✯ || На берегу горящих вод | ходы игроков | Лето, 1942. Станица Клетская.

Немец был силен - не просто так дошел почти до Волги. Первые минуты боя, а лейтенанта уже тяжело ранило, да и у старшины лицо залито кровью. Эдак к концу боя весь комстостав выбьют...
- Эх, шайтан... Что же товарищ лейтенант вас так угораздило, - добравшийся до Каветашвили Калимуллин принялся перевязывать грудь и живот Гондырева.

Тем временем бой продолжался: Колебанов пополз вперед, явно что-то задумав.
- Яшка, прижми бошку, убьют ни за что, ни про что... - прошептал сержант, наматывая очередной круг на груди лейтенанта.

Среди грохота сражения Тимуру казалось, что он слышит сухие, словно удары плетки, выстрелы винтовки Юлии.
- Давай, Волчок, бей гадов!...

– Говорила мне мама, не бери Яша противотанковую бандуру... как чего, сразу крайним и станешь. – бурчит себе под нос Колебанов и в соответствии со своей фамилией колеблется, мнется и не спешит выполнять приказ. Оно понятно что приказ дельный и правильный, да только что с него толка? Говорун смотрит в прицел уже установленного на сошки ружья в сторону недостреляной минометами бронемашины и ясно как день деньской знает, не чувствует — прям вот знает, что не хватит у его ружья противотанковой мощи, чтобы первым выстрелом остановить немца. Тут уж в лоб, не в лоб стреляй — итог один. Долго возится придётся, за это время... кричит старшина и аж зубы от злости сжимаешь. До хруста эмали.

Ранили Леху, да серьёзно похоже. А тут необстрелянных омжа и маленькая тележка. Нет. Нельзя так немца бить, переприжмёт собака пока мы тут с Чеховым по окопам шмыгаем туда сюда, да патроны экономим. Потом и спрашивать не с кого будет пожалуй.
– Ну-ка, – говорит Говорун и серьёзно так на здоровяка зыркает, без шуток. – Военной необходимостью повышаешься до первого номера, возьми себе напарника по дороге и ну куда Вараздат Тигранович сказал. Стреляй гаду в бочину. Все понял?! – переходит Яшка на злой шёпот, словно кот рассерженный, да мнет край ремня.

– А меня — коммунистом считайте, если что... – с яркой улыбкой во весь рот бросает ошеломленному напарнику и коротким броском переваливается через бруствер и ужом ползет в высокую траву скрывающую немцев. В сторону бронемашины. Страшно, но нужно. А в голове замеченная краем глаза изломанная фигура Носова, когда выскакивал из окопа невольно заметил. И от этого разрывается все в груди, не повернуть уже. Вот вот стрелять начнут фрицы. А Иван там. И Лексей. У гады фашисткие...

Стоило Юле только немного отбежать по окопу, как раздался шквал немецких выстрелов. Свинец градом посыпался туда, где совсем недавно она занимала позицию. И где товарищ старшина так вовремя подметил вражьих командиров. Девушка обернулась.
- Чёрт, - сорвалось у неё при виде залитого кровью Гондырева, сползающего на дно окопа. Совсем ещё мальчишка же.
Юля думала рвануть назад, но Иван с Тимуром её опередили. Выдохнув, снайпер побежала дальше. Было видно, что немцы бьют по нескольким направлениям. И соваться под обстрел она не спешила.
Просвистели мины. Рвануло. Пошёл густой чёрный дым. Обе бронемашины были подбиты.
- Вика, будем выбивать пулемётчика, - прокричала Юля подруге. Её голос терялся в шуме выстрелов и взрывов.
Волчонок вскинула винтовку и быстро выглянула из окопа, ища цель в оптику. Но её внимание привлекло нечто иное.
- Яша? Куда? - недоумённо чуть слышно проговорила она.
Не долго думая, девушка перевела винтовку в сторону ближайших к Колебанову немцев и выстрелила. Лишь бы залегли. Лишь бы не заметили его.

Носов, открываешь глаза, делаешь вдох. Грохочут пулеметы, перемежаясь с винтовочным рявканьяем, чадит черным дымом подбитый фашистский гробовоз. Твои раны кровоточат, но ты жив. Каким-то чудом еще жив. Должно быть, упал раньше, чем пули совсем превратили тебя в решето — повалился на землю прежде, чем пулеметный шквал рассек над тобой воздух. Ты жив. Значит, надо работать. Ползешь к траншее, видишь, как пытаются спасти Гондыреву жизнь старшина и первый отделком. Вот тебе и цена промедления, а?

Ничего. Все еще можно исправить.


Каветашвили, Калимуллин, дрожь в руках, соленый пот со лба — а у тебя, Иван, еще и с кровью — дерганые движения. Бестолково пропитываете марлю багровым, пропитывающим гимнастерку Гондырева насквозь. Перевязки ползают, не желая фиксироваться, над головой свистят пули. Подмывает все бросить и просто взяться за винтовку. Уйти в бой с головой. Не беретесь. Не бросаете. Вон и Носов в себя пришел, осталось немножечко.


Колебанов, "Да я ж не стрелял никог..." — слышишь ты вслед, но уже откуда-то там, позади. На глазах у изумленного взвода — насколько может позволить человеку изумление горячка боя — переваливаешься через фронт и ползешь в атаку.

Потеряться в траве никаких шансов. Фрицы уже начали обстрел, и за рубежами следят вдвое больше глаз, чем в твоем взводе. По тебе долбят с геверов прикрытие броневика — как ты вообще надеялся к нему подобраться, миновать целое отделение с самозарядками? Кто-то еще и в спину вопит, мол, ГОВОРУН, С ЛИНИИ ОГНЯ СЪЕБИ УЖЕ! По ходу, Володин. Ага, точно он.

Разгибаешь усики эфки, рвешь кольцо и шлешь ее по фашисту. Потом еще одну. Грохочут взрывы, свистят осколки. Орут раненые. Прикладываешь ППШ к плечу, строчишь четко по низу степной поросли. Не видать в ней ничего, да и дым фугасов мешает — но с возможностью распылить тыщу выстрелов за минуту это уже не твоя проблема. Это проблема подставившихся.

Разок ты даже чувствуешь, как попал. Безотчетное выработанное боевым опытом ощущение. Словно воочию видишь, как очередной ганс валится в траву. Даже не как подкошенный, а натурально подкошенный — очередь в щепки разносит ему голень.


Волчок, на таком расстоянии уже не имеют значения поправки, сопротивление воздуха, ветер, отклонение в сторону вращения и прочее. Целиться неудобно — оптика не про настолько близкие дистанции, всё в мыле. Наводишь навскидку винтовку на вражеский взвод, мельком сверяешься с прицелом, давишь гашетку. ДУФ! — толстого фашиста пробивает насквозь. Но прежде чем он успевает осесть в траву, ты уже доносишь новый патрон. Щелк-клац! Размытые серые фигуры по ту сторону припыленной линзы — только успевай целиться.

Дуф! Щелк-клац. Дуф! Щелк-клац. Дуф! Щелк-клац. Сначала фашисты валятся один за другим. Потом пытаются скрываться в траве, но ты продолжаешь лупить уже на-бога и нет-нет, да попадаешь. Уже даже не то, что не меняешь позицию — даже толком не выравниваешь прицельную линию. Дуф, дуф, дуф, бошки, животы, клетки грудные. "И пока его не убил, ты молчи о своей любви. Край, где рос ты, и дом, где жил, своей Родиной не зови," — писал Симонов в "Красной Звезде". Ты — определенно из тех, кому было что сказать о любви к Родине.

Подползший ближе Яшка бросает в них две гранаты одну за другой. Ложишься на дно окопа, зажимаешь уши. Грохочут взрывы. С жужжанием проносятся над степью осколки.

* * *

"Огонь... Огонь..." — шепчет Гондырев. "Огонь, огонь," — дублирует Каветашвили. Когда дерево загорается от удара молнии, любое шальное поветрие способно привести к лесному пожару. Так и эти два слова цепью распространились по всей длине рубежа. "БЕЙ ГАДОВ!" — орет Виктор Степанович, и на сближающиеся с окопами взводы обрушивается настоящий шторм свинца. Пулеметы, винтовки, автоматы. Тех из фашистов, кто не успевает залечь по вспышке, этот шквал попросту свежует до костей.

Взвод, шедший вместе с гауптманом, попросту ничего не успевает. Снайперский обстрел заставил их залечь, а невесть откуда брошенные гранаты — прижать головы. И именно в таком состоянии их и застают Квытко с Баранником. Пулеметчик и второй номер. Даром что оба салаги, недрогнувшей рукой эти двое лихо замешивают оставшийся взвод в кашу. Из крови, грязи, обломков костей и выжженной травы.

У Доржу, конечно, не было никаких штурмовых знаков, как у офицера, что шел против него. Даже наград и высоких званий. Но были тайга, охота с отроческих лет, от начала и до конца разменянный Халхин-Гол, а еще злоба и решимость. Чаша весов ухает вниз, и оказавшийся на противоположной штурмовой знак лишь подпрыгивает с коротким звяком.

Доржу и Махсуд в два автомата превращают обера в решето. Обера, его огневую группу охранения и еще сколько-то бойцов. А там уж подключается и весь остальной взвод, как раз доевший фронт.

Эржена с Машей тем временем находят точку почти на самом отшибе рубежей. Никем не замеченные в ходе завязавшейся на подступах бойни, они обретают достаточно времени, чтобы подготовить выстрел. Подготовить. Выверить. И произвести.

Конечно, он теряется на фоне канонады — всего лишь какой-то одиночный выстрел из винтовки. Но эхо, гулкое эхо от него слышат обе стороны.

Пулеметчик на втором броневике затыкается. С пробитой головой — единственной частью тела, что можно было выцепить над щитками пулемета — валится он в десантный отсек. Валится прямо в гору трупов десантников. Мехвод и командир коротко переглядываются, а затем второй аккуратно открывает защитную створку и осматривает поле боя.

Один взвод уничтожен. От второго осталось полдюжины калек. Третий отступает. Десант машин ополовинен. Соседа сожгли фугасом. А отделения прикрытия больше углубились в само- и взаимопомощь вместо, собственно, прикрытия.

Командиру боевой машины, а также командиру единственного уцелевшего взвода одновременно приходит в голову мысль, что в рамках сковывающего удара они уже на достаточное время сковали этих гребаных русских. Ни в Польше, ни во Франции такого не было. Чтобы "маневр на пресечение" перемалывал полроты, броневик со всем экипажем и трех офицеров.

Майор будет недоволен. Определенно.

* * *

День за вами. Фашист отступает.

  Кровь заливает глаза, но Носов этого не чует. Боль всегда стимулирует организм, заставляя тратить резервы для собственного выживания, но что значит собственная жизнь, когда твои товарищи в беде? Особенно, когда ранен командир, сердце всего отряда, без которого все пойдёт прахом...а без ноги можно прожить и так.

  - Так пусть же Красная..- пара шагов в сторону раненого и тихо запетая песня, своего рода мантра, - Сжимает властно - неловкое нащупывание полевой сумки на боку, - Свой штык мозолистой рукой, - медик упал на колени перед Гондыревым, смаргивая жидкость, - И все должны мы - прерывистое дыхание сменяется отхаркнутой в сторону кровью, - Неудержимо - несмотря на дрожащие руки, голову покрывают один за другим туры бинта, скрывая повреждения под почти белой тканью, - Идти в последний, смертный бой! - кивок остальным, означающий конец работы.

  - Поживёшь ещё, лейтенант. И до Берлина дойдёшь...а мне надо полежать..пару минут. Какое же небо сейчас красивое...

Носов дополз. Зря Иван плохо думал о санитаре. Тот выполнил свой долг. На все сто выполнил.

Лейтенант теперь будет жить, а значит надо вернуться к бою. Противник отступал. Это хорошо, но чем меньше их уйдет, тем лучше. Говорун не выстрелил, значит Глухому придется подхватывать его очередь. От резкого движения струйка из-под каски предательски выползла на лоб, но остановить старшину это не могло.

- Взвод, огонь по броневику. Не даем грузить раненых, уничтожаем всех кто на нем и рядом. Сосредоточенный огонь по одному участку. Огоооонь!

А сам наконец-то добежал до противотанкового ружья.

- Эх, Чехов, Чехов. Не можешь стрелять, но бегать-то можешь. Тебе куда идти сказали. Ладно, подавай патроны.

Бить по переду было бесполезно, так что пока он стоит лицом ко взводу будем бить по колесам. А уж как повернется начнем бить по задней части. Черт его знает что там у фрица, может боекомплект, может горючка, но броня всяко ниже чем спереди.

Что-то совсем не ладилось у Тимура с перевязкой. Вроде бы не в первый раз, а вот не пошло... И не известно, чем бы закончилась оказание медицинской помощи, если бы не Носов. Сам израненный, а смог, смог спасти лейтенанта!
Теперь Калимуллин мог приступить к уничтожению фашистов. Сержант пробежал по окопу, прицелился и начал стрелять.
- Получи, фашистская гадина!
- Үтерсәгез, әйдә, үтерегез! Котырыгыз аннан, биегез!

Когда немцы стали отступать, Юля тяжело выдохнула и сползла на дно окопа.
- Победили, - устало улыбнулась она Вике.
Было тепло на сердце от того, что Яша уцелел. И лейтенанту, похоже, вовремя оказали помощь. Жив Гондырев. Но радоваться сил не было. Была только бесконечная усталость от пережитого напряжения. Не первый бой, но к ним не привыкнуть.
И всё же расслабиться девушке было не суждено.
- Взвод, огонь по броневику. Не даем грузить раненых, уничтожаем всех кто на нем и рядом. Сосредоточенный огонь по одному участку. Огоооонь!

Приказы старшины разнеслись по всем позициям. Враг отступал, но сражение не было окончено. Успех нужно было ещё закрепить.
Юля с силой сжала винтовку и, собрав волю в кулак, снова выглянула из окопа. Перекрестье прицела забегало по организованно отходящим немцам, по раненым, по бронемашине. Юля искала того, кто командует отступлением. Выбрав цель, она спустила курок.

Вообще Колебанов довольно здравомыслящий боец, обычно. Но тут, когда немцы вдруг дрогнули, стали отступать почти не накрывая одинокого Яшу ответными выстрелами, все где-то левее или правее взбивались из степной земли султанчики пыли. Некогда было заметить что все кто наводили в его сторону ружья падали в траву, в крови или от близкого огня снайперов. Тут на него что-то нашло. Наверное то самое, о чем он думал перед боем недавно и так давно. Слишком уж они отступали все эти дни, слишком многих потеряли зазря. Нет, не зазря конечно, но несправедливо. Горько. Вот это всё вместе соединилось в один кулак и ударило в голову со всей дури. А потому когда Чехов, как посчитал Говорун, все таки разрядил птр в бочину разворачивающегося немца. Когда отделение из всех стволов буквально вымело, как свинцовой метлой, несколько взводов и так отступающих немцев. Яша крикнул в ответ не разумное: "Ухожу-ухожу, стреляй на здоровье Володин". Нет, он крикнул:
– Ну чёрт, в атаку Колька! Добьём гадов, за мной! – и уже с удовольствием бросился следом за теснимыми фрицами. Глупо бросился, скажем прямо. Будь холоднее в припечённой степным солнцем голове, просто бы расстрелял в спину врагу остаток боекомплекта.

Прижал длинной очередью самую крупную группу врага что заметил вокруг, замелькал впереди среди высокой травы нацистский крест в дыму в стороне. Под стрекот ответных выстрелов кувыркнувшись в траве, выдал несколько рубленных очередей с колена в ту сторону где должны были по идее ошиваться фашисткие десантники. В голове пустота. Только одна мысль додавить. Чтобы не один гад не ушёл. За Лёшку Гондырева, за Носова!

<...>

А после, уже когда чуть опамятовал. Пришёл в себя рядом с подбитой машиной и конечно заглянул, пошарился. Поискал раненых языков. Ходил как пьяный от горького запаха полыни и степных трав. Странно. Страшно вернутся, взглянуть в глаза мёртвого Носова.

- Взвод, слушай мою команду. 2 и 4 отделение прикрывают, 1 и 3 отделение вперед. Ищем офицеров и забираем у них документы, смотрим броневики и забираем у них документы, рации, пулеметы. У остальных забираем ручные пулеметы и автоматы. Про снарягу не забывайте, из автоматов стрелять чем-то надо.

Сам Каветашвили отправился искать гауптмана. Самые важные документы должны были быть у него.

Бой закончился и настроение у Калимуллина было приподнятое. Почти такое же как тогда. под Москвой. Ну и что зимой было наступление, а сейчас они всего лишь отбили одну атаку, ну и что. Зато устояли, удержали рубеж. Хотелось верить, что вот именно здесь и есть та крайняя точка отступления. Здесь они остановятся, поднакопят силы и пойдут вперед, на запад...

- Отделение, за мной! - громко скомандовал старший сержант и уже потише и не по уставу добавил, - Айда трофеи собирать!

- Красноармеец Колебанов, ты где? Где наш герой? - Тимур шел по полю боя и высматривал Говоруна.
Нашел, оглянулся по сторонам и тихо, чтобы никто не услышал спросил:
- Яшка, ты зачем вперед-то полез? Тебе же ротный приказал занять позицию и стрелять по броне...

Когда бой окончательно закончился и прозвучала команда старшины осмотреть тела немцев, Юля встала во весь рост, всматриваясь в рассыпающихся по полю солдат. Каждый раз, заметив знакомое лицо, Волчонок облегчённо улыбалась. Выжил. Цел.
- Вик, пойдём Машу и Эржену поищем, - позвала она подругу. - Заодно посмотрим, что там немцы нам принесли.
Выбравшись из окопа, девушка заметила Говоруна у одной из подбитых машин. Она закинула винтовку на плечо и поспешила к красноармейцу.
- Яш, куда ж ты побежал-то? Зачем было так рисковать? - осыпала она парня вопросами. Но заметив рядом Калимуллина, осеклась. Нарушила субординацию.
- Виновата, товарищ старший сержант! - отчеканила девушка и улыбнулась. Тоже невредим. Вот только...
Юля обратила внимание на кровь на его гимнастёрке.
- Тимур, ты не ранен?

Оказывается не он один искал Колебанова. Впрочем, Юлия - это не страшно. Точнее, страшно для врагов, а для своих - приятно и даже очень. Для Яшки же... Хотя ладно, не будем пока об этом.
- Нет, я цел, а вот Гондырева серьезно зацепило. И Ваньку Носова тоже... Вы-то как? Никого из девчонок не задело?

– Зачем? Хм. – яркая улыбка написанная на лице чумазого (где только успел измазаться?) Говоруна подувяла и он ответил до того как подошла Юля со своими вопросами, – Погорячился, тащ.сержант. Лешку прострелили, Носов на земле валяется... а ружьё, даже пристрелять толком не успели. Смяли бы нас ранше чем я бы попал — если бы не помогли полковые миномёты так совсем, ну мне кровь в голову и ударила, так сказать. – он замолчал невольно улыбаясь подошедшему снайперу с очередью вопросов наперевес, почесал нос измазанным в крови пальцем, не зная что сказать.

– Как он? Лейтенант-то? – мрачно со вздохом спросил у Тимура и в землю уставился ожидая услышать "шансов нет, скоро уже с Носовым будет".
Но встряхнулся как бездомная псина, помотал головой – разгладил волосы на лбу пятернёй. Нельзя давать себе раскиснуть.

– Впрочем, чего уж. А Чехов-то молодец! Я сказал ему стреляй, он и уделал с одного залпа. И время подобрал хорошо, в самый поворот. Несглядя на то что артачился мол и стрелять не умею. Не зря старшина мне его рекомендовал, не зря. У Глухого глаз намётанный. Вот уж верно!

  Пока его пеленали, он сильно ослабел. Молчал и не возмущался. Хотя было сильно обидно. Так глупо, по-дурацки, ни разу даже не выстрелив в противника. Хорошо хоть, дело пошло. А то если бы посыпались, то так и попался немцам. Не смешно даже.
  Бой довольно быстро затих, по ощущениям. Похоже, немцы не ждали прям активного сопротивления и решили не испытывать судьбу. Похоже, и вправду, дело решалось не здесь.
  Гондырев глубоко вздохнул и попросил помочь встать. Помогли, конечно. На бруствер, правда, пришлось навалиться, ноги держали пока с трудом. Поле боя можно было осмотреть уже так, без бинокля. Где он, кстати?
Умные мысли в голову не шли, и оценка вышла "Нормально".
  Оказывается, Каветашвили отправил сразу два отделения вперед. Все умные, блин. Пришлось все-таки оценивать место. А то мало ли чего фашисты удумали.

С Носовым Юля толком познакомиться не успела. Теперь, возможно, и не удастся. Наверно, младший сержант медицинской службы самоотверженно бросился кому-то на помощь и попал под обстрел.
- Мы в порядке, - немного рассеянно ответила Юля. - Как они?
Помедлив, она добавила:
- Я еще не видела Эржену и Машу. Пойду их поищу. Надеюсь, с ними тоже всё в порядке.