["Хризалида"] | ходы игроков | ["Хайвей"]: "Драйвер", "Геймер", "Стажер", "Шут"

Драйвер. Полумрак - темнота всюду, наступает и нависает, но ее что-то разгоняет, тревожит. Где-то сбоку, слева, кажется - со стороны ног, светло. Так светло, что даже доворачивать глазные яблоки в ту сторону - не больно и даже не дискомфортно, но почти. Словно пара мини-звезд, сфокусировав все свои яркости и мощи, выжигают темноту, сгущая ее вокруг своих потоков-прямотоков. Курсовые квадродиодные фары, включенные на "дальний" - подсказывает память. А вокруг - пыль, ночь, чей-то кашель еще.

Лежишь на спине, вытянув ноги на твердое и шероховато-укатанное, а спиной "раскатавшись" по чему-то не менее твердому, но каменисто-бугристому. На обочине валяешься, к Оракулу не летай.

Геймер. Вспышка. И все. Абсолютный - кромешный, черный как смоль, мрак. Он - и ватная, до звона в ушах, тишина. Ослеп наглухо, оглох напрочь. Или - ни света вокруг, ни звука.

Но, помимо тьмы и беззвучия, которые ощущаются как - буквально - облепляющий голову вполне осязаемым "мешком" кокон, есть еще неприятно давящие в спину - от шеи и до самых пяток, через спину, прочее-подобное, бугорки. Камушки какие-то, что ли? Что-то такое. Будто на кучу гравия лег. А, кстати, может и правда лег. Куча гравия, в темноте и тишине. А еще - затылок как-то странно саднит, печет заметно. И болит, отзываясь вспышками жаркими, правый локоть, если его упереть во что угодно. Под "чем угодно", подразумевается, конечно же, эти самые бугорки-под-тобой. Ну, те, которые как гравий. Или - просто гравий, не "как". Гравий. На котором ты лежишь, в темноте и тишине.

Стажер. Вспышка. Дрожащий, пыльный полумрак вокруг, но свет - где-то совсем рядом. Яркий, слепящий, спаренно-округлый в первоисточнике - и лучисто-столбоватый, горизонтально уходящий в ночь, в протяженности. Где-то справа, совсем близко - его режущие густую черноту "раструбы", а вот фары-фонари - подальше заметно, там, еще правей, вдалеке. Фары и есть. Кажется. Ночь вокруг, стрекочут долбанные скорпиформики вокруг. И душновато еще так - не до выступающего на лбу жемчужинами пота, но до неприятной влажности где-то промеж лопаток. И пыль - не видно ее, но она есть, ощущается в каждом вдохе. Прерии - ни с чем не спутать этот воздух.

Лежишь, лопатками что-то твердо-шероховатое подпирая. И вокруг - оно же: теплое, каменисто-плотное, гладкое: в целом, но комковато-плотное: в частности. Дорожное покрытие. И, стоит чуть - непроизвольно - повести телом, как тут же отзываются болью сразу оба локтя: левый - чуть посильней, правый - так, едва-едва. Как если бы отбил их. Хотя, может, и правда отбил. Болят.

Шут. Вспышка. И, сразу за ней - вжух, рябью идет все вокруг. Все - это пара гнущихся и вибрирующих, будто струны, лучей. Хрясь - поперек темноты кнутами хлестнули. И снова дрожат, вибрируют. Под постукивания еще ритмичные все - туц-туц, туц-туц-туц. Звучит прикольно. Что это вибрирует? Лучи какие-то. И небо ночное, там, в вышине, туц-туц, пульсирует тоже, то накатывая на тебя, пучась звездами, туц-туц, то обратно съеживаясь. Вжух-вжух, туц-туц. Стучит, ежится мир. Небо ночное, света лучи - те, за ногами протянутыми, там, впереди. Туц-туц, туц-туц-туц. Дрожат лучи, танцует небо. И не помнишь еще ничего. Вот - вообще. Туц-туц, туц-туц-туц.

Лежишь, хорошо. Да, конечно, твердовато - то ли камни, то ли что-то такое, вот, под спиной, но ступни зато - по-президентски, на твердом и гладком. Туц-туц, туц-туц-туц. Накатывают звезды, откатывают. И свет - вжух-вжух, небу в такт. Хорошо.

Змеи.

Да, точно, они. Холодные твари из чешуи и клыков – кто-то протянул двух гигантских гюрз через все небо пузом к земле и теперь они извиваются причудливо, сворачиваясь кольцами и безымянными фигурами. Не страшные. Не завораживающие. Но и на них смотреть неплохо.

В целом, все неплохо. Лежать не стоять. Хорошо в теле. Пусто в голове. Блаженная нега. Ради этого чувства люди тратят кучу денег, бросают семьи, совершают преступления, пихают в тело всякую токсичную дрянь. На последнем мыслеобразе уголки губ слегка поднялись в ироничной улыбке. Уж точно не ему осуждать. Почему – не знает. Но точно не ему.

Что он отдал за это состояние? Память? Странное двоякое чувство в голове, словно не первый раз находишься в подобной нирване. И память, наверное, не первый раз отшибает. Хотя в этот раз как будто бы перебор. Все равно. Не имеет значения.

Хорошо. Просто и без затей – хорошо. Отличное чувство. Это и есть удовлетворенность, в которой можно потратить и вечность. Если бы не твёрдое ложе под спиной. Если бы не вибрация. Если бы не змеи... Откуда они? Что ими светит? Фонари? Фары?

Нет, совершенно ничего делать не хочется. Но как будто бы надо – что-то подсказывало внутри, что это благостное состояние с вероятностью в 100% будет так или иначе нарушено, а то и заменено на еще какое-нибудь. Просто вопрос времени. Недель без еды, дней без воды. А то и минут. Такое случается, когда не знаешь, что происходит вокруг. Поэтому и надо узнать. Грех Адама и Евы не часто приносит удовлетворение человеку, но свойственнен ему также, как и все остальные грехи.

Сознание возвращалось обрывками, как плохой сигнал по забитому каналу. Первое, что я почувствовал — это пыль. Её мелкая, едкая взвесь царапала горло с каждым прерывистым вдохом, въедалась в ноздри, смешиваясь со вкусом железа и чего-то горького, чему имени в моей пустой голове не находилось. Воздух прерий. Его ни с чем не спутать. Густой, душный, пахнущий пылью, сухой травой и… чем-то электрическим, привкусом грозы, которой не было.

Я лежал на спине, уткнувшись в низкое, усыпанное звёздами небо. Его привычная бархатная чернота была разорвана — выжжена слепящим дуэтом. Что это? Два сросшихся солнца, неестественно близких и яростных, впивались в сетчатку, оставляя плавающие кляксы-призраки. Свет был грубым, физическим, почти осязаемым столбом, что уходил в ночь, рассекая её своими рваными краями. Где-то совсем рядом, справа, я слышал его мерзкое, шипящее дыхание — работали «раструбы», охлаждающие перегревшийся механизм. А чуть поодаль, правее, в отдалении, тускло мерцали другие огни. Фары. Так мне подсказывало какое-то смутное, уцелевшее знание.

Стрекот. Бесконечный, пронзительный стрекот мириад крыльев. Эти долбанные скорпиформики. Их монотонный хор висел в воздухе густым, нервирующим покрывалом.

Я попытался пошевелиться. Больно! Горячие иглы вонзились сразу в оба локтя, заставив сглотнуть стон. Левый горел огнём, правый лишь ныл назойливым эхом. Как будто я падал, выставив руки вперёд, пытаясь смягчить удар… или отбивался. От кого?

Спиной я чувствовал шершавую, твёрдую поверхность. Дорога. Тёплое ещё за день камне-плотное покрытие. А вокруг, обнимая меня со всех сторон, лежало что-то мягкое, податливое, но плотное. Трава. Высокая прерийная трава. Я был с краю дороги, ближе к кювету, у обочины, подпираемый камнями и пыльной землёй.

Самое главное не приходило. Не приходило вообще. Имя?.. Откуда я здесь?.. Что это за адский свет?.. В голове не было ничего, кроме белого шума, боли в локтях, и бессвязного набора информации: ... основы ответственности, интеллектуальная собственность… обрывки лекций. Всякий бред, который не приближал меня к пониманию кто я такой, где живу и что тут делаю тут ночью с разбитыми локтями.

Осторожно, не напрягая лишний раз локти я сел, а затем медленно, морщась ощупал и прощупал места боли. Есть ли кровь, насколько там все плохо? Задеты лы артерии? Опухли ли локти или нет? Это верный признак перелома или сильного ушиба.

Затем я вспомнил, что лежал на чем то твердо-шероховатом. Осторожно осмотрел и ощупал то, на чем лежал.

Так что еще? Я вывернул карманы, ощупал и осмотрел одежду. Пытаясь найти там что-то, что могло бы помочь идентифицировать меня самого.

Мужчина тихонько застонал и отвернулся от яркого света, подставляя ему щеку. Расставаться с темнотой не хотелось; в голове было легко и пусто, как спросонья. В этой бархатной пустоте сигнальными ракетами вспыхивали одиночные мысли, озаряли ее на какую-нибудь секунду и тут же, на излете гасли: вот фары дальнего света. Вот обочина. Вот я, на этой обочине лежащий. Авария?.. Эта мысль уже не погасла, осталась тревожным пульсирующим огоньком.

Мужчина осторожно приподнялся на локте и другой рукой опасливо потянулся к затылку. Заранее поморщился, ожидая и одновременно боясь вот-вот ощутить под пальцами слипшиеся от крови волосы, а за ними — влажное, сочащееся, живое. Что-то, что объяснило бы пустоту в голове. Но ничего такого не было. Пустота, границы которой еще только предстояло исследовать, осталась пока необъясненной.

Помогая себе руками, мужчина медленно сел — сноп белого света угрожающе качнулся перед глазами — и бережно ощупал голову целиком, по всей поверхности черепа. Вроде порядок? Слегка этим ободренный, мужчина нетвердо, в несколько расхлябанных движений поднялся на ноги: черный шатающийся силуэт на фоне одинокого прожектора. Асфальт под ногами плыл, но ноги держали и стоять было в целом совсем не больно. Когда равновесие восстановилось, мужчина сощурился, вытянул вперед шею, всматриваясь сначала за границу освещенной зоны, туда, где сгущалась чернота. А потом, собравшись с духом, заслонил глаза пальцами и обернулся через плечо прямо на…

Рядом кто-то закашлялся. Люди!
— Кх… Кто тут? Эй! — прохрипел мужчина и быстро огляделся.

Раскрыл глаза, морщась от боли в затылке, но вокруг ничего не изменилось, все та же темнота. Странно... Что-то вокруг головы ощущается, блокирующее звуки и зрение. Он бы и продолжил так лежать, если бы не другие ощущения в его теле. Сначала приподнял голову, пытаясь убрать ее с камней, предположительно - источник его боли в затылке. А потом и попытался медленно сесть, начав опираться на правый локоть, который тут же отдался жаркой болью, отдернул. Вздохнул сквозь зубы, зажмурился, снова опускаясь на землю. Земля. Почему он на земле. Упал? Головой ударился?

Вторая попытка. Поднял правую руку с камней, положив на тело, уже бодрее перекатился на левый бок и поднялся в сидячее положение. Поднял руки, начав ощупывать лицо, перевел руку на затылок машинально к источнику боли и попытался снять мешок вокруг его головы.