняющее движения. Ио не так часто видела любимую в платьях и юбках, так как воительница предпочитала штаны. И не только из-за практичности, Кира считала, что её фигура смотрится нелепо в чём-то другом, поэтому чувствовала себя неуверенно в таких нарядах. Но Иоланда считала наоборот, поэтому будет ещё один приятный сюрприз! Только с причёской в итоге решила не заморачиваться, просто заплела пару тоненьких косичек у лица. Улыбнулась своему отражению в зеркальце. Всё будет хорошо!

  Перед встречей с возлюбленной предстояло перекусить. Совершенно не хочется, чтобы важный разговор происходил под аккомпанемент урчащего животика, и без того от нервов крутит. По пути Кира захватила пару любимых Ио пирожных с заварным кремом. Воительница была уверена, что подруга вновь засиделась за книгами и пропустила обед. Всё же, так будет лучше для них обеих, если Иоланда просто продолжит работать в библиотеке. Она не будет подвергать себя опасности и сможет уделять много времени их будущей дочери. А до этого времени Кира будет уберегать её от рискованных заданий, как например, недавняя вылазка в замок косматого. Это стоило парочку обещаний, несколько боевых дней, но в целом командование с пониманием отнеслось к её просьбе. Может, на самом деле это было и не такое страшное задание, но сама мысль о том, что Ио могут ранить, причиняла невыносимую боль. Кира не представляла, как она сможет сосредоточиться на поле битвы, зная, что где-то там её подруга, и что она, возможно, в опасности. Или в случае, если Иоланду отправят не с ней, а с кем-то другим. Сидеть дома в неизвестности, терзаться переживаниям и беспомощностью. О таком не могло быть и речи! Тем временем Кира чуть не забыла про цветы. Придётся сделать крюк через поле, предстояло найти голубые колокольчики под цвет глаз Ио, белые ромашки и что-нибудь зелёное для пышности. Простенько и со вкусом.

  И вот уже Кира стоит перед входом в библиотеку, не решаясь войти. Язык онемел, мысли спутались. Влажной рукой щупает коробочку в кармане. Может, лучше попросить Ио повернуться спиной, притронуться к её бархатистой светлой коже, перекинуть копну волос на одно плечо и застегнуть кулон, а потом завести разговор? Нет, всё-таки хочется видеть лицо и реакцию Ио, когда она увидит подарок. Встать на одно колено, как это сделала от переизбытка чувств Раиса? Некоторым девушкам под Куполом этот жест понравился. Из-за волнения Кира забыла абсолютно всё, что планировала. Ещё пару мгновений, и она была готова уйти, чтобы собраться и привести голову в порядок.

  — М-м, привет, – встрепенулась, услышав знакомый голос. Пути назад нет. Перехватила руку Ио, поцеловала, потёрлась своей щекой. Мягко улыбнулась. Всё будет хорошо! Рядом с такой женщиной не может быть по-другому.
  — Да, знаю, ты меня не ждала, надеюсь, что не сильно отвлекла тебя от дел, – затараторила Кира, теряясь в присутствии любимой. Протянула букетик, — Это тебе. И пирожные. Твои любимые. С кремом. Ты обедала? Присядем?
  — Я знаю, ты не очень любишь эту тему, – девушка присела на ступеньки библиотеки, утягивая за руку любимую. Речь получалась не очень, не могла что ли с чего-то другого начать?
  — Но сначала, у меня для тебя есть подарок. Ну, кроме пирожных конечно, ха-ха, – попыталась сменить тактику, но было поздно. Уже не получается скрыть волнение. Никто не предупреждал, что это так сложно. У них крепкие отношения, всё и без этого идёт к своему логическому и естественному развитию. Наверняка, Ио уже обо всём догадалась. Догадалась же, да? Надо поспешить, пока не затянулось и не превратилось в нечто ужасное. Дрожащими руками Кира достала коробочку из кармана, раскрыла её перед Иоландой.
  — Красивый, правда? – небольшая пауза, будто ожидает одобрения. Кажется, что если Ио сейчас просто ответит «не очень то и красивый», то ад развернётся на земле, весь мир Киры рухнет. Конечно, Ио так не скажет. Но вдруг он ей действительно не понравится, и её слова будут неискренними? Кира напряженно смотрит на подругу, пытаясь уловить её настроение. Дело же тут было совсем не в украшении.
  — Красивый, как и ты, моя Ио.

      Временами Иоланда всё равно задумывалась, как здесь оказалась. Вспоминала, как на первых порах смотрела в сторону Киры с толикой сочувствия и умиления на её попытки понравиться ей, но никак с мыслями о необходимости или желания сделать несколько шагов в её сторону, приоткрыть дверь, проверить, что же под ширмой. О девушке ей никто не рассказывал да и сама Иоланда была не из тех, кто шерстил по углам, выискивая и вслушиваясь в чужие сплетни, точно так же, как взращивая от себя последние с нуля.
      Она ни о чём не жалела — несомненно, оборачиваясь назад, когда «сдалась» воительнице без копошащегося тонкого голоска сомнения. Разумеется, временами на неё надавливала разница в возрасте или положении, сфере деятельности, но разве это имело какое-то значение, если они всё равно смогли найти общий язык? Ей нравилось осознавать, что несмотря на разность мнений на какие-то вещи, она могла оставаться собой.
      Впрочем, на этом размышлении взгляд Ио на секунду темнеет; точно? Однако наскоро непрошеные мысли отправляются в угол, где их не будет видно за чем-то более светлым, родным и любимым. Сейчас ей совсем не хотелось портить настроение ни самой себе, ни девушке напротив, которая стала считывать эмоции Иоланды куда лучше прежнего.
      — Нет, не сильно, — она улыбается шире и на поцелуй её руки, тянется к месту, куда положила ладонь изначально, оставляя заслуженный ответ, — даже хорошо, что отвлекла: сама же вечно говорю, что работать без отдыха — это идея не из лучших.
      С особой благодарностью она принимает её гостинцы, тихо шепча слова благодарности и качая головой: нет, не обедала — и не говорит этого вслух намеренно, думая, что это может разозлить Киру. Или, хотя бы, расстроить.
      Вместе с этим ей приятно осознавать эту заботу. «Почему ты не поела?», «Ты будешь чувствовать себя плохо!», «Ты простынешь» — это тот тип заботы, который передавался им всем через матерей и которой они будут учить своих детей. Иной раз это может надоедать, — она не спорит — но так ли это мешает на самом деле?
      Медленно она двигается следом за девушкой и присаживается на ступеньки, осторожно придерживая мешочек, — раз уж с кремом, негоже будет всё испортить! — не сдерживая вскинутых выше бровей. На какую тему? О чём Кира? Успеть задать вопросы вслух — она не успевает, потому что едва ли ей кто-либо даёт шансы.
      Ей только и остаётся, что внимательно вслушиваться в её слова, стараясь не упустить ничего важного. Она бегает взглядом по лицу воительницы, замечая непрошеные морщинки на её лбу, видит, как дёргается улыбка, ходя то вверх, то вниз от беспокойства за что-то, что она решает не озвучивать. Единственное, что не может понять Иоланда — это хорошая нервозность или нет?
      Ей стоит начать волноваться?
      Появившийся перед глазами кулон ни с чем не помогает, но вынуждает её отложить булочки в сторону, разворачиваясь к Кире всем корпусом.
      — Очень красивый, — соглашается она с ней с мягкостью в голосе, но руку не протягивает: не звали, впрочем, наклоняет голову чуть вперёд, с любопытством заглядываясь на блестящий кулон. Подобного лично у неё не было, но Иоланда, несомненно, видела такого рода вещи не только в книгах, засматриваясь на очередные зарисовки прежних времён от забранного у врагов, например, или созданного собственными руками, трудом и потом.
      От комплимента белёсые щеки мгновенно вспыхивают розовыми пятнами, но Иола не отводит смущённого взгляда.
      — Ты ведь не просто так принесла мне на него посмотреть? — Немного с ехидством спрашивает она, но не замолкает, — что за повод, милая? Сначала булочки, теперь — кулон, — она оглядывается по сторонам, будто это поможет найти ей ответ, — у меня сегодня день рождения? Праздник? У меня уже есть ты: ты — мой праздник. Так что же ещё?

  — А, да, конечно, я принесла кулон не просто так! Но позволь, я надену его на тебя? Повернись, пожалуйста, – Кира растерялась. Ещё и ответный комплимент Ио смутил девушку сильнее обычного. Ей была необходима небольшая заминка, прежде чем перейти к планируемому разговору. Иоланда не взяла в руки кулон, и воительница пыталась понять, что за этим скрывается. Значит ли это, что возлюбленная пока не приняла подарок? Может, он показался слишком дорогим и ей неудобно? Она знает и ждёт, что последует дальше, и думает, что украшение – часть предложения? Столько предположений и ни одного ответа! Но ведь на самом деле всё не так. Ну, или не совсем так. Кира запуталась. Кулон – это подарок от чистого сердца. Чтобы дальше не произошло, он должен остаться с Ио.

  Когда Иоланда развернулась и убрала волосы, Кира не смогла удержаться. Она прислонилась губами к обнаженной белой шее, сначала один раз, потом ещё, немного смещая поцелуи. Заскользила к мочкам ушей, застывая, вдыхая аромат женского тела. Тёплый нос щекотливо тыкался в шею. Волнение сменялось возбуждением. Руки покрылись бесчисленными мурашками, слегка тряслись. Сейчас бы оказаться где-нибудь подальше от чужих глаз, от этой лестницы и библиотеки! Повалить подругу на мягкую траву, снять многослойную одежду, покрыть всё тело поцелуями! Впиться в её нежные губы, ласкать тугие груди, сжимать упругие ягодицы. Предаваться беззаботной и беззастенчивой любви и страсти, а не вот это вот всё. И с чего вообще Кира решила, что разговор лучше всего проводить посреди бела дня, вот так вот неуклюже? Ах да, конечно, она боялась не выдержать собственных мыслей и напряжения. Тревога вернулась. Почти беззвучно щелкнула застёжка цепочки. Кулон опустился на грудь Ио.

  — Ты же знаешь, что я помню, когда у тебя день рождения, – Кира понимала, что подруга своим мягким и игривым тоном просто старается поддержать её, снять волнение, перевести разговор в простую плоскость. Но это не помогало. Наоборот, вызывало слабое раздражение. Хотелось, чтобы Иоланда была более взволнованной, радостной, благодарной! Чтобы с трепетом приняла подарок. Но так ли на самом деле себе представляла всё Кира? Тогда бы это была не её Ио, нет. Это всё неуверенность говорит внутри неё. Грызёт изнутри, ищет причины. Вот поэтому разговор должен состояться как можно раньше.

  — Ио, моя милая Ио, послушай меня! – девушка взяла за руку подругу, сжала. Говорила мечтательно, взволнованно, с жаром. Не первый раз Кира заводила подобный разговор, но сейчас было по-другому, чувствовалась настойчивость и, возможно, даже нотки требовательности в голосе, — Я люблю тебя. Люблю. И я хочу провести с тобой рядом всю оставшуюся жизнь. Ты же знаешь это. Я хочу, чтобы у нас родилась прекрасная дочурка, нет, даже две. Только представь, какими красавицами и умницами они будут! Прошу тебя, пойдём к Аэлис…

  — И я слышала, что ты записалась доброволицей в пограничные патрульные отряды. Зачем? – пылкая речь Киры закончилась недовольным вопросом. Бессмысленно было повторяться, что она против участия Ио в боевых действиях. И что обе девушки одновременно не смогут продолжать строить свои карьеры, если перейдут к следующему шагу отношений.

      Значит, действительно для неё! Подарок! Она не даже не пытается сдержать широкой улыбки и несколько раз кивает ей головой прежде, чем обернуться к Кире спиной, попутно поправляя широкий подол юбки, стараясь не наступить на белые ткани, а затем и вовсе дёргает последний чуть на себя, задирая и зажимая его между коленок: только сейчас она понимает, насколько прохладнее было в здании библиотеки и насколько жарче было находиться под открытым солнцем.
      Да и Кира не делает эту ситуацию проще, пусть и в хорошем смысле этого слова. Сердце мгновенно разгоняется до беговой скорости, отчего ей приходится несколько раз вздохнуть да закусить губу, чтобы не сдать саму себя; девушка и прежде не отказывала себе в том, чтобы коснуться Иоланды, обласкать поцелуями, а для священнослужительницы каждый раз — как в первый. Волосы, которые она придерживала одной рукой прядями выскальзывают из пальцев: это Иола пытается сделать несколько дел одновременно, пытаясь погладить не то за ухом, не то у щеки саму Киру, грузно хихикнув.
      — Мысль «рано или поздно вернуться обратно на работу» с тобой превращается в «поздно» с каждой минутой, — она посмеивается и разворачивается обратно, стоит пока ещё прохладному металлу перестать ёрзать спереди и закрепиться в одном положении. Девушка опускает взгляд, пальцами свободной руки перехватывает кулон и разглядывает его с несколько секунд прежде, чем кладёт ладошку на коленку Кире. Она смотрит на неё молчаливо, но уже по одному взгляду на неё можно было увидеть всё то тепло, ту нежность и благодарность, которые она испытывала.
      И как ей так повезло быть любимой ею? Как Иоланда смела себе отказывать в том, чтобы быть рядом с ней? Дело ведь было далеко не в подарке, — хотя едва ли она могла подобрать слова для описания степени приятности от его получения — а в том, как обходилась с ней воительница всё это время. Словно всегда под защитой.
      Неудивительно, что ей хотелось отплатить ей тем же.
      — Знаю, — утвердительно замечает Иоланда, — Спасибо. Я... я не знаю, — она опускает взгляд к подарку ещё раз, поджимает губы в улыбке, а затем со вздохом качнув головой, продолжает, — не знаю, чем я заслужила его и тебя.
      Она уже вот готовится для того, чтобы сдвинуться вперёд и поцеловать Киру, что описало бы всё, что она чувствует без слов, однако та вспыхивает своим звонким голосом так резко и неожиданно, что Иоланда так и замирает в полуприсядке, осторожно возвращаясь на своё место.
      Едва ли в громких словах о чувствах, любви и будущем Иоланда видела слова инфантильного максималиста; девушки Купола выходили замуж и раньше, а если брать Иолу, то, наверное, разница в возрасте и вовсе будет велика. Другое дело, что она никуда не торопилась прежде: жена, дети, одна крыша над головой — это всё придёт.
      Что никогда не заставит её отказаться сейчас.
      Она разворачивает ладошку так, чтобы иметь возможность сжать пальцы возлюбленной в ответ.
      — Что же ты... — она запинается, когда тема резко перепрыгивает с одного витка разговора на другой, вынуждая её слегка наморщить нос, — не даёшь мне и слова вставить, Кира, — пусть слова и звучат с оттенком упрёка, на деле, задевать или обижать своей строгостью девушку Иоланда совсем не хотела. Ей только и остаётся, что вздохнуть. Не вяжется. Вот они — говорят о любви и лёгких совсем не хватает для того, чтобы задержать столько воздуха, чтобы иметь возможность дышать свободно, а в следующий мир Иолу словно облило холодной водой из огромного ведра, отчего она едва заметно тянет плечами, пытаясь высвободиться от неприятного ощущения.
      — Чтобы выполнять свою работу, Кира, как и полагается служительнице Рамоны. Благодаря патрулированию — хотя едва ли у меня язык повернётся назвать разговоры с несчастными с той стороны «патрулированием» — я смогу получить информацию для своих исследований и, в том числе, помочь нашим новым сёстрам, — она морщит нос, проговаривая каждое слово с особой аккуратностью, пытаясь донести свою мысль до Киры так, как и прежде.
      Она знает, откуда пришёл этот внезапный вопрос. Видит её волнение, знает, как та переживает каждый раз, представляя худшее. Однако разве самой Иоланде проще? Кира сильная, но настолько, чтобы справиться без её помощи?
      — К тому же, так я смогу быть немного ближе к тебе в том числе, — было бы глупо скрывать от неё правду. Она смотрит на темноволосую, а затем опускает взгляд к их коленкам, осторожно расправляя складку платья, надетого Кирой явно не без повода, замолкая.
      Ненадолго, впрочем.
      — Я ведь тоже люблю тебя. Ты хочешь жениться? Я — твоя, Кира, делай что хочешь и ты знаешь это. Хочешь семью и детей? Я хочу этого больше всего на свете, — её пальцы посильнее сжимают её руку и Иоланда поднимает на неё взгляд, смотря ей прямо в глаза:
      — Но или ты будешь здесь со мной, — лишь на мгновение она смотрит словно не на неё, а сквозь, чтобы вернуться к её лицу вновь, — или я с тобой там. Другого варианта, если мы хотим, чтобы всё получилось, нам не дано.
      Она ведь понимает Иолу? Кира ведь услышит и поймёт? Неосознанно жрица тянется к кулону на своей шее, сжимая тот посильнее, как если бы последний смог дать ей ответы, дать ей силу. Это ведь не просто подарок, верно?
      Это — признание, которое она сможет пронести сквозь года.

  Как Иоланда с особой аккуратностью подбирает и проговаривает слова, так и Кира предельно внимательно ловит каждый её ответ. Рука продолжает сжимать ладонь возлюбленной. Воительница будто боится, что если отпустит сейчас, то потеряет навсегда. Через напряженные сжимания кисти Иола с лёгкостью могла читать реакции Киры. Вот лёгкое недовольство, раздражение или непонимание. Конечно, чтобы сейчас не сказала светловолосая служительница Рамоны, подруга не примет. Кира так далека от сложностей изучения других языков, ей неведома долгая, кропотливая работа за книгами в стенах библиотеки, с каким боем добываются крохи драгоценной информации. И как живое общение могло бы не просто помочь в продвижении исследовании, но и перезагрузить уставший разум, дать небольшую, но важную передышку.

  Но вот, напряжение спадает, хватка руки ослабевает. Это признание. Признание, что Ио хочет быть рядом. Спало лишь ненадолго, взяв паузу, чтобы с новой силой захватить ладонь Иоланды. Но теперь не осталось и следа тревоги, только надежда, нежность, любовь.

  Моя милая Ио. Моя Ио. Моя.

  Одна мысль заполняет всё пространство в голове, бесконечно пульсирует. На каждый вопрос готова громка кричать «хочу».

  Хочу. Хочу. Хочу.

  — Я буду с тобой. Всегда, — с жаром шепчет Кира, плавно берёт голову Ио за подбородок, слегка притягивает, чтобы поцеловать. Нет, не поцеловать. Впиться в розовые мягкие губы, насладиться их вкусом как можно дольше. От неё не ускользает, что возлюбленная потянулась к кулону. Она приняла подарок. Моя милая Ио приняла подарок.
  Кира прекрасно понимает, что говорит Иоланда. Но понимать – не значит соглашаться. Сейчас это неважно. Они вместе, это главное. Вместе они пройдут через всё. Но так, как это видит Кира. Она лучше знает, что будет хорошо для них обеих. Просто она видела, что творится за Куполом. Она знает. А Ио нет. И ей не зачем это знать. Кира огородит её ото всего плохо, защитит. Аккуратно, мягко, незаметно.
  — Давай, давай сегодня же тогда пойдём и обручимся! – с большой неохотой Кира отлипает от желанных губ, давая Ио сделать вдох.

      Раньше у неё не было ничего подобного. Пусть Иоланда выглядела всего лишь беспокойной, желающей уверить Киру и дать ей ответы, которые помогут найти спокойствие для её сердца, тем не менее, жрица была удивлена собственной открытости. Одно дело — думать о своих чувствах, прикладывать их к собственным различным образам: защитницы Киры, хозяйки и хранительницы очага, страстной возлюбленной, а другое — признаваться во всём вслух, подтверждать это не только своей заботой, внимательностью и беспокойством, но и словом, звучащим в воздухе словно клятва.
      Иола погружается в тишину; на долю мгновения священнослужительница забывает как дышать, отчётливо чувствуя поднимающийся к горлу страх за неизвестную ей реакцию от Киры, которая ждёт её на слова светловолосой. Иоланде даже начинает казаться, что зря она так, особенно, когда чувствует ослабленную хватку на своем запястье. Инстинктивно она, наоборот, тянется обратно, хватаясь своими пальцами за её; Иола выдыхает только тогда, когда Кира заговаривает. Оковы, крепкой хваткой сцепившие её сердце, мгновенно опадают.
      Всегда. Она не сдерживается от того, чтобы хохотнуть воительнице прямо в губы, перехватывая её щёки освободившимися руками и целуя девушку так, словно это был их последний раз.
      Да только это было только началом.
      Началом! С одной стороны, это — не первый раз, когда Иоланда думает об их будущем. Что с того, что сегодня Кира подарила ей подарок и они обе, кажется, пришли к мнению, что являются немаловажными персонами в жизни друг друга? Однако, наверное, именно такие.... простые, но искренние моменты, обладают максимальной силой в отношениях между людьми. По крайней мере, несмотря на все недосказанности, распри между ними, всё ведь исходит от одного — желанию дышать одним воздухом.
      Неудивительно, что если эти мысли громкими размышлениями пролетают в голове Иоланды, Кира будет тем человеком, который окажет им услугу и озвучит их первой вслух. Иоле только и остаётся, что хмыкнуть, прикусывая губу в загадочной улыбке и отвести взгляд в сторону.
      Действительно, что им мешает?
      Опуская ладошку от шеи возлюбленной, Иоланда молчит. По ней видно, что причина далеко не в предложении Киры: глаза священнослужительницы искрятся пуще прежнего, но она, тем не менее, погружается в короткое размышление, пытаясь представить максимальное количество сценариев и исходов.
      — Я хочу этого не меньше твоего, Кира, — мягко говорит Иоланда, вновь перекладывая ладонь на запястье девушки на случай, если она решит подскочить с места прямо сейчас, — но, — её грудь вздымается от тяжелого вздоха: почему ей кажется, будто она преподносит плохую весть? — Как ты смотришь на то, чтобы не подождать, но подготовиться? Поделиться этим с людьми, которые нам дороги. В конце концов, это — самый счастливый момент в моей жизни и я бы, — она улыбается шире, — хотела крикнуть об этом как можно громче ради благосклонности моей семьи и друзей или на зависть всем неугодным.
      Иоланду не воспитывали должной миру, по крайней мере, ей так казалось. Свои обязанности перед родительницами, перед служительницами и коллегами, Кирой, сёстрами и Куполом, Рамоной: она выбрала сама, потому что это — её жизнь. И есть большая разница между «должна» и «хочу».
      Ей бы побеспокоиться, вернуться к их разговору, убедившись, что они обе на одной стороне, но к чему лишние размышления, если ей уже поклялись в вечном сосуществовании рядом? Разве это — не обозначение, что Кира приняла её желание быть как можно ближе, даже, если в её представлении это может быть опасно?
      — Обещаю, ты не заметишь, как пролетят эти дни, — поглаживая мягкую кожу, она широко и ехидно улыбается, оборачиваясь на здание храма позади себя. Иоланда прикидывает, прикрывая глаз, а затем подхватывает мешочек с её «завтраком», отталкивается от ступеней и тянет за собой следом Киру, — и докажу тебе это. Пойдём. Пойдём скорее, пока никто не заметил, как я сбегаю!
      Её звонкий смех вспыхнувшей вспышкой отражается от каменных стен, а следом — разбегается по всей округе. Только с Кирой она позволяла себе быть такой: свободной и открытой.
      Так останется и на всю оставшуюся жизнь: в эту секунду она верила в это больше всего на свете.

  — Подготовиться! – Кира передразнивает подругу и беззлобно фыркает, театрально закатывает глаза, крутит головой. На самом деле ей немного страшно, радостно и волнительно одновременно. Если всё бы произошло стремительно, то не осталось бы времени подумать и разложить по полочкам. С другой стороны, подготовка к торжеству вытеснит все остальные мысли тоже. Да и чего переживать, Кира знала, что Ио её любит. А она любит Ио. Взвешивая и обдумывая (а что, разве кто-то из них не занимался этим раннее?), пришли бы они к другому решению? Нет, конечно же нет. Тем более, не только Иоланде хочется как можно громче заявить о свадьбе. Кира не упустит шанс покрасоваться и заставить всех завидовать, что она смогла заполучить в жёны такую прекрасную девушку.
  — Я принимаю твоё обещание и прослежу, чтобы оно неуклонно исполнялось! – хихикнув, Кира дала подруге себя утянуть вслед за ней. Приятно и нестрашно отдаться и побыть ведомой, когда рядом человек, которого ты любишь и которому доверяешь. Жить настоящим моментом, не задумываясь о будущем. Зачем, если и так всё понятно. Всё будет хорошо. Ничто их не разлучит, и они будут вместе. Всегда.

Кира. День Боли и Гнева. Поле боя.

Пару недель назад Фиби подошла к Кире, держа в руках разлинованную грифелем маленькую дощечку - свой личный календарик:

- В этот раз всего два дня, слушай, - показала она жене табличку с зачеркнутыми числами. - Точнее даже - полтора. У мамы моей тоже как раз в этом возрасте месячные прекратились, да. Похоже, все, я официально старушка. Могу теперь совершенно законно сидеть на лавочке, щелкать каленые орешки и щемить вас, бестолковую молодежь, потому что в мое время...

Фиби весело рассмеялась, не отказав себе в удовольствии чмокнуть Киру в щечку, но прекрасно знающая супругу храмовница легко различила в беззаботном хохоте нервные нотки. Что поделать: этот период в жизни каждой женщины является, мягко говоря, непростым - сколько ни готовься к неизбежному. Кира последний год была особенно нежна и деликатна с женой - в быту, в общении, в постели, да и сама Фиби хорошо держалась, однако болезненные ситуации все-таки случались, и положение обострял тот факт, что, глядя на любимую, она начинала осознавать конечность собственной фертильности. Не так уж много времени оставалось у стареющей воительницы для того, чтобы получить благословение Аэлис зачать дочь. А первые роды в ее возрасте - дело сложное, что и говорить. Сложное и тяжелое. Ученицы Дарующей Жизнь наверняка будут все эти месяцы держать ее под неослабным контролем...

- Ну, не хмурься, девочка моя, ты сильная и здоровая, все у тебя получится. У нас получится, - исправилась тут же Фиби, и Кира в очередной раз удивилась тому, как за эти годы они научились читать мысли друг дружки. - Этот рейд - последний, я уже Самине рапорт написала, а она, ты знаешь, рада от меня избавиться. Мадлен пока справится, а там мелкая подрастет - ей самая дорога в командиры, и пошла Самина со своими загонами в...

Дело, на котором должна была завершиться карьера семейной пары храмовниц, касалось обитающего в лесу восточнее Выперок барона-оборотня, точнее - трагедии самочинного похода отряда молодых рамониток и примкнушей к ним аэлиситки под предводительством двадцатипятилетней жрицы Фатимы. Эта самая Фатима последние месяцы безвылазно обреталась в Закуполье, так что заговор ее прошел не только мимо Старших, но и мимо Богинь. Никто не понимал, что же она такого посулила молодым девчонкам, как убедила их зайти в лес в нарушение всех инструкций и приказов - но факт есть факт: четверка Сестер сгинула бесследно. Аэлис была твердо убеждена, что они погибли все до единой, даже "хуже чем погибли". Неосторожно брошенная при ученицах фраза привела к тому, что в обоих Храмах поползли слухи об изнасиловании - с самого начала этой истории с бароном Ойлем по Закуполью ходили легенды о жутких волчарах размером с быка, с вечно стоячими мужскими отростками длиной в пару футов, что бродят под пологом леса, прозванного Скверным, и страстно желают совокупиться с зашедшими в их владения Сестрами. Что в этих рассказах основывалось на реальных свидетельствах, а что было больными фантазиями мужелюбок, теперь уже сложно разобрать: после первых столкновений с явно находящимися под контролем ликантропа хищниками Рамона запретила боевым группам заходить в лес без ее ведома. Однако сама Богиня в последние годы очень редко покидала Купол по непонятной Кире причине, и эту проблему, не требующую быстрого и неотложного решения, все откладывали и откладывали... пока самовольный поход и гибель группы Фатимы не оставили выбора: Рамона твердо вознамерилась пойти в лес в сопровождении самых сильных и опытных своих учениц, чтобы уничтожить эту мерзость лично. Не стоит удивляться, что к этому походу были привлечены и Фиби с Кирой - может, силы у них были уже не те, но что касается опыта и чутья на опасность - кто мог тут поспорить с женщинами, убивавшими врагов Купола без малого тридцать лет?

Так или иначе, рейд в Скверный Лес должен был стать для них последним. Храм их, само собой, без работы не оставит - Фиби вот хочет уйти в хозяйственную часть и заняться плотницким ремеслом: одна из ее мам состояла в строительном содружестве, да и в целом руки у жены растут из нужного места. Кира ближайшие годы планировала посвятить воспитанию дочери (или дочерей? Аэлис добра, да и время еще есть...) Но даже материнство не является препятствием для легкого труда на благо Купола - хотя для той работы по перекладыванию бумажек с одного стола на другой, над которой так иронизировали боевые Сестры, придется заняться активным самообразованием. Возможно, придется чаще встречаться с Иоландой, и даже попасть под ее командование: она сейчас в библиотеке вроде большой начальницы...

За эти годы Кира, конечно, не раз прокручивала в голове события тех дней, что разрушили их с Ио отношения. Одним из самых терзающих вопросов был - почему Богини не остановили ее попытку устроить идиотскую и обреченную на провал интригу? Далеко не всегда Рамона и Аэлис уважали право каждой Сестры совершать жестокие ошибки, и в случае угрозы сестринству часто вмешивались в повседневную жизнь Купола - но только не в ее случае. Определенно, они знали и видели в ее душе нечто такое, что обрекало любовь к Ио на такой вот бесславный конец, и неудивительно: та Кира, какой она была в свои двадцать два, оказалась не готова к супружеству. И понадобилось самой себе разбить сердце, отвратить от себя чудесную девушку, которая все равно была для нее слишком хороша, чтобы повзрослеть и созреть для новой любви, любви на всю оставшуюся жизнь. Единственное, что ее царапало все эти годы - одиночество самой Ио. И эти терзания здорово сердили Фиби:

- Отставить кусать себя за жопу, рамонитка! Не спорю, однажды ты поступила с ней по-свински, но это не делает тебя ответственной за всю ее жизнь! Она живет так, а не иначе, потому что ей так нормально, а не потому что ты ее морально искалечила! Что за самомнение такое вообще - думать, что без тебя девчонка взяла и закончилась? У нее родственников целая рота, подруги, книги, занятия ученые - была б я настолько занятой, у меня бы и сил не осталось тебя под одеялом тискать...

Аргументы были так себе, но Ио, кажется, и в самом деле обрела определенную гармонию в жизни. Их отношения остались ровными и благожелательными, хотя куда больше общалась с первой любовью Киры ее жена, постоянно после рейдов обращаясь за консультациями либо, напротив, давая ученой сестре некие полученные в поле полезные сведения. Контролирует состояние - догадалась храмовница, которой и в голову не могли прийти ревнивые мысли. Фиби словно прикрывала ее с этого направления, чтобы первой узнать, если Иоланде все-таки плохо одной и причиной этому является Кира. Не сказать, чтобы две ее большие любви стали прямо близкими подругами, однако взаимным уважением, несомненно, прониклись. "Вот это голова, - говорила под впечатлением очередного разговора с Иоландой Фиби. - Если наша библиотека, не дай Рамона, сгорит к дэвам, она по памяти все восстановит, дай только время."

Так и шли годы ее новой жизни. Рейды во внешний мир, тренировки новобранок, драгоценные минуты уединения с любимой, очередные рейды... Отряд, ставший для Киры не столько второй семьей, сколько органичным продолжением первой, теперь уже был вполне жизнеспособным, и после ухода Старшей и ее заместительницы продолжил бы свою успешную деятельность по наказанию косматых, а для супружеской пары стареющих рамониток начинался новый этап их отношений, с новыми заботами и радостями... Так должно было быть, если бы не случился тот самый день, в который оборвались жизни сотен Сестер... а сломались, наверное, многих тысяч.

***

Кира вместе со своим отрядом была одной из немногих, воочию увидевших, что же произошло с Аэлис. Они стояли в центре выстраивающегося поротно войска Сестер, рядом с обеими Богинями, напротив горящих Выперок, в которых еще продолжалась резня и казни, а со стороны уходящей к Виа Ильдеци дороги тянулись и тянулись бесконечные ряды косматых на подмогу уже стоящим на противоположном конце поля королевским солдатам. Уже в тот момент было очевидно, что армия митриан превосходит наспех собранные силы Сестер в несколько раз, однако сомнений в победе ни у кого не возникало: Рамона и Аэлис будут рядом с ними, так чем же косматые могут их напугать? Однако сами Богини были серьезны и насторожены, пристально глядя на вершину одного из холмов на правом фланге королевской армии, у самой дороги. Рамона как раз подозвала Самину, Командору своих храмовниц и непосредственную начальницу Фиби и Киры, указывая ей в том направлении, как вдруг обосновавшиеся на холме жрецы Митриоса начали действовать.

С середины поля, разделявшего два войска, вдруг поднялась волна серого праха, высотой в два человеческих роста, двинувшаяся со страшной скоростью вперед, на защитниц Купола. В этот момент растерялись все - не только простые воительницы, не только самые искусные ученицы Рамона и Аэлис, но и сами Богини. Рамона выдернула из ножен кинжал, засиявший синим цветом, пытаясь, видимо, сплести некое защитное заклинание, но она явно не успевала, ей нечего было в этот момент противопоставить непонятной силе, несущей... определенно, смерть, ибо что еще могли нести косматые колдуны Сестрам? И в этот момент, когда растерянные воительницы готовы были дрогнуть, вперед, навстречу серому праху, метнулась Аэлис, не обращая внимания на предостерегающий оклик возлюбленной, метнулась, воздевая вверх руки - и серая волна не поглотила ее, а... будто была поглощена самой Дарующей Жизнь. Высокая стена праха буквально схлопнулась, стянулась к крошечной на ее фоне белой фигурке Богини, и исчезла без следа.

И в этот момент истошно, на разрыв связок завопили все присутствующие в войске аэлиситки.

Что было дальше, Кира помнила урывками. Количество потрясений в те минуты, видимо, перегрузило ее чувства, и мозг под непосильной ношей пытался вытошнить из памяти лишнее. Оправившись от шока и поняв, что с Аэлис произошло нечто страшное, Рамона набросила на всех Сестер чары ускорения и усиленным магией голосом скомандовала атаку. Это был, конечно, порыв гнева и ярости, но не только: наперерез рванувшим вперед защитницам Купола Богиня устремилась к проклятому холму с засевшими на нем жрецами, понимая, что одним убийственным заклинанием магический арсенал косматых может далеко не исчерпываться, и надо успеть не дать им сотворить новую серую волну. Впрочем, этого Кира уже не видела и не понимала, несясь рядом с Фиби вперед со скоростью скаковой лошади, врубаясь в бронированные ряды мидгалльских пешцев и щедро сея смерть своим двуручником.

Никакого правильного сражения "строй на строй" не получилось - бой разбился на мелкие схватки, имеющие подавляющее численное превосходство косматые давили массой и обходили с флангов, сестры падали одна за другой, и в тот момент, когда Фиби скомандовала жене бежать, у Киры не оставалось никаких шансов на спасение - она могла лишь крутить двуручник, не подпуская к себе врагов. А дальше случилось то, что так отчаянно хочется не помнить - хоть умерев, хоть сойдя с ума. Ее Фиби погибла, лишилась головы от топора косматой твари, и вместе с ней погибли все надежды, желания, мечты самой Киры. Наверное, в этот момент ее можно было брать голыми руками, и мужики не упустили бы такой возможности, однако тут в их тылу раздались крики ужаса, и над рядами королевского войска взметнулся самый настоящий кровавый смерч - это Рамона, расправившаяся, наконец, с главной опасностью, исходящей от митрианских жрецов, пробивалась к своим - и одновременно с ней ударили по врагу подошедшие из Первопоселения ополченки. И не было времени скорбеть и убиваться - была лишь возможность вдоволь проливать кровь дрогнувших и запаниковавших косматых...

Кира окончательно потеряла счет времени и не могла с уверенностью сказать, сколько длилось сражение - пятнадцать минут или полтора часа? Кажется, они одержали победу, вот только плохая это была победа. Не слышно было торжествующих кликов, лишь стоны, проклятия и плач. Когда схлынула боевая ярость и чары Рамоны, когда не осталось силы в ногах, чтобы преследовать косматых тварей, ни в руках, чтобы их рубить - она рухнула наземь, задыхаясь от веса доспеха и надеясь умереть от разрыва сердца, ибо у нее оставалось причин жить дальше. Однако тренированное тело сыграло с Кирой злую шутку, отказав в спасительной и милосердной смерти. Непонятно, сколько она пролежала в таком состоянии, прежде чем появились послушницы-рамонитки, оказывающие помощь раненым и проверяющие тела - и вместе с ними пришло нечто, похожее на чувство долга: как могла она, даже не раненая ни разу всерьез, валяться на земле, жалея себя, когда вокруг было столько нуждающихся в помощи? Не обращая внимания на собственные многочисленные порезы, Кира стала помогать раненым вместе с молодыми девчонками, щедро расходуя скромные целительные силы, дарованные ей Рамоной, пока не исчерпала свои способности к закрытию ран полностью. Идя по своим следам назад, ища нуждающихся в помощи, она и набрела на место последнего боя своего отряда, куда сносили трупы павших рамониток. И там, над телом Ланы, Кира увидела ее мать - Командору Самину.



Они с Фиби были одногодками, жили в юности в одной келье, укрывались одним одеялом, однако более разные характеры представить себе просто невозможно. Длинная и худая, словно жердина, рано поседевшая и как-то иссохшая, Самина всем своим внешним видом соответствовала характеру невыносимо требовательной сухой педантки, строгой придиры, от которой невозможно дождаться теплого слова. "Она умудряется поблагодарить за службу перед строем так, что у девчонок молоко в сиськах от тоски скисает" - как верно подметила острая на язык Фиби. И вместе с тем - была в ее поведении и суровая справедливость: Командора никогда не требовала от своих храмовниц знать и уметь того, чего не знала и не могла она сама, поэтому, даже разменяв полвека, она не бросила изнурительных воинских упражнений и не уставала учиться.

Удивительно, что у такой сухой корки была в свое время жена, и даже родилась дочь - впрочем, длилось ее семейное счастье недолго, и уже лет пятнадцать она не жила с супругой вместе, хоть до формального развода дело так и не дошло. Что там и как - Кира никогда особо не интересовалась, пока не выяснилось неожиданно, что молодая восемнадцатилетняя жрица, определенная к ним в отряд по настоянию Фиби, оказывается, дочь Самины. Командора, мягко говоря, была не в восторге от такого следования по ее стопам, ибо семейственности и всякому карьеризму за счет родственных отношений в Храме, как она сама неустанно твердила, места нет. Соответственно, ее собственной дочери не полагалось не то что никаких поблажек - совсем наоборот, во время каждого строевого смотра Лана подвергалась особенно суровой проверке. "Сестра Фиби, будьте добры объяснить на досуге своим подчиненным, что подобное состояние подметки ведет в дальнем рейде к фатальным последствиям." "Сестра Фиби", которую тыкали в чуть потертую подметку молодой девчонки, разумеется, злилась, иногда даже дерзила, а пару раз ходила разбираться к своей начальнице за закрытыми дверями. Кабинет командоры обладал неплохой звукоизоляцией, но когда две однокашницы начинали выяснять отношения, орать друг на дружку и бить по столу кулаками - даже в приемной дрожали письменные приборы, Кира видела сама. Единственная, кто не испытывала по поводу своего угнетенного положения никакого беспокойства - это как раз сама Лана, девочка на редкость покладистая и спокойная, полюбившаяся сразу всей группе, где каждая воительница годилась ей в матери. Кажется, именно ее не хватало отряду Фиби, чтобы окончательно превратиться в настоящую семью...

И вот теперь над телом Ланы стояла на одном колене сгорбившаяся и осунувшаяся мать, разом постаревшая лет на десять. Сложно было представить о чем она думает, о чем жалеет, что хотела бы исправить. Или, наоборот, не так уж сложно? Горе всех потерявших на этом проклятом поле своих жен, дочерей, матерей - оно ведь одинаковое, в сущности, одно на всех. Простая ты воительница, Командора... или Богиня.

Как раз в этот момент мимо них шла такая же осунувшаяся и погасшая где-то внутри Рамона. Остановившись рядом со своими ученицами, она выдавила не своим голосом:

- Я... я под Купол. Там сейчас тоже очень тяжело и страшно. И... Аэлис... Попробую сделать что-нибудь. Она не погибла сразу, значит, есть надежда, - и она поплелась дальше, то ли не имея сил, то ли не считая себя вправе давать сейчас какие-то наставления своим последовательницам. Но, как ни странно, именно такое ее поведение заставило ожить Самину. Встав на ноги, она скомандовала послушницам:

- Уносите, - заметив наблюдающую за ней Киру, дождалась, пока не останется посторонних, и обратилась к подчиненной:

- Когда-нибудь у нас будет очень много ночей, чтобы орать от боли, рыдать в подушку, раздирать себе в кровь лица, горевать как положено. Но сейчас мы такой роскоши не имеем. Сейчас мы с тобой, похоже, остались в Храме самыми старшими. И не только в Храме. Скажи, Кира, ты здесь? Ты со мной?

  Кира лежала на земле среди трупов, тяжело ловила ртом воздух и не могла пошевелиться. Но в движении и не было нужды. Конец. Дальше ничего нет, ничего не имело смысла. Просто закрыть глаза и никогда больше их не открывать. Это было невозможно. Закрывая глаза, Кира отчетливо видела, как к её ногам летит голова Фиби. Видела безжизненный взгляд голубых очей жены. Снова и снова она читала в нём то упрёки, то сожаление, то жалость. Ужасное видение, которое ещё долго будет преследовать воительницу в самых жутких кошмарах, ведь она осталась жива. Бессилие, отчаянье, злость – всё смешалось и навалилось тяжким грузом. А голубое небо резало глаза. Ведь небеса были равнодушны к тем, кто ходит по земле. Слёзы текли тонкими ручейками, на большее не хватало сил. Мысли превратились в кашу, невозможно сосредоточиться хоть на чём-то. И в этом Кира находила спасение. Не думать. Не закрывать глаза. Смотреть наверх, пока не ослепнешь. Эта боль выжжет всё остальное. Заглушить чувства. Всё равно не получается. Грудь судорожно поднималась от всхлипов. Ещё немного и Кира начнёт кричать в пустоту, чтобы выпустить страдания наружу. А пока ладони сжимались в кулаки, впиваясь ногтями в плоть. Надо держаться. Но зачем? Для чего? Всё по кругу.

  Из этой ловушки без помощи не выбраться. Но ты здесь не одна. Ты слышишь? Слышишь голоса других девушек? Живых девушек. Жизнь продолжается. Мир продолжает жить. Без Фиби. Без других. Но с тобой. Ты – жива. И ты нужна другим. Кричи, бейся в истерике, освобождайся от оков. Но живи. Живи ради Фиби. Живи ради остальных. Живи ради себя.

  Всё ещё как в тумане. Не по-настоящему. Мрачный сон. Кира вместе с остальными среди трупов. Не одна. Ходит, помогает. Не важно. Точнее, очень важно, но это она осознает потом. А сейчас просто двигаться, пытаться жить. Всматривается в мёртвые знакомые лица. Нет, надо сосредоточиться на живых. На тех, кому можно помочь. Вот ещё одно когда-то прекрасное, а теперь бледное и обезображенное лицо, вражеская стрела попала аккурат ей в глаз. Хочется отвести взгляд, но не получается. Потому что тогда придётся встретиться взглядами с Командорой. Кира не могла ответить себе, почему она боялась этого. Кажется, что это гораздо страшнее, чем смотреть на труп молодой девочки. Знакомый голос – Рамона. И снова воительница не может найти в себе смелости, чтобы поднять голову. Молча слушает, но не слышит. В голове эхом отзывается «не погибла»… «есть надежда»… Почему такая несправедливость. Нет, даже в самые тёмные минуты и в самых отдалённых закоулках души Кира не думала о том, что Аэлис выжила незаслуженно. Но всё это возвращало теперь уже вдову к разрушающим и бесполезным размышлениям, почему Фиби, а не кто-то другой.

  Голос Самины не сразу выводит Киру из собственных тягучих размышлений. Ей не хочется отвечать. Старая воительница лишь печально качает головой, что-то отрицая.
  — Я… – голос сел. Кира громко и яростно кричала, когда сражалась с косматыми.
  — Я хочу отомстить. Я хочу убить их всех. Я хочу заставить их страдать, – тихий голос полон звонкой злости.
  — Я с тобой, только если ты дашь мне всё это, – только сейчас Кира поднимает голову, чтобы посмотреть в лицо Командоры. Это жестоко и низко, дерзить и давать слабину в такой момент. Ей нужна помощь, как и Самине. Сёстры должны держаться друг дружку, помогать. Но воительница не может позволить Самине или кому-нибудь ещё просто посадить себя где-нибудь в Храме и делать вид, что всё хорошо. Только не так, пожалуйста.
  Кира должна сражаться. Кира должна отомстить.

На мгновение на лицо Самины набегает выражение, в котором злоба смешивается пополам с презрением:

- "Отомстить"? "Убить всех"? Тогда почему ты не побежала дальше, преследовать косматых до Виа Ильдеци, рубить-кромсать, пока сердце не встанет или тебя саму не грохнут? А?

Отвернувшись, чтобы не выплеснуть в лицо Кире еще больше яда, Командора продолжила:

- Ты не в силах убить всех косматых. Всех их сведет с лица земли только Купол. А Купол сейчас в великой опасности, в какой никогда не бывал. Никто не знает, что теперь будет с Дарующей Жизнь, но Храма Аэлис больше не существует. А от нашего - остались в живых и на ногах единицы. Верховная Жрица мертва. Мертва и командующая Старой Крепости. Я даже не в курсе, остались ли у армейских живые ротные, и кто там сейчас в состоянии отдавать приказы. У самой меня теперь под рукой кучка послушниц пятнадцатилетних да бабушек, которым самое место в Обители Отдохновения. И ты думаешь, мне не насрать на то, в какой ты ярости и как тебе плохо?!

Несколько глубоких вздохов, и Командора вновь поворачивается к Кире:

- Если ты сейчас побежишь вперед, рубя мечом каждого косматого, что попадется под руку - ты не вернешь Фиби, убей хоть сотню, хоть тысячу тварей. Но если мы все не начнем сейчас работать своим умом, этим великим даром Богинь, то погибнет Купол, и погибнут все, кого мы поклялись защищать. Так что повторю еще раз свой вопрос: ты со мной, Кира?

  Слова Самины хлёстко бьют по цели, и на каждый вопрос хочется дать дерзкий ответ. От злости и пристыженности Кира сжимает и разжимает ладони в кулаки. Да, отомстить. Да, убить. И побежала бы дальше, побежала преследовать, до конца. Если бы могла. Если бы не упала без сил. Жалость и отвращение к себе наполняют женщину, заставляют плотно стиснуть зубы, признать правду. Самина права, Кира всех не убьёт. Не убьёт в одиночку. И не убьёт сейчас. Но Кира обязана своими руками вершить свою месть! Если бы Командора не отвернулась, то заметила бы на лице рамонитки ужасную гримасу злости, перемешанную с отчаяньем и щедро приправленную болью. Кажется, Кира слышала только скрежет собственных зубов вместо речи Самины. Невообразимых усилий стоило воительнице заставить себя не просто осознать происходящее, но принять.

  Храма Аэлис больше нет. Ты видела, что произошло. Ты видела, как Аэлис без сомнений рванулась вперёд и принесла себя в жертву, чтобы защитить сестёр. Ты слышала истошный стон тех, кто разделил вместе с ней боль. Ещё не раз ты будешь просыпаться средь ночи, зажимая уши и неистово мотая головой, пытаясь избавиться от преследующего тебя, полного страданий стона.
  Верховная жрица мертва. Командующая Старой Крепости мертва. Фиби мертва. Лана мертва. Все мертвы. Нет, не так. Многие, но не все. Ты жива. Самина жива. И ей насрать, что тебе плохо. Ей самой плохо. Она сама в ярости. Но она взяла себя в руки, а ты не можешь?!

  Как и Самина, Кира делает несколько глубоких вдохов. С трудом разжимает челюсть. Гримаса ярости сменяется маской спокойствия. Не настоящего, так проще контролировать лицо. Женщины встречаются взглядами, и на этот раз воительница не отводит глаз. Самина права, тысячи голов косматых, отделенных от тел, не вернут Фиби. А поспешные и эгоистичные действия могут погубить Купол.
  — Да, я с тобой.
  Так мало слов, так много смысла. Больше, чем обещание. Но злость и обида не могут так просто уйти. Они всего лишь затаились. Они вернутся, чтобы Кира отомстила.

Самина лишь угрюмо кивает в ответ:

- Хорошо. Тогда пойдем. Пора брать власть в свои руки, пока тут все окончательно не развалилось, - Командора разворачивается и идет куда-то на юг, к правому флангу уже отгремевшей битвы. Идет наперерез едущим в тыл, к Куполу, подводам с ранеными (по две-три тяжелых в ряд) и убитыми (навалом, выше бортов) Сестрами. В воздухе стоит совершенно отчетливый запах свежей крови, и даже если дышать через рот - неуловимый железистый привкус никуда не исчезает... Даже с учетом подошедших подкреплений, мертвых здесь, перед Выперками, гораздо больше, чем живых. Разумеется, речь идет только о своих, о Сестрах - косматую дохлятину и считать не приходится. Прошедшая несколько раз кровавым смерчем через сомкнутые ряды мидгалльской армии Рамона разваливала ублюдков буквально напополам, и именно она подняла в воздух бесчисленное множество кровяных телец, что теперь, казалось, оседали на языке Киры с каждым вдохом...

Среди тех, кто занимается сейчас ранеными и убитыми на поле боя, большинство - еще девчонки. Курсантки и послушницы - тринадцать, четырнадцать, пятнадцать лет. Кто-то ревет, кто-то, бледная как мел, буквально качается на ветру, а кто-то, стиснув зубы, держится лишь на подростковом страхе налажать перед старшими и показать себя не воительницей, а размазней... Вот рыженькая курсантка-второгодка сидит на коленях перед телом красивой солдатки с залитой кровью шеей и грудью, судя по штанам и сапогам - из спешенных кавалеристок, пытаясь разжать мертвой пальцы, крепко стиснутые на рукояти рапиры. Получается плохо - и силенок у мелкой не хватает, и касаться трупа она откровенно боится.

- Сестра-наставница! Она... не отдает! - плаксиво-испуганным голосом комментирует свою неудачу рыженькая, и Старшая учебного отряда, сорокалетняя короткостриженая блондинка со шрамом на подбородке, отодвигает подчиненную и молча, без подобающих случаю колкостей, извлекает оружие из руки павшей воительницы и вгоняет ей же в ножны:

- Там пускай разбираются, - комментирует она и поворачивается к другой курсантке, чернокожей девчонке с грифелем в одной руке и пучком бирок из льняной бумаги. - Записывай: Росита, дочь Лады.

- Лады - и?.. - переспросила чернокожая, явно держащаяся куда достойнее сокурсницы - даже рука, держащая грифель, совсем не дрожит. - А, поняла, из беженок.

- Нет, не из беженок, - отмела наставница самое очевидное предположение, почему у женщины Купола может быть всего одна мать. - Долгая история, грузите давайте...

Уже пройдя мимо этой сцены, Кира услышала сзади вопрос чернокожей:

- Сестра Эжени, а почему воительницы не носят какие-нибудь бумаги, чтобы их вот так опознать можно было?

- Потому что это армия, - устало отвечает блондинка. - Вы копья и щиты в полевых выходах по два раза на день умудряетесь просрать, а выдай вам с собой документы...

- Ну, тогда какие-нибудь жетоны, из дерева, а лучше кованые, на цепочке, - не отставала текрурийка.

- Ага, и за цепочку эту вас всех ко мне приковать, чтобы не про...

***

Ближе к Выперкам запах крови стал постепенно вытесняться запахом гари. И именно здесь, в трех сотнях футов от обуглившегося частокола мертвой уже деревни, Самина нашла командиров подразделений. Наверное, не всех, но, как минимум большую часть - двух ротных и с полдюжины Старших взводов, плюс кое-кто из личного состава - десятницы и ординарки. И застали их Командора с Кирой в состоянии полнейшего разброда и раздрая, а точнее говоря - в процессе безобразного и громкого срача. По-видимому, все сколько-нибудь авторитетные Старшие, которые могли взять на себя бремя лидерства после гибели командующей, оказались также либо убиты, либо тяжело ранены, те же, кто остались на ногах, явно не могли прийти к общему мнению, что делать дальше, после этой страшной "победы". Две примерно равные группы воительниц сгрудились вокруг каждой из ротных, орущих друг на дружку, периодически вставляя односложные замечания и поддерживая своих. Наособицу ото всех стояли несколько Старших мобилизованных ополченок, и лица этих гражданских женщин выражали... да понятно, что они выражали. Ополченки пытались найти некий центр силы, Сестер, что объяснят им, как жить дальше, все организуют и уладят - а попали в эпицентр чужого конфликта.

Первую ротную, рослую блондинку с правой рукой на перевязи и луком в левой, Кира хорошо знала. Дальфина. Двадцать два года назад десятилетняя девочка из Старой Болотины, отправившись по ягоды, набрела случайно на лагерь косматых бандитов, обосновавшихся в землях, которые они посчитали "ничейными". Это было неспокойное время для Закуполья, контроль над новыми территориями только устанавливался, однако эти разбойники забрались во владения Сестер слишком глубоко. Маленькой девочке удалось незаметно ускользнуть и сообщить взрослым, из-под Купола прислали свежесозданный отряд боевых храмовниц под руководством Фиби, и Дальфина лично провела их к бандитскому логову. Ликвидация косматых прошла успешно, и храмовницы успели подружиться с бойкой и сообразительной малышкой, так что боевая группа по настоянию своей Старшей посетила деревенскую школу, где они при всех поблагодарили свою сияющую от гордости помощницу, определив тем самым ее жизненный путь. С Храмом Рамоны что-то не задалось на экзаменах, в итоге Дальфина оказалась в Старой Крепости, где стала лучшей курсанткой своего потока и впоследствии сделала неплохую карьеру, к тридцати годам дослужившись до должности командующей стрелковой ротой. Кире и Фиби приходилось пересекаться с ней несколько раз по службе и вне ее, как-то даже поучаствовали в общей попойке, и девушка, как оказалось, сохранила о старших подругах самую добрую память.

Вторая ротная была Кире незнакома. Сорокалетняя на вид берберийка со скимитаром на поясе имела вид не очень презентабельный: сломанный нос и буквально содранная с левой половины лица жутким ударом кожа - кажется, ее подлечили магией и остановили кровь, но магии было явно недостаточно, и она по-прежнему страдала от боли - расширившиеся зрачки говорили о том, что женщина явно употребила какой-то кустарный анестетик. И сейчас она кричала на Дальфину сорванным голосом, совершенно не заботясь о связках:

- А срать я хотела на такие соображения! Не отправлю никого! Ты видела, что от моего эскадрона осталось? Ты представляешь, как нам смотреть в глаза мамкам девок наших? Не командующей смотреть, земля ей пухом. Не штабным! С нас с тобой спрос за каждую, кто здесь легла! И что ж ты своих-то вперед не отправишь?

- Вот именно! - старается не сорваться на крик в ответ Дальфина. - С нас с тобой теперь за все спрос! И если по северной дороге сейчас идет хоть тысяча свежих космачей - они нас передавят как цыплят сейчас! Ты только за свой эскадрон стоишь или за весь Купол?

Все это выглядело совсем не по-армейски... и не по сестрински. Мало кто на этом поле боя был готов к тому, что сегодня случилось, и вести себя достойно в сложившейся ситуации не выходило даже у тех, кто по определению должны служить примером всему Куполу. Ожидала ли Командора, что все будет настолько плохо? Кира не знала, однако вмешалась Самина в происходящее с некоторой поспешностью:

- Отставить! - рявкнула она. - Старшие подразделений и лица, их замещающие - слушай мою команду!

- Чего? - обернулась на окрик берберийка. - А, Командора? А не много ты на себе берешь, храмовница?

- Не просто Командора, - холодно прервала ротную Самина. - А ваша новая главнокомандующая.

Тут вскинулись все присутствующие. Старые межведомственные терки, подумала Кира. Далеко не все в Старой Крепости любили храмовниц - частенько приходилось сталкиваться плечами в дверях, да и вопросы снабжения тоже были больным местом для всех боевых подразделений, что защищали Купол: очень многие армейские считали боевых жриц и паладинок чем-то вроде белой косточки, привилегированной прослойкой. И сейчас странным образом две только что яростно собачившиеся группировки разом обернулись против Самины. Не в том смысле, что они готовы были наброситься на пару рамониток, однако взгляды их явно были не слишком приветливыми.

- Вообще-то, - Дальфина попыталась прояснить ситуацию. - Главнокомандующую назначает Совет Старших Купола из кандидатур, предложенных на рассмотрение Военным Советом. А я что-то не помню...

- Это в мирное время, - отрезала Самина. - Главнокомандующей назначила меня лично Рамона, перед тем, как покинуть поле боя и отправиться решать проблемы под Куполом. И я вижу сейчас, насколько мудрым оказался ее выбор...

- Рамона? - брови Дальфины взлетели недоверчиво вверх, а берберийка подозрительно прищурила глаза, переваривая услышанное. Кира же поняла, что Самина совершает сейчас преступление, граничащее с кощунством, ибо ничего подобного Богиня, само собой, не говорила. Однако... если она сейчас скажет правду и разоблачит Командору - разве это не усугубит творящуюся здесь дичь? И разве не оправдывают Самину хотя бы отчасти сложившиеся обстоятельства?

Повисла долгая и тягучая пауза. И Дальфина, будто только что заметив Киру, вопросительно уставилась на нее, ибо супруге Фиби она доверяла, как старшей подруге. Храмовница осознала, что сейчас все застыло в неустойчивом равновесии, и именно от нее зависит, примут ли Самину в качестве главнокомандующей ротные и взводные Старой Крепости, или нет. Один лишь ее кивок - утвердительный или отрицательный - решал, быть может, судьбы сотен и тысяч Сестер. А быть может, этот эпизод не стоит и выеденного яйца. Но немой вопрос Дальфины определенно нуждался в ответе.

  Кира послушно идёт вслед за Саминой. Слова о власти пролетают мимо ушей. Всё внимание воительницы приковано к трупам сестёр. Вновь и вновь вглядывается в бледные лица, но теперь иначе, осознанно. Пропускает боль через себя, черпает в ней силу, подпитывает ненависть для отмщения. Вскользь смотрит на юных и живых курсанток. Обычно их лица вызывают невольную улыбку, иногда – усмешку. Но не сейчас. Сейчас приходит понимание, что молодые девы не готовы. Они – хрупкое будущее Купола. Будущее, которое надо не только защитить, но и подготовить. Самина это пыталась донести до Киры?

  За размышлениями рамонитка не сразу заметила, как женщины дошли до Выперок. Можно было сказать, что жизнь здесь «бурлила». Кира тяжело вздохнула. Она всё ещё чувствовала себя уставшей и разбитой, а они находят в себе силы кричать и препираться. Даже когда воительница перечила Командоре совсем недавно, в её словах, наполненных злостью, не чувствовалось столько энергии. Слегка оживилась, как только Дальфина упомянула о тысяче косматых. Позволила себе украдкой улыбнуться, предвкушая битву в своём воображении. Это было неправильно, но думать о чём-то простом и знакомым так легко и спасительно для утомленного мозга. Лучше, чем препираться с сёстрами.

  Грозный рык Командоры заставил Киру встрепенуться от неожиданности. Эта женщина умела не просто приковывать к себе внимание, но и заставлять себя слушать. Ход Самины был рискованным. Не только рискованным, безумием, преступлением. Кира, поймавшая взгляд Дальфины, на мгновенье засомневалась. Подтверди она сейчас ложь Командоры, и станет соучастницей преступления. В будущем это всё может неприятно аукнуться им обеим. Но настанет ли то самое будущее, если сёстры не объединяться под единым руководством? Командора была сильным лидером, способным повести за собой всех этих растерянных женщин. «Пора брать власть в свои руки» - так вот, что она тогда имела в виду.

  — Да, Рамона, – сухо подтвердила Кира и утвердительно качнула головой.

Чаша весов качнулись - и ложь Самины перевесила. Кивнув, Дальфина ответила:

- Хорошо. Ваши приказания, сестра Самина?

- Подождите-ка, серье... - попыталась возмутиться берберийка, однако поддержки не нашла даже среди своих сторонниц. Кто-то из взводных, взяв ее под локоть, стала шептать что-то несомненно разумное и резонное, на тему того, что не время брыкаться. Быть может, не все присутствующие были довольны, однако после Дальфины волей-неволей Командору приняли как свою Старшую и остальные. Впрочем, даже недовольные выдохнули: в конце концов, появилась наконец женщина, которая берет на себя ответственность за происходящее - и автоматически снимает ее с остальных. Есть все же в армейском и храмовом единоначалии свои преимущества, которые сложно оценить гражданским Сестрам...

Самина наградила Киру лишь сухим кивком - момент для выражения признательности и объяснений был не тот.

А дальше началось обычное рабочее совещание. Сам вид Командоры располагал к настрою деловому - может, у кого-то от ее взгляда и кисло в сиськах молоко, однако докладывали ей о потерях и обстановке четко и по-военному. И потери были ужасающие: две трети, три четверти отдельных рот были убиты. Оставшихся хватало для того, чтобы установить жиденький заслон у начала петляющей среди холмов дороги к Виа Ильдеци - но в случае серьезного наступления с востока удержать за собой поле боя было практически невозможно.

- Так что с разведкой, сестра Самина? - спросила озабоченно Дальфина, вызвав малоприязненный взгляд берберийки.

- Разведкой займется Храм, - ответила Командора. - Не думаю, что после такой резни у косматых остались боеспособные силы... Однако на дороге сейчас должно быть порядочное количество рассеянных беглецов - нет смысла посылать конный разъезд, чтобы пробиваться через них открытую.

- Это верно, - берберийка определенно была рада, что ее девчонок не пошлют туда, где они могут понести новые потери. - Кстати, Командора, поглядите, что у нас имеется. Лейла, дай мешок!

Порученка смуглокожей ротной, как оказалось, и в самом деле стояла чуть поодаль с пропитавшимся кровью мешком, который и протянула своей начальницу, а та вытряхнула... ну да все, впрочем, догадались, что, еще до того, как под ноги Самине упал кусок косматой дохлятины - бородатая башка в отделанном золотом и серебром церемониальном шлеме-венце. Церемониальный его характер был очевиден любой опытной воительнице - в бой в такой "шапочке" ходить глупо, определенно, этот мужик совершенно не планировал встречаться сегодня с клинками Сестер, а пришлось.

- Это ж король, правильно? Рядом с ним еще стяг был, белая тряпка с какой-то желтой сранью - то ли птица, то ли цветок, непонятно. Мои девки его на тряпки для подтирки пустить хотели...

Нагнувшись, Самина вытряхнула голову из шлема и бережно подняла его.

- Такие вещи, - серьезно сказала она, осматривая драгоценный головной убор. - Надо собрать и сохранить. Чтобы наши внучки и через сто лет помнили, как мы дрались и победили.

При упоминании о внучках, которых у нее теперь не будет, лицо Командоры искажает гримаса боли, однако она продолжает:

- А падаль - это не трофей, падали здесь и без того полно, - Самина небрежно пинает голову в сторону носком сапога, вызывая смешки нескольких соратниц.

- А ведь через пару дней здесь дышать будет невозможно, Командора, - отзывается Дальфина. - Своих-то мы похороним, чин чином, а падали тут столько, что хоть весь Купол с заступами выводи...

- Кого-то да прикопаем, - отмахнулась Самина. - Кого-то зверье пожрет, и приятного аппетита. А кого-то... Есть у нас в храме алхимия интересная, можно присыпать, вонять, конечно, будет, но не до слез...

Совещание продолжалось еще несколько минут, и Кире казалось нереальным, как женщины, потерявшие только что стольких близких и родных Сестер, могут с таким спокойствием рассуждать о всяких бытовых и технических мелочах буквально над телами своих подруг. Все-таки женская (то есть человеческая) психика - удивительно прочная и гибкая вещь. Многие из тех, кто выжил сегодня, ошибочно считают, что больше не смогут смеяться, веселиться, заниматься любовью, да и просто жить. Однако жизнь все равно победит, когда родятся новые Сестры, что продолжат их путь. ЕСЛИ родятся. Если...

Тем временем совещание завершилось, ротные и "лица, их замещающие", получив приказы и свой фронт работ каждая, разошлись по подразделениям, и Самина с Кирой снова остались наедине.

- Ладно, вроде успокоила пока, - выдохнула Командора, а затем вновь болезненно втянула воздух сквозь зубы. - А дело-то дрянь, храмовница. Совсем дрянь. Остается надеяться на то, что у Рамоны получится спасти Дарующую Жизнь, вот только...

Кира поняла, что за "только". После случившегося здесь, на поле боя, вера в Богинь и сестринство может оказаться невозвратимо подорвана. Вера... Противоречивое понятие в той системе ценностей, что проповедовали Рамона и Аэлис, подарившие Сестрам мечту о мире, где богинями будут все. Однако... то, что имело мало значения для образованных и начитанных жительниц старого Купола, чьи прапрабабушки помнили времена, когда никто не называл не называл основательниц общины Богинями, оказывалось очень важным для крестьянок Закуполья, обученных, разумеется, четырем правилам арифметики и письму, однако вопросы философии и теологии воспринимавших весьма упрощенно. Вот их вера определенно может треснуть после сегодняшнего.

- И нам сейчас очень важно выяснить, какого дэва произошло на поле боя, и как с этим теперь жить. Понимаешь?

  Рабочие совещания всегда утомляли Киру. И Фиби это прекрасно знала, зовя с собой супругу только в исключительных случаях. Сейчас некуда было себя деть, но и от воительницы никто не требовал собранности и вовлеченности. Какое-то время рамонитка честно пыталась слушать о многочисленных потерях, нынешней обстановке и дальнейших планах, ведь, возможно, в этих самых планах придётся участвовать. Но каждый раз мысли предательски сворачивали с намеченного пути. Всё происходящее снова становилось кошмаром, который должен прекратиться, как только Кира проснётся, откроет глаза. Слишком спокойно, неестественно выглядела реальность.

  — Обязательно получится, – Кира не сомневалась, что Рамона найдёт способ спасти Аэлис. По-другому просто не могло быть. Называй их Богинями или нет, это не отменяет того факта, что эти двое обладают воистину впечатляющими силами. В том числе и поэтому рамонитка не верила, что произошедшее как-то сильно подорвёт авторитет Рамоны и Аэлис среди жительниц как Купола, так и Закуполья. Многие «божества» приходили в этот мир, но сменялись другими. Кира никогда не интересовалась подробностями, но была уверена, что этому способствовала мужская природа, гордыня, взывающая к поискам способов покорить абсолютно всё, даже собственных лжебогов. Наверняка кто-то из косматых искал возможность ослабить «божественные» сущности, пленить, убить. Но это всё про другой, чужой мир. Дарующая Жизнь восстановится, а вместе с ней и вера остальных.

  — Они сконцентрировали против нас свои низменные желания, жажду власти, ненависть. Вот, что произошло. А нам стоит перебить всех, кто причастен к этому, кто осмелился осквернить нас своим чёрным колдовством. Показать, что их божок не защитит их от нас, – новая вспышка гнева и боли моментально разгорелась ярким пламенем внутри воительницы. Но поймав взгляд Самины, Кира поспешила успокоиться, пускай и давалось ей это с трудом, — Прости. Да. Да, я понимаю, что ты хочешь сказать мне.

  — Ты хорошо показала себя перед остальными, – Кира печально улыбнулась. Как много под Куполом удивительных и сильных женщин. Рамона, Командора, Фиби… Все они были и есть опорой остальным. Теперь и Кира должна стать опорой, хотя бы попытаться. Не подвести Самину, чтобы та не подвела остальных, — Похоже, у тебя уже есть план, не так ли?

В ответ на улыбку Киры Самина лишь хмуро усмехается.

- Планы... все мои планы полетели под хвост косматым с самого утра. Дальше остается только импровизировать, - тут она сразу посерьезнела. - Самое скверное - нам, похоже, не удалось взять ни одного приличного пискуна.

Пискунами на армейском жаргоне называли пленных мужиков. Всем известно, что голоса у косматых грубые и низкие, как у хищных зверей, соответствующие всему их скотскому облику. Однако, есть у мужиков особое место, волосатый мешочек под их отростком, к котором стоит только прикоснуться - и они сразу же начинают пищать противным комариным дискантом. Обычно во время форсированного полевого допроса Фиби набрасывала на этот самый мешочек с семенниками веревочную петельку, и тянула, пока мужик не выкладывал все необходимые сведения. Если же после допроса резко дернуть за веревочку, вырывая семенники с корнем, мужик умрет через пару минут, непрерывно оглашая окрестности пронзительным визгом - говорят, выглядит это забавно, хотя так в их отряде не делали: в тылу врага подобные развлечения чреваты, лучше прирезать пискуна быстро и без шума.

- Впрочем, если бы даже в этом аду кто-нибудь догадалась поохотиться за языками - толку от этого было бы немного. Судя по тому, что мне известно о митрианах, ни рыцари, ни герцоги, ни, скорее всего, даже сам король не понимали, что вообще происходит и какова истинная цель этого вторжения. Все секреты косматых - там, на том холме, - указала она на высоту севернее дороги, ту самую, где перед боем расположились жрецы Митриоса и куда устремилась, на время оставив свое войско, разгневанная Рамона. - И, боюсь, эти секреты нам уже никто не расскажет. Но я уже послала туда кое-кого, для расследования. Идем.

***

Они не успели подняться наверх - у основания холма их встретила помощница и делопроизводительница Командоры, двадцатипятилетняя нумантийка по имени Амира, в сопровождении двух послушниц, тащащих нечто вроде небольшого дорожного сундука.

Эта самая Амира славилась в Храме своей внешностью и ухоженностью. Всегда тщательно вычищенная, отглаженная и отпаренная униформа, приталенная сверх всех уставных требований. Роскошные смоляные волосы, забранные в тугой пучок столь тщательно, что казалось - она родилась в таком виде. Умеренный макияж и крепко сидящий на темени изящный малиновый беретик. Боевые сестры обычно таких канцелярских дев не сильно жаловали, однако Амира вместе со всеми своими внешними достоинствами обладала еще и нешуточной компетентностью в бумажных делах, а также безотказностью в плане помощи тем самым воительницам, и большой настойчивостью в выбивании внеочередных отпусков или недоданных два месяца назад пайков. Со всей бытовой ерундой, которая только настигала храмовниц в процессе службы, они шли, как правило, к Амире, и та решала проблемы максимально оперативно и грамотно, за что ей прощалось многое - и прилизанность с приталенностью, и отсутствие мозолей от оружия на ладонях, и этот бесящий всех беретик, прикрепленный к волосам изнутри парой булавок.

- Что у тебя? - нетерпеливо спросила помощницу Самина, даже не ответив на дежурное воинское приветствие.

- Немного, Командора, - дав послушница знак поставить сундучок на землю, ответила Амира. - От жрецов не осталось даже кусков тел. Только кровавые кляксы по всему холму.

- Документы? Артефакты?

- Все, что можно было отыскать в этой кровавой каше, здесь, - подняв крышку, нумантийка продемонстрировала содержимое сундучка - измазанные красным амулеты, треснувший надвое хрустальный шар и кожаный мешочек. Кира про себя отметила, что руки Амиры такие же чистые, как обычно, тогда как обе послушницы порядком изгваздались в косматой падали. - Есть еще несколько писем, только...

- Сюда, - почти вырвала бумаги из рук помощницы Самина, жадно вперившись в написанное, но тут же нахмурилась. - Это что? Не умбрик? Что за тарабарщина?

- Мне кажется, все-таки умбрик, - осторожно предположила Амира. - Построение предложений и морфология слов те же. Только... Это не тот классический язык, на котором пишут научные трактаты. Возможно, некий диалект? Я слышала, в разных городах Умбрии говорят настолько по-разному, что могут друг друга не понимать...

- Отлично, - выдохнула Самина. - Если они сами друг друга не понимают, как понять нам? Есть под Куполом хоть кто-нибудь, кто способна это прочитать? Не знаю, беженки какие-нибудь из дальних краев?

Амира нахмурилась, напрягая память в поиске ответа для своей начальницы, а вот Кира знала этот ответ еще до того, как был задан вопрос.

  Кира не особо верила в успех затеи разобраться, что же на самом деле произошло на холме, какое тёмное колдовство сотворили жрецы Митриоса. Воительница предполагала, что Командора либо хочет найти способ помочь Аэлис, либо не допустить подобное в будущем. А может, и всё сразу. Неизвестность – один из худших врагов, порождающих страх. И Самина хочет с ним покончить. Возможно, вера Киры мешала до конца проникнуться идеей начальницы. Вера в богинь, в Рамону и Аэлис, не позволяла развиваться мысли, что Дарующая Жизнь не восстановится, с заботой любимой и поддержкой всех сестёр. Вера в сестёр – что они не отобьют новую напасть, сейчас или потом. Но Кира дала обещание Командоре, что будет с ней. Дала обещание самой себе, что будет сильной, будет опорой для Самины. И если есть хоть малейшая вероятность, что косматые твари смогут повторить этот кошмар, то они, сёстры Купола, должны найти способ предотвратить его.

  — Кхм, да, есть. Думаю, что есть, – подала голос воительница, до этого наблюдавшая за происходящим из-за плеча Командоры. Это было даже не озарением, просто знанием, которое с тобой есть всегда. Но неожиданная волна страха накрыла Киру с головой. Что, если Иоланда каким-то образом тоже оказалась на поле боя. Что, если она… Рамонитка гнала прочь ужасную мысль, но та настойчиво возвращалась обратно. Погибло столько сестёр, но не все смерти воспринимаются одинаково, всегда будут те, что ближе твоему сердцу и приносящие больше боли и страданий. От волнения ладони женщины вспотели. Ещё одна пугающая мысль навестила воительницу, теперь уже от частного к общему. Кто, кроме Ио, сможет расшифровать чудовищный язык, разгадать непостижимую загадку?

  — Иоланда. Она специализировалась на старых наречиях языков и диалектах в общем, – поспешила продолжить Кира. Новые мысли захватили весь разум, казалось, что если она в скором времени не найдёт ответ на волнующий вопрос, то сойдёт с ума. А ведь совсем недавно невозможно было представить, что всё может быть ещё хуже. Что раненое сердце сможет потревожить что-то, кроме смерти любимой Фиби.

Иоланда. День Боли и Гнева. Госпиталь.

Под Куполом не было более искусных целительниц, чем жрицы Аэлис.

Есть и в других содружествах Сестры, не чуждые медицинского искусства и целебной магии, однако чары и умения следопыток Крепости, бардесс Коллежа и даже учениц Рамоны оказывались откровенно слабым подобием сил, которыми Дарующая Жизнь наделила своих последовательниц. Не стоит и говорить о том, с каким уважением и любовью относились к аэлиситкам обитательницы Купола что в повседневной жизни, где те держали в своих руках жизнь и здоровье каждой Сестры - от новорожденных девочек до угасающих бабушек, что в боях и походах, где "никто не умирает, пока я на ногах!" Впрочем, нужно было попасть и в самом деле в отчаянное положение, чтобы увидеть кричащую эти слова жрицу Аэлис: последовательницы Дарующей Жизнь вели себя в быту так, словно находились у постели тяжелобольной. Успокаивающая интонация мягких и тихих голосов, плавные движения, готовые в любой момент перерасти в рывок на помощь агонизирующей сестре, неисчерпаемая забота во взгляде - служение придавало им ту неотмирность, которой, как казалось Иоланде, были начисто лишены те же рамонитки. Впрочем, она охотно допускала, что этот взгляд весьма субъективен, и последовательницы ее собственного пути выглядят в глазах аэлиситок не менее чудными и странными.

На жриц Дарующей Жизнь не надеялись - под Куполом все отлично знали, что они не подведут, пока живы. И, когда мидгалльская армия вторглась во владения Сестер - весь Храм поднялся во главе со своей Богиней. По отработанному плану боевые жрицы включались в состав строевых подразделений, в тылу же ставились платки и тенты большого полевого госпиталя. Целебной магии в столь жестокой и масштабной сече вряд ли хватило бы даже у аэлиситок, так что наготове у полевых санитарок были бинты и корпия, целебные мази и зелья - все, что поможет вернуть домой живыми как можно больше воительниц. Войска только разворачивались в боевые порядки - а Храм уже готов был к самому серьезному испытанию в своей истории.

И все рухнуло в одно мгновение, когда пала Аэлис.

***

Иоланда, разумеется, подлежала мобилизации по линии Храма Рамоны в случае полномасштабной войны, как и все посвященные жрицы, однако... однако пятидесятипятилетняя библиотечная бабушка явно не была первой на очереди для доставки к полю боя. Подвод для транспортировки личного состава катастрофически не хватало, и, ясное дело, первыми в очереди были храмовницы и боевые священнослужительницы. Топать же от Храма к Выперкам на своих двоих... и в лучшие годы это было для ученой жрицы незаурядным подвигом, а уж теперь - вряд ли она доберется к месту сражения хотя бы к вечеру. Ее время определенно прошло - это особенно остро чувствовалось сейчас, когда подгоняющие подчиненных начальницы боевых отрядов и групп безразлично скользили взглядом по стоящей в стороне Иоле, которой хватило ума не путаться под ногами загруженных оружием и снаряжением молодых храмовниц. Так-то и без путанья под ногами дел хватало: надо было сбегать в свою келью, извлечь из подкроватного сундука чешуйчатый доспех, последний раз подгонявшийся, дай Рамона памяти, лет пятнадцать назад, убедиться, что сидеть он стал на ней даже свободнее, достать кинжал и аккуратно попробовать пальцем остроту лезвия, при этом не порезаться, и, самодовольно улыбаясь своей сегодняшней ловкости и удаче, нелепо уронить на ногу окованным набалдашником боевой посох - прямо до слез из глаз...

В общем, к тому моменту, как Иоланда вернулась к тренировочной площадке Храма, откуда отправлялись подводы и верховые - большая часть транспорта, вместе практически со всем начальством, уже убыла на восток, и на открытом пространстве оказались без каких-то особых предписаний, что делать дальше, полтора десятка престарелых жриц, горевших желанием служить Куполу, но неспособных добраться к полю боя без того, чтобы не растерять по дороге изрядную долю своих костей. Пока судили и рядили, совещались и возмущались, мимо прогромыхала загруженная мешками с крупой, котлами, котелками и прочим кухонным скарбом телега, которой правила храмовая повариха Одетт, в компании пары послушниц из наряда по столовой. Война войной, а кушать будущим победительницам косматых что-то надо - и Ио не упустила возможности воспользоваться шансом, вцепившись в борт с просьбой подбросить до Выперок. Повариха, весом превосходящая субтильную жрицу раза этак в два с половиной, скептически окинула ее взглядом, однако вовремя вспомнила о некоторых услугах по переводу старинных рецептов и мелкой бумажной возне, которые Иоланда некогда ей бескорыстно оказала, так что никто из остающихся не успел отреагировать, а "библиотечная бабушка" уже примостилась в пространстве между мешком с пшеном и мешком с мукой, отмечая с некоторым неудовольствием, что левая половинка задницы будет к концу пути совершенно белой.

Она еще не знала, что вряд ли даже вспомнит об этом по прибытии.

***

А потом был форменный ад.

К сражению жрица, само собой, не поспела. Когда телега доехала до границы Купола, и их встретил первый тыловой кордон, увидев эмблемы Рамоны, ее и обеих послушниц армейские буквально выдернули на землю, сразу же отправив в госпиталь аэлиситок. По дороге Иоланда узнала жуткую историю с ранением Дарующей Жизнь, после которого все ее посвященные ученицы впали в состояние, похожее на кататонию. В госпитале среди палаток и тентов на земле сидели десятки жриц с погасшими и безразличными взглядами. Храма Аэлис не стало, однако некогда было даже скорбеть по этому поводу: ее, Иоланды, помощи ждало множество раненых, которым теперь могли помочь лишь в срочном порядке подтягивавшиеся из тыла рамонитки - старушки в отставке и пятнадцатилетние послушницы, те, кто не попали в страшную мясорубку боя с королевской армией и имели какие-то магические силы и умения, чтобы отчасти компенсировать невосполнимую потерю последовательниц Дарующей Жизнь.

Целебные чары были исчерпаны практически сразу. Зелья и снадобья, которые выгребались из медицинских сумок впавших в ступор аэлиситок, также вскоре оказались израсходованными, и в ход пошли немагические средства - по счастью, в бинтах и шинах недостатка не было. Иоланда потеряла счет времени в промывании и перевязке жутких рубленых и колотых ран, в успокаивании стонущих от боли раненых воительниц - по большей части не профессиональных солдаток, а мобилизованных ополченок, еще с утра и не мысливших, что им придется браться за оружие. Руки начали ощутимо дрожать - не от стресса, само собой, от чисто физической усталости. И в тот самый момент, когда Ио решила выдохнуть и в очередной раз сполоснуть пальцы, в палатку занесли ее племянницу, Шарлотту.

Самая младшая из многочисленного потомства ее кузин, двадцатидвухлетняя девочка была первой в их "клане", пошедшей путем Анаэрины, однако успехов в Коллеже она добилась прямо-таки выдающихся. В ее возрасте, миновав стадию кочевания по деревням, войти в оркестр Летнего Театра и стать в нем ведущей арфисткой - это было безусловное достижение. А уж получить на первому году работы персональный концерт, пусть и на небольшой площадке в городском саду Первопоселения - это, знаете ли, не просто "выдающееся достижение". Дочь Изабеллы была одной из немногих бардесс Коллежа, виртуозно владевших "трехрукой" манерой исполнения, используя для игры на арфе создаваемую при помощи магии кисть, и это позволяло исполнять ей специфические композиции, которые двумя данными богиней руками просто физически невозможно сыграть.

Мать не чаяла души в своей младшенькой, однако Иоланду очень много в поведении юной бардессы коробило. Прежде всего - невероятное самомнение и какая-то присущая лишь творческим личностям душевная черствость. Девочка сызмальства относилась к своим родственницам со снисходительным пренебрежением, считая их недостаточно культурными для задушевных бесед и вообще сколько-нибудь интересного времяпрепровождения. Странным образом сколько-то уважения она испытывала лишь к тете Ио, которая в свое время здорово поднатаскала ее в ходе учебы по языкам внешнего мира. На семейных торжествах, где собирались многочисленные дочери и внучки Иделлы и Изабеллы, она вела себя так, что у рамонитки всплывало в голове выражение из языков внешнего мира: "почтила нас своим присутствием". Когда дочери и племянницы Изабеллы, большей частью простые и без претензий женщины из трудовых содружеств, собирались большой и дружной компанией чинить маме-тете забор, перекрывать крышу или еще как-то помогать по хозяйству - Шарлотта отказывалась без каких-то вежливых отговорок, честно говоря, что ее нежные ручки не предназначены для столь грубого труда. Сестер это несколько раздражало, но мама стояла за младшенькую горой, так что до поры до времени отношения с ней выяснять не спешили.

Да, ручки свои бардесса берегла, и Иоланде сложно было вспомнить, заставала ли она племянницу хоть раз за какой-то тривиальной работой вроде принести пару ведер воды из колодца или дров из поленницы. Тоненькие и цепкие пальчики музыкантки были истинной гордостью Шарлотты, хватать ими топор или молоток являлось форменным кощунством. Шпагу или меч? Быть может, в качестве легкой разминки или развлечения, не стоит налегать на оружие слишком усердно, иначе заработаешь неуместные для арфистки мозоли...

***

И сейчас Шарлотта лежала перед ней, а на груди ее покоилась правая культя, наспех и крайне непрофессионально перетянутая и замотанная. Кисть бардессы была срублена чуть выше запястья, наискось, и тряпки, которые намотали на рану принесшие девушку товарки, уже порядком пропитались кровью. По своей воле или нет, арфистка все-таки в тяжелый для Купола день взяла в руки оружие - и жестоко поплатилась.

- Тетя Ио? - затуманенный взор и расширенные зрачки повернувшей голову к рамонитке Шарлотты свидетельствовали о том, что ее уже опоили каким-то обезболивающим отваром. И действие этого отвара (белладонна, скорее всего) было столь сильным, что бардесса ничуть не удивилась присутствию родственницы, считая ее, очевидно, частью какого-то наркотического морока. - Тетя Ио? Как так-то? Как это вот так? Вот как это так?

Заплетающимся языком она задавала один и тот же вопрос, качая головой из стороны в сторону, как вдруг - настроение ее моментально изменилось. Пронзительно завизжав, девушка забилась на лежаке, колотя культей по деревянной доске.

- Держите ее! - одна из пятнадцатилеток, чье имя Иоланде некогда было даже узнать, попыталась обхватить плечи бардессы, но куда там - та продолжала биться и орать на одной ноте свое страшное утробное "Вааааааа!".

Надо было срочно что-то предпринять.

      Далеко не молодой возраст вынуждал задумываться Иоланду, дочь Ислы и Эдны, задумываться о смерти. Какой она будет для неё? Женщина часто подшучивала над собой, сидя в библиотеке и щурясь от неяркого света тысячной подходящей к концу своей жизни свечи, что здесь и настанет её конец. Среди книг, шуршащего пергамента, перьев и чернил. По крайней мере, представлять свой исход как-то иначе становилось с каждым годом всё сложнее... что уж говорить о том, чтобы оказаться поддерживаемой чьей-нибудь крепкой рукой возле кровати, когда тело издаст последний вздох.
      А боялась ли она смерти? Иола верила, что только глупец последней не боялся. В конце концов, это означает, что людям есть, что терять. Возможно со стороны она выглядела как человек, в жизни которого чего-то недостаёт, но она по-свойски была счастлива. По крайней мере, уж точно довольна собой и тем, как протекают её годы. Кто-нибудь мог бы подумать: «смирилась», но вслух шутил так редко: взгляд женщины всё сказал бы за себя, и заткнуть язык за пояс захотелось бы побыстрее от стыда.
      И всё же, все эти рассуждения никогда не сравнятся со взмахом бабочки в Текрурской Саванне, что дошло ураганом до Норгарда: так выглядели для неё события, с которыми пришлось бороться всем до последнего; Иоланда не планировала оставаться в стороне, когда война не то, чтобы наступала на пятки, но нещадно прыгала поверх, откалачивая последние силы, вынуждая тебя взвыть от боли.
      Несмотря на попытки ожидать худшее, она никогда не думала, что всё будет настолько плохо.

      Белоснежные волосы, заплетенные ещё в пределах Купола, давно растрепались и время от времени мешали Иоланде, отчего женщине приходилось нервно откидывать косы назад. В какой-то момент она и вовсе оторвала лоскут от своей юбки, лишь бы подвязать их, освобождая лоб со скатывающимися то и дело капельками пота. Иола не обращала внимание на то, что тело её на пределе: руки заламывало, ноги подкашивало, спина и поясница явно не скажет ей спасибо за все часы, проведённые в сгорбившемся виде; как о таком можно было думать, когда тебе снова и снова подкладывают очередную сестру да ещё такую молоденькую, не знающую жизни и вот-вот планирующую оставить последнюю на счастье врагам?
      Вот и она не могла, полностью сосредоточиваясь на своём деле и делая всё возможное, чтобы облегчить чужую боль. Она ещё не мертва, она даже не ранена! А значит может продолжать работать на благо.
      И всё же сердце даёт течь, когда среди незнакомых, но близких по духу лиц, появляется её родная кровь. Её кожа становится ещё бледнее и ей требуется пусть с десяток, но секунд, чтобы проморгаться и прийти обратно в себя. Лепетание племянницы отрезвляет, вынуждает дёрнуться к девушке быстрее, чем тело Иолы вообще способно было позволить, отчего та неровно спотыкается, но удерживает себя на ногах. Она молчит, окидывает взглядом бедное дитя, оценивая состояние. Ненамеренно жрица чувствует укол в подреберье. Она знает, что глупо думать, будто бы Шарлотту обошла судьба оказаться на фронте и всё равно не может отделаться от ощущения, будто будь сама Иоланда моложе, сильнее и достойнее, смогла бы заменить родственницу на поле битвы.
      Как она вообще там оказалась?
      Мысль об остальных — кто ещё был среди воительниц, браво защищающих их жизни? — не поспевает добраться до сознания Иоланды и слава Рамоне: сейчас её рассуждения ни к чему бы не привели.
      — Тише дитя, спокойнее, — сквозь боль, подступившую к горлу, стараясь вложить в свой тон тепло, произносит Иоланда, бросая взгляд на перемотанную руку и стараясь осмотреть девушку с ног до головы: может быть, есть ещё что-то, на что необходимо срочно бросить все силы? — надо перевязать. Она, должно быть, уже потеряла слишком много крови и если её не остановить, то... — но договорить Иоланда не поспевает, оказываясь перебитой племянницей. Её глаза раскрываются шире и вместо того, чтобы дёрнуться по инерции прочь, Иоланда практически накрывает своим телом Лотту, лишь бы не дать ей покалечить себя полностью:
      — Не дайте ей перебить свою руку ещё сильнее! — Иоланда вместе с остальными принимается утихомирить бесноватую бардессу, явно впавшую в после-шоковое состояние; какую же боль она испытывает! Чем крепче пальцы Иолы сжимают её, чем сильнее она нажимает на плечи, пытаясь прижать девушку спиной к кушетке да поднять руку повыше, тем самым спасая последнюю от бестолковых движений вокруг своей оси, тем больше ей хочется спросить в тысячный раз у Аэлис, которая больше не может им ответить и Рамоны, явно делающей всё возможное и без того, чтобы отвечать на вопросы рядовых служительниц:
      «Как им справиться с этим?»

Наверное, пытаясь удерживать Шарлотту, Иоланда просто не осознала степени безумия и ужаса своей племянницы. То, что она испытала, было не просто травмой, и потеряла бардесса не руку. Вместе с кистью она лишилась своей сущности, того, что позволяло ей являться на семейные торжества королевой, чувствуя бесконечное превосходство над матерью и сестрами. Того, что дарило всеобщую любовь и обожание, когда она выходила на сцену и творила недоступные большинству товарок в Коллеже вещи. Больше не будет персональных концертов, не будет толпы поклонниц, среди которых тебе выбирать, кого сегодня осчастливить благосклонным взглядом и другими своими дарами. Будет лишь унизительная жалость и плохо скрываемое злорадство завистниц. Жизнь после жизни, не имеющая смысла и цели. Осознание этого факта и ввело ее в исступление, лишающее последних крох разума...

Иоланда давит на плечи, безымянная девочка-подросток пытается обхватить Шарлотту сзади за шею - напрасный труд, когда не успели зафиксировать руки. Левая ладонь бардессы прилетает рамонитке прямо в ухо, вызывая искры из глаз, одержимая вырывается, опрокидывая кушетку - и вместе со вцепившейся в нее тетей падает на землю, где начинается постыдная и некрасивая борьба. Хуже всего то, что обезумешая племянница не имеет какой-то конкретной цели - избить Ио, или вырваться и побежать куда, оглашая воплями окрестности. Она просто хаотично бьется в объятиях жрицы, периодически то попадая ей то локтем в грудь, то культей в глаз, оглушающе визжа прямо в лицо, и товарки ее оказываются скверными помощницами. Точнее, никакими, потому что из смертельно напуганных девочек-подростков никак не получатся хорошие санитарки для сумасшедшего дома...

***

Судили и рядили насчет того, где может находиться Иоланда, недолго. Канцелярская дева Амира и в самом деле была небесполезна - она резонно предположила, что небоевые Сестры Храма, если кто из них и добрался до поля боя, скорее всего находятся в госпитале, где их помощь теперь, когда оказались недееспособными разом все аэлиситки, критически важна. В общем, приказав послушницам с сундучком тащить его в штабную палатку Командоры, сама Самина решила лично увидеться с Ио, и троица рамониток устремилась к госпиталю.

Если Кира и думала, что в полной мере осознала, насколько же плохи их дела, то здесь, в не до конца развернутом госпитале, среди десятков безвольно сидящих на земле с потухшими взглядами аэлиситок, через которых уже привычно переступали немногочисленные престарелые служительницы Рамоны, бардессы и даже пара армейских следопыток, которым помогали юные послушницы и курсантки, она поняла, насколько же ошибалась. Купол не просто понес жестокие потери - он словно получил смертельное ранение, прямо в живое, чувствительное и горячее сердце. Оставшиеся органы вроде бы пока функционируют, однако сколько продлится такая агония?

Мрачные размышления, перемежаемые расспросами знакомых Сестер, прерывает истошный визг - ощущение такое, словно в ближайшей палатке кого-то натурально убивают. Вперед рвется с рукой на эфесе меча Самина, за ней устремляются и обе подчиненные.

С улицы Кира слегка слепнет под темным тентом, а когда глаза адаптируются - она видит нечто совершенно несуразное. Иоланда, ее первая большая любовь, светлый образ которой сохранился где-то в дальнем уголке сердца женатой и счастливой в браке храмовницы, катается по земле в объятиях культяпой блондинки в пижонском костюмчике, пронзительно верещащей на одной ноте (как дыхалки-то хватает на такое?!). Вокруг них суетятся сестры, пытающиеся помочь, однако откровенно боящиеся подступиться к этому клубку разорванной одежды и разметавшихся по земле волос. В какой-то момент, словно время остановилось, Кира ловит взгляд Ио - раскрасневшееся лицо с грязным следом на щеке, припухшее правое ухо, грязные волосы, ярко выраженные в этой ситуации атрибуты старения - прямо скажем, выглядела жрица некрасиво, так несоответствующе не то что светлому образу из сердца паладинки, но и своему повседневному облику библиотечной бабушки.

- Накажи вас Рамона, какого дэва здесь происходит!? - заорала Самина, еще не понявшая ситуации и наивно надеющаяся всех успокоить своим командирским голосом.

      Она видела такие ситуации и прежде или хотела думать, что видела. Обезумевшие от горя, иной раз — от злости, ещё хуже — от боли, каждому находилась причина, почему разум человека туманился, не оставляя ничего, кроме как безумия, вырывающегося криками, ударами на право и налево... и невозможность остановить себя, как бы логично это не звучало. Другое дело, что едва ли Иоланда успевает прочувствоваться к племяннице эмпатией: не тогда, когда больно ударяешься копчиком и выдыхаешь так резко и рвано, когда и без того потрёпанная временем и сидячей работой спина находит крепкий пол, оказываясь под весом молодой девахи.
      — Лот, — очередной вздох и Ио пытается покрепче ухватить девушку, только и делая, что фокусируясь на её руке, словно мантру читая в голове: подними выше, выше! — Та! Успо, — очередная попытка перехватить и вторую руку, — койся!
      А главное, несмотря на собственную уверенность, а, наверное, главное здесь — упрямость, сил ей действительно не то, чтобы хватало. Ей так и хватает бокового зрения, чтобы убедиться, что в этой «драке» она со своей племянницей один на один. Тьфу! Злость неожиданно набирает обороты внутри немолодой женщины, а взгляд становится строже, теряя ту спесь сожаления и любви к собственной крови.
      — Да что же вы... — другое дело, что и злиться на Шарлотту у неё не выходит, поэтому явно готовая обратиться к младшей напарнице, которая уже сделала попытку, пусть и немного глупую, помочь старушке, на выдохе она зовёт её без имени: — ты! Помоги же... — а затем упирается взглядом в ту, которую увидеть здесь ожидает меньше всего. Руки Иоланды на секунду расслабляются, чтобы тут же попытаться перехватить бардессу в ещё более крепкую хватку.
      Хотя казалось бы, они ведь на войне?
      Думала ли она о Кире? Едва ли чаще, чем возвращалась мыслями к смерти, как бы диковато это не звучало. Жрица не относилась к ней плохо, отнюдь: любой, знающий Ио достаточно долго, с лёгкостью мог определить, что тон её до сих пор менялся, когда светловолосая вспоминала о воительнице, с которой ей судьба оказала честь побыть рядом... какое-то время. Голос её звучал всегда с уважением, благодарностью и, пожалуй, печалью. Тоской по, как будто бы прошлому, которое даже было не в этой жизни. В очень далёкой.
      И пережитой ими обеими.
      Мысли о Кире ускользают из под пальцев так же быстро, как появляются. Сейчас рне об этом надо думать. Громкий голос вынуждает Иоланду громко вздохнуть, крякнуть, попытаться дёрнуться, но понимая, что с Шарлоттой ей не справиться в одиночку, — да только силы зря тратит! — ненамеренно её голос звучит более гневным, чем ей самой хотелось бы:
      — Что стоите! — ей снова прилетает исподтишка, отчего Ио приходится отвести голову в бок, чтобы продолжить говорить: — Положите её на койку да придержите посильнее! Руку поднимите вверх!
      Осталось только понадеяться, что ни у кого не возникнет вопроса... какую именно.

  Усталый, перенасыщенный переживаниями разум вновь отказывался воспринимать действительность. Кира плелась вслед за Саминой, но мысленно убегала подальше от кошмара. Не думать ни о смерти Фиби, ни о судьбе Иоланды, ни о других павших сестрах и разрушенных жизнях оставшихся живых. Слишком много! Казалось, что этому не будет конца. Казалось, что лучше было умереть самой. Воительница не привыкла проигрывать и терять близких, она не понимала, как жить дальше. Словно послушная овечка сейчас Кира могла только слушать приказы своего пастуха, Командоры. Эта отстранённость помогала не сойти с ума, не впасть в отчаянье. От безысходности к воодушевлению, и снова падение в бездну, и снова вверх, обратно обрести надежду. Ни Кира, ни её эмоции не находили себе места. И даже после душераздирающего крика рамонитка не сразу возвращается в реальность, на инстинктах бежит за Саминой под тент и застывает на входе. Ио! Живая! Невредимая! Самое страшное сомнение было развеяно, и воительница выдохнула про себя. Теперь она могла осознать увиденное полностью, что Иоланда валяется на земле, пытаясь справиться с орущей - для Киры как будто бы где-то далеко, не здесь – блондинкой. Детали, что не сразу уловила, бросались в глаза: взъерошенные волосы, раскрасневшееся грязное лицо, опухшее ухо. Что стало с тобой, моя милая Ио? Жрица была не в своей стихии – библиотекарь, окруженная запуганными девочками вместо любимых и знакомых книг. Не церемонясь, воительница ринулась вперёд на помощь. Наконец-то она могла действовать, почувствовать себя нужной, стать опорой. Поймав настрой и забыв об усталости, Кира одним резким движением вытащила обезумевшую бардессу из-под Иоланды, чтобы после уложить на койку. Когда подтянулись и остальные, помогая фиксировать ноги, рамонитка стояла у изголовья, крепко держа поднятую искалеченную руку девушки. Кира внимательно наблюдала за действиями Иолы, чтобы сразу же помочь, если понадобится сделать что-то ещё. Наверное, на месте жрицы воительница не сдержалась и вырубила бы несильным ударом раненную подопечную, чтобы та утихла и не сопротивлялась. Но присмотревшись, узнала в молоденькой девочке Шарлотту. И в этот момент сердце Киры сжалось, представив, какого сейчас должно было быть Иоланде. Хотелось как-то поддержать, что-то сказать, но ничего не приходило на ум, всё казалось каким-то нелепым и неподходящим. Так молча и стояла Кира, и лишь глаза могли отразить её переживания.

После решительных действий Киры будто проснулись и остальные: сперва крепко ухватили продолжающую биться Шарлотту послушницы, а затем в палатку вбежала полная пожилая женщина обличья совершенно деревенского, в косынке и простом ситцевом платье. Однако, невзирая на вид обыкновенной крестьянки, эта Сестра не только моментально оценила происходящее, но и сразу же показала свои впечатляющие способности. Подбежав к удерживаемой бардессе, она положила руку ей на грудь и выдала рифмованное двустишие на мидгалльском - что-то вроде:

- Подлая, злая кручина-печаль
Девоньке душу обратно отдай.

Поперхнувшись очередным криком, Шарлотта обмякла, а полная старушка, тяжело дыша, смахнула пот со лба собственной косынкой, и, обведя взглядом обстановку, наткнулась взглядом на Командору. Сразу же вытянувшись в струнку (ну, насколько позволяли возраст и комплекция), она отрапортовала Самине (в которой начальницу было легко опознать даже без знаков различия):

- Элисса из Ручейной Кузни, командора. Старшая разведгруппы первой копейной... в отставке.

- Я помню тебя, следопытка, - сухая корка Самина выдала, наверное, самую приветливую физиономию, которую способна была состроить, протянув руку Элиссе.

Кира тоже помнила. Тридцать лет назад имя следопытки Элиссы и ее отряда у многих было на слуху. Когда во время двенадцатого Рейда Свободы она со своими девчонками осталась держать оборону, прикрывая уходящую к Куполу колонну беженок, а спустя пять дней вернулась со своим отрядом, не потеряв ни одной подчиненной - о ней говорили много и долго. Сейчас, конечно, сложно было узнать в ней ту прославленную воительницу, которая, по известной поговорке, своей задницей волку зубы отгрызет. Хотя - отсутствие двух пальцев на левой руке и шрам под нижней челюстью напоминали о прошлом весьма наглядно.

- Нас тут десятеро приехало, - продолжала доклад Элисса. - Старые отставницы, кого собрали по-быстрому. Вам помощь с целебной магией требуется? Мы в этом деле не особо хороши, правда...

- Здесь считаться не приходится, - возразила Самина. - Так, вы двое, помогите сестре Иоланде привести себе в порядок. А ты, следопытка, принимай дела пока - магию расходуйте на самых тяжелых, тут таких хватает.

- Добро, - кивнула Элисса, а затем вышла на улицу, лихим посвистом созывая своих. - Бабоньки! Делимся на двойки и расходимся по палаткам, ищем здешних старших и останавливаем кровь у самых тяжелых. Валента! Ты куда? Кто-нибудь, возьмите ее с собой, у меня глотки не хватит, чтобы ей в ухо докричаться...

Иоланд тем временем поставили на ноги, отряхнули и привели в более-менее приличный вид. Ощущения у нее были как в детстве, когда, заигравшись, срываешься с крутого склона и долго катишься в заросли. Оглядев незадачливую жрицу с кисло-скептическим взглядом, Самина обратилась к ней:

- Мы за тобой, сестра. Сдавай дела и собирайся, ты нужна Храму.

      Спасение пришло моментально: просить дважды никого не пришлось. Иоланда позволяет себе коротко выдохнуть, немного дёрнуться в спине, а затем тут же приняться за дело. Точнее, пытается развернуться в нужном ей направлении, подумать, что ей нужно для успокоение несчастной племянницы, как всё делают за неё. Женщина даже не успевает сделать несколько шагов прочь, как слышит неродную, но известную ей речь, а после — тишина.
      По крайней мере, больше не слышны крики и вопли Шарлотты, выбивающие саму Ио из колеи. В конце концов, последнее, что она хотела — это осознавать, сколько боли переживает и ещё придётся пережить девушке, достаточно драматичной, чтобы увидеть в произошедшем законченную жизненную главу. И едва ли голос Иоланды, успокаивающий и подающий надежду на светлое будущее будет ей не то, чтобы ей нужен. Или даже услышан.
      — Ну всё-всё, — ей приходится чуть ли не отмахнуться от помогающих; не девчонка десяти лет, может справиться сама! Она поправляет потрёпанные волосы, наспех в несколько быстрых движений заплетая пряди в широкую косу, а оставшееся заправляет за уши. Думать о чём-то большем у неё нет ни сил, ни желания. Кто в таком состоянии да месте вообще может размышлять о чистом теле, набитом животе или крепком сне.
      Иоланда грузно вздыхает, а затем осторожно кивает головой всем помогающим, останавливая свой взгляд на Кире. Едва заметно уголки её губ тянутся вверх, морщинки возле глаз собираются в более частые складки, и на короткое мгновение в её глазах можно прочитать явное облегчение; она шепчет тихое приветствие.
      Живая.
      Глупо было думать, что трясясь в тележке на пути до границы, она не перечисляла в своей голове имена всех, кто должен был оказаться на первой линии встречи с врагом. Так всегда происходило, сколько она себя помнила. Иоланда задирала голову к небу, особенно, когда последнее было тёмным и лишь звезды напоминали о том, что глаза её ещё открыты, и каждой видимой искре на своде присуждала своё имя. Как бы глупо это не звучало, но ей казалось, что так Иоланде удаётся быть... что ли ближе. Или хотя бы иметь что-то общее; подними человек голову с другого места, и он ведь тоже увидит ту же самую звезду.
      Хотя кто в своём уме подумает об Ио точно так же?
      В голове, впрочем, застревает другой вопрос, вынуждающий и без того волнующееся сердце подскочить прямо к горлу. Люди вместе с Кирой не похожи на её отряд, а главное... она не видит Фиби. Неужели они разделились?
      С благодарностью она смотрит и на Элиссу, но в разговор между ей и командорой — что же, грубить той Иоланда совсем не хотела и теперь несколько виновато тупила взглядом при осмотре женщины — не вступала. Зато нашла в себе силы подойти к Шарлотте и осторожно приложить руку к её плечу, осторожно поглаживая девушку большим пальцем несколько раз.
      — Всё будет хорошо, — только и поспевает, что сказать старушка не до конца уверенная, что племянница действительно услышит её голос. Она склоняется для того, чтобы оставить на её лбу короткий поцелуй, а следом кидает взгляд на её руку.
      Надо переделать, пока всё не стало ещё хуже.
      — Я рада тебя видеть, — она говорит это совсем тихо, когда оказывается подле Киры, выдёргивая пару свежих бинтов да обрабатывающего средства. Иоланда задерживает взгляд на лице женщины, бегая по знакомым, далеко не забытым чертам лица, отмечая ссадины и синяки на видных местах, — ты не ранена? — Кто, как не воительницы способны скрывать даже самые серьёзные повреждения, лишь бы сохранить достоинство и честь перед своими сёстрами, показывая им свою способность защитить каждую.
      А ведь Иоланде хотелось отдать тоже самое в ответ.
      Ио уж было открывает рот, чтобы задать волнующий и вспыхивающий то и дело в её сознании вопрос, но поток мыслей перебивает никто иная, как командора, далеко без предложения, а прямого приказа. Иола смотрит на неё явно не без удивления.
      Она?
      — Хорошо, — ей не нужно много времени на размышления, — и не то, чтобы ей оставляют выбора — однако следом она произносит, — дайте мне только закончить с ней, — Иоланда кивает на Шарлотту, а затем тянется к плохо перебинтованной руке, — и я присоединюсь, раз дело не терпит отлагательств. — Ей не приходится уточнять вслух очевидное: её явно введут в курс дела о происходящем и о причинах, почему именно Иоланда должна пройти вместе с ними, а не кто-либо другой.
      Ей только и оставалось поверить, что в необходимость доделать начатое ей разрешат. Женщине не хотелось указывать на желание помочь по причине родства: каждая из сестёр здесь была важна и ей был необходима помощь в той же мере, что и Шарлотте. Однако... это — её семья. Её кровь. И последнее, что она хочет — это чтобы девочка запомнила, как в нужный ей час и в нужный момент никто из родства не оказался рядом с ней даже на толику секунды.

  — Привет, – так же тихо отвечает Кира, когда накал страстей вокруг затихает, а взгляды старых женщин пересекаются. Уголки губ поднимаются в печальную улыбку. В один момент кажется, что столько всего надо сказать Иоланде, и вместе с тем любые слова застревают в горле словно острые тонкие кости. Да даже если превозмочь себя, то сейчас не место и не время. Смутные сомнения терзали Киру, что и оставшись наедине, ей будет также тяжело заговорить с Иолой.
  — Я тоже рада тебя видеть, – Кира не отходит ни на шаг от Иоланды и Шарлотты, но чем больше проходит времени, тем более неловко она себя чувствует. Жрица не нуждается в помощи с перевязкой, умело справляясь с бинтами, как будто не проводит за книгами целые дни. А заботливый вопрос о собственных ранениях и вовсе чуть ли не вогнал воительницу в красу.
  — Так, пустяки, – отмахивается рамонитка, хотя на правой щеке, ближе к уху, толстая, недавно полученная, рана. Но это действительно пустяк, по сравнению с ранениями других сестёр. Инстинктивно Кира проводит ладонью по щеке, соскребая ногтями хлопья засохшей крови. Почуяв слабину, угрызения совести возвращаются, болезненно впиваются клыками в душу воительницы. Недостаточно сделала, не спасла их всех, не защитила. На их месте должна была быть ты. На её месте. Только бы Ио не решила предложить промыть рану, пока под рукой есть всё необходимое! Но к счастью, вокруг много сестёр, все копошатся, жизнь течёт далее своим чередом – всё это помогает Кире не утонуть, вернуться в реальность и вновь набраться решимости. Она осталась в живых, чтобы отомстить. И она отомстит.
  Суровый и жестокий взгляд воительницы был направлен на Иоланду, но смотрела Кира сквозь неё. И только нежное, обеспокоенное прикосновение Ио заставило её смягчиться. Они были готовы двигаться дальше. Вместе.

Самина, выдохнув, кивает, позволяя жрице довести свою работу до конца. Возможно, она уловила сходство тети и племянницы, поняла подоплеку происходящего, а может быть - в этот момент ее саму накрыло болью от невозвратимой потери. Какую маску на себя ни надевай - сердце-то не из дерева вырезано...

Шарлотта лежала, безразлично уткнувшись взглядом вверх. Безумная истерика, снятая заклинанием Элиссы, была, в сущности, защитной реакцией организма, и теперь, оказавшись в здравом уме и трезвой памяти, она куда глубже и пронзительнее осознавала свою потерю.

- Тетя Ио? - позвала она севшим от долгих визгов и совсем не мелодичным голосом. - Маме только не говори, что я тут учудила, ладно? Не хочу, чтобы она во мне разочаровалась...

И после этих слов девушка замолчала, больше ни на что не реагируя.

Споро перевязав племянницу и собрав свой "тревожный" набор, Иоланда была готова перейти в распоряжение Командоры. Так кивнула ей на откинутый полог, явно не собираясь вводить в курс дела в палатке со стонущими от боли ранеными. И женщины покинули палатку, выбравшись на улицу.