...Новая свеча загорается, освещая мрак.
Её слабый, мерцающий огонёк, делит пустоту на оттенки полумрака. В её свету мерцают латунные, медные и оловянные тела человечков, что двигаются по бескрайним просторам. В её тени, безмолвными великанами и уродливыми карликами раскиданы небрежно картонные и деревянные макеты зданий, змеяться дорожки по холсту и оживают рисунки.
И чем яростней ты всматриваешься в этот свет, чем дольше ты вслушиваешься в неясное шипение тающего воска и сгорающего фитиля, тем четче ты слишишь голоса. Завущую тебя издалека историю, что так же зажглась со свечой…
**Музыкальное сопровождение от заведения:ссылка***Пламя мерцает пуще прежнего. Тени его заползают в бар “Чеснок”, чьи стены приютили одинакого громилу — рыже, как медь из которой выполнена его фигурка, и худощавого фигляра — блеклого, словно латунь.
Каждый всполох на их боках как пропущенная пуля. Каждый влажный блик отражения как подтёк очередного шота текилы, что эти двое пропускали вместе вечерами посиделок.
Тени сгущаются вокруг латунного человечка, ниточками расшатывая его из стороны в сторону. И как с течением времени на фигурке появляются царапины и впатины, так истоньшается рассудок бедного человечка.
Свечу задувает: может быть порыв ветра, а может пробежавший мимо паучок. И на секунду панорама погружается в темень. Но стоит пламени выровняться, как всё снова различимол.
Однако же, ни капельки не ясно. За краткий мик затемнения, тень успели оплести латунного солдатика, и вот они уже вместе с гигантом из меди дерутся вместе в картонном туалете бара. Удар за ударом, вмятина за вмятиной: медь на лице громилы словно потекла от всех этих проломов, словно из глаз льются слёзы, а физиономия выгибается от боли.
В битву вмешивается уголёк — огарок, что сорвался со свечи, и накрывает тело ловкача. Ещё пара секунд агонии и изломанное тушка падает на пол кучей хлама.
Тени оставляют её, но не рассеиваются. Они расползаются по городу, скручивая всё больше тел несчастных, пытаясь управлять ими, словно послушными марионетками. И те из кукол, чьи членики из мягкого металла не гнуться под командами дережёра и танцем теней, стягиваются на место бойни — в опустевший бар.
Пламя горит сильнее и сильней. В его треске, шипелнии и бурлящем воске слышаться споры, ругань, взрывы, недоверие.
Все куклы стягиваются в чёрный ящик, что в нём внутри? Не видно, к сожалению. Но есть в нём капелька надежды — чей-то далекий голос, что сулит каждому желающему золотые горы, силу и защиту от тех сил, что пытаются захлестнуть весь город.
И чем дольше идут уговоры, чем больше непокорные силе чужой разбредаются кто куда, тем больше огарковы выплёвывает свеча. Словно огоньки они сеивают инсталяцию, покрывая подпаленами холст под собой и стекаясь к убегающим малочисленым фигуркам.
Чем сильнее трепещет пламя, тем быстрее они бегут.
И с каждым порывом ветра, огонь отбрасывает всё больше теней, всё менее ровных, и всё более зернистых — словно город накрыл чёрный дождь. От одного взгляда на эту картину всё тело пробирала сырость. Она скользила по лицо, стекала мерзким холодком за шиворот и хлюпала тяжестью в ботинках.
Рваный дождь всё не прекращал. Под ним развернулось настоящее побоище. Удары и укусы, подсечки и погони — фигурки схлеснулись в бое насмерть с порождениями свечи, отстаивая свою жизнь.
Гурьбо шматки воска скапливались вокруг одной из фигурок, почти что потопив её под своей массой…
...Но вот очередной порыв ветра, а может быть и чья-то воля, оторвала от инсталляции небольшой кусок: промокший картонный грузовичок, взметнувшийся в воздух и повисший в нём на пару коротких мгновений.
Вся инсталяция наполнилась эмоциями. Сродни первому столкновению ребёнка с миром взрослым: местом, где полно тех, кто скренне, с горящей ненавистью или холодным расчетом, желает его смерти? Похоже, ответом был… Страх? Скорее, резкий и бурлящий трепет вложенный в один порыв.
Неистовый и неспокойный, словно буря. Дождь из теней застыл в воздухе, вместе с грузовиком. И рухнула на множество огарков с одинокой фигуркой, вместе с затухшим пламенем. Мрак вновь укутал студию, вместе с игрушечным городком.
Пару мгновений ничего не проиходило, пока слабо тлеющий фитиль не загорелся вновь. Ограки, все как один, затухли, утекая медленно остывающим воском со стола. ФИгурки же остались целы и невридимы. Блики от их подпаленных боков разносились по всему помещению, а там где они были ещё совсем недавно, остались лишь рядки выгоревших, покасившихся и смятых домов. Словно война прошла по этому деланному городишку.
Блики ложились на рисунки, что украшали стены напротив причудливой инсталляции. Психоделические и непоследовательные. На них изображался странный, далёкий мир.
От одного взгляда на них в ушах гудел дождь.
Звук дождя снаружи лился приглушенно, как из-за плотно закрытого окна. Капли бились о стекло?.. Нет… И не метал это вовсе. Скорее, о деревянные стены и старую глиняную черепицу. Как в деревнском домике. Каждый рисунок — яркое воспоминание, бросский пейзаж.
Кресле качалке, накрытая пледом и раскачивающееся лениво взад-вперёд. Старый камин в саже и сколах, с медленно тлеющими в нём углями.
Неимоверно длинные коридоры шириной в дюжину футов с потолками уходящими на многие мили вверх, так высоко, что вместо потолка — лишь пасмурные облака.
Вода на потолке. Осьминог в коробке. Свинцовый гроб с паучьим крестом на ним. Дурные мысли, что в агонии корчатся… в банке из-под огурцов? Всё очень неясно, образно.
И во всём этом безумии образы людей, что сражаются друг с другом в тумане странного безумия. Кто-то метал огонь. КТо-то давил противников своей мыслью. Кто-то стрелял, а кто-то исчезал и вновь появлялся, словно в сказке: пожалуй, многие эти работы были вдохнавлены “Алисой в стране чудес”, ведь тут нашлось место и увеличенной девочке, и странным традициям, и усталому старому безумцу, и чаепитию и даже своеобразном “белому кролику” (вместо которого на картинке, почему-то, были пауки-вьетконговцы посреди джунглей Вьетнама).
Картины, дальше по стене, медленно менялись. Каждый рисунок всё тревожней предыдущего.
То горящие в огне люди, то головы взрывающиеся в странном тумане, по которому бестрашно шагает демон с лицом черепом, в окружении чедовищ и странных иллюзий.
То падающие с неба звёзды, что пожирали пламенем целый город, взрыва людей, разрывая целые дома, разрывая землю, распыляя воду и окрашивая ночные облака в багряный, желтый и оранжевый, а землю в ядовито-желтый, почти зелёный, словно вспыхнул белый фосфор среди деревне.
То разрушенная крепость, так же вся в огне, на вершине которой схлестнули в схватке искаженные тени. И разбитое тело, сплошь из стекла, которое по кусочкам собирают чудовища.
С бумаги, наклеянной поверх обоев, картины смешивали свои краски в чёрный цвет, что переходил с обоев на голую кирпичную кладку и оборачивался бескрайним простором космоса. С маленькими точками планет, среди который едва ли можно было разобрать нежный голубой шарик земли. А если приглядеться, то и громадный силуэт — словно начертанный нежными мозками серебристого кит, медленно плывущий к капле лазури в черноте.
Единственной радостной картинкой среди прочих, мрачных, был нарисованный недавно на бумажке кес: на нём имелась чья-то усатая весёлая мордашка, надкусанная, судя по силуэту на заднем плане, каким-то юношей.
Шедшие далее листы остались девственно чисты...
Пламя свечи утихо и стало гореть ровно, прогорев почти до середины фитиля. Тени ослабили свою хватку на фигуру, отпуская им и давая продышаться самую малость. На столе образовалось равновесие. Все новые элементы двигались, однако никаких значительных изменений не происходило.
Но вот во мраке скрипнула дверь. Послышались глухие, лёгкие шаги: приглушенный цокот коротких каблуков и толстой подошвы о деревянный пол. Над инсталяцией навис невесомый, тонкий и фигурный силуэт творца. Рука его пробежалась по фигурам: проверила кто где, в каком состоянии… как поживает картонный городок? И убедившись, что всё в порядке, ловкие пальцы выудили откуда-то из мглы ещё один подсвечник и свечу.
На стол, подле фигур, стал канделябр аж на пять свечей: украшенный позалотой, глубокими тенями и резными вензелями.
Его громоздкий стан возвышался над севером городом, на юге отражаясь бликами пяти новых зажженых свечей, одной за другой. От свеч исходил слабый аромат: каждая из них была ароматической, с ноткой сандала, пряностей и старины.
Огоньёк каждой мерцал ровно, а фитиль только начал прогарать. С лёгкой руки создателя, новые фигуры встали на доску: парочка металлических бойцов и горсть оловянных солдатик с одной стороны реки, и грубые медные поделки в разнобой с другой стороны. Каждый со своим характером, красотой и изъянами.
В компанию к ним на поле брани легли новые места: целые массивы скромсанных из ДПС, бумаги, где-то пластилина или металла домиков, присыпка из наструганного пенопласта вместо снега и слой огнестойкого аэрохоля поверх этого, чтобы город не сгорел раньше времени.
Работа — далека от завершения, но воск продолжал вариться и бурлить где-то за пределами этого пяточка света, а значит новые свечи скоро будут готовы. Как и новые фигурки выйдут из печи, и новые дома, места, события… родяться из рук мастера и причудливой воли маленьких человечеков, что сами собой двигались по доске стоит отвести от них взгляд или погасить свет.
Лёгким движением руки был перевёрнут и листок каландаря — дата на нём сменилась, ознаменовывая скорый конец осени и начало зимы. А с зимой наступают и праздники… подготовка к рождеству… а самое главное — празднование дня рождения для многих молодыъ людей города в самом начале первого месяца зимы!
Мастер задумался о том, чтобы состряпать ёлочку из пары пустых бутылок из-под воды и алой нити со снастей, что замотались в одежде ещё со вчерашнего дня.
Ну или можно было просто купить игрушечную ёлочку в магазине, если вдруг станет лень, или на работу не будет времени. Хотя когда это вообще было оправданием или причиной не творить что-то чудесное?..
Да, верно — никогда...