[DA:M] Град Разорённый | ходы игроков | Запись 4. Бег перед Бурей

Коварство, мой друг, имя этому Граду. Ложь – его тайна и желание.

Степь, 1066 год, вторая половина декабря
Спустя час после восхода Солнца, на пути к зимнему стойбищу

  Уже битый час Агатон направлялся по следу степных охотников, строго на юг. Они почти не петляли, лишь изредка останавливались, топчась на месте или осматривая зачем-то редкие кусты возле сырых грязей или невесть откуда взявшихся илистых прудов, сейчас скованных льдом. Вороны больше не появлялись, но и степь постепенно преобразилась, чем дальше Коринфянин забирался, тем быстрее слетал налёт чуждости, и ощущение границы миров. Особенно заметно это стало на фоне догоняющей и постоянно отстающей штормовой метели, подгоняющей грека в спину, так и норовя сбить его с пути, занести любой след.

  И вот, когда восток достаточно просветлел, даже на фоне нависающей позади чёрной тучи и тёмно-синих сплошняком покрывших всё остальное небо холодных облаков, до Агатона донёсся запах костров и огромных стад. Само поселение проявилось на горизонте неожиданно большим, сотни войлочных юрт раскинулись в непосредственной близости к широкой реке, до которой оказалось рукой подать. Она тянулась по правую сторону от Коринфянина с севера на юг, по всей видимости уже давно, скрытая наваждениями Степи и Бурей. За стойбищем кочевников едва угадывались полуразрушенные невысокие стены города с несколькими башнями, когда-то башнями, но сейчас руинами, служащими разве что для подачи сигналов или в качестве индивидуальной крепости занявшим их общинам. За застывшей в ледяной зимней шубе рекой, чуть севернее, а оттого ближе к Чемпиону Олимпа, чем каменные остовы дворцов на островах и на правобережье, там, где располагался когда-то ханский Итиль, встало ещё одно племя, виднеющееся греку далёким миражом, окутанным дымкой от костров.

  Тропа охотников вела грека прямо в стойбище, уже никуда не петляя, но территории вокруг города казались чуть более обжитыми. Уже в пределах видимости города дорогу Агатону пересекла цепочка следов в обход слева, по огромному полукругу от половецких юрт по окраине степи. Справа же, через реку, не доходя до поселения, по льду шла ледяная переправа, удобная даже для передвижения телег и стад, по ней из дальнего племени переправлялись для торговли.

  Изгнанник выглядел иначе, чем во времена, когда сам Захир ибн Мансур ибн Амр ибн Усман ибн Акиль, Асад аль-Шамали принимал его в своей усадьбе.
  До того прекрасные золотые волосы Чемпиона грязно блестели и спутались, спускаясь ниже плеч. Серое, по-хищному очерченное лицо укрывала пшеничная борода. От долгого пути его могучая фигура сутулилась под весом тюка со снаряжением. Сапоги, купленные ещё в Мидии для холодного сезона, стоптались и грозили развалиться, нестройно скрипя по снегу. Сей выбеленный, пеший дикарь казался таким же чудным миражом, как и Степь, откуда он приближался.
  Но, как и Степь, миражом он был осязаемым, оттого и опасным.
  - Это знакомство не было для меня приятным, Захир, - прохрипел тихо, от долгого молчания наедине с пустошами, Агатон.
  Его пустой, белый взгляд сфокусировался на очертаниях стойбищ и Итиль-града, в этих глазах, как после спячки, зажглась голодная и жестокая жизнь.
  - Но прощаться с тобой ещё рано, - докончил он свой последний разговор с итильским колдуном. Гермес злорадным эхом повторил эти слова из его уст.
  Словно по весне, в памяти распускались яркие цветы образов и речей: формы и изгибы торгового города, имена больших и малых преступников, кто был вхож в магическую паутину Итиля и виновен в краже доброй Маурисы, а также их занятия и сообщников. Помогал воспоминаниям пробудиться кусочек плоти купца Ибрагима, кто потакал сему преступлению, его липкий, холодный и сморщенный от времени язык. Агатон нащупывал его в кармане тулупа, мыслью обращаясь к Зевсу и Артемиде. Ибо ещё заговорит мёртвый купец.
  Чемпион отвернул взгляд от большого стойбища прямо пред ним к ледяной переправе.
  Жужжало в его голове имя Язгира, друга Западной Орды, кто был следующим в цепочке похитителем после Ибрагима и Форуга. Искать следовало на правом берегу.
  Посему он отправился туда, поправив тюк на плече.

  Река была действительно широка, пусть даже на самом деле Итиль стоял на одной из многочисленных проток, рукавов, на которые разделялся в устье основной поток, но он всё равно внушал уважение. Агатон быстро дошёл до берега, не доходя до зимнего стойбища кипчаков. В этом месте спуск был таким пологим, что становился удобным даже для перегонки гружёных юрт на массивных телегах, впрочем, сейчас следов большого перехода почти не осталось, канавы от широких колёс оказались почти засыпаны снегом, но взамен им шли более узкие колеи от полозьев из-под небольших, гружёных мясом и шкурами, повозок вроде саней под одного коня в упряжке, и вытоптанная дорога для конных верховых людей тут же. Пешие через реку почти не ходили.

  Уже ближе к противоположному берегу, когда ниже по течению перед Коринфянином приоткрылся вид скованных льдом верхних гаваней Итиля, в которых он доселе не был, и какого-то монументального каменного сооружения из прошлого века на ханском острове, стойбище дальнего племени стало, наконец, осязаемым, хотя грек даже не выбрался на берег, чтобы его окинуть взглядом полностью. Уже из низины виднелся большой холм с высокой палкой, на вершине которой красовалась белая волчья шкура, привязанная за передние лапы. Там же расположилась большая юрта, собранная на земле, в отличие от тех, что располагались всюду на телегах. От реки виднелись у этих жилищ виднелись только верха, и дымные столбы, сейчас наклоненные к югу.

  Утро вряд ли можно было назвать ранним, зимой световой день начинался поздно, а потому будто из-под земли появившиеся перед Чемпионом сани не удивляли. Сильно укутанный в меха старик меланхолично смотрел в одну точку перед собою, пока пушистый от метели невысокий степной конь упорно тянул их по утоптанной тропе дальше. Он не выглядел как настоящий кочевник, вероятнее городской возил товары в становище, о чём подтверждала почти пустая повозка, впрочем, немного волчих и лисьих шкур там лежало, припорошенных снегом. Приблизившись ближе, возница всё-таки кинул взгляд в сторону идущего по льду иноземца, поклонился, почти не сдвигаясь с места, вытянул подбородок, можно сказать даже одобрительно... и без страха, в его глазах сквозила уверенность в том, что ему ничего не угрожает.
  – Тукта! – повозка остановилась.
  – Сез кая барасыз, бәхетсез? – спросил возница.

  Казалось, слово старика было подобно аркану: Агатон перестал плестись на тот берег не сразу, сделал ещё несколько шагов, прежде чем слегка качнулся назад и воротил голову к вознице, моргнул, как спросонья.
  Ах, где Эскандар, где Росица...
  Как же прекрасно, что хотя бы Локтызо и Захир понимают греческий.
  Облизнув сухие бледные губы, грек ткнул пальцем в сторону стойбища и молвил двойным голосом:
  - Орда? Орда?
  Затем подумал ещё, будто перебирал ключики к замку.
  - Язгир? Язгир?

  – Урда турында нәрсә әйтеп була? Әйе, Урда бар. Анда... – мужчина, поёжившись и заёрзав на месте, показал за реку: – Алтунопа урдасы анда, – затем показал за спину Агатону: – Боняк урдасы анда.

  – Сез теләгән җиргә барыгыз, – неловко бросил он Коринфянину и подстегнул коня, намереваясь побыстрее проехать жуткого и непонятного иноземца.

  Вопреки чуждой речи Агатон понял главное - Орда действительно была за рекой. Он успел устало улыбнуться вознице и поклониться в благодарность, до того, как тот поспешил уехать.
  Грека вновь коснулся языка Ибрагима, что покоился в кармане. Скоро, скоро он послушает купца в последний раз. Но перед этим попробует найти свою цель без помощи Олимпа.
  Путь к Западной Орде продолжился.

  Возница, уже спешно, пересёк реку и был таков, повернув в сторону города. Агатон, тем временем, начал подниматься на другой берег. По мере подъёма медленно перед ним раскрывался огромный лагерь, даже на первый взгляд он был больше виденных ранее возле Итиля. Расположенный чуть выше по течению от острова с древними ханскими руинами, он обтекал несколько полузаболоченных протоков и остаточных озёр-бывших русел. Сотни войлочных шатров-юрт на огромных телегах или снятые и стоящие прямо на земле, устанавливались кругами насколько было видно, отделяя так семью от семьи, в центре каждого кольца возвышался самый крупный и украшенный шатёр главы рода, в широких проходах между этими кругами скапливались, принадлежащие семьям повозки и телеги, большей частью распряжённые, приставленные поближе к юртам, некоторые под охраной собак, другие с вещами, укрытыми под огромными шкурными одеялами, припорошенными снегом. Скот, в огромном количестве, был сгонен севернее, но от реки слишком далеко, чтобы до него дойти пришлось бы пересечь почти всё стойбище.

  Большой холм с высокой палкой, на вершине которой красовалась белая волчья шкура, Коринфянин уже видел ранее. Он возвышался над всем лагерем с самым большим с изукрашенным золотой ниткой по войлоку витиеватым орнаментом шатром с костяными накладками, изображающими птиц и зверей, расположенных по кругу, будто вплетённых в общую композицию, прячущихся среди остального орнамента, как в лесу, лесенка от площадки массивной телеги к земле была оборудована металлическими периллами, смахивающими на медь по цвету. Вокруг юрты копошились воины, на помосте с важным видом оглядывал стойбище человек в красном украшенном цветочной вышивкой кафтане с меховой отделкой. Чуть дальше возвышался ещё один большой холм, но поменьше, почти в пятьдесят шагов от которого никто не поставил ни одного шатра, будто на площади для зрелищ. На его вершине стояла стела в человеческий рост с грубо вытесанным намёком на лицо в верхней её части, Т-видный нос и брови, и три овала на месте глаз и рта. Перед "статуей" у основания наполовину вросшая в землю виднелась большая каменная чаша, расчищенная от снега, но пустая. Рядом со стелой располагалась большая юрта с орнаментом из повторяющегося по кругу вышитого изображения волка, гонящегося за солнцем и луной, и геометрических фигур, вроде ромбов и спиралей между ними. Сейчас там было тихо и безлюдно, но из шатра шёл дымок. И между этими двумя холмами, по всей видимости, стоял небольшой базар, поутру нерасторопный и вялый.

  Ибрагим рассказывал, что Язгир дружит с Западной Ордой... А коли так, мог ли работорговец быть связан с вождём этой кочевой тьмы?
  Холодные мысли едва повелели ногам пойти к "волчьему" холму, как внимание Агатона поглотило другое возвышение с идолом. Простой люд избегал с ним соседства. Значит, Человек Силы обитал там. Либо выдающий себя за такового.
  Грек, бледный чужородный бродяга, избрал движение в сторону юрты вождя Орды. Но взгляд его то и дело скользил к жилищу подле каменной стелы.

  Воин шествовал между кругами родов и семей кипчаков прямо к холму хана по широкому проходу. Люд рядом с юртами жёг костры, девушки готовили какие-то каши и похлёбки на растопленном снегу. Многие мужчины и подростки с утра пораньше ушли к загонам холить животину, так что зевак оказалось не столь много. Хотя любопытных глаз хватало, но пока Коринфянин направлялся ближе к торговой улице, которая была в том же направлении, эти взгляды оставались хоть и любопытствующими, но без недовольства или враждебности. Подходить к Чемпиону Олимпа тоже никто не спешил. Несколько раз Агатону попались люди старшего возраста, сидящие у входов и разговаривающие, в основном белобородые седые смуглые, с выжженной и высушенной Степью кожей мужчины, но не только, женщины тоже не брезговали выйти из войлочного убежища, чтобы вставить несколько слов, с ними же вертелись совсем маленькие дети, которых ещё не брали на работы со скотом.

  Чем ближе к холму хана, тем юрты и круги становились больше и красивей, явно выдавая, что непосредственно рядом с ханом жили только знатные и сильные рода. Тут уже появилась вооружённые люди, которые обучали молодёжь стрельбе из луков и владению копьями, главы семейств восседали на небольших деревянных стульчиках, а их женщины степенно сидели рядом. Другие прохаживались большими толпами вокруг, несколько таких процессий, с личной прислугой из числа пленённых инородных девушек, которые тащились следом за праздношатающимися молодыми "принцами", смотря в землю, прошли мимо грека уже почти у самого холма. Сталкиваясь, эти шествия упирались друг в друга лбом, пока хозяева обменивались репликами, или, если их головы были поюнее, то смехом и бахвальством. Тут уже на заезжего иноземца смотрели со смесью любопытства, малоскрываемого презрения и вызова. Несколько раз Коринфянин словил на себе неприязненный взгляд, увидел кинутую вскользь усмешку и даже явное передразнивание походки. Будучи главной дорогой поселения, дальше она пролегала к торговым рядам и ко второму холму с пустой площадкой вокруг него, конечно, если не сворачивать к ставке кочевого вождя.

  Холм хана не был неприступной крепостью, но охраны на нём торчало хоть отбавляй, десятка три хорошо вооружённых воина насчитал Агатон поблизости, частью они сидели на расстеленных коврах подле самого хана, тогда как другие занимались делами чуть ниже по склону, ухаживали за боевыми конями, разговаривали, несколько воинов расположились вокруг костра и с утра готовили говяжье мясо, на что намекала воловья нога, лежащая рядом на шкуре, громко смеясь. Перед ханом, который успел усесться на отделанный красной тканью выносной трон, распластался ниц мужчина в утеплённом халате, и вроде как о чём-то делал прошение, или, наоборот, принимал приказ. Вождь кипчаков высказался со скучающим выражением лица, и распластавшийся мужчина немедленно пополз к его ногам, пытаясь обхватить сапоги руками в выражении крайней благодарности. В груди Коринфянина слабо кольнуло, метка Эриний дала о себе знать. Краем слуха грек уловил едва заметное стрекотание, назойливый шум, но ещё очень неясный.

  Чуяла, слышала Алекто врага, даже среди такого множества людей! От ощущения поблизости слуги Локтызо Агатон и мыслить забыл о хане и лебезящим подле него просителе, ряженом в похожее на халат подлого Форуга одеяние, как и о дерзких нравах Орды, впервые встретившей грека на своем стойбище.
  Вытянув шею, будто гончая, Чемпион втянул носом воздух, облизнул сухие губы. Ему было нужно направление. Эриния укажет путь.

  Взгляд Агатона, подстёгнутый внутренним чутьём, после нескольких ошибок, когда Герой вглядывался то в одного человека, то в другого, вернулся к хану. Там! Там находится человек Локтызо! Но кто? Хан? Распроставшийся на земле мужчина? Или кто-то из десятка ближнего круга воинов, сидевших рядом на коврах? Коринфянин видел, что хан что-то говорит, на его слова смеются его ратники, блеснули монеты на протянутой вверх ладони.
   – Йусуф ахмак! Аның коралы - стилус, шуңа күрә аны куллансын һәм мине кылыч белән куркытмасын! – донес ветер слова вдруг повысившего голос вождя кочевников: – Ул мине аңлады, мин дөресме?! Яки без аны тотып Итилны алырбыз!– Коринфянин видел как зарделся хан, а затем откинулся на спинку трона.

  Взявший след герой всхрапнул, и ноги сами повели его к ханской юрте.
  Эринии, надо думать, желают, чтобы их избранник напросился к вождю на аудиенцию.
  Пусть так. Воин воина поймёт.

  Холм был большой, по сравнению с окружающим ландшафтом, но не достаточно большой, чтобы громкие звуки, крики или даже достаточно напряжённый нескрываемый разговор не были слышны у подножия. По прикидкам Коринфянина там было порядка пятидесяти шагов до хана, а в обхвате эта "гора" посреди степи была не более ста-двухсот шагов, а вот вершина выглядела крутой, с каменистой почвой наверху. Потому воины у костра были ближе всего, как и те, что заботились о лошадях. И именно от готовки оторвались те, кто первыми заприметили грека, ступившего на тропу наверх. Двое тут же поднялись и направились к Герою, обнажая по пути изогнутые сабли-кылычи. У стойл люди тоже подтянулись, у них были копья и луки, у которых, впрочем, были сняты тетивы.

  – Син мине аңлаганга, бар! – послышалось Агатону сверху, где сидел хан: – Аларга минем хөрмәтемне бирегез. Бу! Чык!
  Распластавшийся мужчина мигом вскочил и попятился задом.

  От вида вынутого из ножен оружия Агатон не скрыл оскала. Так Орда встречает гостей и просителей?
  Но сам коринфянин не тронул рукояти меча, остановился и поднял руки, прося мира. Выглядел он, будто выползший из-под кургана мертвец, посему постарался показать лицом свою принадлежность к живым. Спокойный, полный достоинства взгляд, гордо приподнятый подбородок, губы складываются в слегка нетерпеливый изгиб. Неопасен этот человек, не желает зла уважаемому хану. Покуда человека этого не вынудят сражаться.
  - Хан, хан. Хочу говорить с ханом, - двойным тембром захрипела речь Агатона для ратников - Язгир, Язгир. Ищу работорговца Язгира.
  Когда до него донеслись слова с вершины холма, и проситель в халате начал отползать от трона, грек потратил краткий момент, чтобы ещё раз осмотреться. В поисках лошади.
  Если тот проситель окажется слугой Локтызо, пойдёт прочь из стойбища...
  И на его пути встретится чей-то скакун...
  Агатон чуть не нарушил свой важный облик озорной улыбкой.

  Лошадей вокруг было... много, пусть большая часть их паслась на окраине стойбища, но многие находились при юртах. Особенно же у знати вокруг холма, почти у каждого рода имелось по две-три лошади прямо тут. Агатон даже заметил небольшие строения для животных, этакие подражания жителям Итиля. Самыми близкими были лошади ханских багатуров.

  Тем временем шевеление у подножия холма заметили на вершине, хан глянул вниз, когда ему на ухо зашептал самый ближний из воинов.
  – Әй! Ул нәрсә тели? – крикнул сверху другой воин после ханского указа. Двое подошедших ближе к Коринфянину переглянулись.
   – Рух кешесе... кам? – один из них кивнул, другой со звуком вогнал кылыч в ножны.
   – Син кем? Сезгә ни өчен Язгир кирәк? – спросил он Агатона и успокаивающе поднял открытую ладонь, и кивнул уже Коринфянину: – Язгир хәзер монда түгел, – потом он повернулся к хану и прокричал: – Чит кеше Язгир турында сорый!
  Пятящийся мужчина тем временем отошёл достаточно далеко, чтобы встать, отряхнуться и быстро повернуться назад, чтобы быстро начать спускаться вниз, но завидя грека, оторопел и на миг остановился, чтобы затем продолжить движение уже значительно медленнее, пытаясь понять, что происходит.
  Ещё один багатур сверху тяжело встал, вгляделся в Агатона, кивнул другому воину наверху, тот кивнул хану, который подозвал движением руки и поворотом головы ещё одного из ближнего круга, тихо сказал ему что-то, и вот багатур уже спускается вниз под взгляды товарищей и вождя, не доставая оружия, но показывая уверенность.

  Имя торговца людьми было узнано. Это вселяло оптимизм.
  - Язгира разыскиваю я, Агатон из Коринфа! - на сей раз кратко представился Чемпион, с чувством постучав себя по груди, там, где чернела метка Алекто. Затем он приставил ребро прямой ладони повыше линии бровей и огляделся, дабы показать, что Язгира он именно разыскивает.
  Дружинник хана шёл к Эдуна, а тот слушал чутьё, невесомый глас богини мщения. Где же слуга Локтызо? Посланник в халате? Или же воин, вызвавшийся выйти навстречу гостю?

  Чутьё подсказало Агатону, что слуга Локтызо не двигался. Нет, не человек, только что лежавший ниц перед ханом, и не багатур, вальяжно спускающийся к нему, не те два несчастных, что назвали его камом и поспешно отступили, спрятав оружие и обратившись к вышестоящим чинам за приказаниями, не воины, застывшие возле ханских коней, но кто-то на самом верху, хан или один из тех, кто сидит возле вождя, был сподручным злого чародея.

   – Мин сезне сәламлим, искиткеч һәм горур сугышчы, – приветственно провозгласил багатур Агатона, и протянув руку вперёд, вторую держа на поясе, торжественным тоном объявил длинную речь: – Атлары шәһәрләрне тетрәткән Бөек Хан сорый! Намуслы сугышчы Язгир исемле кешедән нәрсә тели? Олы Хан, Чиксез Күк-Тенгриның зур боерыгы белән, Көнбатыш Дала һәм Итил елгасы үзәнлеге белән идарә итә, Урдадагы иң борыңгы гаиләләренең дусты һәм иптәше Язгирга боерык бирә.
  Коринфянин заметил, что к ханскому уху опять приблизился тот же воин из самого ближнего круга и что-то зашептал. И шептал продолжительное время, за которое лицо хана медленно обретало оттенок презрения, носогубная складка стала чуть выразительней, а нос хищнически обострился.
   – Сез безнең асыл телебездә сөйләшә аласызмы, сугышчы? – тем временем спросил багатур грека.
  Послышался стук копыт, по той дороге, по которой следовал ранее Агатон, нёсся конник-кипчак, по внешнему виду весьма непростой, в богато украшенном кафтане с мехом, с открытым куполовидным шлемом с тонким наносником, с саблей и копьём.
   – Боняк ханнан хәбәрчеләр, хәбәрчеләр! – прокричал всадник, останавливаясь у подножия холма, шагах в десяти позади Чемпиона.

  Агатон с хлопком, крепко пожал руку степного воина. Не услышал он в прозвучавших чужих речах открытой вражды и спеси, потому сдержанно улыбнулся и прочистил горло:
  - Я - грек. Ромейский - мой язык. Ромейская империя, Эллада, Пелопоннес, Олимп, - ответил он, не надеясь, что в Орде найдётся знаток языка, на котором говорят тысячи тысяч далеко на юге отсюда. Но сказать стоило...
  Ведь к хану припал тот советник, своей клеветой чернящий имя пришельца.
  Очень выгодно Локтызо иметь такого человека при хане.
  Взгляд Чемпиона обратился к трону на вершине холма, а затем снова на воина:
  - Я прошу позволения говорить с ханом! Язгир незаконно отнял у меня мою подругу, женщину! Может ли хан что-либо сделать с этой несправедлив..?
  Его речь, которую вряд ли кто-то понимал, прервал всадник. Агатон обернулся, а затем пробежался глазами по холму в поисках реакции на лицах степняков.

  – Нәрсә эшлисең? Сез риммы? Сезнең нәрсә теләгәнегезне аңламыйм... – не нашёлся ничего ответить багатур, удивлённо смотря на зажатую в ладонях грека руку. Не чувствуя враждебности, он не успел среагировать, и теперь стоял с вытянувшимся от удивления лицом: – Димәк сез чыннан да... кам? Рухлы кеше?
  На холме зашевелились, по лицу хана пробежала тень недовольства, советник отпрянул от его уха, первые воины орды зашептались. Тем временем конник встал в гордую позу, ожидая реакции столь же внимательно, как и Агатон, которого он, между прочим, заприметил, и будто бы даже хотел обратиться, но сдержался в присутствии остальных степняков.
  – Боняк нәрсә тели?! – на сей раз хан сам крикнул всаднику. Его голос оказался сильным и зычным, вождь не был рохлей, невесть как оказавшимся на троне.
  – Чит кеше! Боняк хан чит кеше белән көрәшергә тели! – и всадник показал на Коринфянина.

  Плохо.
  Инеистые брови Агатона вспорхнули вверх, он невольно поднял голову и расправил плечи, будто прибывший гонец оскорбил его. Откуда этот кочевник знает о его прибытии, раз так уверенно тычет в него пальцем?
  Углядел его где-то по пути, прославленного битвой на Большом Базаре? Клевещет на Агатона?!
  - Поди прочь! - громко отрезал Чемпион, делая возмущённый широкий жест рукой, будто он отгонял насекомое, неправильно истолковать это движение невозможно - Я прошу позволения поговорить с Ханом Западной Орды!
  Затем он повернулся к воину, с которым до того вёл тщетный разговор, в глазах коринфянина метались нетерпеливые огоньки. Приложив руку к сердцу, он чуть склонил голову, настаивая на том, чтобы пройти к вождю, невербально:
  - Пропусти же. Хан поймёт меня!

  – Бу нинди тел? Миңа тәрҗемәче кирәк... – багатур цокнул языком, но затем, осознав что-то, указал на оружие Агатона и провёл открытой ладонью перед собою, покачав головой: – Әй! Бу! Юк! – отрывисто сказал он и снова показал на лук, затем на снег под ногами Коринфянина.

  - Будь по вашему.
  Коринфянин вздорно встряхнул головой, грива грязных волос разметалась по его плечам. Сперва он тяжело опустил на припорошенную дорогу тюк с припасами, сложенной кольчугой да ритуальным тигелем. Сверху Агатон бережно положил освященный богиней Охоты лук со снятой тетивой, колчан с именованными стрелами и ножны с мечом да кинжалом. Последним был сдан маленький серповидный нож, которым было воспрещено причинять вред.
  Лишь шнуры, посвященные олимпийцам, и язык купца Ибрагима остались в карманах его тулупа, но вряд ли лидер кочевников и его дружина должны остерегаться этих вещей.
  Раскинув руки в стороны, безоружный Чемпион вскинул подбородок и молвил воину пред ним:
  - Безопасен я для хана. Веди же! - широким жестом рук он взмахнул к вершине холма вдоль по дороге.
  А затем кратко оглянулся на всадника, что до того указывал на него и общался с ханом прямо с коня. Взгляд Агатона был жёстким, мрачно-предостерегающим в тот момент.

   – Боняк көтәр, әйтәм. Ул хәзер минем кунагым, – прокричал сверху хан и рукой махнул багатуру, вести безоружного грека к себе. Всадник возмущаться не стал, и коротко кивнул, а затем и вовсе развернул коня, и сдвинулся с места в сторону выезда из лагеря Орды.
   – Яхшы! – воин указал Агатону на тропу ведущую на вершину холма, и стал ждать, пока Коринфянин пройдёт вперёд. По всей видимости, он собирался его сопровождать. И будто бы был отдан приказ, все занялись прерванными появлением иноземца делами, и даже человек, что был на аудиенции у хана до Чемпиона, встрепенулся и быстро продолжил спуск вниз. С Героем Олимпа он должен будет пересечься на полпути.

  Агатон шёл к вождю, как надлежит прославленному воину Олимпа, лицо его было сосредоточено и непоколебимо, а движения окутывала сила, которую возможно воспринять человеку лишь кромкой сознания. Посланник в ярком халате, спускавшийся ему на встречу, был снабжён гордым и обманчиво безразличным взглядом, на деле коринфянин украдкой изучал его.
  Быть может, этот человек тоже слышал об Агатоне, светловолосом чужаке, зарезавшим немало разбойников на Большом Базаре? Должно же хоть что-то дрогнуть в его образе, если это так.
  Однако затем внимание коринфянина смыкалось лишь на хане и его приближённых, средь которых извивался тайный слуга Локтызо. Всё ближе и ближе они были.

  И действительно, чем выше поднимался Агатон, тем явственнее кричала в голове Эриния, тем сильнее жгла метка на груди, тем злее шептало "Убей, покарай, ненавидь... убей, покарай, ненавидь... УБЕЙ, ПОКАРАЙ, НЕНАВИДЬ!" Мужчина в халате, пробежавший мимо, быстро опустил взгляд и нагнул голову, нет, не он слуга Локтызо. Узнал, точно узнал он рубаку с площади, но не он слуга зла. Внизу горожанин скрылся из виду среди шедших мимо половцев, ведших нескольких волов в сторону реки.

  По другой тропе, сбоку, почти наперерез Коринфянину, бегом, насколько могли, поднялись несколько слуг, держа в руках подносы с рубленым и зажаренным на вертеле мясом, говядиной, и пойманной охотниками ещё осенней порой чёрной твёрдой засоленной в рассоле перелётной птицей, на больших, пусть и не самого отменного качества, но добротных блюдах. В кувшинах плескался кумыс. Ещё один слуга тащил низкий стол, который поставил прямо перед троном хана и его воинами, куда все яства были поставлены прямо перед тем, как Агатон достиг вершины.
  – Сары чәчле грек, хм? – задумчиво, и с некоторым сомнением, произнёс хан, не приглашая к столу, и не давая пространства приблизиться, как гостю, поставив трапезный стол прямо там, где челобитники должны представляться.