[VtM] Красное рождество | ходы игроков | Самая длинная ночь в году

Кажется ситуация приняла один из худших сценариев, не то, что бы Ник не любил драки, просто жизнь его учила, что надо вступать только в те драки, где ты наверняка победишь. И в добавок ко всему пропал свет, что делало ситуация ещё больше проблемной. Благо у Ника был с собой фонарик, но если он врубит свет, то станет идеальной мишенью для всех желающих. В идеале надо было валить отсюда, но было уже поздно для столь мудрых решений. Каким то чудом Нику удалось понять, что собирается делать эта Старейшина, а именно атаковать Луизу, и то с какой скоростью та реагировала на всё происходящее пугало Ника, не смотря на все дары Каина, ему лишь чудом удалось действовать быстрее, даже не будь здесь её помощников, Ник бы не хотел с ней связываться.

Время словно замерло и взвесив все факты, Ник решил, включить фонарь именно в тот момент, когда Луиза и их союзник змей будут атаковать эту ведьму. Включив фонарик, Ник собирался открыть огонь по столь опасному врагу, благо скорость дарованная Каином позволяла это провернуть. Был риск того, что стрелки решат стрелять в него, но пока они бездействовали и Ник решил рискнуть.

"Вот чёрт!" – пронеслось в голове Берти. Тьма медленно расступалась по мере того, как загорались красным глаза гангрела. Это было рискованно, опасно, но вампир хотел видеть, чтобы знать, что происходит.

Уголки ее губ беззвучно расплылись в темноте, предваряя мученическую, слегка ироничную улыбку, в этот раз абсолютно естественную, словно Луиза все эти годы после перерождения "жила" только этим.
- Ифе сама пришла ко мне, - прозвучало в ответ на заявление фигуры в маске. Оно было смелым и претенциозным, ведь та утверждала, что была знакома с ее сиром. Это мог быть обыкновенный блеф, попытка выдумать для нее историю, которую никак не проверить, чтобы затуманить разум и пошатнуть решимость перед схваткой. Но что если она действительно что-то знает? Откуда? В тайны лилим было посвящено исчезающе мало немертвых, по крайней мере, если верить Ифе, а доверяла она ей всецело.
- Наверное, она знала что-то такое, чего ты не знаешь, - продолжила ламия, осторожно ступая навстречу голосу незнакомки. Побить интригу она попыталась другой интригой. Впотьмах обнаружить колдунью было не так-то просто, но глаза адаптировались довольно быстро, и вскоре Луиза начала различать впереди нечто похожее на уже знакомый пятерке силуэт. В ее жилах осталось не так уж много заколдованной крови, но если она умрет, то умрет достойно, как и подобает истинному мечу Лилит.
- Я не боюсь смерти, - добавила она отрешенно, переступая с носка на носок, выбирая момент для атаки. - Бей. Бей наверняка. Потому что если я выстою, ты познакомишься с болью по-настоящему. Это будет мой дар. Большой изумруд в твоей короне - яркий, запоминающийся, вечный.

Услышав звон (оружие?) Луиза решила, что момент настал, что соперница опередила ее и ударит первой. Значит, нужно сгруппироваться и попытаться достать незнакомку контратакой.

Если бы кто-то, способный видеть в густой темноте, наблюдал за Питером, то стал бы свидетелем неприглядной картины того, как изо рта сетита буквально вывалился нечеловечески длинный язык, сам по себе похожий на гибкую и подвижную змею. Язык, по-змеиному раздвоенный, плавно извивался в ледяном воздухе и, кажется, жил своей жизнью, служа хозяину чем-то вроде щупа или, скорее, улавливающего тонкие вибрации органа.

Часть тебя во мне, мой Бессмертный Сет, веди меня во тьму, – мысленно сопроводил он метаморфозу короткой формулой-литанией.

Двигаясь синхронно с Ламией поверху, Питер перебирался туда, где только что звякнули клинки. Решив, что выдался ценный момент для совместной атаки, он постарался спрыгнуть за спину колдуньи и атаковать ее языком.

Яхмос понял одну простую вещь: ему лгали. Лгали в лицо. Граф Хокало совершенно точно ни о чём не договаривался с Миттельманом. Это было полностью исключено.

Сеттит лишь разочарованно вздохнул. Когда в лицо врут свои это...пахнет нехорошо. Предательство интересов Сета. И ладно бы они снюхались только лишь с Миттельманом. Это как раз таки можно было простить. Но вот то, что они снюхались с Шабашем... Да они бы просто послушали то, КАК про клан Сета высказываются сами шабашиты. Если уж они в присутствии всех заявляют о том, что их союз с сеттитами это крайний случай, и они скорее бы пошли на мировую с камми, то ясен пень, что сеттитов выкинут как использованный презерватив сразу же после выполнения задачи. Это в лучшем случае. В худшем-их просто прирежут следом.

Кардано открыл было свой рот, но сразу же закрыл, потому что в дело вступила Вестница. Как посчитал сеттит-не вовремя вступила. Зачем лишний раз обострят обстановку? Яхмос был уверен, что даже с шабашитами можно было договориться. Лишнее кровопролитие сейчас скорее мешало делу Сета, нежели помогало...да, граф приказал убрать с пути всех, кто мешает, но всяко убирать лучше по одиночке, а сейчас...

Сейчас Кардано тряхнул головой. Он ощущал внутри странное чувство. Он словно бы беспокоился о том, что не оправдает ожиданий Вестницы.
И это было очень странно. Да, он был за графа Хокало и готов был помогать своему ментору, но Вестница? Откуда бы у сеттита внутри было столько сентиментальности?...
Конечно, некоторая внутриклановая солидарность и субординация должна была присутствовать, но вот это вот?

И Яхмос неприятно ощутил то, что эта госпожа Зита его тоже просто использует, причём самым грубым образом. Это чувство было навязано извне. Конечно, она дала ему защиту, НО...


...и вот это "НО" случилось прямо сейчас...
Госпожа Зита решила устроить сеанс Mortal Kombat соло и погасила свет. Это была совершенно дикое, нерациональное поведение. Во-первых, оно нивелировало бонус, который можно было получить за счёт стрелков. Вряд ли уж они хорошо стреляли в полной темноте. Во-вторых, что самое неприятное, это лишало преимущества самого Яхмоса, так как Путь Дуата нельзя было реализовать в полной темноте. Оставался только Язык, но кого было атаковать впотьмах?

По мнению Яхмоса, Вестница совершила глупую ошибку, решив разобраться со всеми в одиночестве. И что самое обидное, ей было плевать на помощь самого Яхмоса... А это вызвало у вампира просто дикое иррациональное раздражение.

Ладно, если она такая крутая девочка, пусть сама с этим дерьмом и разбирается. Я ей мешать не стану. Помогать, впрочем, тоже. Пока что, по крайней мере.

С этими мыслями, Яхмос аккуратно попробовал воздух своим длинным языком-с целью ориентации в пространстве и сделал шаг подальше от предполагаемой битвы.

Ситуация была странная. С одной стороны, Дэнни вроде как удалось исчезнуть с помощью своих сил. С другой, зал погрузился в полную тьму. В рукопашном бою он не был особо полезен. Стрелком был неплохим, но в такой темноте поди разберешь куда стрелять. Кроме того, активные действия с его стороны немедленно выдадут его.

В итоге Дэнни решил оставить индианку для буйных шабашитов, раз им так хочется физических развлечений, а сам попытался найти какое-то укрытие и выследить стрелков. Пока что они наверняка как и он не рискнут применять оружие, но по мере приспособления к темноте и появлению новых источников света ситуация может измениться.

Ник замирает, отпуская драгоценные секунды, чтобы дать Луизе максимальное преимущество против старейшины. Одна. Темнота впереди сгущается, будто кто-то запустил в цех перо и оно втягивает в себя чернила краски из окружающих теней. Две. Клубок чернильной тьмы закручивается в центре зала, где-то там, где, по прикидке Ника, стояла Луиза. "Ифе сама пришла ко мне" - доносится искаженный темнотой голос Ламии, растянутый темнотой в гудящие басовые струны. Три. Черный клубок продолжает насыщаться темнотой вокруг, заполняя собой отрицательное пространство помещения. Наконец, поглотив всю возможную краску, он становится настолько черным, что кажется белым негативом реальности. Клубок сжимается до размеров футбольного мяча, от чего деревянное полотно поле болезненно стонет под гнетом внезапного притяжения. Внутри белого мяча тьмы что-то шевелится, дергается несколько раз, и взрывается действием.

Брызги белой черноты летят во все стороны, вытягиваясь в воздухе в длинные заледеневшие осколки, которые наливаются тьмой под и приходят в движение десятками извивающихся белых змеях. Застыв на мгновение, они, не переставая расти, с новым импульсом бросаются на окружающих вампиров, рывком отталкиваясь от воздуха. Две змеи прыгают вверх, одна широкой плоской мордой врезается в деревянную балку под ногами Питера, разбивая ее в щепки. Рыжеволосый Сетит успевает сгруппироваться перед падением, жестко приземляясь на одно колено, и тут же сверху на него приземляется вторая змея, пронзая плечо длинными, будто сабли, клыками. Инерция веса чудовища погружает клыки все глубже в немертвую плоть, трещат кости ключицы и грудная клетка вампира лопается вывернутыми наружу ребрами как пакет чипсов. Фитцджеймс хочет закричать от боли, но горла только выплескивается сгустки черной крови.

Две других змеи падают на пол и устремляются к Луизе, оставляя за собой глубокие борозды в старом дереве пола. Ламия готовится встретить атаку, но белые твари оказываются быстрее. Она только поднимает руки, чтобы заблокировать удар, а чудовища уже проносятся мимо, оставляя за собой след росчерка кровавого иероглифа. Земля покачивается и уходит из-под ног Луизы. Она опускает взгляд и видит кровоточащие пометки плоти, едва держащиеся на обнаженных костях вместо ног. Голова идет кругом, и Ламия начинает терять равновесие, заваливаясь на пол.

Ник, наконец, щелкает выключателем фонаря, и сфокусированный луч света ударяется в раздутый капюшон на груди трехметровой белой змеи, которая будто в замедленной съемке опускается на голову Бруджи. Он видеть каждое ее движение: как подрагивает от напряжения капюшон, как перетекают сегменты чешуйчатой кожи, когда чудовище готовится к удару, как раскрывается пасть... А затем боль и тьма огромной пасти, способной поглотить человека целиком.

Ник не видит со стороны, как за монстр заглатывает вместе с головой почти половину его туловища, зато находящиеся в дюжине ярдов Берти и Дэнни видят как терзаемое змеей тело вампира конвульсивно дергает руками и ногами в горячке агонии, пока удовлетворившая голод змея не выпускает Ника из пасти и начинается обвивать его кольцами. Включенный фонарь выскальзывает из пальцев Ника и катится по полу, озаряя помещение дерганным светом. Застывшие на линзе брызги крови калейдоскопом танцуют на стенах.

Берти отворачивается от сцены безобразной трапезы и его взгляд упирается в колдунью. Она слегка гарцует на месте, будто в танце под одну ее слышимую музыку, короткие ритмичные взмахи рук направляют движения белых монстров. "Она и правда танцует," - понимает Бертон, и в этот момент, будто привлеченная этой мыслью, драгоценная маска оборачивается в сторону вампира. Зеленые глаза смотрят прямо в Гангрела, а он, будто притянутый магнитом, не может отвести взгляд. Вестник протягивает руку, в движении переворачивая ее ладонью вверх, и пальцам манит Блекфута. Нет. Не его. То что стоит за его спиной.

Змея бросается на спину Гангрелу, клыки пробивают кожу и смыкаются где-то в солнечном сплетении. Резкий рывок морды назад, и позвоночник Гангрела с мягким хлюпающим хрустом оказывается на свободе. Тело Бертона дергается как лишенная управления марионетка и мешком оседает на пол. Вампир беззвучно открывает рот, как выброшенная на берег рыба, по подбородку течет кровавая пена.

Укрытый силой дисциплин Дэнни прячется за найденным укрытием, слесарным станком в длинными металлическими ручками колеса на боку. Они не должны его видеть... или должны? Животные, как было известно любому практикующему Обфускейт, не восприимчивы к чарам помутнения рассудка. Но они разумны... Мысль остается незаконченной, когда станок жалобно стонет под весом белого монстра, спускающегося по нему с потолочной балки. МакРайт смотрит в немигающие глаза чудовища, будто парализованный. Змея медленно приближается, покачивая головой из стороны в сторону, будто решая в какую сторону ползти. Видит или нет? Ответом на безмолвный вопрос становится прыжок, с которым монстр рушится на Сетита, опрокидывая его на спину. Дэнни оказывается под многотонными кольцами чешуйчатой кожи, которые медленно сворачиваются на нем, вжимая его в пол. Что-то должно не выдержать первым - змея, пол или он. И не выдерживает вампир. Сначала рвется одежда. Потом кожа. Потом куски мяса открываются вместе с конечностями и, наконец, с треском лопаются кости. Монстр вьет кольца в подрагивающем теле вампира, не собираясь, похоже, покидать такое комфортное гнездо.

Истерзанные тела молят об избавлении забытья, но сознание не спешит покидать вампиров. Все они продолжают ощущать произошедшее и происходящее с ними, каждое движение терзающих их чудовищ, болезненное дыхание ветра на внутренностях, проникающий в каждую клетку холод. Эта боль, при всей своей невыносимости, дает шанс. Пока вампир остается в сознании, пока черный сон Торпора не принял в свои объятия, он смертельно опасен.

Питер и Луиза синхронно заставляют себя абстрагироваться от боли и травм, хотя бы на мгновение, и бросаются на колдунью, неровно подсвеченную продолжающим катиться фонарем. Фитджеймс делает несколько шагов , каждый последующий короче и тяжелее из-за веса не выпускающей его змеи, и, чувствуя что начинает терять равновесие, коротким плевком языка пытается дотянуться до женщины в маске. Язык обиженным кнутом щелкает в воздухе, не достигнув цели, и Сетит снова валится на пол.

Луиза оказывается проворнее. Она чувствует треск костей, лишенных поддержки мышечного корсета, но не будущая боль сейчас не имеет значения. Это будет потом, если потом настанет. Там вернется боль и придет горечь раскаяния за то, что она позволила себе отречься от боли, которая, как учит Темная Матерь, есть семя мудрости. Но какой мудрости может научить боль, полностью лишающая способности двигаться?

Вестник не пытается уклониться от захвата. Она так и стоит на месте, притоптывая ногами и поводя плечами в такт неслышной музыке. Руки Ламии стальными скобами сжимаются вокруг накидки, под которой Луиза чувствует каменную плоть колдуньи. Что бы та не собиралась делать дальше, теперь Сетитка во власти Луизы... по крайней мере, пока боль не захватит сознание снова.

В стороне от разворачивающейся бойни остается только Яхмос (да скрывшиеся в тенях стрелки). Одна из змей приземляется на пол всего в метре от Антонио, но порожденные темной силой Вестника твари пока не проявляют к Сетиту никакого интереса. Кажется, они вообще не замечают его. Вспышка праведного гнева в адрес колдуньи сменяется жгучим уколом чувства вины - хотя сознание продолжает обрисовывать огрехи в поведении Вестника, кислое чувство в желудке спрашивает что он, Яхмос, может сделать, чтобы она обратила внимание на его могущество... Потому что пока все внимание женщины обращено к Луизе - безучастная мака смотрит в лицо Ламии, и только нефритовые глаза за ней горят азартом.

Наконец, фонарь докатывается до одного из верстаков и останавливается с тихим металлическим стуком. Запятнанный кровью луч света устремляется в сторону застывших в клинче женщин, окруженных растерзанными телами и копошащимися вокруг них гигантскими белыми змеями.

Физическую боль, даже самую нестерпимую, вампиры переносят не так как люди, которых она калечит надолго или вовсе необратимо, разрушая и тело, и рассудок. Но вампиру удалось удержать подобие ясности сознания. Его зверь зашипел, забился от муки и ярости, но тут же был усмирен волей хозяина. Ведь он все еще хозяин этой оболочки?

Почти сразу мертвая кровь пришла в движение, и то, что казалось непоправимым – сломанные кости и разорванные связки чахлой с виду грудной клетки сетита – потихоньку начало стягиваться обратно. Впрочем, причиненный змеей ущерб был слишком велик, и до полного исцеления далеко. Тем временем, прокусившая Фитцджеймса насквозь тварь не собиралась разжимать хватку. Возможно, это все, на что она была способна, пока Ламия с Маской сцепились в клинче.

Вернув себе часть сил, сетит предпринял попытку сбросить с себя тяжесть кобры, в надежде дотянуться до кобуры с револьвером. Он мог бы исхитриться укусить змею, достать ее собственным языком аспида, но вместо этого выбрал говорить.

Голос Питера, в новых непростых обстоятельствах едва слышный, сдавленный, приправленный звуками булькающей в горле кровью, звучал далеко не так ладно и эффектно как минуту назад.

– Слейн... – Назвал он имя, которое, как он надеялся, должно было напомнить Луизе, зачем они тут. – Вам нужен союзник в борьбе со Слейном... Такой мощный как она... Леди в маске, ты служишь Хокало, но твое колдовство не из умений даруемых Сетом... Ты можешь извлечь пользу из союза с Шабашом... Если артефакт, ради которого Слейн тут, попадет к графу и вернется в старый свет, все только выиграют.

Не так ли? Зверь в его истерзанной груди шевельнулся, бунтуя, но Питер нашел в себе силы продолжить:

– Маска, мы сами покончим с толстяком, используем его немалые ресурсы для поиска артефакта... Но для этого никто не должен встретить сегодня окончательную смерть!

Подобно обугленной, полностью выгоревшей головне, над которой более не властно пламя, она сознательно пренебрегала защитой, полагаясь на силу своих убеждений, как если бы вера в Темную Мать - ее незыблемый маяк - была способна плоть превратить в алмаз. Тренировки сделали это утверждение почти что правдой. Но теперь, когда она видела своими глазами, как алмаз рассыпается на осколки, как ее мышцы, словно вареные, лопаются, разлазятся, обнажая пронизанные болью кости, на мгновение... Всего на мгновение она допустила, что это на самом деле конец. Окровавленное лицо посерело, зрачки расширилсь, будто после десятилетий безуспешных поисков мир наконец-то нащупал ее слабое место, чтобы впрыснуть туда свой черный быстродействующий яд. Боль захлестнула ее, и все вокруг наполнилось ярким солнечным светом, а затем и зеленью хорошо знакомых колумбийских холмов - места, в котором она обрела себя по-настоящему.

Слова "судьба" и "предназначение" пронеслись в мыслях Луизы, подобно далеким вспышкам на горизонте, что его поглощало стремительное грозовое облако - наступающее, ожесточенное и алчущее."ЖИТЬ, ЖРАТЬ, УБИВАТЬ..." - с порывами ветра ревели его инстинкты. Оно сеяло хаос. Оно взывало к отмщению, будучи уязвленным и напуганным. Оно жаждало крови, крови, КРОВИ! Словно гигантский призрак оно вило веревки из сотен смерчей, громыхая оборванными, безобразно бьющими друг о друга невидимыми оковами. Но это единственное, что могло помочь...
Зверь.
Обезумевшие глаза латиноамериканки на мгновение обрели устрашающе хищную ясность, словно фигура в маске была не в объятиях некогда смертной женщины, но в лапах огромного, поднятого некромантией ягуара. Ее раны зардели и пришли в движение. На это раз, обливаясь густой исцеляющей кровью, окровавленные лохмотья снова превращались в истерзанное подобие человека.
Зверь вскочил, подымая фигуру в маске, словно куклу из папье-маше, дабы ринуться в сторону ближайшего доступного окна с намерением проломить себе выход наружу. Подальше от клубящихся белых змей! Но при этом не расставаясь со своей добычей, чтобы затем вонзить в ее тело клыки, утолить жажду и наконец покончить с этим. Ведьма нужна была им "живой".

Яхмос был и правда несколько обижен на Вестницу. Нет, это не была собственно злоба и желание отомстить. Скорее так, некоторое раздражение на то, что она взяла всю инициативу на себя.

Но мгновение...И сеттит увидел, НА ЧТО способна эта женщина. Это была смесь страха с удивлением.
Конечно, колдун предполагал, что дама сильно, но чтобы настолько... Буквально за несколько секунд она вызвала множество змей, который практически полностью в мгновение ока нейтрализовали всех противников. Были ли это настоящие травмы или иллюзия? Яхмос не знал в точности.

Но то, что может Вестница...вызвало в него определённое уважение...

И вот он шанс! Его звёздный шанс! В тусклом свете он увидел, что одна из шабашиток, вероятно, обезумевшая, предпринимает попытку схватить Вестницу и что-то с ней сделать.

Яхмос понял, что именно в этот момент он может воспрепятствовать этому. Если эта попытка будет успешна-то вполне возможно он может приобрести расположение в глазах госпожи...

-А ну стоять!-решительным голосом потребовал Яхмос, а затем взмахнул рукой...

Он тихо одними губами прошептал:
-А мертвецы Дуата лежат тихо в своих могилах...
И никто из них не способен пошевелиться.
Теперь ты тоже ничего не можешь делать.
Ибо так велит слово Сокара...

  Крик застыл в горле Бёртона. "Неужели я побеждён?" Сознание померкло, уступая чему-то древнему и злобному, первобытному в самом примитивном смысле этого слова. "Ну уж нет". Светящийся красным глаз застыл, вглядываясь в пыль под лицом, не требуя усилий, тело гангрела ощутило как витэ потекло, не спрашивая разум Блэкфута, прекрасно зная и без его деятельного участия, куда нужно приложить усилия.

  С беззвучным шипением из оскаленного рта неторопливо, через судорожные подёргивания скрюченных пальцев тело Берти постепенно начало возвращать себе власть над собою.
  "Привет, Сэм." – сознания Бертона коснулось нечто знакомое, ещё недавно поскуливающее перед ошеломляющей силой Вестницы. Внутренний голос стал сильнее. – "Ты же соскучился. Скажи, скажи же! Хочешь, мы всех порвём? Кровь на руках, кровь на клыках, кровь на лице, а?"
  Гангрел неспешно приподнялся на руках, оставляя в полу следы от когтей. Резкий разворот в сторону змея, рычание. Мгновение перед броском, будто растягивая удовольствие, Зверь застыл, вглядываясь в белое длинное тельце. "О да, резня-резня-резня, ха-ха-ха..." Бросок.

  Адская боль пронзила всё тело Ника, что он выразил криком. Но Зверь принёс спасение от этой агонии, а Ник смог подчинить безумие своей воле. И взгляд отрезвляющий ярости рисовал неприятную картину: Множество змей взялось из ниоткуда и практически полностью обезвредили их отряд. И ещё Ник понимал, что скоро будет повержен, Лишь Луиза предприняла попытку хоть что то сделать с этой ведьмой, что давало хотя бы каплю надежды на спасение. Но этот подлый змей, Яхмос, хотел ей помешать. Выбор был не велик, его необходимо остановить.

  - Ничего не делай! - крикнул Ник Яхмосу, каким то чудом поймав его взгляд. Можно было попытаться выстрелить в этого гада или в ведьму, или в змею, что скрутила его, но он решил, что вряд ли сильно ранит хоть кого то из них, а так он хоть как то поможет.

  Ник понимал, что сейчас он в лучшем случае улетит в торпор или наконец то умрёт. Возможно стоило покаяться в грехах на пороге смерти, но Ник уже давно потерял саму возможность раскаяться в содеянном, так что он лишь злился на себя и окружающих. Надо было спалить это здание, надо было действовать тихо, надо было валить отсюда, надо было возмутиться самой возможности работы со змеями и не брать их с собой. Надо было сразу внедриться в стаю к Скелетону, что бы следить за ним. Столько всего стоило сделать по другому, но что теперь изменишь, остаётся лишь надеяться, что у него будет возможность извлечь уроки из прошлого и не допускать ошибок в будущем.

Помещение цеха наполняется смесью криков и рычания вырвавшегося на свободу Зверя полудюжины каинитов. Бертон и Жэнни, позволив инстинктам взять верх, бросаются на змей и начинают рвать и клыками и когтями. Чудовища шипят, извиваются, но не бьют в ответ, несмотря на видимые повреждения.

Питеру кажется, что он единственный, кто сохраняет рассудок, если, конечно, не считать слуг Хокало. И они, включая Яхмоса, не теряют времени. Антонио делает шаг вперед, устремляя внимание на Луизу. Внимание Ламии сосредоточено на Вестнике, но это не останавливает Чародея - взгляд в глаза облегчает колдовство, но можно обойтись из без него. Слова молитвы срываются с губ Яхмоса, когда его обрывает окрик Ника. Тот тоже не может поймать взгляд противника, но Зверь заглядывает прямо в черную душу Сетита и приказывает ему остановиться. Заклинание застревает в горле оборванным речитативом, наполняя душу Антонио смятением. Он, верный слуга Темного Отца, праведный в своих поступках, не позволит чужой воле сдерживать себя. Особенно когда это угрожает Вестнику. Смятение превращается во вспышку гнева и в следующее мгновение оцепенение спадает, возвращая Сетиту возможность двигаться.

В тот же момент Вестник перехватывает запястье Луизы и выкручивает его, проворачиваясь следом за движением руки Ламии, и разрывает захват. Тут же на женщину бросается двое охранников, до того неподвижно стоявших у станков, полностью непроницаемые для окружающего мира. Теперь уже Луиза защищается от атаки - подпитываемая яростью Зверя, она выныривает из попытки захвата и бросается в сторону, напролом. Стекло и дерево на пути не могут оказать достаточного сопротивления - Ламия пролетает сквозь них даже не заметив и оказывается на пустыре за зданием фабрики, которое, кажется, вечность назад осматривал Питер. Холодный ветер с залива ударяет в лицо запахом гниения и соли. Где-то вдалеке слышится вой сирен, но Зверь не может различить характер этих звуков. Виски пульсируют болью и голодом, который застилает сознание вампира.

Внутри, тем временем, из-под потолка зала раздается короткий треск коротких автоматных очередей, когда сидящие в засаде стрелки открывают огонь по Нику. Первый автомат мгновенно захлебывается обиженным визгом заклинившего механизма, но второй охранник кладет две очереди в грудь Ника. Вампир несколько раз дергается от удара и заваливается на спину. Стрелки, выпустив из рук пустые винтовки, спрыгивают на пол, окружая Вестника защитным периметром. Золотая маска не выдает эмоций, но раздающийся из под нее голос не скрывает раздражения:

- Сделано здесь все, что возможно. Уходим.

Призыв Питера, похоже, остается без внимания как Луизы, будто забывшей о существовании Слейна, так и Вестника, которая не проявляет к Фитцджеймсу никакого видимого интереса.

Боль в сломанных костях давала о себе знать, Фитцджеймс все еще находился в унизительном плену из змеиных объятий, но похоже, что призванные существа не намеревались крушить его тело дальше, и сетит счел это хорошим знаком. К тому же Ламия покинула сцену, что было к лучшему. Сейчас ему не убедить Луизу, не погасить ее пыл.
– Мои мотивы – это прежде всего мотивы ученого. Свяжись со мной, я буду ждать.
Сказал он негромко, рассчитывая, что Маска его услышит.

Когда ее ноги вновь ощутили землю, Луиза спружинила, сделала перекат и выпрямилась, будто несокрушимая героиня комиксов. В ее движениях даже с учетом варварского прыжка в окно преобладала не грубая сила, а грация - так, словно каждый ее мускул двигался в строгом соответствии с правилами, установленными эволюцией для сверхлюдей. Жаль только оценить эту ее звериную красоту было некому, а иначе она воспользовалась бы свидетелем, чтобы утолить голод и ринуться обратно в бой.

Огонь безумия бушевал в суставах, он требовал продолжения, требовал боли и крови, благодаря которым она могла чувствовать себя живой. И все же Луиза сохранила контроль, прислушиваясь к рассудку и наскоро составленному расчету. Вместе они мгновенно пришли к тому, что кем бы не оказался их противник, совокупная мощь и удача этой ночью были на вражеской стороне... Судьба словно прошептала ей: "Не сейчас..." И Луиза мгновенно оказалась выброшенной из этого тесного, пульсирующего клубка судеб, чтобы не угодить под острые, несвоевременные ножницы, продолжающие кромсать ее соратников налево и направо.
На улице пахло морем и вездесущим мусором. Беглый осмотр (больше напоминавший мгновенный снимок из полароида - такой же темный и мутный) предъявил пустырь, из которого даже самый ясный и изощренный ум не сумел бы выудить никакой пользы. Решение отступить пришло следом. Это не было бегство, ей нужна была передышка, нужна была кровь - много крови. И Луиза знала, где ее достать. Эти чертовы "змеи" оказались совершенно бесполезными! Но у них было стадо, одна только мысль о котором наполнила ноздри призрачным ароматом желанной крови. В этом месте многое было не тем, чем казалось, однако вместо анализа скоротечной схватки ее усилия уже в следующее мгновение были всецело обращены к тому, чтобы как можно быстрее вернуться к исходной, где стояли машины и четверо гулей - именно то, что нужно.

Зловещая абсурдность огромной змеи, нашедшей его и скрутившей в своих объятьях полностью лишила Дэнни разума. Несколько секунд он провел превратившись в примерно такое же животное, которое пыталось когтями и клыками отбиваться чудовища.

Однако, постепенно, давление змеи спало. Она все еще сжимала его в своих объятьях, сломанные кости все еще болели, но оно будто перестало пытаться сдавить насмерть, лишь удержать на месте.

Собрав все резервы воли, Дэнни попытался подавить голос Зверя, сосредоточиться и поймать возможный момент, когда можно будет сбежать. Одной рукой он попытался нащупать пистолет, который выронил, когда принялся бороться со змеей животными способами.

Вот жеж...

Яхмос никак не ожидал, что на его пути станет другой колдун. Судя по всему, эта штука была доминированием. Благодаря его воле и помощи Сета, оно не возымело какого-то серьёзного воздействия, однако оно сорвало его попытку навести чары, дав противнице несколько секунд.

Сетит раздражённо встряхнул головой, сбрасывая наваждение. Он увидел, что та шабашитка так или иначе покинула помещение, что было и к лучшему. Сейчас все его силы были направлены на одно-любой ценой защитить Госпожу...

Он бросился к Вестнице, будучи готов отступить по её приказу...или снова вступить в бой, если потребуется...

Отдав приказ, Вестник направляется к выбитому Луизой окну. Она больше не двигается в ритме неслышимой музыки, тяжелая накидка скрадывает и без того лаконичные движения, из-за чего кажется, что недвижимая фигура колдуньи плывет по воздуху. Четверо телохранителей неотступно следуют за своей госпожой, которая будто не признает даже факта их существования. В одинаковых свободно сидящих деловых костюмах они кажутся грубыми копиями друг друга, а из-за закрывающих лица гладких овальных черных масок сложно даже сказать, все ли они мужчины или среди них есть женщины. Двое ведущих, те что спрыгнули с верхотуры, держат в руках короткие армейские ножи, а замыкающие двигаются с винтовками на изготовку, но все четверо больше озабочены тем, чтобы не отстать от Вестника, нежели возможной угрозой со стороны вампиров в зале. Яхмос пристраивается в хвост группы и следует вместе с ними сквозь импровизированный выход, в сторону залива. Процессия замедляется лишь на мгновение, когда на пороге женщина в золотой маске останавливается и вскидывает вверх руку с раскрытой ладонью. Этот первый заметный жест колдуньи обнажает тонкую полоску смуглой кожи на выглядывающем из-под рукава накидки запястье. Прежде чем продолжить путь, она делает круговое движение кистью, будто смахивает что-то в воздухе, и зал оглашает металлический перезвон свободно висящих на обхватившем запястье браслете колец.

Повинуясь этому жесту, змеи в зале, и огромные чудовища, напавшие на вампиров, и из более мелкие сородичи, с недовольным шипением расползаются в стороны, прячась в темных углах цеха. Их шипение и шелест кожи по дереву и металлу еще некоторое время слышится из углов, пока постепенно не стихает. Рассеивается и темнота, которая казалось такой непроницаемой во время схватки, теперь она становится обычной ночной серостью, подсвеченной полосками света от тусклых огней фонарей и домов на противоположном берегу. Затем меняется холод. На место замогильного мороза, от которого по синеющей коже бегали мурашки, приходит промозглый зимний холод, менее суровый, но и гораздо менее возвышенный. Наконец, меняется и сам зал. Деревянный пол тает под ногами, обнажая бетонную стяжку. Порыв ветра сдувает лоск свежести с верстаков и столов, некоторые из них проседают на подломившихся ножках, другие покрыты слоем десятилетия копившейся пыли. На полу, в углах (куда уползли змеи) и у столов свалено большое количество картонных коробок, большинство из которых сильно пострадали от сырости. Некоторые и вовсе превратились в груды медленно гниющей целлюлозы. Окна, через которые недавно лился потусторонний свет, оказываются заколочены сырыми ставнями. Единственное, что не меняется, это массивная стальная дверь в конце опустевшего цеха. Больше уместная в банковском хранилище, нежели в здании железнодорожной фабрики, она поблескивает свежим металлом и переливается светом экранов нескольких электронных панелей возле массивных поворачивающихся ручек. От ритуала Вестника на стали не осталось и следа, зато отчетливо видно несколько предупреждающих об опасности наклеек, сопровожденных восклицательными знаками и трилистниками радиоактивной опасности.

С исчезновением непосредственной опасности, охватившее вампиров Бешенство начинает отступать. Первым в себя приходит сжимающий рукоять пистолета Дэнни. Разогнанная по венам кровь медленно восстанавливает причиненные телу повреждения, но боль не спешит униматься, спазмами прокатываясь от макушки до пяток. Затем, через продолжительное время, сознание возвращается к Берти. Гангрел чувствует горький вкус сажи на клыках, будто он грыз обгоревшее дерево, а также ощущает гнетущее давление растревоженного Зверя. В отличие от сохраняющих Человечность последователей Сета, его внутреннее чудовище не отступает так легко и напоминает о себе каждый отдающимся болью движением. Неподвижным остается только Ник.

Все, без исключения, дееспособные Каиниты чувствовали подступающую Жажду. И если для Дэнни это было пока лишь доставляющее легкий дискомфорт чувство, то Питер ощущал острый Голод, требующий скорейшего удовлетворения. И гораздо более сильная, на грани иступления, Жажда гнала вперед Зверя Луизы. Ламия обогнула здание большого цеха и, петляя между корпусами фабрики, вылетела на небольшой пустырь у съезда с проезжей части, который служил парковкой для немногочисленных посетителей комплекса. Там, с заведенными двигателями, стояли две источавшие душное тепло машины. Свет в салонах не горел, но внутри было заметно движение - видимо, водители на месте. Выходить навстречу Луизе они не спешили, то ли не заметили ее, то ли решили не лезть вперед без приказа.