Охота в средние векаСразу скажу — это не статья о том как охотились, на какого зверя и прочее. На эту тему много чего написано — например, можете глянуть главу об охоте в книге Виолле-ле-Дюка «Жизнь и развлечения в средние века» — там и инвентарь, и классификация зверей, и что только не.
Мне в данной статье интересно другое — зачем охотились, почему это так важно. Настолько важно, что иногда на охоту гоняли например, на войне посреди враждебной территории, причём ежедневно (от чего лично у меня, когда я это узнал, малость когнитивный диссонанс случился, тем более гоняли не какие-то Болванусы LXXVII — а Филипп II Август или Эдуард III, короли, которых сложно уличить в отсутствии ума).
Итак, почему охота была так важна?
Начнём с самой простой и самой очевидной символической коннотации охоты — это победа правителя над диким миром природы в облике зверя. Вот обратите внимание, почти во всех историях об охоте четко прописано «чья» это охота, у охоты всегда есть предводитель. Ритуальное усмирение природы имеет магическое значение, это буквальное утверждение своей власти над землей.
Поэтому очень часто если мы видим панегирики (то есть восхваления) того или иного сеньора, там присутствует упоминание как он был крут на охоте. Для нас это читается как лютый бред, мол «он был благочестивым христианином, выиграл сто битв, при нем владение процветало, а как он кабанов гонял!» — но в средневековом символическом ряду всё билось совершенно хорошо, потому что последнее надо читать именно как метафору «сама природа ему покорялась».
Люди средневековья — они по-своему суеверные. Травма на охоте могла быть воспринята как дурное знамение, как то, что земля отторгает власть сеньора.
Наоборот, покорность охотничьих собак и птиц хозяину тоже отдавала чем-то символическим, хтоническим. Перед Адамом ведь как известно животные преклонялись. Разыскав плащ Адама, царь Нимрод охотился, и ни одно животное не могло причинить ему вреда, принимая его за Адама.
Ну и просто — король ведь первый рыцарь. На охоте он мог продемонстрировать свою крутость. А это жизненно важно, потому что если король старый то подданные начнут шептаться, мол, сдаёт, дедуля, а может его можно прогнуть в чем-нибудь? Вот и приходилось пожилому Людовику XI выписывать каких-то непонятных «берберских охотничьих волков». Людовику XII когда он пережил тяжелую болезнь в середине царствования, и тоже долго восстанавливался, пришлось чем-то переплюнуть тезку — он охотился с леопардами.
Но кроме магического толкования есть и вполне рациональное.
Кто на земле охотится, тот землёй и владеет.
И не только в ритуальном отношении.
Дело в том что, например, границы феодов не всегда были установлены какими-либо грамотами, как, например, не всегда подтверждалось бумагами владение землей. Основной тип земельного держания в средние века — сейзина, «право памяти».
Как это работает.
Вызывают крестьянина в суд и спрашивают, мол, ты какого лешего землю соседа засеял? А он говорит: «А это моя земля»
И грамот, что у одного, что у другого, нет.
Вместо грамот они приводят в суд свидетелей, всяких старичков, подтверждающих, мол, «да, сколько я помню, эти пятачком земли владел такой-то мужик, а до него его отец, и его отец тоже».
Это и есть право памяти — буквально людской памяти)))
С сеньорами оно работало так же!
А в средние века чтобы вы понимали, соотношение «земля»/«лес» было заметно смещено в пользу леса, цивилизация постепенно, по мере роста населения, отгрызала у леса участки. По меткому выражению Эдмона Поньона — «много деревьев и мало людей».
Лес — это не только ресурс, это ещё и потенциальные возможности для вырубки и соответственно расширения сеньории/баронства/графства.
Причём территория леса как правило могла быть равна 2-3 территориям всей сеньории! Владение этой территорией определяло, какая сеньория будет расширяться, а какая вследствие естественного размножения крестьян страдать от малоземелья (и следовательно терять крестьян, перебегающих туда, где им могут землю дать — то есть к владельцу леса).
Вдобавок, границы между сеньориями как правило естественным образом проходили (если не было реки) именно по какому-либо лесу, потому что там можно было четко определить, что вот по одному сторону леса платят такому-то, а по другую такому-то.
Иногда границы между государствами проходили по лесам — так, леса близ Мааса разделяли Францию и Германию.
И вопрос «а чей сам лес» — это вопрос нетривиальный, потому что даже если король когда-то пожаловал этот лес какой-либо фамилии, другая фамилия могла в суде совершенно спокойно сослаться на сейзину и право памяти. Мол, «а король не мог такого сделать, потому что мой отец охотился в этом лесу, мой дед охотился в этом лесу…» и так далее.
Или даже «мои крестьяне рубили этот лес сколько себя помним» — отсюда так принципиален часто встречающийся в источниках вопрос ловли лесниками браконьеров.
Дело не в том, что сеньору реально пару деревьев холопу жалко — а в том, что потом сеньор этого холопа мог его в суд привести и тот бы сказал «да, десять лет в этом лесу деревья рублю, ни разу лесника не видел, этот лес вообще бесхозный стоит».
Поэтому так часто в источниках мы видим, что, например, какой-нибудь граф ни с того ни с сего поперся не в окрестный лесок для охоты — а куда-то на дремучую окраину своих владений.
Смысл — не в убийства кабана.
Смысл в том, что каждый холоп потом подтвердит, что условно ежегодно по этой земле проскакала охота, въехала в этот лес и там убивала зверей.
И наоборот — конкурирующая фамилия обязательно поедет охотиться именно в этот лес по тем же соображениям.
Вот я когда был помоложе не понимал, с какого лешего какой-нибудь Лют Свенельдич погнал охотиться во владения Олега Святославича (у них даже земли не граничили, но Свенельд при Ольге владел древлянской землей) — а это ровно то же обращение к «праву памяти» просто с поправкой на древнерусские реалии.
Вдобавок охота, это ведь не просто кучка решивших позабавиться ребят. Это десятки, если не сотни людей с оружием, которые почти что в конном строю проскакали по границе какого-то государства чуть ли не отрабатывая там какие-то манёвры.
Приблизительный аналог (очень приблизительный) — когда какая-то страна устраивает воинские учения на границе другой страны. Такие события всегда, даже если случаются с завидной периодичностью, создают инфоповод.
Ток в средние века нравы были попроще — там если условное НАТО устраивало учения на границе с условной Россией, условная Россия обязательно именно в этот же период согнала бы на тот же участок границы сравнимый воинский контингент. Тоже «поучиться», понимаешь. И слава демаркации границ, придуманной новым временем — а в средние века контингенты часто (и намеренно) сталкивались.
Сеньоры съезжались. И каждый говорил другому ровно одно и то же —
Если вам исполнилось 18 лет и вы готовы к просмотру контента, который может оказаться для вас неприемлемым, нажмите сюда.
Собственно, в большинстве случаев этим и заканчивалось. Каждая сторона чувствовала себя заявившей свои права, и обе разъезжались. Иногда даже заключали какое-то «соглашение» мол, лес до этого ручья мой, а за ним твой.
Но… это рыцари.
Каждый рыцарь это профессиональный убийца.
А «этот урод наши земли пытается присвоить» — отличный повод для феодальной войны.
В таком контексте охота — это часть правления (но не управления — это различие средневековые люди уже понимали) той или иной землей.
Поэтому право на охоту на дичь — оленей, ланей, косуль, кабанов, зайцев, куропаток, перепелов, фазанов, а в некоторых областях даже на медведей — была исключительным правом сеньора этой земли запрещённым даже его собственным крестьянам.
А особенно важна королевская охота.
Дело в том, что короли долгое время не могли придумать как отгрызать у феодалов их законные земли — поэтому они придумали лесное право! Первыми это изобрели кстати англичане, король, условно, мог выбрать себе территорию и заявить — это мои охотничьи угодия. Причём если так получалось, что на «королевские охотничьи угодия» попадали владения какого-то феодала, людей принудительно выселяли, а постройки рушили. И обсуждал король расширение своих охотничьих угодий естественно только с самой-самой верхушкой.
Более того, если в королевском лесу находили тушу оленя, то обязательно проводилось расследование — в том числе в адрес соседних сеньоров, что было способом посадить их на бабки. Расследование-то королевские чиновники проводили!
Кстати, именно в Англии бароны насмерть зарубились с королем из-за лесного права и по Великой хартии вольностей добились-таки права охотиться в королевских лесах.
А когда король ехал «на охоту», то естественно с ним ехал, иногда в другую часть страны, и весь двор. По факту охота для монарха была удобным поводом оказаться там, где он хотел что-то порешать.
Отсюда важность должности хранителя королевских лесов и такой здоровенный штат егерей, иногда под несколько тысяч человек (натурально армия, особенно по средневековым меркам) — хранитель лесов по сути защищал анклавы королевского домена от вассалов короля.
И, что интересно, брать на эту должность старались самых-самых верных, потому что охота — ещё и момент уязвимости короля. Многие монархи умерли «на охоте». В Англии так некий Уолтер Тиррелл случайно попал в короля Вильгельма II стрелой. Дважды. А вся королевская охота именно в это время под руководством брата короля совершенно случайно уехала в другом направлении. Вот незадача, а?
Особое значение охота имела если ты захватывал чужую страну — Эдуард III когда Иоанн Добрый попал в плен, в завоёванной части Франции каждый день вынужден был гонять на охоту, при этом будучи при армии. Делал он это конечно не потому что охоту любил — а потому что это важно было, заехать в земли какого-то рыцаря, поохотиться в них, а то и в замок заехать, получить гостеприимство, а то и вовсе оммаж, и въехав в землю завоевателем уехать ее хозяином. Кстати, Филипп II Август ежедневно охотился в Святой Земле, где вообще-то сидели злобные арабы, которые только и ждали что возможности убить короля. «Нашёл время и место, блин!» — скажем мы. Ан-нет, это так работало. Охочусь — значит моя земля. Значит я ее хозяин.
Начиная с середины века этак XVI, мы имеем уже немного иную форму государства— короли выгрызли у феодалов всё, что могли выгрызть, основная знать сделалась придворной… и смысл в охоте начал пропадать. Это стала именно забава, всё ещё показывающая удаль короля — какой-нибудь Генрих IV ходил на медведя с ножом и Карл IX вынужден был тащиться на кабана с рогатиной, потому что «я тут блин король!» — но уже не более того. Когда Людовик XIII на охоте демонстрировал чудеса выносливости, охотясь зимой, в дождь, ночью — это уже ни о чем не говорила изнеженному двору и не мешало рассказывать байки о слабости монарха. Собственно и охотились тогда уже в основном с соколами.
И наоборот, в XVI-XVII веках резко растёт роль охоты среди провинциальной знати. Почему? Да потому что охота была одной из последних привилегий, ещё связывающих дворян с землей, баронами и графами которой они формально считались. На их землях уже давно собирали налоги, вершили суд и осуществляли управление королевские чиновники — но вот охоту, мерзавцы, не троньте!
Охота ещё не отмерла — но это уже стала именно забава, не имеющая политической функции. Маркер образа жизни.
В таком отношении она была в XIX веке, когда Тургенев и Аксаков рассказывали как лучше птичек стрелять. В таком же отношении королевская охота сохранилась в Великобритании, как дань старой традиции.
Ну и забавы ради и заодно возвращаясь к средним векам — а что же для средневековых женщин?
А женщины тоже выезжали на охоту иногда независимо от мужей. Для них это был повод потусоваться со своей свитой вместе с подругами.
Только для дам все проходило заметно дружелюбнее — например этикет дозволял охотящейся женщине взять и въехать на территорию другого сеньора! И переночевать в его замке! В отсутствие своего мужа! Поняли, к чему дело идёт?
Вообще для женщин охота — островок независимости. У них свои псарни, свои птицы, свой штат служащих.
Один исследователь в своей книжке о средних веках написал две главы об охоте — охоте короля и охоте королевы. И первую он назвал «Охота — хуже неволи», а вторую «Радости охоты».
Это очень точно.
Для мужика охота — политика.
Для женщины — свобода.