[DA:M] Град Разорённый | ходы игроков | Запись 1. В поиске ночлега

  Агатон не успел донести девушек до выхода, чёрный туман успел проникнуть слишком далеко в их лёгкие, чтобы они смогли с ним справиться. Хрип, что они издавали, был предвестником, сигналом к тому, что колдовство овладело телом человека. Наружу Коринфянин вышел уже с двумя телами. Менада исчезла ещё по дороге, до последнего протягивая руки к греку. Когда вложенная магия, что поддерживала её устойчивое состояние, иссякла, существо беззвучно опало на каменный пол потоком густо-красного вина.

  Осину Коринфянин подобрал уже в следующем заходе, успев вытащить её до появления симптомов колдовского поражения, последнюю из помещения бань, где всё ещё хрипел в начавшем рассеиваться чёрном тумане какой-то евнух. Впоследствии, Агатон прочесал комнаты для уединений, обнаружив там большую часть дружины, но в живых из них остался едва ли один из трёх. Не более десятка человек смог вытащить Чемпион Олимпа, но не было среди них ни Ильи, ни ближайших его дружинников. И ни одной рабыни. Их вообще не было там.

  Сил, чтобы оплакать убитых рабынь, у Агатона не осталось. Ожидая на улице, пока туман развеется, он скорбно смотрел на бездыханные тела и без слов обещал, что достойно их похоронит и уплатит монету под язык каждой, чтобы Каллистрата, Осина и оставшаяся внутри Ольха добрались до лугов Асфодель.
  После он вновь направился внутрь постройки.
  Там коринфянин, наконец одевшийся в теплые штаны и тунику и накинувший на уставшие плечи тулуп, он вытянул на улицу всех тех немногих, чьи лёгкие уцелели под чарами Локтызо, и спустился в вырытые под банями ходы с найденной в одной из комнат свечой.
  О том, куда запропастились варяги и бывшие с ними рабыни, герой предпочёл пока не размышлять, отдав своему гудящему и мутному уму считать ступеньки на уходящей вниз лестнице.
  Агатон вышел в зал с магической амфорой, который успел измениться. Свечи почти догорели. Круг из соли был нарушен, будто некто, находящийся вовне, сдул его часть. Сама амфора, лишённая питательного света, не исторгала из себя газ, но жидкость в том сосуде была всё такой же причудливо-неестественной.
  - О боги. Мне нужно поспать, - тихо выдохнул чемпион, прежде чем подойти к амфоре и сильно толкнуть её ногой, дабы разбить на кусочки.
  Большой сосуд, завалившись набок, разлетелся и расплескал дьявольскую жидкость, принёсшую столько горя. Не имея запаха, та очень быстро исчезла, будто её и не было, растворившись в воздухе и впитавшись в земляной пол, а свечи, на которые попали брызги, тут же потухли.
  Агатон недолго постоял, глядя на осколки, устало провел ладонью по лицу и отправился дальше. Ещё немного, молвил он про себя, и он сможет отдохнуть.
  В лабиринте, помимо пыточной комнаты, винного погреба, места, где жили служившие в банях рабыни, и неясного лабиринта между ними отыскалась ещё одна дверь, запертая на ключ. Размышляя, что там возможно найти что-то проясняющее личность чащобного колдуна или же подчиняющихся ему извергов, коринфянин решил сокрушить и это препятствие в своей грубой манере. Без слов и злости, почти безотчетно он взмахнул ногой, теперь обутой в сапог, и ударил в область замка.

  С хрустом, обозначившим то, как внутренний запор расщепился, а затем переломился пополам, открывая Коринфянину внутреннее помещение. А там весь пол был завален разноцветными коврами и плотными тканями, грязными и замызганными, отсвечивающими следами подошв хозяев этих бань и их почётных гостей. . Также, на стенах, от самого потолка, свисали до самого пола плотные красные полотнища с ромбовидным орнаментом.
   В дальнем углу стояла большая низкая кровать, она же рабочее место, она же сиденье, где одеялом служило очередное плотное красное полотнище. Рядом был шкаф с множеством маленьких и больших ящичков, расположенных без всякого порядка и структуризации. Ящики располагались на разных уровнях вне зависимости от размера. Агатон видел торчащий из выдвинутого ящика пергаментный свиток с надписями. Тут же рядом стоял низкий столик с принадлежностями для письма и большим, сейчас потухшим, стеклянным светильником. Вдоль остальных стен стояли кипы ткани, аккуратно свернутые в прямоугольники. Внутри комнаты грек ощущил, как по ногам пробежал холодок, по всей видимости где-то образовался небольшой сквоздняк.

  Агатон поморщился, коря себя за наивность. Если здесь, на сих бумагах и были полезные знания, не владеющий грамотой не смог бы их получить.
  - Крысы... Сражаюсь я с грызунами, не с людьми... Прячутся в норах... - бормотал коринфянин, изрядно утомившись от сегодняшнего дня - Украли моих товарищей... М... Утащили?...
  Как только он обратил внимание на слабый поток ветерка, прочь из комнаты полетели сорванные со стен и убранные с пола ковры. Агатон размышлял, что именно в нижней части стен или же на полу, на уровне ног, находился тайный лаз.

  За одним из ковров Агатон заметил невысокую деревянную дверь, явно предназначенную в качестве входа в узкий лаз полтора метра высотой и 1,2 метра шириной, использующийся Локтызо как чёрный ход, ну или выход. Коринфянин, недолго размышляя он полез внутрь, где ему пришлось свернуться в три погибели чтобы нормально пролезть. Вскоре грек наткнулся на развилку. Первая сохраняла дорожку из свежего воздуха, в то время как от второй тянуло сыростью и затхлостью.

  Коринфянин приостановился на мгновение и отправился вправо. Тёмный коридор уводил грека куда-то вниз, ступеньки сменялись прямым каменным коридором, затем резким поворотом направо, почти под прямым углом, и опять ступенями. Так продолжалось примерно десять спусков, повторяясь раз за разом. За время спуска Агатон оказался примерно на два-три уровня ниже камеры с амфорой, пока Чемпион Олимпа не дошёл до тупика с перегородившим дорогу, завалившим выход камнем, которым оканчивался лаз. Для сравнения, это место было около 7 метров ниже пола в подвале. Впрочем, вход освободился легко, минерал, служащий дверью оказался достаточно лёгок, чтобы сдвинуться вбок после небольших усилий.

  Дальше обнаружился новый, чуть более просторный проход, куда выходил тайный лаз. Следуя по нему, Агатон скоро выбрался в просторную комнату, все стены которой были облеплены шкурами разных животных, от мышей до медведя. Посередине помещения был воткнул целый набор колов, на которых оказались наткнуты звериные черепа. На самом высоком болталась оленья голова с грубо опиленными рогами. Рядом висели кошачьи, волчьи и лисьи. Чуть поодаль можно было обнаружить черепа птиц, воронов, орлов и воробьев. Самым свежим экспонатом выглядела дурнопахнущая голова росомахи с раскрытой пастью. На стенах были закреплены давно затушенные свечи. Кострище, в котором когда-то горели неугодные бумаги, находился рядом с кольями и выполнял, по всей видимости, функцию окуривателя.

  Тут совсем недавно, и даже неоднократно творилась магия. Пол притоптан, под черепушкой оленя даже были следы седалища, там кто-то долго сидел, рассыпал мелкий мусор вокруг и какой-то песок, пыль. Агатон попробовал его на вкус и запах и убедился, что это были соль и пряности. Вокруг черепа кошки остался какой-то очень знакомый флёр, ощущение, будто даже "аура" того, что вот вот, совсем недавно над ней читали заклинание или творили какую-то иную волшбу - связанную с тем мальчиком-рабом и кошками, сопровождавшими героя к полуземлянке Локтызо. Запах пряности слишком сильный. Но ещё сильнее он был вокруг головы росомахи. Она всё ещё пышет магической силой и заморскими травами, впрочем, которые не перебивают, но лишь усиливают запахи гниения и чего-то ещё... чужой, свежей крови?
  - Трус, - хмуро буркнул Агатон, проворачивая кочергу в руке - Сколь бы много нор ты не выкопал, они закончатся.
  Судьба заколдованной амфоры и треножника наверху должна постичь и эти инструменты Локтызо. Чемпион Олимпа, пребывая в ледяной безмолвной злобе, принялся раскалывать кочергой на кусочки каждый череп, какой только был в комнате.
  А после... коринфянин намеревался идти спать.

  Агатон отправился назад, путь нисколько не изменился, лишь спуск сменился на подъём. Вернувшись на развилку, где гулял слабый сквознячок, Коринфянин задумчиво постоял и двинулся в ещё неизвестный ему проход, который всё время мягко, но тем не менее вполне заметно, постоянно смещался влево. Наверное грек потратил около двух или даже трёх сотен шагов прежде чем наткнулся на "колодец", уходящий вверх примерно на два метра, аккурат в рост Чемпиона. Наверху он был прикрыт деревянной квадратной крышкой, через щели в которую и проникал вниз ветерок.

  Люк не был заперт, грек спокойно до него дотянулся и так же легко сдвинул в сторону, приоткрывая обзор. Там была какая-то хижина с красным отсветом от тлеющих углей в очаге. Насколько мог заметить Агатон, внутри не было ничего особенного. Кроме каменного очага и двери, очевидно на улицу, в помещении были какие-то лавки вдоль стен, скудные бытовые инструменты в одном из углов и деревянная столешница с лежащим на нём маленьким телом... вроде ребёнок, вроде того раба, вот только он не шевелился и не подавал признаков сна, дыхания коринфянин не мог различить.

  - Не Афина будет судить тебя. Но свирепые Фурии, - прошептал с невыразимой ненавистью чемпион Олимпа.
  Он взял мальчика на руки, невесомого от покинувшей его жизни, и направился на выход из лачуги.
  Сколько сегодня погибло невинных, сколько ему нужно похоронить, скольким нужно вложить по монете под язык? Утомленный разум героя не мог сосчитать.

  Агатон подошёл к двери лачуги, когда ощутил шевеление тела на своих могучих, но уже таких тяжёлых от груза этой проклятой ночи, руках. Взгляд вниз встретился с белесыми глазами парнишки, чья голова была вся в следах ударов чего-то тупого, но оттого не менее смертоносного. Обширный кровоподтёк от какой-то длинной, тонкой железяги пересекали лицо и уходили под волосы. Как бы это ни было странно, но кровавый отпечаток почти в точности повторял то, как Коринфянин ударил голову росомахи в тайном логовище Локтызо.

  Как только взгляды пересеклись, грек почувствовал чудовищную боль, виски сжались, а рука мальчика-раба впилась в плечо Чемпиона Олимпа. Агатон пошатнулся и выпустил существо из рук, но то не упало, а повисло на Коринфянине, а затем... мир перевернулся, когда грек взлетел в воздух вверх тормашками. От удара воздух разом вышел из лёгких, боль в голове перешла все мыслимые границы. Коринфянин приземлился об противоположную стену, парнишка с белыми глазами ринулся к нему, прыжок...

  – ... Господин... Господин, да что же это? Как же так? – знакомый, но далёкий голос Эскандара постепенно вытаскивал Чемпиона из глубокой ямы забытья. Очень медленно плачущий и быстрый от волнения говор мидийца привёл грека в чувство, точнее вырвал из лап болезненного сна. Еле разлепив глаза, Агатон понял, что занял место существа на лавке всё в той же лачуге. Члены еле двигались, избитые и израненные, тело отказывалось подчиняться голосу разума, пребывая во власти хмеля и мук от ударов.
   – Господин, я уж не чаял вас пробудить, – Эскандар вздохнул с облегчением, когда услышал первый стон: – Давайте вернёмся... уйдём из этого жуткого места. Рабыни... идите сюда, помогите!
  Осина и Ива, и ещё какая-то девица из числа славянок, появились в поле зрения грека, плача и причитая, они принесли ему кусочек ночного мороза и тёплые одеяния, в которые торопливо и, одновременно, бережно окутали начавшего замерзать героя. Осторожно они, все вместе, подхватили воина под руки и, с превеликим кряхтением, подняли. Дальше путь был долог и жесток. Босые ноги Коринфянина уже не могли так просто выдержать колючую холодную землю этого сурового края, при каждом шаге напоминая ему, едва соображавшему, что греку подарила эта ночь. Боль и кровь, всё ещё сочившаяся в местах, где кожа оказалась глубоко рассечена при ударах.

  Пыльная дорога, далёкое ржание коней, усталый Эскандар, согнувший спину под тяжестью Коринфянина, рабыни, едва держащиеся на ногах, им было намного сложнее удерживать воина, чем мужчине-мидийцу. Площадь перед домом Ибрагима и лавки радханитов. Пока они пробирались по Большому Базару, Агатон оглянулся в проход между домами назад, где заметил, опять, стоящую там высокую тёмную фигуру, будто та не сходила с места все прошедшие часы и всё также безучастно наблюдала. Почувствовав взгляд грека, она немного колыхнулась, но осталась на месте, переключив внимание с чего-то во тьме на идущих.

  Сознание время от времени пропадало, но затем опять возвращалось, чтобы снова провалиться во тьму. У входа дома купца их встретил какой-то чернокожий раб, который без слов впустил путников в дом и довёл их до комнаты. Женщин не заставили убраться восвояси, и даже не увели в женскую половину, а так и оставили подле Агатона, который сразу же рухнул на вовремя подстеленное под его уставшее избитое тело одеяло. Сон, отступавший доселе перед долгом дойти до конца пути и не заставить взять всю ношу за переноску мятущегося в кошмарах героя на троих девушек и одного близкого друга, навалился сильнее, чем когда-либо прежде. Скользнув сонным взглядом по Алиму и его спящим персам, Коринфянин погрузился в забытье, на этот раз надолго.