["Хризалида"] | ходы игроков | ["Хайвей"]: "Драйвер", "Геймер", "Стажер", "Шут"

Драйвер. Полумрак - темнота всюду, наступает и нависает, но ее что-то разгоняет, тревожит. Где-то сбоку, слева, кажется - со стороны ног, светло. Так светло, что даже доворачивать глазные яблоки в ту сторону - не больно и даже не дискомфортно, но почти. Словно пара мини-звезд, сфокусировав все свои яркости и мощи, выжигают темноту, сгущая ее вокруг своих потоков-прямотоков. Курсовые квадродиодные фары, включенные на "дальний" - подсказывает память. А вокруг - пыль, ночь, чей-то кашель еще.

Лежишь на спине, вытянув ноги на твердое и шероховато-укатанное, а спиной "раскатавшись" по чему-то не менее твердому, но каменисто-бугристому. На обочине валяешься, к Оракулу не летай.

Геймер. Вспышка. И все. Абсолютный - кромешный, черный как смоль, мрак. Он - и ватная, до звона в ушах, тишина. Ослеп наглухо, оглох напрочь. Или - ни света вокруг, ни звука.

Но, помимо тьмы и беззвучия, которые ощущаются как - буквально - облепляющий голову вполне осязаемым "мешком" кокон, есть еще неприятно давящие в спину - от шеи и до самых пяток, через спину, прочее-подобное, бугорки. Камушки какие-то, что ли? Что-то такое. Будто на кучу гравия лег. А, кстати, может и правда лег. Куча гравия, в темноте и тишине. А еще - затылок как-то странно саднит, печет заметно. И болит, отзываясь вспышками жаркими, правый локоть, если его упереть во что угодно. Под "чем угодно", подразумевается, конечно же, эти самые бугорки-под-тобой. Ну, те, которые как гравий. Или - просто гравий, не "как". Гравий. На котором ты лежишь, в темноте и тишине.

Стажер. Вспышка. Дрожащий, пыльный полумрак вокруг, но свет - где-то совсем рядом. Яркий, слепящий, спаренно-округлый в первоисточнике - и лучисто-столбоватый, горизонтально уходящий в ночь, в протяженности. Где-то справа, совсем близко - его режущие густую черноту "раструбы", а вот фары-фонари - подальше заметно, там, еще правей, вдалеке. Фары и есть. Кажется. Ночь вокруг, стрекочут долбанные скорпиформики вокруг. И душновато еще так - не до выступающего на лбу жемчужинами пота, но до неприятной влажности где-то промеж лопаток. И пыль - не видно ее, но она есть, ощущается в каждом вдохе. Прерии - ни с чем не спутать этот воздух.

Лежишь, лопатками что-то твердо-шероховатое подпирая. И вокруг - оно же: теплое, каменисто-плотное, гладкое: в целом, но комковато-плотное: в частности. Дорожное покрытие. И, стоит чуть - непроизвольно - повести телом, как тут же отзываются болью сразу оба локтя: левый - чуть посильней, правый - так, едва-едва. Как если бы отбил их. Хотя, может, и правда отбил. Болят.

Шут. Вспышка. И, сразу за ней - вжух, рябью идет все вокруг. Все - это пара гнущихся и вибрирующих, будто струны, лучей. Хрясь - поперек темноты кнутами хлестнули. И снова дрожат, вибрируют. Под постукивания еще ритмичные все - туц-туц, туц-туц-туц. Звучит прикольно. Что это вибрирует? Лучи какие-то. И небо ночное, там, в вышине, туц-туц, пульсирует тоже, то накатывая на тебя, пучась звездами, туц-туц, то обратно съеживаясь. Вжух-вжух, туц-туц. Стучит, ежится мир. Небо ночное, света лучи - те, за ногами протянутыми, там, впереди. Туц-туц, туц-туц-туц. Дрожат лучи, танцует небо. И не помнишь еще ничего. Вот - вообще. Туц-туц, туц-туц-туц.

Лежишь, хорошо. Да, конечно, твердовато - то ли камни, то ли что-то такое, вот, под спиной, но ступни зато - по-президентски, на твердом и гладком. Туц-туц, туц-туц-туц. Накатывают звезды, откатывают. И свет - вжух-вжух, небу в такт. Хорошо.

Змеи.

Да, точно, они. Холодные твари из чешуи и клыков – кто-то протянул двух гигантских гюрз через все небо пузом к земле и теперь они извиваются причудливо, сворачиваясь кольцами и безымянными фигурами. Не страшные. Не завораживающие. Но и на них смотреть неплохо.

В целом, все неплохо. Лежать не стоять. Хорошо в теле. Пусто в голове. Блаженная нега. Ради этого чувства люди тратят кучу денег, бросают семьи, совершают преступления, пихают в тело всякую токсичную дрянь. На последнем мыслеобразе уголки губ слегка поднялись в ироничной улыбке. Уж точно не ему осуждать. Почему – не знает. Но точно не ему.

Что он отдал за это состояние? Память? Странное двоякое чувство в голове, словно не первый раз находишься в подобной нирване. И память, наверное, не первый раз отшибает. Хотя в этот раз как будто бы перебор. Все равно. Не имеет значения.

Хорошо. Просто и без затей – хорошо. Отличное чувство. Это и есть удовлетворенность, в которой можно потратить и вечность. Если бы не твёрдое ложе под спиной. Если бы не вибрация. Если бы не змеи... Откуда они? Что ими светит? Фонари? Фары?

Нет, совершенно ничего делать не хочется. Но как будто бы надо – что-то подсказывало внутри, что это благостное состояние с вероятностью в 100% будет так или иначе нарушено, а то и заменено на еще какое-нибудь. Просто вопрос времени. Недель без еды, дней без воды. А то и минут. Такое случается, когда не знаешь, что происходит вокруг. Поэтому и надо узнать. Грех Адама и Евы не часто приносит удовлетворение человеку, но свойственнен ему также, как и все остальные грехи.

Сознание возвращалось обрывками, как плохой сигнал по забитому каналу. Первое, что я почувствовал — это пыль. Её мелкая, едкая взвесь царапала горло с каждым прерывистым вдохом, въедалась в ноздри, смешиваясь со вкусом железа и чего-то горького, чему имени в моей пустой голове не находилось. Воздух прерий. Его ни с чем не спутать. Густой, душный, пахнущий пылью, сухой травой и… чем-то электрическим, привкусом грозы, которой не было.

Я лежал на спине, уткнувшись в низкое, усыпанное звёздами небо. Его привычная бархатная чернота была разорвана — выжжена слепящим дуэтом. Что это? Два сросшихся солнца, неестественно близких и яростных, впивались в сетчатку, оставляя плавающие кляксы-призраки. Свет был грубым, физическим, почти осязаемым столбом, что уходил в ночь, рассекая её своими рваными краями. Где-то совсем рядом, справа, я слышал его мерзкое, шипящее дыхание — работали «раструбы», охлаждающие перегревшийся механизм. А чуть поодаль, правее, в отдалении, тускло мерцали другие огни. Фары. Так мне подсказывало какое-то смутное, уцелевшее знание.

Стрекот. Бесконечный, пронзительный стрекот мириад крыльев. Эти долбанные скорпиформики. Их монотонный хор висел в воздухе густым, нервирующим покрывалом.

Я попытался пошевелиться. Больно! Горячие иглы вонзились сразу в оба локтя, заставив сглотнуть стон. Левый горел огнём, правый лишь ныл назойливым эхом. Как будто я падал, выставив руки вперёд, пытаясь смягчить удар… или отбивался. От кого?

Спиной я чувствовал шершавую, твёрдую поверхность. Дорога. Тёплое ещё за день камне-плотное покрытие. А вокруг, обнимая меня со всех сторон, лежало что-то мягкое, податливое, но плотное. Трава. Высокая прерийная трава. Я был с краю дороги, ближе к кювету, у обочины, подпираемый камнями и пыльной землёй.

Самое главное не приходило. Не приходило вообще. Имя?.. Откуда я здесь?.. Что это за адский свет?.. В голове не было ничего, кроме белого шума, боли в локтях, и бессвязного набора информации: ... основы ответственности, интеллектуальная собственность… обрывки лекций. Всякий бред, который не приближал меня к пониманию кто я такой, где живу и что тут делаю тут ночью с разбитыми локтями.

Осторожно, не напрягая лишний раз локти я сел, а затем медленно, морщась ощупал и прощупал места боли. Есть ли кровь, насколько там все плохо? Задеты лы артерии? Опухли ли локти или нет? Это верный признак перелома или сильного ушиба.

Затем я вспомнил, что лежал на чем то твердо-шероховатом. Осторожно осмотрел и ощупал то, на чем лежал.

Так что еще? Я вывернул карманы, ощупал и осмотрел одежду. Пытаясь найти там что-то, что могло бы помочь идентифицировать меня самого.

Мужчина тихонько застонал и отвернулся от яркого света, подставляя ему щеку. Расставаться с темнотой не хотелось; в голове было легко и пусто, как спросонья. В этой бархатной пустоте сигнальными ракетами вспыхивали одиночные мысли, озаряли ее на какую-нибудь секунду и тут же, на излете гасли: вот фары дальнего света. Вот обочина. Вот я, на этой обочине лежащий. Авария?.. Эта мысль уже не погасла, осталась тревожным пульсирующим огоньком.

Мужчина осторожно приподнялся на локте и другой рукой опасливо потянулся к затылку. Заранее поморщился, ожидая и одновременно боясь вот-вот ощутить под пальцами слипшиеся от крови волосы, а за ними — влажное, сочащееся, живое. Что-то, что объяснило бы пустоту в голове. Но ничего такого не было. Пустота, границы которой еще только предстояло исследовать, осталась пока необъясненной.

Помогая себе руками, мужчина медленно сел — сноп белого света угрожающе качнулся перед глазами — и бережно ощупал голову целиком, по всей поверхности черепа. Вроде порядок? Слегка этим ободренный, мужчина нетвердо, в несколько расхлябанных движений поднялся на ноги: черный шатающийся силуэт на фоне одинокого прожектора. Асфальт под ногами плыл, но ноги держали и стоять было в целом совсем не больно. Когда равновесие восстановилось, мужчина сощурился, вытянул вперед шею, всматриваясь сначала за границу освещенной зоны, туда, где сгущалась чернота. А потом, собравшись с духом, заслонил глаза пальцами и обернулся через плечо прямо на…

Рядом кто-то закашлялся. Люди!
— Кх… Кто тут? Эй! — прохрипел мужчина и быстро огляделся.

Раскрыл глаза, морщась от боли в затылке, но вокруг ничего не изменилось, все та же темнота. Странно... Что-то вокруг головы ощущается, блокирующее звуки и зрение. Он бы и продолжил так лежать, если бы не другие ощущения в его теле. Сначала приподнял голову, пытаясь убрать ее с камней, предположительно - источник его боли в затылке. А потом и попытался медленно сесть, начав опираться на правый локоть, который тут же отдался жаркой болью, отдернул. Вздохнул сквозь зубы, зажмурился, снова опускаясь на землю. Земля. Почему он на земле. Упал? Головой ударился?

Вторая попытка. Поднял правую руку с камней, положив на тело, уже бодрее перекатился на левый бок и поднялся в сидячее положение. Поднял руки, начав ощупывать лицо, перевел руку на затылок машинально к источнику боли и попытался снять мешок вокруг его головы.

Драйвер. Авария. Мысль кажется вполне логичной. Сбили? Вылетел через лобовое? Чем бы ни было то, что сейчас слепит тебя "курсовыми", оно большое. Очень большое. Настолько большое, что, бодни тебя такая штука даже на "оттормаживании", "разулся" бы моментально. Щупаешь затылок. Целый, не болит. Чисто - пряди волос. Не мокрые, не липкие, не красят пальцы красным. Просто волосы, а под ними - монолитная целостность собственного черепа. Не проседает под подушечками, не чавкает, сбрызгивая спину все той же краснотой. Цела голова. И ты - тоже, судя по тому, что тело не "стреляет" и не начинает "пылать", когда, скорее "кое-как", чем "с трудом", поднимаешься, оставив пыльный гравий обочины и темно-серую укатанность дороги там, под ногами.

Слепит свет, делает темное чернильно-черным, ножницами порет мир на "освещено" и "не освещено". Так, будто и нет там, за его границами, ничего - лишь безбрежность темноты. Кашляет кто-то: силуэт, где-то там, слева, чуть в стороне. Уточняешь у источника звуков, кто он, нарушая гудящую песнями инсектоидов недотишину ночи. Собственный голос звучит знакомо и незнакомо - одновременно. Тембр - низкий, приглушенный, местами с шероховато-басовой ноткой, без лишних обертонов, интонация "плоская" и "сухая", без скачков тона. Непривычно, но - все же - не чуждо.

Геймер. Открыты ли глаза, закрыты - нет никакой разницы. Не без труда, но все же приподнимаешь голову, отлепив затылок от чего-то, что не располагает к лежанию на себе. Гравий, да. И, с не меньшим "не без труда", садишься. Пальцы тянутся к затылку, нащупывают "мокрое" и "липкое", а потом, совершенно неожиданно, его, затылок, ожигает жаркой болью, когда задеваешь ими, пальцами, что-то в волосах. Рана, кажется. Не огромная, не страшная, не такая, что мозжечок собственный нащупываешь, рассечение обычное, но все равно неприятно. Разбита голова, кровь там. Ну, хоть какая-то ясность.

Перекатываешься, закончив себя щупать, на бок, садишься поуверенней, ногами тело в пространстве "заякорив". Проверяешь, что видеть и слышать мешает. На лице, под ладонями - щиток какой-то: пластик, не металл, но твердый, а на ушах - овалы плотно сидящих наушников. И все это поддерживается сетью крепких ремней, опутывающих череп внахлест, и даже под подбородок тебя поджимающих, поддавливая кожу "лодочкой". В такой штуке и прыгать, и плясать, и еще всякое делать возможно: фиксация отличная.

Тянешь, пытаясь сместить закрывающий обзор "блок": тянет тебя вся эта совокупность частей и связующих элементов под челюсть, за уши, вминается в больной затылок полосой ременной. Драть или не драть, дилемма.

Стажер. Усевшись на том, на чем до того лежал, щупаешь локти, скользя ладонями по мягкой ткани рукавов. Отбиты оба - левый посильней, правый - не так, но тоже чувствуется. Упал, очевидно, локти назад "выставив", вот и приняли на себя удар. А упал, судя по тому, что вокруг, на дорожное полотно. Залитые антрацитово-черным связующим агентом дробленые камушки "наполнителя", отмеченные тысячами нанесенных и унесенных ветрами слоев серой как мыши пыли, и укатанные бесчисленностью шин до состояния монолитно-каменной массы. Не самая лучшая штука для того, чтобы на нее падать, прыгать да и, в целом, взаимодействовать не "ногами".

И пока где-то там, слева, кто-то - больше "с обочины", чем "с хайвея" - поднимается, задавая окружению почти риторические вопросы, ты сноровисто проверяешь карманы. Толстовки - оба: правый и левый - пустые: глубокие, но слишком широкие, в такие если что-то и класть, то только временно, "под руки" спроектированы, чтоб кисти в них хранить. Свои, в плане. А вот в джинсовых обнаруживается всякое - слева: крупная, ладони в полторы, мутно-серая плитка, со сглаженными краями, тонкая, из "эластикового" на ощупь пластика, и пара кэш-чипов: небольших, тонких и узких, в пару фаланг указательного пальца, армопластиковых пластинок цвета мокрого асфальта, на которых флуоресцентно мерцают мягко-оранжевыми росчерками циферки: "27.43" и "2.12", а справа: небольшой, но ухватистый баллончик с крупной кнопкой активатора сверху и короткой трубкой распылительного сифона, бок которого - в плане, баллона, не сифона - украшает лаконичная надпись "ESTILETE".

Что до одежды, то тут все просто - одного взгляда хватает, чтобы понять: на тебе плотное худи настолько темно-синего цвета, что выглядит почти черным, темно-синие джинсы, ремня черного, с простой металлической пряжкой, хлыст, и крепко зашнурованные блоками автостяжек черные кроссовки с белыми полосами-молниями "по бокам" и белыми - ну, почти - подошвами. Одет скромно, но опрятно. За исключением той пыли, которую успел "нахватать", пока на хайвее лежал.

Шут. Усаживаешься, "качнув" окружение так, что оно странно-желейно подрагивает, хлеща световыми волнами поперек мрака, еще секунды две-три. Сидишь. Туц-туц, туц-туц-туц: дрожат раструбы магически, пульсируют. Если так подумать, а это - скорее лениво, чем сложно, то ты, вроде бы, куда-то ехал. С кем-то. Не с чужими, со знакомыми. И не просто ехал, а на автобусе. Зачем? Туц-туц, туц-туц-туц. Отдыхать. Собственно, да - отдыхать. Вроде бы, пили что-то. С кем-то. Туц-туц, туц-туц-туц. Пыхают пламенно-магические световые столбы перед тобой, извиваются в танце. А вокруг - умиротворяющий мрак. Пил пиво, "сканк" - тоже был. Плохо ли тебе? Туц-туц, туц-туц-туц. Не особо. И не мешает ничего - ни снаружи, ни внутри. Пульсирует внешнее в такт пульсации внутреннего. Туц-туц, туц-туц-туц. Спокойно, хорошо.

Укладываешься обратно. Еще лучше. Лежишь. Стучит приятно, мерцает забавно. Туц-туц, туц-туц-туц.

Итого – воспоминания присутствуют, значит память работает нормально, а первоначальная мысль о слишком глубоком выбелении серого вещества ложная. Ну и учитывая, что процесс отдыха уже, технически, идет, они, видимо, приехали куда нужно.

Мир-не-мир. Желе. Загадочное дребезжащее нечто. И в этом нет ничего плохого. Нет раздражения, усталости, мути. Хо-ро-шо. Как будто бы, еще немного пива не помешало бы. Или горячей воды вокруг тела. Или мягкой постели. Или женщины под боком. Вяло перевалил голову с одного бока на другой, в заведомо безнадежных поисках желаемого. Пульс мироздания. Замедленность реальности. Материум словно привязали к гибким и мягким пружинам – поворачиваешь голову и картинка вместе с ней приходит в движение. Но болтанка какая-то, замедленность, плавность, скачка света и звуков. Кстати о последних – кажется, их тоже видно.

Закрыл глаза. Так не хуже. Может даже лучше. В голове возникла гениальная мысль. С миром все в порядке, он такой же скучный, какой и был. Это мозг твой кипит в собственном дерьме! Мозг! От этого смешно. Сканк. Алкоголь. Маринуют. Варят. Как в банке, только в черепе. Это правда смешно. Как минимум забавно.

Хмыкнул тихо, но не беззвучно.

Полежал еще немного. А потом, титанически-ленивым усилием перевернулся на живот, лицом в землю уперевшись. Надоел свет.

Боль пульсировала в локтях тупыми, настойчивыми ударами. Я уселся поудобнее, точнее, насколько это возможно на укатанной в камень дорожной массе. Ладони скользнули по рукавам худи, мягкая ткань скрывала кожу, но я мысленно видел сине-багровые пятна. Да, падение. Точнее, падение с упором на локти. Инстинктивная, но дурацкая попытка смягчить удар. Тело сработало на автомате, а вот голова… голова подвела.
Локти были в целом в норме, бывало и хуже. Левый был отбит посильней, правый - не так сильно, но тоже чувствуется.

Пока слева, в темноте, за пределами слепящего света, какой-то голос задавал встревоженные, почти риторические вопросы вселенной, мои пальцы привычным, почти машинным движением полезли в карманы. Сначала худи – глубокие, но пустые. Просто мешок для рук, чтобы согреть. Бесполезно.

А вот джинсы… Левая штанина выдала неожиданный груз. Плитка. Крупная, тонкая, на ощупь – упругий, неприятно бархатистый пластик. Без опознавательных знаков, просто мутно-серая карточка со стертыми краями. Загадка. И пара кэш-чипов. Я вытащил их, и в ладони замерцали оранжевые цифры: «27.43» и «2.12». Двадцать семь… что? Кредитов? Единиц? И два с копейками. Странная сумма. Ощущение, будто я держу в руках обрывки чужой жизни. Своей? Чужой? Не было ни малейшего чувства узнавания.

Правая рука нащупала нечто более осязаемое, знакомое. Баллончик. Короткий, ухватистый, с крупной кнопкой. «ESTILETE». Название отдавалось холодной сталью в сознании. Газ. Средство самозащиты. Вот это уже что-то. Предмет силы, контроля. И... успокоения... если можно так выразиться.
Пальцы сами собой обхватили его, большой лег на кнопку. Привычно. Знакомо. Значит умел пользоваться и пользовался. Часто. Значит, я не совсем беззащитен. И... раз пользоваться умел (мышечная память не подвела) - это значит что я имел какое-то отношение к насилию. Умел нападать. Или наоборот - защищаться.
Ощущение своей силы постепенно накатывала на меня и заряжала уверенностью.

Одежда… Одежда была простой, утилитарной. Темно-синий капюшон, почти черный, такие же джинсы, черный ремень. Кроссовки с белыми молниями по бокам – крепкие, надежные. Обувь для бега. Или для погони. Вся экипировка кричала о практичности, о желании не выделяться. Логично. Это опять же подтверждала теорию о знакомстве с насилием.

Я поднял голову, вглядываясь в слепящий свет, пытаясь разобрать силуэт того, кто поднялся на обочине. Локти ныли, в горле першило от пыли, а в голове звенела тишина, прерываемая лишь стрекотом скорпиформиков и чужим голосом. У меня есть баллончик, пара чипов с непонятными цифрами и кусок пластика. Ощущение силы и уверенности. И больше – ничего. Ни имени, ни прошлого.

"Ладно, парень,– пронеслось в голове. - Начнем с малого. Спроси, кто он."

Встать на ноги, пошевелить шеей для разминки и напрячь поочередно правую и левую ноги, также разминая и спасаясь от краткосрочного онемения.

Напрягая связки я внезапно продекламировал ровно и громко;

- Эй, приятель! Ты встал с обочины пыльной,
Я — с асфальта, что вдавил мне в спину клеймо.
Так давай без затей: в этой тьме безымянной
Для начала скажи — под каким же числом?*

"Диабло! - внезапная мысль акцентировала мое мнение на собственных словах - Почему я сказал "под каким ты числом?"** Это явно жаргон какой-то специфический. Блин, откуда я это знаю, но не помню кто я?"

Рана на затылке. Можно было и так догадаться, и без лапаний. Но хотя бы теперь знает, что она кажется не такая серьезная. Что-то хорошее в этой ситуации.

А плохая ли это ситуация? И что она из себя представляет? Из информации у него сейчас только то, что он сидит на камнях, видимо на улице. На эти камни он видимо упал. И ничего не помнит. Не мог же он из-за удара память потерять? Для такого наверное сильнее надо удариться. Так ведь? А он себя вполне нормально чувствует, если конечно забыть про жжение на затылке.

На ушах - наушники, он никого не слышит, но его-то услышать смогут. Может позвать кого-то? А есть ли кто вокруг? Если бы были, то помогли бы ему наверное? Или хоть как-то бы обратили на него внимания? А может уже. Может, пока он был без сознания у него что-то стащили? Может его толкнули?

Пошарился по карманам, ища, есть ли что-то при себе, а потом остановился. Да что он думает-то, снять бы просто эту чертовщину с головы и понятнее станет. Только вот снять видимо не так уж и просто. Облепила голову, не стряхнуть, зараза... Вздохнул, снова исследовал пальцами на этот раз - ремни. Может на них есть какие-то крепления, которые он может расцепить? Зачем ему тянуть, если возможно есть решение попроще?

Удивляться собственному голосу времени не было: ночь предлагала множество более удивительных вещей. Тот, кто кашлял, оказался совсем недалеко. Мужчина двинулся к нему, продолжая поднятой рукой отгораживаться от бьющего в глаза света. Не успел дойти и до середины, как незнакомец поднялся на ноги, размял шею каким-то нехорошим движением. Мужчина замедлился, остановился за несколько шагов в нерешительности. И тут незнакомец разразился… стихом?

На несколько секунд повисла напряженная пауза. Мужчина поднял ладони перед собой в универсальном (оставалось надеяться) жесте доброй воли и тут же зажмурился, лишенный защиты от слепящих фар. Чтобы пробиться сквозь оголтелый стрекот насекомых, пришлось повысить голос почти до крика:
— Я… не под числом, меня машина сбила. Кажется, — Мужчина оборотом кисти указал туда, где за световым пятном маячило что-то черное, большое. Задумался, помолчал. — Что-то башка у меня не варит. Ты как сам, эрмано, целый?

Тяжело звучать дружелюбно, когда приходится кричать. Продолжая на всякий случай держать поднятые ладони впереди, мужчина осторожно шагнул навстречу — и немного в сторону, чтобы свет не так мешал разглядеть собеседника получше.

"Голос незнакомца ровный, агрессивных интонаций нет, только.. Удивление" - словно внутренний аналитический ментор включился в голове
Этот голос был так неожиданен для меня, что тут же отрефоексировал удивление уже я.
Возможно незнакомец примет это удивление на свой счёт. Ну чтож, так тому и быть
- Хола! Я цел, грасиас.
Тебя машина сбила? Сам цел? Переломы? Травмы?
"Спроси как его зовут? - тут же встрял внутренний голос- Заодно и проверим это только ты не помнишь себя или это общее явление"
- Как тебя зовут, компадре? - и потом с задержкой и непонятно почему я добавил - ты вооружён?
И тут первый любопытствующих внутренний голос вступил в перепалку со вторым внутренним голосом - аналитиком:
"Надо же и проверить уровень его опасности? Ага так он тебе и ответил правду! А почему нет? Как насчет презумпции невиновности? Стоп! Заткнулись оба! "
Ноги тем самым понесли меня в направлении чего то чёрного и большого. Предположительно машины, которая сбила незнакомца... А возможно и меня самого
- Догоняй, давай посмотрим что там.

Декламация в стихотворной форме снова вырвалась, но уже не так неожиданно

Машина в ночи как светоч в пути
Спасение наша иль гибель
Откроешь ли тайны и страхи по сути
Или сломаешь наш стебель...

Когда незнакомец перешел на прозу, мужчина заметно расслабился: перевел руки из положения «мы пришли с миром» во что-то вроде «ого, какие люди», подошел еще на несколько шагов. А ведь на секунду ему показалось… да мало ли что покажется ночью, в темноте, посреди пустой незнакомой дороги!

— Я как будто цел, не поломался, но сотрясение точно есть. Никак с мыслями не соберусь, — Приблизившись на расстояние рукопожатия, мужчина протянул незнакомцу ладонь. — Я…

Он не договорил, так и застыл с протянутой рукой и открытым ртом, оторопело глядя сквозь собеседника. Потом посмотрел на свою ладонь, на рукав, вниз на одежду. Задумался, вздрогнул и механически прохлопал себя по груди и бедрам, проверяя карманы — но что такого могло в них найтись, что хоть немного скрасило бы сейчас его положение?

— Не помню, как меня зовут, — медленно и как-то обреченно проговорил мужчина, обращаясь скорее к себе самому, и вновь поднял на незнакомца взгляд, ставший теперь крайне тревожным. Если он и расслышал вопрос про оружие, ответа не последовало.

Незнакомец уже спешил в сторону машины (какая же это «машина», с такой-то высотой и мощностью фар? это фура или, может быть, автобус). Мужчина последовал за ним не сразу, постоял еще, понемногу осознавая страшный масштаб той пропасти, которая зияла на месте его воспоминаний. Только спустя несколько секунд мужчина спохватился, размашистыми скачками поспешил за незнакомцем вдогонку.

— Погоди! Что тут случилось-то? — требовательно крикнул он незнакомцу вслед и добавил, уже с ноткой плохо сдерживаемого раздражения. — И почему ты, сукин сын, стихами говоришь?!

Драйвер. Всматриваешься в того, который другой, попутно немного сокращая дистанцию - руки на виду, никаких выпадов в духе "яростной кобры, рвущей стебель бамбука". Незнакомец высок, жилист, плечист - и совсем еще молод: без свойственной "взрослым" тяжести и рыхлости - легкий, поджарный. "На лицо" не узнаешь: кареглазый, остроносый и скуластый, с коротким ежиком темных волос и едва-едва проступившей на подбородке и под носом чернотой щетины - чуть младше той грани, за которой начинается брутальная мужественность, но уже почти-почти. Или, может, просто хмурый. В худи темно-синем, джинсах синих, кроссовках темных - мрачновато, но без откровенных реверансов в сторону мортуальной эстетики. Не помнишь, кто это может быть, но выглядит скорей прилично, чем опасно.

Вместе с тем, окончательно сократив дистанцию, в полной мере убеждаешься в том, что "машина" - это не просто машина, это - автобус: темно-серой, с серебристым блеском в краске, махиной возвышается на обочине, частично занимая проезжую часть хайвея с "вашей" стороны. Панорамный прямоугольник лобового "щита", параллельные грунту полосы воздухозаборного "намордника", дуга массивного бампера - понизу, стеклянные стены поделенных на равные промежутки межоконными балками бортов, курсовые квадродиодные "фонари", слева - складная дверь: плотно прикрытая, с гермошторками.

Тянешь руку на рукопожатие тому, молодому - и на полуслове застываешь: там, где должно быть имя - пустота. Казалось бы, банально-обыденное действие: "кинуть краба", попутно обозначив себя либо общепринято-официальным, либо неформально-конспиративным "термином". Раз - и "споткнулся". Не пугает этот факт настолько, чтобы сознание сорвало "стоп-кран", отправив тело в ступор, впрочем: оставшись без рукопожатия - неловко получилось, но, чего уж - смещаешься боком, чтобы не ловить лицом переизбыток фотонов, и, вместе с новым знакомым, берешь курс на дверь. Шагаете почти вровень, без рывков и "ускорений", потому что "ускорение" - про панику, а вы - ты, по крайней мере, - не паникуете.

Карманы еще - "на ходу", походя - охлопываешь. И у бомбера - не пустые: в левом - плямоугольно-плоской пластинки гладкость, в правом - примятая малость пачка сигарет, в джинсах же - пусто. Отмечаешь, плюс, что на левом запястье у тебя есть часы - тяжелый металлический браслет, тяжелый металлический корпус. И кольцо на мизинце левом: толстой и широкой серебристой полоской, без орнаментов, многозначительных надписей, и всяких, там, камней.

Окликаешь затем "нерукопожатника", который целеустремленно движется к транспорту, попутно проявляя недюжинные способности к стихотворному экспромту, и замечаешь попутно, что какой-то тип - мужик, явно: одет легко и ярко, какие-то "кислотные" полутона считываются и в рубашке, и в мешковатых штанах, и даже в помаргивающих по периметру разноцветными диодами кроссовках, с вирт-гарнитурой на голове - довольно сноровисто уползает куда-то под автобус. Что, вкупе со странным пробуждением, потерей памяти и стихотворениями-в-ночи, несколько сбивает с толку.

Геймер. Пытаешься выискать в - буквально: практически физически это ощущаешь - звенящей под сводами черепа пустоте хоть какие-то намеки на хоть какое-то понимание хоть чего-нибудь. И смутно, но все же припоминаешь, что не так давно, даже, можно сказать - совсем недавно, произошло событие, пусть не выбившее тебя из колеи, но все же огорчившее. Снова отложили выход ВС-хоррора "Fiesta del Bosque", на который ты неплохо, так, в свое время задонатил: рассылка пришла от имени - в одном лице - режиссера и сценариста проекта, в котором он - имени-фамилии не помнишь, только ник: "Слинки-Поп" - расписал, что "отложение" на этот раз связано, в том числе, с ухудшением его здоровья: за последние два Сезона несчастный творец был дважды госпитализирован, плюс перенес профилактическое извлечение гемопомпы на техническое обслуживание, но запала не теряет, все еще продолжая с оптимизмом смотреть в будущее, и надеясь, что ужастик про антропоморфных зверей, пытающихся выжить в отравленном соседней фабрикой и регулярно третируемом двуногими хищниками Лесу, все же "увидит свет". Не совсем понимаешь, как и чем тебе все это, вот, свежевспомненное может помочь, но уже что есть - то есть.

Проверив карманы, понимаешь, что у тебя их всего пара, и оба - боковые, на брюках из плотной, но мягкой ткани. В левом - пластинка: тонкая, широкая, прямоугольная, эластичная на ощупь, со сглаженными краями, в правом - пусто. "Сверху" - то ли свитер, то ли еще что-то такое, без пуговиц, застежек и молний, "цельнолитое". Обувь тоже есть - не пятками в твердость, на которой лежал, теперь упираешься - но какая именно, не понять. И на запястье левом - то ли часы, то ли браслет: эластичная полоска с гладкой "таблеткой" на тыльной стороне.

Закончив с экспресс-проверкой содержимого карманов, нащупываешь "узлы фиксации" штуки на голове: ремни - под подбородком, под затылком. Пальцами левой руки фиксируешь тот "блок", что вжимается в лицо, правой - нащупываешь затылочную защелку: плоский язычок, поджимающий волосы к основанию черепа: прижать кнопку - и все, сухой щелк: стяжка расцеплена. Затем, чуть задрав подбородок, находишь на втором фиксаторе ползунок-регулятор, стягиваешь его назад, даешь ремню сантиметр-другой хода, потом находишь замочек - щелк, и все. Стягиваешь всю конструкцию с головы - вперед и вверх, как какую-нибудь маску сварщика - и мир враз наполняется светом, отовсюду наваливается стрекот насекомых, откуда-то сбоку доносятся обрывки чужих фраз. Щупаешь затылок - больно. Полоска рассечения, впрочем, неглубокая - кровь впиталась в волосы и подсыхает, все это дело жжет только при касании, а головокружения нет.

Яркий, прожекторно-сфокусированный и параллельный земле, спаркой жгучих лучей, свет, что бьет откуда-то сбоку, слепит. Сидишь на обочине дороги, а вокруг - ночь.

Стажер. Встаешь - без суеты, без неуклюжести, так, будто тело само знает, что делать, "просто" - раз, и на ногах. "Расклиниваешь" коленки, похрустываешь шейными позвонками чуть слышно, "покатав" голову туда-сюда, выгоняешь из трапеций скованность. Тело не затренированное до неуклюжей тяжести, как бывает у "бройлеров" - молодое и пластичное. Пыль с тобой, стрекот - тоже, свет все так же кроит темноту на "светло" и "темно". Отворачиваешься так, чтобы не слепило - в ловле "прямотока" на сетчатку приятного мало.

Рядом, тем временем, в движение приходит тот, второй. Мужчина - высокий, твоего примерно роста, но заметно более плотно - не до тучности, впрочем - сбитый, крепкорукий, с покатыми плечами, смуглый, щетинисто-бородатый, густо волосатый, темноглазый и носатый. Визуально - не вооружен: ни на поясе ничего не видно, ни из карманов не торчит, руки тоже пустые, кисти прятать не пытается.

С рукопожатиями у вас как-то не ладится, и вы, не особо сговариваясь, берете курс "на технику" - шаг в шаг, без "ускорений", потому что беготня - это про панику, а паника делу редко помогает. Порядок действий "выстраивается" сам собой - быстро, четко, без метаний: контроль сектора и дистанции, пальцы нащупывают покоящийся в кармане на "ESTILETE" - хват скрытый, никакой демонстративности, корпус разворачиваешь диагональю к двери, чтобы свет и дальше бил "вскользь", а не "в лоб".

Под брюхом транспорта, как замечаешь, мелькают обутые в яркие кроссы ноги "ползуна" - какой-то парень, извиваясь червем и проявляя недюжинные таланты в ползаньи, ныряет под брюхо здоровенной машины, "забуриваясь" куда-то туда, вглубь, к задней оси, но быстро затихает, видимо, развалившись прямо на асфальте.

Шаг, другой, еще один. И ни имени, ни понимания того, кто ты. Только стихи - да и те "рождаются" скорей экспромтом, сами по себе, чем вспоминаются.

Шут. Свет надоедает, свет мешает, свет почти раздражает - и ты сначала принимаешь решение сделать, а потом делаешь единственно верное - по крайней мере, как тебе кажется, - в такой ситуации действие: движешься навстречу статике. Громада автобуса - а это именно он - встречает тебя благодатной, мягко пульсирующей спокойствием темнотой. Четыре точки - колени и локти: тык, тык, тык, тык. Медленно, но неотвратимо, без спешки, но неумолимо - туда, в тень под брюхо черной громады. Там черней, там тише, чем снаружи: теплый металл пахнет моторным маслом и дорожной пылью, а теплый асфальт - просто дорожной пылью. Тепло, почти уютно.

Днище рядом, днище уже здесь. Прямо, вот, над тобой. Туда, под дугу бампера, под сень таинственных труб и мистических стальных поддонов. Подтягиваешь тело: локтем-коленом, локтем-коленом - глубже, к задней оси. Головой ближе к монументальной статичности ее балки, пятками - к свету. Переворачиваешься, приветливо ткнувшись плечом в днище могучей машины, с живота на спину. Все, прибыл.

Укладываешься поудобнее - это легко, просто, понятно: ноги вытянул - и готово. Ладонями - поверх ткани - охлопываешь себя, по карманам куртки пройдясь, пощупав брюки: ни банки, ни пакетика, ни сигаретки - пусто. Тело же - обычное: не вата, не железо. Твое, живое. Упругий местами. Мышцы на ногах, вон, упругие. И на руках. И вообще. Не жирненький, без мягкости ватной, не литой из каленого железа - нормальный. Не крохотный, не гигантский. Обычный. Человек. "Хомо". И, да, ты прикольный. Любишь себя, хороший ты. Отличный даже.

Вздыхаешь умиротворенно. Все хорошо. Отлично. И, поудобнее уложив руки на себя - где-то там, у живота, - позволяешь из последних сил пытающемуся удержать фокус на ползаньи, автобусах и асфальтах сознанию, наконец, погрузиться в убаюкивающую негу и мягкую пульсацию блаженной дремы. Хороший асфальт, автобус хороший. И ты, ты - тоже. Отличная ночь.

Ничего не нашел – и хрен с ним. Не надо, в целом. Так интереса ради, не цели для.

Отличная ночь. И человек тоже отличный. Что произошло? Как? Зачем? Почему? Потом, все потом. Уверен, ничего важного наверху, в салоне автобуса, не происходит. Подождет.

Приятное расслабление тела – лицо, глаза, руки, ноги. Превращаешься в жидкость, неспособную даже в теории напрячься для чего-либо. Глаза закрыл, челюсть нижняя вниз слегка ушла.

В гаснущем сознании мелькает мысль, что как будто бы совсем ничего нового не произошло. Было уже такое. Более того, возможно даже нормальное это состояние. Все штатно. Улыбнулся слегка и Морфею отдался как любимой женщине.

Подъем уже был. И стихонедержание тоже.
Движение - не усилие, а разрешение — тело само распрямляется, будто пружина, долго сжатая под весом, наконец-то отпущена. Раз — и ты уже стоишь. Колени мягко «расклиниваются», в шее слышится приглушенный хруст, когда голова описывает короткую дугу, сгоняя оцепенение с трапеций. Тело не грубая глыба, не утяжеленное мышцами, — оно молодое, податливое, послушное. Пыль все так же висит в воздухе, стрекот насекомых не умолкает, а слепящий свет продолжает безжалостно кроить ночь на лоскуты «можно видеть» и «нельзя». Ты отворачиваешься, уводя взгляд от прямого потока, — ловить его на сетчатке удовольствия мало.

Тем временем, движение возникает рядом. Мужчина. Ростом с тебя, но сложен плотнее — не размягченно, а сбито, крепко, будто вырублен из цельного куска. Плечи покатые, руки сильные, смуглая кожа, густая щетина, темные волосы, пронзительный взгляд и выразительный нос. На первый взгляд — без оружия: на поясе пусто, из карманов ничего не выпирает, кисти открыты, ничего не таит.

Шаг. Еще шаг в направлении мужчины. И ни имени, ни воспоминаний о том, кто ты. Лишь обрывки стихов, рождающиеся экспромтом, будто эхо из ниоткуда.
И да. При этом — мужчина тебе не знаком. Совсем.
Мужчина теперь стоял, и теперь его силуэт, ранее размытый, обрел четкие, измеримые черты. Взгляд Стажера, скользящий по собеседнику и... внезапно подключившийся мозг, возможно привыкший дробить целое на категории, автоматически провел анализ визуальный антропометрических данных

Рост и телосложение: Рост совпадал с его собственным, около 180-185 см, но сложен был иначе — не атлетической сушеностью, а сбитой, крестьянской мощью. Широкая грудная клетка, покатые плечи, выдающие сильную верхнюю мышечную группу. Тело не качка, а грузчика — функциональное, приспособленное для постоянной нагрузки.

Череп и лицо: Форма черепа — мезоцефалическая, без выраженных долихо- или брахицефальных черт. Однако лицо привлекало внимание гипертрофированным развитием нижней челюсти и скуловых дуг, что создавало впечатление постоянной собранности, готовности к удару. Нос — с горбинкой, с легкой асимметрией, возможно, след старой травмы.

Волосяной покров и пигментация: Кожа — смуглая, с оливковым подтоном, тип, характерный для южных регионов. Хиспанец? Или просто так подзагорел постоянно работая на улице? Волосы — густые, жесткие, не просто щетина, а полноценная, коротко подстриженная борода, равномерно покрывающая нижнюю часть лица. Брови — широкие, низко посаженные, почти сросшиеся на переносице.

Детали и импрессия:
В его темных, почти черных глазах (радужка с плотным пигментом, граница с белком четкая) читалась не агрессия, а тяжелая, настороженная усталость. Он визуально не был вооружен, но его крупные, с широкими пальцами и выступающими костяшками кисти сами по себе были инструментом. Пальцы были снаружи, не пытались спрятаться, но их положение — полусогнутое, расслабленно-готовое — говорило о привычке к физическому труду или, что вероятнее, к конфронтации. Вернее - к готовности к конфронтации, но без явных признаков агрессии.


Стажер едва заметно вздрогнул, словно отгоняя аналитический голос в голове бубнивший про аналитический портрет незнакомца.
Да, если кратко - незнакомец не был просто мужчиной; он был комплексом признаков, где каждая черта — от линии бровей до формы кулака — складывалась в портрет человека, чья жизнь не была кабинетной. Портрет, который следовало бы занести в картотеку. Изучить. Наблюдать. И быть начеку.

Рукопожатие не задалось, ибо сам Стажер просто отвлекся анализом собеседника, и только краем глаза, уже поворачиваясь к машине увидел, что тот протягивал ему руку в приветствии.
Невежливо не пожать? Может быть.
"С другой стороны, кто знает, может придется этого человека арестовывать... арестов...что? Черт! почему мне пришло это в голову. И этот... такой подробный анализ... как буд-то я проделывал подобное сотни раз и мозг уже дошел в этом до автоматизма... Память, ну где же ты? Вопросов все больше, а ответов как не было, так и нет!"
" А как же доверие? "
" А оно уже есть? "
" Но ведь тебе придется работать с ним в команде? "
" Обойдусь! "
" Тебя совсем что ли окончательно тяжелым грузовиком приложило?"
" Так автобусом же!... вон уже виднеется"
" Магнифико! Одиночки всегда проигрывают. Это только в дешевых фильмах супергерой всех раскидывает в одиночку. В реальности побеждает команда и дисциплина. Да любой спортсмен об этом знает!"
" Ну-ну. А ты откуда знаешь?"
" А я....ахгммм "
Я еще раз взглянул на свои руки ноги, прислушался к ощущению безупречного движения своего тела. Да... спорт мне точно был близок и видимо занимался им я с удовольствием... Наверное... Или без удовольствия. Но много.

Тем временем вдвоем с незнакомцем мы приближаемся к технике.
Это не грузовик, а автобус теперь это четко и ясно видно. Стоит на обочине, слева складная дверь плотно прикрытая с гермошторками.

Суеты нет, одновременно не сговариваясь переходим с незнакомцем на тихий, осторожный шаг. Без бега, без суеты, без нервов.
Порядок действий выстраивается сам. Я показываю "напарнику" знаком, чтобы тот смещался больше к лобовому стеклу и к обочине - и глянул что за этой громадиной. Со стороны обочины. При этом сжав правый кулак, а затем показав двумя пальцами себе на глаза, а затем на днище автобуса - я призываю неизвестного помощника обратить внимание. Мы тут не одни. Под брюхом транспорта мелькают ноги в ярких кроссовках — кто-то, извиваясь, ползет под махину, ныряет глубже, к задней оси.
"Обойди через обочину с другой стороны" - знаками продолжаю показывать - "а я буду в наблюдать отсюда, со стороны света".
"Никуда ты не денешься, подавтобусная ящерица"...

Сначала поморщился от воспоминания. Мало оно дало полезного, хоть почему-то и расстраивало немного. Когда же снял шлем - поморщился уже от яркого света, сразу прикрыл глаза рукой и тихо ругнулся.

Поднялся на ноги, так же не опираясь на больную руку. Не спеша, на случай, если голова заболит. Прихватил с собой шлем. Свет сбоку, значит двинуться вперед, закрывая рукой глаза от света, пока тот не перестал слепить.

Осмотрелся по сторонам. Есть ли кто-то еще рядом? Где он находится? Откуда свет? Раз на обочине, то наверное от машины. Его машина? Может не его. Почему он перед ней валяется. Сбили? Нет, он сильнее бы пострадал... Сильне чем...

Опустил взгляд и осмотрел свою руку, локоть, рану. Благо свет есть. Может просто ссадина. Аккуратно решил проверить подвижность руки. Сгибается нормально?

После решил осмотреть найденные с собой предметы. Повертел в руках шлем. Для чего он? Повесил его на руку и посмотрел на браслет. Сколько времени? Вытащил из кармана пластинку и тоже ее изучил в поисках информации.

Не получив ответа, мужчина лишь вздохнул и раздосадованно покачал головой, но следовать за незнакомцем к автобусу все-таки продолжил. На ходу нащупав в кармане пачку сигарет, он машинально достал одну и прилепил к нижней губе, а затем пальцем пошарил в пачке в поисках зажигалки. И тут же, еще одним мышечной памятью подсказанным движением, быстро сверился с часами: как там, мол, успеваем на перекур?

Происходящее напоминало горячечный сон, из которого никак не получалось проснуться: еще не кошмарный, но неуловимо неправильный, не подчиняющийся дневной логике, и поэтому крайне неуютный. Худшее вроде было позади — выжил ведь он, черт возьми, в этой аварии, даже царапины не посадил! — и все-таки в воздухе витало предчувствие чего-то непоправимого. Чтобы распутать это ощущение, нужно было бы остановиться и прислушаться к нему как следует. Но сначала нужно было добраться до автобуса.

Как ни странно, автобус как раз и был единственным источником хоть какого-то спокойствия. Было в его бесхитростной, строго прозаической «автобусности» нечто обнадеживающее и почему-то смутно… родное? Удивившись такой мысли, мужчина растерянно провел подушечками пальцев по металлическому борту, проследил за его строгими линями дотуда, где над аркой заднего колеса корпус изгибался покатым углом, едва угадывающимся в темноте. Стоп, а что это там, ниже? А ниже — чье-то ярко одетое тело, бойко уползающее под днище автобуса.

Тут же стало тревожно, но не за ползуна, а почему-то за автобус: непонятно еще, зачем ползун под него полез и входил ли вообще в число тех, кому положено там лазить — что-то подсказывало, что таких немного. Мужчина быстро оглянулся на первого незнакомца (а на общем фоне уже почти и «знакомца»). Тот ползуна явно тоже заметил, оценил обстановку и уже жестами координировал какие-то командные действия. В команду мужчина не записывался (к незнакомцу оставались вопросы), но все же коротко кивнул и поспешил на свою позицию, как он ее понял. Время вопросов еще наступит. Пока же — время решительных дел.