["Хризалида"] | ходы игроков | ["Салон"]: "Ампутант", "Беженка", "Блудница", "Мышь", "Хулиган"

Ампутант. Вспышка. Мягкий полумрак, где-то за спиной чуть слышно стучит то ли колонка, то ли еще что-то такое, "бубнящее". Странный запах еще - не смрад, не вонь, но около того: будто кто-то испортил воздух. И еще что-то, какой-то странный аромат, что щекочет ноздри. Будто уксус, только чуть кислей.

Сбоку - просторное кресло, под тобой - тоже. Уходят вперед ряды таких же, спарками - по два. И сбоку, через проход, тоже. Справа - простор и ширь панорамного окна, обрамленного раздвинутыми в стороны шторками на шпалере, а за окном - темнота. Полулежишь-полусидишь в своем, заметно съехав вниз скорей просто "под собственным весом", чем по каким-то иным причинам. Мягкое сиденье, откинутые подлокотники, в которые - который - и упирается правый локоть. Стоп. А левый - чего? Проходит несколько мгновений - и ты понимаешь, что он, левый локоть, нигде не болтается. У тебя просто нет части левой руки - как раз по этот самый локоть. Ужас осознания прокатывается по внутренностям ледяной волной. Руки нет!

Беженка. Вспышка. Еще не светло, уже не темно - сумрак, что окружает тебя, напитан стуком басов какой-то - откровенно говоря - отвратной, сдобренной невнятным речитативом "музыки", откуда-то сзади и снизу раздающейся. Больше ощущаешь задом, чем слышишь ритмичные удары того, что должно было стать полноценными звуками, но не хватило то ли громкости, то ли свободного пространства перед колонками. И пахнет чем-то таким, кисловато-тухлым. Как ферментированная рыба, которая начала скорее гнить, чем ферментироваться.

Справа пусто, тоже кресло, дальше - пусто, проход, а дальше - еще пара кресел. Слева же - щит здоровенного окна, за которым ничего не видно - ночь, тьма. Сидишь, откинувшись во вполне мягком и не менее "вполне" удобном кресле. И ни малейшего представления о том, где ты. Да и о том, кто ты - не больше понимания.

Блудница. Вспышка. И первое, что ощущаешь - странное, но довольно приятное свербление, расходящееся в стороны, заставляя низ живота и бедра заметно вибрировать. Источник вибрации, совершенно точно, располагается - даже залегает - где-то в недрах плотно и тепло заполненного чем-то распирающе-объемным заднего прохода. В попе гудит. Музыка еще играет - такая, бодренькая: тук-тук-тук, басовито, пусть и глуховато.

Сидишь, прямо таки свободно раскинувшись в мягком, податливо проминающемся под ягодицами кресле, уперев локти в подлокотники, а ноги - совершенно бесцеремонно раскинув в стороны и чуть съехав вниз по спинке сиденья так, что коленки теперь упираются в спинку сиденья впереди. Справа, вон, окно, а за окном - темно. Воняет еще - не дерьмом, но похоже. И - не от тебя. От тебя пахнет - и пахнет хорошо. Какой-то тонкий цветочно-сладковатый аромат, приятно ненавязчивый, теплый на последних нотках. Если бы не вонь - вообще все хорошо бы было. А, ну и если бы имя свое смогла вспомнить так, без напряжения - тоже. А так, в целом, пойдет.

Мышь. Вспышка. Стучит где-то сбоку - и совсем рядом - музыка: бухают басы, заставляя окружение едва ощутимо, практически неуловимо, но трястись. Вокруг - сумрачно, пахнет чем-то неприятно еще, но вообще - ничего. Хотя нет - прям сильно пахнет, если начать принюхиваться: какой-то фекально-кислый смрад, да еще и с нотками то ли уксуса, то ли еще чего-то такого - "уксусного". Гадость, в общем. Но, вроде, не от тебя. Нет, точно не от тебя. Из прохода тянет, там, где в дрожащих сумерках проступают очертания других кресел - с соседнего ряда. Фу.

Лежишь на правом боку, подложив обе руки под голову и поджав коленки поближе к груди так, чтобы целиком и полностью уместиться на паре сидений пары кресел, поперек которых ты и раскинулась. Ну, конечно, не прям раскинулась-раскинулась, скорее, так, прилегла, спиной к спинкам прижавшись, прикорнув в полутьме, тепле и покое.

Хулиган. Вспышка. Темно - кромешный мрак, но быстро понимаешь, почему: руку положил на лицо, всего-то. Тепло, мягко под спиной, спокойно на душе, но во рту - неприятный привкус застарелой жвачки. И не помнишь ни того, кто ты, ни того, где ты, вообще ничего. А так - ну, пойдет. Вот только пахнет чем-то - то ли говниной, то ли скисшей говниной. Не так, как если бы куча у тебя под сиденьем была, но неприятно. И кислятиной еще какой-то.

Лежишь поперек кресел, подпирая затылком бортик под простором панорамного окна, за которым раскинулась ночь, и свесив ноги туда, в пустоту прохода. Сбоку - тоже кресла, тылами спинок. И с другого - тоже, только не тылами, и поближе. Неплохо себя чувствуешь, если так подумать - не "сонно", скорей "ленно". Вот только вонь раздражает. Нагадил кто-то где-то, что ли?

Всем. Чуть слышные шажки - скорее цокающе-шаркающие, чем клацающие - где-то там, впереди, в проходе, за рядами кресел. Каждый слышит, каждая. Цок-цок, цок-цок - осторожно, почти пугливо.

- Объект... Лямбда-три-один.

Гулкий, басовитый, четкий и громкий, но будто приглушенный чем-то щелкающе-гудящим, мужской голос звучит в музыкально-сонном салоне совершенно неожиданно - и даже неуместно.

- Состояние стабильное. Активен, подвижен, седация... купирована. Начинаем фазу-один.

Откуда-то оттуда же доносится, из начала салона. И снова - те же шажки: цок-цок. Тишина. Странный, посвистывающе-клекочущий звук. Будто что-то мелкое и "звериное" втянуло носом воздух.

- Стив, открывай!

Снова тот же мужчина - громко, почти окрик. Как гром посреди ясного, но пованивающего фекалиями неба.

- Ну, чего смотришь? Лезь давай.

В голове пустота — полный ноль, “зеро” вместо памяти.

Есть чёткое осознание, что так быть в общем-то не должно. Немного поёрзал и, усевшись поудобнее, принял в полной мере вертикальное положение. Один локоть упирается в подлокотник, а второй — нет. Не только в подлокотник не упирается, вообще нигде его нет — пустота на месте предплечья и кисти. Сквозь зубы вырывается едва слышный стон. Если это кошмар, то хочется скорее проснуться — неприятно и страшно. Совсем как тогда, когда во сне теряешь все зубы, а потом просыпаешься — и можно вытянуться в кровати, улыбнуться про себя с таким вот искренним облегчением. А если это реальность, то напротив, хочется вернуться назад — в тёмное и непроницаемое спасительное забвение. Что так, что эдак крутишь — выходит всё равно какая-то хрень.

Играет тихая музыка. Кто-то цокает каблучками рядом, говорит с кем-то — но вырванные из контекста фразы не складываются в картинку. Взгляд скользит по окружению — сдвоенные пары сидений, панорамные окна. Автобус что ли какой-то, или, может быть, поезд. Как видно, ехал куда-то. Куда, зачем, и что с памятью? Гора вопросов и совсем нет ответов.

В голове пустота — и тревожное, сосущее ощущение, что забыл что-то важное.

Звуки впереди становятся всё страннее. Осознание отсутствующей конечности отрезвляет — холодно и тревожно, обидно, несмотря на тёплый и дремотный комфорт салона. Ничего не понимаю, но интуиция шепчет настойчиво — не делать глупостей и резких движений, не шуметь и, самое важное, ни в коем случае не паниковать. Чуть приподнимаюсь, уперев ладонь в подлокотник — и осторожно так, украдкой, заглядываю в проход поверх линии кресел. Что там такое? Что, блядь, за звуки?

Хорошо. Почти. Комфортно однозначно. Лежать, по крайней мере. Снизу тепло, сбоку тепло, с другого боку не очень, но как-то пофиг. Музон приятный долбит, хорошенько басами наддавая. Вставать неохота. А, сука, придется. Выпить что-нибудь, чтобы вкус поганый отбить. Хоть водички бы. И несет чем-то паскудно. Как бы комфортно жопе не было, в фекальном амбрэ валяться в свое удовольствие разве что извращенцы могут. А тяги к копрофилии, в том числе и сенсорной, мозг не ощущает. Кто-то про состояния говорит, объекты, фазу какую-то. Лямбду.

- Какамбда, бля… Кто насрал?

Приколисты хреновы. Руку с лица убрать, закинуть на одну спинку кресла. Вцепиться. Вторую руку на спинку противоположного ряда кресел. Тоже вцепиться. Мышцы напрячь, подтянуть себя вверх без рывков, одновременно ноги затягивая на сиденье, чтобы в проходе не болтались. А голову, таким образом, высунуть, осмотреться. В направлении шутников цокающих. Главное ведь не то, чем ты обдолбался до потери памяти, а то, где и с кем ты проснулся.

Хорошо, темно, приятно. Даже слишком. Joder! Только что она такого нюхнула, что память отшибло?! Не, ну, qué cojones?! Лучше бы отшибло обоняние. Mierda! Судя по ощущениям, пила она довольно давно, так что алкоголь можно было из списка исключить. Она первым делом привычно проверила наличие одежды. Прошлась руками по телу, чтобы ничего не перепутать. Включенный вибратор намекал, что это будет не лишним. И надо найти от него пульт. И смарт. И карточки. И сумочку с косметичкой. Так что она проверила еще и карманы. Ампулу какую-то нашла. И кресло, на котором сидела, проверила. Музычка еще в уши стучалась. Она оценила ее и поняла, что та не слишком нравится. Какая-то тупая. Не медляк, под который можно пообжиматься, и не "зажигалка", чтобы показать класс на танцполе.
А потом рядом началась какая-то непонятная движуха. Coño! И она медленно напрягла ноги и чуть приподнялась , скользя спиной по спинке кресла. Попыталась заценить, где находиться и что-нибудь увидеть.

Ааацтой...

Скучающий взгляд по дуге пространства от пустующего рядом места до окна. Какой-то бракованный фейерверк. Если бы не мощь, можно было сделать вывод, что фуфло подсунули.

Да когда уже прекратят пытку этой дрянью?
И это совсем не о дикой вони. Хотя, тоже фэ.
С другой стороны, если желудок не выдержит, можно списать на чувствительную натуру. Как же бесит этот тыц-тыц-тыц.

Хлоп-хлоп-хлоп ладошками по телу.

Порыв назад, на спинку сиденья. Точно, какая-то хрень на голове. Мешает.

Хм... Крадётся кто-то.

Какой-такой ещё объект? Кто? Я?!

Какая ещё лямбда-сколько-то-там? У меня вообще-то имя есть!

...

...

Ну, ведь есть же?..

Растерянность...
Хочется вжаться в сиденье, которое уже не кажется таким комфортным. И вонь сразу какой-то подозрительной становится. А если тихо сидеть и не шевелиться, то может не заметят? Кто-то так опасно дышит... Страшно очень... И окно сразу не такое уж и скучное... Окно.

Тук-тук-тук.

Звук вывел из дремы. Не-е-е-т, только не будильник... Поспать бы еще, хоть несколько минуточек. Вжалась сильнее в кровать, по ощущениям на таковую вообще не походившую. Медленно начала заново проваливаться в сон.

Тук-тук-тук.

Прислушалась. Нет, это не будильник - что-то другое, какая-то музыка. Громкая. Будто приглушенная, но все же громкая. И так близко. Носа коснулись нотки аромата - вернее, запаха - даже зловония. Что там происходит? Там... А где это? Пришлось, хоть и нехотя, разлепить глаза. Спереди - спинки кресел, сбоку - еще кресла, целый ряд, и откуда-то оттуда, дальше, доносятся цокающие звуки и чей-то голос. Вроде не к ней обращаются, это хорошо. Лишь бы не к ней.

Тук-тук-тук.

И все же откуда эта музыка, да и чем так несет? Спокойно поспать в подобной атмосфере уже и не выйдет. Приняла сидячее положение, протерла глаза, покрутила головой: влево - вправо, осматривая окружение. Как только сонливость отступила еще на крупицу, появилось странное чувство, осознание, вполне укладывающееся в простую, но весьма пугающую фразу "я не помню". Разве такое возможно? Нет-нет, глупости какие, просто еще не проснулась до конца. Дабы успокоиться, прошлась глазами и по себе - может это эффект неудачной шутки над ней? Кажется, такое вполне могло случиться.

А музыка все продолжает отбивать свой ритм.

Тук-тук-тук...

Ампутант. Слишком ты "здесь" и "сейчас" для того, чтобы все это и правда было сном, видением - чем бы то ни было, отличным от объективности и реальности. И реальность такова, что руки нет. Нет руки - вот, прям, по локоть. Смутно проклевывается - будто росток из разбухшего семечка: скользко и неостановимо - осознание того, что это не необычное твое состояние, к сожалению, а вполне себе обычное. Усаживаешься пока, подтянув себя повыше, попрямей.

И, приподняв голову - а с твоим, надо сказать, ни разу не маленьким ростом это не так и сложно - бросаешь взгляд туда, за пределы тесноты занятых тобой мест, поверх подголовников. Маячит там, на фоне едва угадывающихся очертаниями водительского места, слева, и огороженного поручнем прохода к двери, справа, тщедушная фигурка. Ребенок, на четвереньках стоящий, уперев ладони в пол и растопырив хворостинки пальчиков в стороны. Судя по очертаниям - сезонов, может, двадцати - двадцати пяти, не старше. Тонкокостный, головастый, лопоухий, лысый не от "бритья", а "просто" - с едва заметным детским пушком у висков, на макушке, явно без одежды, тощий не просто до костлявости, а буквально засушенный так, что хребет из-под болезненно-бледной кожи частоколом проступает, череп только каким-то чудом не обламывает былинку шеи, а мослы рук и ног выглядят какими-то гипертрофированными бугристыми узлами на фоне тоненьких тросточек конечностей.

Замечает твой взгляд явно, блеснув впотьмах мутностью глубоко посаженных глазок. Улыбается, раздвигая тонкость едва наметившихся губ так, что провал рта, демонстрируя два ряда на удивление крупных, крепких даже на вид, ровных - один к одному, сходящихся пильными треугольниками зубов, разъезжается от уха до уха. Стрекочет.

Беженка. Быстро - быстрей, чем хотелось бы - придя в себя, ощупываешь тело: тонкое, худощавое до некоторой болезненности, но вполне девичье. Ничего не болит, ничего нигде не колет, не печет, не горит. Худи на тебе - просторное, мягкое, уютно-теплое, а на ногах - плотные джинсы. И обувь еще какая-то: впотьмах, под креслом, не видно деталей-подробностей. Звякают на правом запястье перекрутившиеся парой браслеты, набранные из граненых, прохладно прилегающих к коже бусинок, а на левом - плотно сидит, поджимаясь к коже, тонкий эластиковый браслетик то ли часов, то ли еще чего-то такого, со сглаженно округлым корпусом.

И пока ладони щупают одежду, снимая с шеи сползшую к затылку надувную подушку для сна, взгляд скользит по стеклянному барьеру, который отделяет тебя от ночи за собой, и к которому ты, не теряя времени, придвигаешься. Да, есть молоточек - в креплениях на стойке, разграничивающей собой "твой" оконный блок от того, что впереди. Ярко-оранжевая палочка, в которую сверху, поперек, вставлен, будучи продетым через полую, оранжевую же трубочку, металлический пруток, довольно хищно в таком виде торчащий как влево, так и вправо. Никак не закреплен, ни на что не закрыт, ничем не привязан - просто вщелкнут, там, в лапки вертикального крепления. Поблескивает над инструментом шильдик металлической таблички со штамповкой красных литер, но что написано, впотьмах не разобрать.

Блудница. Юбка - короткая, узкая: макси-пояс, которая "уже", но "едва" скрывает то самое, прилично-целомудренно поддернута - насколько это вообще в ее случае возможно - к коленкам, но не дотягивает до них как фавелы - до "Небес", на ногах - драные, но драные "как надо", а не "просто" колготки: крупной ядовито-фиолетовой сеткой, поперек грудной клетки - полоса нежно-сиреневого, будто литого из полулатекса-полупластика топика, полупрозрачного ровно до нижней границы норм приличия, и едва-едва сдерживающего в своих "объятиях" упругость - какой она бывает благодаря дыханию молодости, помноженному на мастерство пластических хирургов - груди, выпирающей из-под своей призрачной "темницы" не только сверху, но и снизу. А промеж ее, груди, "половинок" - втиснута какая-то скляночка, наполненная желтоватой, маслянисто оседающей на стенках при встряхивании жидкостью. Сумочка еще, под боком где-то: фиолетовая, будто чешуйчатая, с фиолетовой же ручкой-цепочкой. Кажется, застряла между сиденьем и бортом - тут либо с силой выдирать, либо выяснить, чем зацепилась, "освободить" - и вытащить. Тонкие и ничем не прикрытые руки, на запястьях которых мелодично позвякивают "связки" тяжелых браслетов, широкие кольца на бледных, но увенчанных довольно хищными "когтями" пальцах, толстая цепь с массивным то ли крестом, то ли каким-то амулетом - на тонкой шее.

Так или иначе, но, стоит тебе усесться повыше и скользнуть взглядом "поверх" сидений, как ты тут же понимаешь, что там не видно никого, кто мог бы таким, вот, голосом такие, вот, команды раздавать. Присмотревшись, и головой покрутив, замечаешь, впрочем, какое-то бледное пятно где-то там, впереди, в проходе. То ли ребенок голый на полу лежит, то ли что-то такое. Кукла, может? Или манекен? Автоматон? Да нет, вроде б - вон, шевелится.

Мышь. Усаживаешься, чувствуя, что, кажется, отлежала себе чуть, самую малость, ту руку, на которой, собственно, и лежала. И еще - что на лице остались "линии сна", отпечатав вдоль щеки точную карту складок рукава. В кофте ты - тонкой до невесомости, но такой, "под горло": рукава длинные, с манжетами, принт какой-то на груди. Джинсы еще, кеды светлые. И, если не считать тонкого, но яркого, будто собранного из десятков разноцветных колечек брючного ремня, вроде бы, все.

Осматриваешься пока. Пусто там - на соседних сиденьях. А под твоим, ближайшим к окну, прямо на полу - сумка матерчатая: простая, холщовая, с нашивками и значками на одном, видимо "фронтальном", боку, с широкой матерчатой лямкой, чтоб через плечо носить. Видимо, твоя.

Хулиган. Собственный голос звучит настолько хрипло, отдаваясь в горле саднящей "сухостью", что ты невольно морщишься - больше от неприятного ощущения "ссохлости", чем прямо, вот, от дискомфорта. И с языком - та же тема, и зубы как-то "сухо" чувствуются. Такое себе, короче, "послевкусие" - от пары-тройки-пятерки-десятки глотков чего-нибудь прохладненького, с горчинкой вкусной, чтоб смыть и сбить всю эту муть, не отказался бы.

Прихватываешь соседние кресла, ладони в подголовники вмяв, поднимаешь себя. Не без труда, но и без треска жильного. Тяжковато, но - так, как оно бывает после "полежал, почилив", не "повалялся, подыхая". Пара секунд титанических усилий - и ты "на" - а не "под" - креслах. Ноги "подобрав" так, чтоб не свисали никуда, а рядом, тут, на сиденьях были, к тебе поближе, суешь голову "над" рядами темных кресел.

Где-то там, впереди, в проходе маячит бледным пятном кто-то мелкий - кажется, ребенок. Совершенно точно не зверь никакой - угадывается в тщедушной фигурке что-то неуловимо-человеческое. Правда, без одежды, похоже, что малость странно. И с голосом, до того тебя потревожившем, этот мелкий марикон, в любом случае, ну никак не "соотносится". Может, колонку включал? Чей-то? А голый тогда почему? Обгадился, переодевали, потому и голый? Но чего он в проходе-то на четвереньках стоит? Странная хуйня, короче.

Всем. Медленно и с едва различимым гортанным стрекотом снова "тянет" что-то там, впереди салона, воздух, очевидно, ноздрями.

- Какамбда, бля…

Вторит тот же мужской голос, что до того, буквально - вот, мгновение-два назад, раздавался откуда-то из "хвоста" салона, сам себе же - с теми же тоном, интонацией, так же неразборчиво - только уже оттуда, из прохода.

- Кто насрал?

Влажный треск - как если бы мокрую, натертую жиром мешковину "по шву" дерут. И ребенок, припав грудью к полу, а ручки - поджав под себя, выгибает спину дугой. Миг - лопается по хребту, от затылка и до самого копчика, оголяя пиковато торчащие в ряд желтоватые позвонки. Щелкают они, позвонки, друг о друга, мелко и дробно задрожав. Чавкнув, поднимается первый - кажется, какой-то из шейных - на тонком, в карандаш, растягивающимся червяком, маслянисто поблескивающем впотьмах буроватом жгуте. Остальные - следом за ним буйной порослью над тельцем поднимаются, увиваются кольцами, хлюпают. Поклацывают жала "позвонков", расщепляясь венчиками костистыми, сходятся-расходятся клювасто.

А потом, будто по команде - синхронно - скрутившись тугими пружинами, гарпунами стреляют во все и всех, разметав по всему салону дрожащую паутину струнно вытянувшихся щупалец. Втыкаются в руки, впиваются в лица там, где могут. Где нет, лезут сноровисто за сиденья, шарят слепо по обивке кресел, будто - или не "будто" - стараясь нащупать живое.

Распластанный на полу ребёнок завораживает, держит взгляд. Собирался быстро выглянуть и глазеть по сторонам дальше — разбираться в ситуации, высматривать других пассажиров, но завис в итоге, залип. Как будто что-то не так с ним — в его телосложении, в позе, ну и конечно в том, что на нём нет одежды. Пока смотрел, ребёнок посмотрел в ответ — на меня. И тут бы мне упасть назад в кресло, скрыться за спасительными рядами спинок — но нет, смотрю, как он улыбается, как будто мне персонально, как искривляется всё выше, вплоть до треска кожи на щеках, пасть. И по мере искривления приходит ясное такое, предельно чёткое, понимание — мы в пизде. И пустота на месте кисти вдруг показалась не такой уж в общем-то критичной проблемой, может даже довольно незначительной, в сравнении, неприятностью.

Потому что жизнь, какой бы трудной и тяжёлой она не была, остаётся всё-таки жизнью — со своими мелочами, может крошечными, но такими ценными радостями. А вот то, что смотрело прямо на меня сейчас из салона, к жизни не относилось. Было в этом вдруг раскрывшемся, ощетинившемся треугольными зубами, лице что-то такое… Диаметрально противоположное.

Тяжело – а куда деваться? Во рту как в среднего пошиба пустыне. Только никого не закопали пока. Язык по зубам – не как по песку, но что-то ближе к нагретой фанере. Такое надо было исправлять. И с запахом что-то надо было делать. Не чуждые занятия, вроде как. Вот только жизнь к увиденному не готовила – даже без учета потери памяти, скорее всего. Поцык какой-то. Niño desudo, de cuatro patas. С пататас звучало бы лучше, но это картофелина. Приготовился уже следующий вопрос задать, о принадлежности голожопого, как началось что-то, иначе чем приходом необъясняемое. Поцык, сука, заговорил его собственным голосом, завонял и у него вскрылся позвоночник. И поднялся по частям в воздух на жгутах каких-то. Щелкая чем-то. Завораживает. Как разные мерзкие, по сути своей, штуки, – будто видос смотришь, как кто-то гнойники чистит или прыщи какие. Смотришь и охуеваешь с количества просмотров и подписчиков.

- Mierda-a-a-a-a-a…

Левая рука отпускает спинку кресла, ибо все уже, подтягивания закончились, сидим на жопе ровно. И тянется к карману штанов, чтобы заснять увиденное. Замедляется, ибо это тупо, галюны снимать. Но мысль эта даже оформиться прилично не успевает, чтобы руку полностью остановить – позвонки начинают натурально пытаться вскрыть салон шквалом ударов. Приближающимся.

Приход приходом, но летящий прямо в лицо позвонок, расщепившийся на какое-то костяное кусало, словить не позволил рефлекс. В последний момент буквально нырнул вниз, под прикрытие кресла.

- Нахер идут такие глюки…

Накрыло, конечно, хорошо, но этот трип турбой переставал быть хорошим. И обычно в таких ситуациях дальше становится только хуже. Надо бы, конечно, срыгнуть из автобуса по-бырому, но внутри что-то мудрое и бывалое говорило, что под кайфом рыпаться лишне и бежать навстречу, например, свету – тухлая идея. Но оно же говорило, что волки иногда не то, чем кажутся. И, кажется, пыталось осознать себя отдельным аспектом личности. В общем, нихрена этот голос прошлого в голове что делать не прояснил.

Невнятное нечто в проходе не зацепило совершенно. А вот сумочка другое дело. Она явно было ее. И она, не долго думая, потянула ее силой, чтобы выдернуть из той щели, где она застряла. Она же туда просто съехала, и все. Значит должна легко вылезти наружу. Вот только фиг, сучочка не поддалась. А потом салон заполнился какой-то неимоверной хренью, нити, щупальца, тентакли или еще какая-то дрянь. Удар по нервам, сердце сразу в несколько раз ускорило свой ход и стало жарко. Первым порывом было удрать от сюда в ужасе. И она не стала себя сдерживать, сорвалась с кресла, уклоняясь от отростков потустороннего ужаса и кинулась к задней двери автобуса.

Зевнула. Хорошо так зевнула, тихо, конечно, почти беззвучно, да еще прикрыв добрую половину лица ладонями - вроде и нет людей поблизости, чтобы задумываться о непреднамеренной демонстрации ротовой полости во всей красе, но руки рефлекторно сделали то, чего от них еще не успели потребовать. Рядом никого. Наверное, это неплохо: так проблем меньше, спокойнее. Хотя в голову медленно закрадываются нервные мыслишки. Почему в автобусе, почему одна - судя по шуму в салоне, наверняка все же есть еще люди на других сиденьях, - почему нет движения... Приехали что ли? Может и так, ничего сверхъестественного ведь не наблюдается: руки, ноги - "на месте", одежда - в порядке, ремешок - вон красивый какой - в наличии.

Пробежавшись по соседним креслам, сонные глаза опустились чуть ниже, чтобы наткнуться на любопытную сумочку. Не она ли, случаем, источник столь беспощадно разбудившей ее, девушку, музыки? Не сама сумка, конечно - ее предполагаемое содержимое. Потянулась за находкой. Легонько вздрогнула, когда откуда-то сзади раздался вполне себе справедливый в текущих реалиях вопрос, но дернулась куда более явно, когда этот же вопрос, абсолютно идентичный первому по всем параметрам, включая интонацию и голос говорившего, раздался в противоположной части салона. После - треск, щелчки и уйма прочих не самых стандартных, приятных и уж точно не предвещающих ничего хорошего звуков.

В кресле стало как-то некомфортно. Само оно не изменилось - поменялось отношение девушки к ситуации. В одночасье оставив мягкое сиденье в одиночестве, "сползла" вниз, прямо к сумке. Спиной - к стенке, лицом - к проходу, свернувшись не хуже ежа, левый бок упирается в спинки соседних кресел, правый - в те, что совсем недавно превосходно заменяли собой кровать. Рука нащупывает на полу матерчатую лямку, сжимает крепче положенного и тянет к себе вместе со всем комплектом нашивок и значков; глаза же, чуть припухшие и прикрытые еще не успевшими полноценно подняться веками, нацелены прямо - в проход, где какая-то чертовщина творится. На пару мгновений внимание перешло под сиденья для оценки расстояния до пола - в случае чего, удастся ли проползти, не застрянет ли предательски седалище? Не понятно только, от кого бежать и куда, но затаиться всяко лучше, чем попасть под горячую руку.

О здоровье — забочусь. Ем — мало. Комфорт — люблю. Кажется.
А вот кого-то больше всего волнуют поиски причастного к запаху фекалий.
Люди, однако. Что радует.

А фенечки прикольные. Наверно, стала бы их рассматривать.
Но то, что вызывает страх, притягивает почему-то больше. Почему?

Впрочем, чтобы добраться до молотка, надо как минимум передвинутся на соседнее сидение.
А еще, неплохо бы хоть одним глазком поглядеть на то, от чего внутри всё скручивается до тошноты.
Немного. Совсем чуть-чуть.

И... лучше бы не смотрела!
Опять эти... кто? Придумали... что? Чтобы... что?
Jesús ...

Ампутант. Скорее падаешь, чем соскальзываешь вниз, за спинки, в промежуток между креслами - и прежде, чем успеваешь распластаться по сиденьям, будто молотка ударами - хлестко и хрустко - ожигает лоб: точно над бровью правой, в скулу правую, по шее, вскользь, справа же - почти синхронно, так, что ослепляет вспышкой брызнувших в глаза, как будто из недр черепа, искр. Жестко, с оттягом, до треска в костях черепных - как кирпичом огрело.

Валишься, падаешь. Горит лицо, пылает, кровь заливает правый глаз - не капает, но льется струйками - с носа, с челюсти, с подбородка на обивку бежит. Больше щиплет, чем больно, но и больно - тоже. Гудит голова, стучит колоколом, пыхают то и дело в полумраке искры-мороки, от которых никак не проморгаться.

Смотришь вверх, на потолок, смотришь в сторону окна. Молоток оранжевый, в лапках держателя, на рамной стойке, отделяющей твое место от того, что сзади. И над проходом, где-то там, на пару-тройку кресел "вглубь" - очертания прямоугольной, со сглаженными краями, крышки запертого люка: со сложенными в гнезда трубками газлифтов по бокам, лапкой поворотной ручки точно по центру, подписью еще какой-то, в круг вокруг.

И натянутая до звона, скорее маслянисто, чем влажно поблескивающая впотьмах струна мясистого "щупальца", чей костистый "шип" увяз и явно застрял в подголовнике ближайшего к проходу кресла. Протянулось будто кабель от него, вминаясь во внешний бок переднего кресла, туда - в проход. Не то, что ударило в лоб тебя, оглушив - то, кажется, втянулось-утянулось, и не то, что распороло до зубов щеку - того тоже нет, а то, кажется, что шею сбоку, ближе к мочке уха, разодрало. Пульсирует волнообразно, подрагивает.

Моргаешь рефлекторно раз-другой, более-менее ловя фокус на происходящем. Бежит кровь, льется. Больно, все горит и щиплет.

Беженка. Рывком двигаешь себя к стойке - рука тянется к молотку, пальцы цепляются за рукоятку, рвешь его из защелок - сухой щелчок: и он уже у тебя в ладони. Взмах - металлическое жало, сверкнув во мраке, втыкается в борт рамы, когда тебя что-то вдруг дергает куда-то вниз, назад и в сторону - к проходу, с такой силой, что ты даже непроизвольно полувскрикиваешь-полувзвизгиваешь от неожиданности.

Маслянисто-влажноватые, червеобразно увивающиеся щупальца, невероятно крепко, будто стальные тросики, перехлестнувшись через твои голени - в левую несколько, в правую - пара, тянут тебя с упорством лебедки, вминаясь в края кресла, вгрызаются в кожу и мышцы даже сквозь джинсовую ткань так, что продавливаемая ими, как кажется, до костей плоть, начинает трещать. Опаляет ноги болью. Накручиваются жадными глистами жгуты на них все выше, лезут к коленкам.

Клац - и что-то жалит, кольнув остро и жарко в правую ногу, сзади, заметно ниже колена. Костистый "клюв", венчающий одно из ухвативших тебя щупалец, бешено трясясь влево-вправо, буквально проминает джинсы, ввинчивая себя в тебя. Миг - брызжет красным из-под ткани, расползается враз по штанине чернотой влажное пятно. Еще миг - и в голень, правую же, разодрав носки, вгрызается, ожигая сознание новой вспышкой боли, еще один или, может, два таких штыря.

Щупальца всюду - из прохода лезут, тянутся, увиваются, все новыми и новыми "клювами" щетинятся. От едкости накатившего вдруг "уксусного" смрада щиплет глаза. И от слез. От всего.

Блудница. Дергаешь сумочку - не поддается. Бросаешь. А потом, скорее по наитию, чем намеренно, валишься поперек сидений, когда один из жильно растянувшихся хлыстов "кусает" подголовник там, где еще пару мгновений назад маячила твоя голова. Распоров обивку и выдрав из прорехи драный поролон, скручивается улиткой, крючком заворачивается, утягивается куда-то туда, обратно, в темноту прохода.

А ты, не теряя ни секунды, валишься в него же, в проход этот самый, успевая зацепить взглядом фантасмагорические очертания и раскорячившейся на четвереньках поперек него где-то там, впереди, тщедушной человеческой фигурки, и расхлест струнный бесчисленности щупалец, протянувшихся от этой самой фигурки, как кажется, во все стороны салона.

Не присматриваешься, не вслушиваешься в визги и прочее - ползешь прочь, туда, назад, толкаясь коленками в пол, цепляясь пальцами за подлокотники, подтягиваешь себя вверх, поднимаешься на ноги, срываясь в бег, рывком швыряешь тело вперед.

Пара-тройка кресел - и почти врезаешься в дверь, смонтированную точно в центре задней стенки, венцом центрального прохода. Темно-серый пластик прямоугольного полотна с крупной штамповкой черных литер на табличке: "BANO / ТУАЛЕТ", алый круг вокруг основания торчащей параллельно полу ручки. Заперто. Справа - еще пара кресел, спаркой, слева - темнота проема, спуска, над которым мерцает впотьмах флуоресцентной зеленцой: "SALIDA / ВЫХОД". Виднеются очертания пары ступенек, уходящих вниз, к узкой и тесной площадке перед плотно сомкнутыми дверными створками. Запасной выход.

Мышь. Хватаешь "музыкальную" сумку за широкую лямку, подтягиваешь - довольно увесистой оказывается, да еще и плещется в ней что-то - к себе, попутно "оседая" на пол между креслами. И уже секунду-полторы спустя понимаешь, что откуда-то из-за спинок передних сидений в пустоту "твоих" мест лезут, подкручиваясь полукольцами и поклацывая клювасто вытянутыми костяными жалами, похожие на маслянисто поблескивающих червей щупальца.

Клац - хлестко дернувшись, одно втыкает "клюв" в ближайшее к проходу сиденье. Ковыряет поролон, раздирая ткань и лихорадочно подергиваясь. Второе, изгибаясь змеисто, рыскает из стороны в сторону, тянется куда-то в пустоту промеж сидений - точно, вот, к бедру твоему левому. Еще одно - слепо тычется в пустоту где-то над твоей головой. Натягивается струной, клацает сухо об оконное стекло, дрожит, со скрипом елозя по нему костистой пикой. Еще одно, потыкавшись в пустоту над тобой, изворачивается и вдруг с совершенно неожиданными для своей тонкости силой и скоростью несколько раз остервенело жалит подлокотник, мигом вспоров его кожзаменитель так, что тот тут и там расползается бахромой рванины.

Ты же, наблюдая за макабрическими конвульсиями странных щупалец, попутно оцениваешь расстояние между креслами и полом. Узко, тесно, но никаких подножек, распорок и прочего не видно. Конкретно ты, не являясь обладательницей ни атлетического телосложения, ни значительного роста, ни лишнего веса, вполне пролезешь.

Хулиган. Не успеваешь толком понять, что происходит, съехав вниз по спинке кресельной, как его, кресла, подголовник буквально вспарывает, размашисто хлестнув поперек чехла, самое натуральное щупальце: тонкое, склизлое, острое на конце - разошедшаяся широкой прорехой ткань и раскрывшийся провалом глубокой щели поролоновый наполнитель тому подтверждения.

Пальцы руки, рефлекторно скользнувшие в карман за чем-то, что могло бы тебе помочь "зафиксировать" происходящее, действительно натыкаются на упругий, будто эластиковый на ощупь, заметно сглаженный и скругленный бортик широкой и тонкой пластинки. Чем бы она ни была, выкинутый странным хлыстом "фокус" мгновенно переключает твое внимание с нее на него. Если ткань так легко порезало, то кожу, наверное, вскроет не хуже. Да чего "наверное" - наверняка почти.

Скручивается хлыст тем временем, подгибаясь дугой, сворачивается, утягивается обратно, не съеживаясь, а, скорей, сворачиваясь. А ты, ты снова полулежишь, коленками спинки "переднего ряда" подперев. Если и кроет, то как-то, вот, хуево.

Кровь бежит по щеке, из щеки, и затекает в глаза. В ушах только треск рвущейся мокрой ткани — совсем не хочется думать, кто или что там рвётся. Дышать тяжело — сбиваюсь, забываю, подхрипываю.

Вжимаясь спиной в сиденье, зажимаю рану на щеке ладонью, закрываю лицо культёй — хер с ней, толку никакого, не жалко. Хотя жалко конечно, всё равно ой как жалко, но если выбирать между увечной, дефективной конечностью и здоровой — или лицом тем более — то выбираю культю.

Одно из щупалец осталось совсем рядом, словно завязло и застряло в спинке сиденья — дрожит, пульсирует, как будто вот-вот сорвётся. Взгляд цепляется за люк и молоточек аварийного выхода. Хочется убраться отсюда — куда угодно, только бы подальше от этой твари, из этого чёртового автобуса. Так страшно, что почти не могу думать. Мысли куцые, совсем примитивные — если к люку, то придётся выбираться в проход, к ЭТОМУ, и потом открывать люк одной рукой…

А окно и молоточек — вот они, рядом.

Не хочу думать о звуках, но надеюсь глубоко внутри малодушно — может, тварь отвлеклась пока что на кого-то другого…