ᛟ Лживая Сага: На чужих берегах ᛗ | ходы игроков | ᛟ Руна Вторая

А за горами, за морями, далеко,
Где люди не видят, и боги не верят.
Там тот последний в моем племени легко
Расправит крылья — железные перья,
И чешуею нарисованный узор
Разгонит ненастье воплощением страсти,
Взмывая в облака судьбе наперекор,
Безмерно опасен, безумно прекрасен.*

Говорят, драконов истребили давно. Последний пролетал над северными землями, оставляя огненный след, и в агонии рухнул в холодное неприветливое море, когда дед самого старого из отряда был моложе самого юного из них.
Говорят, раньше драконов было много: одни не интересовались северянами вовсе, лишь, распластав негнущиеся крылья, кружили над стылыми горами; другие забирали лучших из них и те больше не возвращались. Конечно, герои преследовали драконов, но те были мудры и редко давали разглядеть себя на расстоянии полета стрелы.

Много чего говорят. А только вот они, драконы - покачиваются на соленых волнах, тускло блестят потертой чешуей. Холодные, невозмутимые, готовые взмыть по команде сидевшего внутри человека. Олаф, прозванный Бесшумным, видел, как послушны драконы в умелых руках: бриттам, с которыми он прибыл к скале, понадобилось всего две боевых песни, чтобы добраться до убежища франков. При этом дракон ни разу не исторг смертоносный огонь, не попытался вильнуть в сторону, унося добычу в свое гнездо далеко в горах. Воистину могучи были эти бритты и франки, раз сумели приручить драконов.

Тем не менее северян они больше не преследовали, скала оставалась закрытой наглухо, а погонщик дракона, сидевший внутри, не слишком удивился трем появившимся внутри викингам, хотя их побег вместе с драккаром явно не избежал его внимания.
- Олаф? - вопросительно обратился к Бесшумному мужчина, облаченный в костюм из черной кожи и черную маску. Ткань его наряда была похожа на чешую дракона.

***
Оставшимся же на деревянном драконе открылось печальное зрелище: кое-как залатанный Олафом в пещере, от удара о поверхность и прикосновения соленой воды драккар вновь стал протекать. Похоже, пришло время прощаться с верным кораблем?

Олаф вгляделся в воина, но не признал его – лицо его было спрятано за маской, а стать скрадывала кожаная броня, такая тонкая, что охотник бы не поставил и серебряного кольца на то, что она выдержит удар копья. Насколько он знал, такую носили особенные воины бриттов, умевшие говорить с драконами – те были послушны их воле, как псы доброму хозяину.

– То норманны, один из них родич мне – сказал Олаф, хотя все родство ограничивалось общими знакомыми. Воин сам не знал, почему он так сказал – может, чтобы подчеркнуть, что чужаки не станут обнажать меча, а может, чтобы наоборот взять их под свою защиту, хоть и вес его слова здесь был не больше пуха гаги, что гнездится в скалах родного фьорда.

– Беда пришла в наш дом. Зима, которой не видно конца и края. Наши земли истощены, скот умирает в стойлах, дрова подходят к концу и некому больше поддерживать огонь очага в длинных домах. Эти люди приехали по воле тинга и нашего конунга, чтобы спасти Длинный фьорд.

Возможно и не стоило говорить бритту о бедах, постигших их край. Но Олаф отчётливо помнил, как бритты сами подолгу вглядывались в сторону родных берегов, скрытых странным серым туманом. И эти взгляды невозможно было спутать ни с чем другим – так свободный человек смотрит в сторону родины, на которую невозможно вернуться. Они здесь были чужаками, но может быть чувство утраченной родины если не породнит, то хотя бы немного сблизит бриттов и норманнов

Любой викинг любит воду. Вода это жизнь, вода это путь, вода это кормилица, вода это пристанище праха, когда душа воина отправляется на пир с Одином. Отчего же Родерик был столь печален сейчас, когда звуки плещущейся словно в зарождающемся роднике воды радовали слух. Его слух и Бабочки, ведь остальные перебрались с деревянного изящного дракона на настоящего из стали и черной крови. Ответ на этот вопрос был прост как вода и грустен как единственный из оставшихся в экспедиции Гудссонов. Эта вода была смертью. Не мгновенной, но неизбежной. Руки Родерика, чуть не опережали его голову, пытаясь оттянуть неизбежное. Но сначала надо было сделать кое-что, точнее сказать.

- Бабочка, я верю в наших ясеней битвы как в себя, и надеюсь на них, как мать надеется, что семя в ней даст корни и прорастет в крепкого младенца. Но против них играет то, над чем не властны даже боги. Время. Локи смеется над нами, наш драккар, служивший нам верой и правдой столько времени, сейчас отбирает это время у нас. Я приложу все усилия, чтобы продержать его на плаву. Столько, сколько смогу. Но дальше ему уже не плыть. Если мы не покорим дракона, то наш путь остановится здесь и сейчас. Поэтому прошу, помоги нашим соратникам решить все быстро, как только возможно.

Ответа Родерик ждать не стал, точнее не так, он не стал стоять в ожидании ответа. Уважение было оказано, нужные слова сказаны. Пока драккар был на плаву у Бабочки еще было время вспорхнуть в чрево дракона, а он останется здесь и будет держать судно на плаву, столько сколько хватит сил, но для этого нельзя было терять ни секунды. Вперед, взять инструмент и кожу, приготовить доски. Ну а потом латать протечки. Одну за одной, начиная с самых серьезных и заканчивая самыми мелкими.

Молодой скальд полез в утробу стального потомка Фафнира со смешанным чувством страха и любопытства. Он видел как из его зева выходили бритты и теперь казалось бы, нечему было удивляться. С другой стороны, он никогда не бывал в летающем доме, как того описал Бесшумный. Домам полагается стоять прочно на земле дабы защищать род от леденящих северных ветров и суровых зим. С другой стороны, и людям не полагалось входить в утробу чудищ, а сражать их подобно герою Сигурду из древних саг своим мечом.

Изначальным замыслом Гуннлауга был осмотр дракона чтобы понять, можно ли будет поднять туда березу битвы совместно с могучим кузнецом, но внутри пришлось поспешать за старшими воинами, и все было настолько непривычным глазу, что отмеченный медом Игга не мог понять, сколько и какого пространства может быть внутри летающего чрева. Наконец когда все вошли в какую-то комнату, наполненную непонятными вещами, и новый побратим повел речи с находящимся там покрытым кожей человеком, сын Гюльви начал осматривать окружающее на предмет возможных опасностей - нет ли под рукой стоящего перед ними чего-то похожего на громовой посох франков или на то, что он видел в пещере иноземного колдуна в белом, метнувшего в нее свою коварную иглу.

Смерть. Она шла за ними по пятам. Все время. Настигая и танцуя рядом. Касаясь своим крылом тех, кто вставал на их пути. И тех, кто шел рядом. Если оглянуться назад, то можно увидеть череду лиц, старых и молодых, мужчин и женщин, чья кровь окропила их путь. И вот теперь они в чреве странного дракона. Их драккар, надежда и цель, у них в руках. Но какой ценой?! Часть из отряда так и не вышла из каменной пасти пещеры. А сам драккар готовился пойти ко дну. Горькая усмешка, достойная Отца Лжи. Поманить надеждой – и опустить в глубины отчаяния. Но пока руки держат топор – не стоит сдаваться. Иначе – все было зря.
Но если Гот думал, что пока его ничем не удивить – он ошибся. Повелитель Драконов знал Олафа! Это могло быть и хорошо, и плохо. Но, вроде бы, он не хватался за меч – значит, между ними скорее всего нет крови. И есть шанс договориться. Иначе им не поднять Дракона в небо.
- Подтверждаю слова Олафа. Если слово норманна что-то значит для тебя.
Хриплый каркающий звук голоса.

  Так уж бывает, что нити норн путаются, извиваются подобно змеиному клубку, путают думы и разум. Человек видит одно, стремится к нему, жаждет – а в итоге понимает, что алкаемое невозможно. И можно сколь угодно сетовать на Локи, поманившего ложной надеждой, но от истины никуда не денешься – каждый сам рад обмануться, когда обман этот отвечает всем подспудным чаяниям. Стоя меж ребер дракона деревянного, колыхая носком сапога нашедшую себе путь сквозь смоляную преграду воду, Бабочка понимала, что все мечтания снова встать на воду в противовес непонятным и чуждым крыльям пошли на дно.
  И Родерик это понимал, только принять не хотел пока что – вот и цеплялся за привычные действия и надежду спасти корабль, как отец пытается спасти сына в проигранной битве. И, боги свидетели, Ревдис понимала его, как никто другой: она и сама впечатала в сердце груз потерь, и знала, как тяжко нести его. Вот только тот путь, что проложили ей асы, был путем жертвенности, и от нее требовалось, как в свое время Имир требовал от Одноглазого, быть готовой оставить что-то важное ради высокой цели. Для Странника это была мудрость, для нее – забытая весна. Она была готова на практически любую жертву, и понимала, что должна требовать того же и от иных.

  - Ты уверен? – блеснули в полумраке дернувшиеся крылья у глаз. – Раны коня поля Ньорда многочисленны, и врачевать их долго. И ты прав – раз уж он болен, то нам остается только дракон стальной. Я знаю, зачем ты это делаешь, - дева дернула уголком губ, кривясь в печальной ухмылке умирающего, - но пообещай мне, если спины железных зверей все же примут нас, ты не останешься здесь в одиночестве.
  Одиночестве… - тягуче повторила Ревдис последнее слово, словно пробуя его на вкус, и посмотрела на закрытую дверь, отделяющую ее от названного брата. – В любом случае, нам может потребоваться каждый меч, каждая голова и каждая пара рук. А за оставшимися вернемся. Если будет, кому возвращаться.

  Проведя ладонью по деревянному борту, дева склонила голову, словно прощаясь с кораблем, и кивнула – больше себе, чем собеседнику:
  - Я тебя скоро позову.
  Стремительно поднявшись, воительница на миг застыла на краю борта и решительно спрыгнула на причал. Обернувшись и подняв руки вверх, она коротко скомандовала:
  - Прыгай! – и добавила уже ласковей, - Не бойся!
  Поставив Нейю рядом с собой и потрепав светленькие волосы, быстрокопейная дева подошла к железному дракону. Не решаясь спуститься в его чрево, она осталась на стальной чешуе, сообщив находящимся внутри:
  - Вряд ли кабан пенных пастбищ еще будет искать корни берегов. Готов ли кормчий этого дракона вести нас в Сердце Зимы и, если понадобится, за него?

Олаф жил с бриттами четыре года, но даже это не сделало его речь столь же певучей и потому погонщик дракона понял лишь самое важное: северян привела сюда нужда.
Хвори, отчаянно цеплявшиеся за его народ, беда, уничтожавшая его родные земли и смерть, что стала обыденной, словно еженощная молитва Господу о спасении - да, погонщику дракона была знакома нужда. Он понимающе кивнул, но продолжил вопросительно смотреть на Олафа.

Впрочем, когда раздался голос Ревдис снаружи, он лишь повел взглядом, но пальцы его не дрогнули и рука не потянулась к черной палке, что исторгала смертельные молнии. Хороший то был знак или бритт, подобно воину, просто знал цену необдуманным резким действиям? Поистине, спокоен был он, как и пристало тому, кто правил могучим зверем.

Гуннлауг, что вертел головой, разглядывая дракона изнутри, также не насторожил бритта.
Юный скальд сразу понял, что в стальном драконе поместятся разве что они пятеро да нехитрый скарб, по мешку на каждого.

Драккар был починен умелой рукой, но рукой ясеня битвы, которому хватало мастерства, но не хватало терпения. Однако деревянный дракон еще мог держаться, ему только надо было помочь, чтобы дать больше времени остальным. Последние переговоры, которые вел Родерик провалились, может быть не окончательно, но провалились, так пусть же другие попробуют договориться с бриттами.

А сам Родерик набрал кожи, гвоздей, взял молоток и принялся делать заплатки поверх прежних. Это требовало терпения и определенного мастерства, но не требовало большого внимания, так что Гудссон вспомнил лаусавис, который подарили ему его сыновья. Его пели за длинным столом в честь прочих. Музыкантов среди них не было, так что лаусавис был скорее рассказом под заунывную мелодию, но зато он напоминала о доме. О доме, куда Родерик вряд ли вернется, но куда он должен принести солнце и вернуть лето.

- Родериком зовут одного человека; он норманн и родился на севере. Он богатый человек и владеет тем хутором, который прозывают Родериксстадир и который находится недалеко от моря. Там еще есть озеро, которое названо по его имени и зовется Родерикссьор. Родерик друг конунга и постоянно служит ему, покуда оба они живы. Так выпьем мы с вами хмельного вина за славного Родерика.

Запал битвы отпускал Ворона. И он сообразил, что говорит по-своему, что бритт его не понимает. И даже о речах Олафа он может только догадываться. Впрочем, что тут сложного? За оружие никто не хватается. Вряд ли его спутник и соратник обсуждает с чужаком места ловли трески, способы засолки сельди или стати женщин. Нет, речь явно идет о цели их пути. Как красиво сказала Ревдис – Сердце Зимы. Он покачал головой. Вот уж кому стоило родиться скальдом, чтобы складывать слова в кружевные узоры. Подобно тому, как зима украшает ветки деревьев. Зима… Он скрипнул зубами. Зима. Проклятая зима! Он крикнул в ответ деве:
- Ревдис, Олаф тут говорит с Повелителем Дракона. Кажется, по-бриттски. Пока не очень понятно, готов ли тот помогать нам. Но мечи пока спрятаны в ножны.

И тут же согнулся в приступе жестокого кашля – горло напомнило о себе резкой болью. Конечно, можно сказать, привычной – но к такому не привыкают. Ее терпят пока можно – или пока тьма милосердно не опустит свою завесу на чертоги разума.

Прозванный Бесшумным говорил, говорил на чужом языке, который испивший меда Игга н понимал, как ни силился. Но светочи битвы пока не покидали своих кожано-деревянных укровищ. Только ли пока? Слова были непонятны, но сын Гюльви прожил хоть и немного, но достаточно зим, чтобы понимать: мало кто из мужей и мудрых жен может убрать с лица свои мысли, особенно если они вспыхивают в клети разума мгновенно под влиянием обстоятельств или чужих слов подобно костру, в который только что кинули тонкого валежника или сухой травы. Поэтому юный Гуннлауг смотрел на погонщика дракона во все глаза, стараясь уловить малейшие оттенки вспыхнувшей ярости или уловить малейший невольный жест мужа бриттов.

Внезапные слова мудрого лекаря подобно отблеску лучины на медном блюде блеснули отражением мыслей сына Гюльви. Кинув быстрый взгляд на старшего воина, Змеиный язык вернулся к своему наблюдению за сидящим напротив Олафа, готовый кинуться на того и вцепиться руками дабы не убить, но и не дать осуществить задуманное

  Железная чешуя дракона была хоть и сухой, но холодной – как и подобает железу, долго лежавшему на улице. И это был еще один вопрос в цепи подобных ему: вопрос, который невместно было обсуждать, но по которому следовало принять раз и навсегда решение для себя. Услышав ответ Каррсона, воительница поудобнее устроилась на чешуе, заправив под себя теплый лисий плащ, и громко и отчетливо озвучила свои мысли. Не советовала, ни в коей мере, чтобы не было новых недомолвок, но всего лишь поделилась своими соображениями:
  - Ни злата, ни серебра предложить бритту мы не сможем. Но если он отправится с нами, то мы можем предложить либо славную, но безвестную гибель, либо бессмертие, которого не удостоятся его оставшиеся в пещерах други. Если у него дух воина, то он не откажется от того бессмертия, которое избрали люди, кто вступили на палубу черноголового дракона Турговова.
  Конечно же, под бессмертием дева подразумевала не отсутствие возможности умереть, что было скорее проклятьем, чем благом, а возможность подвигом своим навек запечатлеть имя в сказаниях. Ведь кто, как не вернувшие в Мидгард всеярчайшую Соль, достойны того, чтобы об их подвигах пели потомки потомков, и дети их детей, а так еще сотню раз? Что это, как не бессмертие, равного которому не сыскать? Ведь пока о ком-то помнят, он еще жив – хотя бы на самую малость.

  Понимая, что без знания бриттского наречия делать под чешуей дракона нечего, а нечистому сговору, ежели, против ожидания, такой случится, могут помешать и иные хирдманны, Бабочка не стала предпринимать никаких поспешных действий, а настроилась на долгое ожидание. Достав из сумки небольшой ольховый гребешок, за годы верной службы изрядно потрескавшийся, она распустила жидкие косицы и принялась их методично расчесывать, негромко ведя голосом переливчатую песнь.
  Любому, кто ее бы услышал, сразу стало ясно, что песнь эта – женская. В висах, творчестве мужей и для мужей, был совершенно иной ритм, и строки истории связывались между собой совершенно иначе.
      Я сплетаю желту нить, красну нить и зелену нить,
      Все сплетаю эту нить: платье чтоб носить.
      Будет суженный со мной, на траве на зеленóй
      Буду с суженным лежать, птиц да зверя привечать.
      Вот и пряжа белым-бела, и белы мои дела,
      Обниму тебя родной, шубкой теплой снеговой.
      Ты забудешься со мной, я дарю тебе покой,
      Ну а желтою весной для меня споет другой другой.

Бритт, скрывающий лицо за маской, продолжал смотреть на Олафа, будто чего-то ожидая от него. Думал ли он, что чужаки попытаются захватить дракона, чтобы самим овладеть его силой? Или ждал как пришедшие проявят себя? Так или иначе, а говорить следовало ему, Бесшумному, хотя он никогда не был мастером речей и даже пирам предпочитал безмолвие лесов, одетых в белые меха и песни ветра в прибрежных скалах, где гнездились птицы. Но сейчас нужно было говорить именно ему, пусть даже иноземная речь давалась ему не просто. И на родном наречии он не умел плести кружево слов, что иные воины, мастера вис, кеннингов и сказаний, а на бриттском так вообще говорил с трудом – как камни ворочал.

– Помоги нам, бритт. А мы поможем вам. Я же знаю, что мы норманны отчего то вам нужны. Вы брали меня в ваши походы, оставили оружие, а ваш мудрец брал у меня кровь. Я был зачем-то вам нужен. Скажи – зачем. И мы поможем вам. А вы поможете нам победить зиму.

После Олаф добавил на родном наречии, чтобы не оставлять остальных в неведении относительно своих речей

– Если мы поможем бриттам, они помогут нам. Иного пути нет... К сердцу зимы не пробраться на драккаре. На парящем драконе – можно.

Сказанное бриттом далее не нуждалось в переводе, ибо слово "Нет" беспощадно и однозначно. Погонщик дракона был спокоен: он не искал битвы, но и миссию, возложенную на него северянами, считал чужой. За свою жизнь он как будто бы не боялся.

- Но вижу, вы не отступитесь... - задумчиво произнес он, оглядев присутствующих. - Забирайте соседнюю вертушку, там никого нет. Чтобы лететь, жмите сюда, - он показал на красную шляпку, похожую на гриб, - потом жмите место вот тут, - ткнул в зеркальную поверхность, где светились буквы с незнакомыми землями.
- Я не знаю...жмите, куда вам нужно. Остальное сделает машина, - он обвел рукой дракона, поясняя, о ком речь.
- Далеко не летите, не хватит топлива. Не хватит еды, чтобы долететь, - пояснил он, медленно подбирая похожие по смыслу слова.

Олаф наморщил лоб, силясь понять, что же говорит бритт. Он вроде отказался помочь, но затем вроде поддался напору северян. Берите второй что? Viertushka? Наверное речь про металлического дракона, их же было двое. Неужто он так просто, не требуя ничего взамен отдаст им дракона? Не побоится, что северяне уведут его далеко, узнают его секреты? Например, металл, из которого сделан дракон явно волшебный. Хромой Джейми сам показывал ему один такой кусок – тот плавал на поверхности воды в ведре, словно кусок дерева! Волшебство, не иначе. А второй был таким твердым, что острый топор через несколько ударов пришлось час править оселком. Третий выдерживал прямой удар копья, однако мог гнуться как тонкая выделанная кожа...

Правда, бритт предупреждает, что дракон не сможет далеко улететь – не хватит еды... Олаф не раз видел, как бритты и франки вставляют металлические штуки, похожие на рога, из которых пили северяне, в брюхо дракона и льют в него жидкость, а дракон поглощал ее со звуком подобным тому, с каким хмельной мед исчезал в глотках северян на добром пиру. А затем Олаф скорее догадался, чем понял по его речам, что тот объясняет как управлять драконом.

– Бритт говорит, что отдаст нам второго дракона. Его имя Viertushka. Он говорит, что положив руку на сердце дракона, а затем нажав одну из этих рун мы можем сообщить дракону, куда лететь. Драконы пьют много особого меда, что пахнет словно ведьмино зелье. Он говорит, что Viertushka пил мед давно, так что мы не сможем далеко улететь.

– А где вы берете мед, которым вы поите дракона, то есть Viertushka? – задал Олаф главный вопрос бритту, раз тот заметно разоткровенничался. Раньше Олаф не спешил выведывать секреты бриттов, полагая, что это самый верный путь пленника к отрезанному языку и выколотым глазам. Но теперь осторожность не имела смысла. Может Бритт что-то скажет, где они берут это зелье или как его сварить.

– Как ты понимаешь, что он скоро снова захочет пить? Как далеко может пролететь Viertushka, прежде чем снова захочет напиться? – спросил вдогонку Олаф, понимая, что от этих вопросов зависит насколько далеко они могут улететь.

Видимо, ожидавший мгновенного нападения, бритт заметно расслабился, даже облокотился о мягкую спинку своего черного кожаного трона.

- Олаф, мед для дракона, - во взгляде ненадолго появились смешливые искорки, - есть в убежище, откуда мы прилетели, - медленно и терпеливо произнес погонщик. - Вот здесь видно, сколько меда внутри, - он ткнул пальцем в темный квадрат, где красная стрела указывала на английские руны.
- Если стрелка здесь, дракон сыт и будет лететь долго, - судя по всему, его дракон был именно из таких.
- Если стрелка здесь, дракон не полетит. В соседнем меда меньше, примерно на два пути до убежища, - честно признался он, хоть и догадывался, что правда может стоить ему жизни или потери дракона.
- А куда вы хотите добраться? - праздно поинтересовался бритт, но взгляд снова стал сосредоточенно-серьезным. - Я могу предупредить, чтобы вас встретили, - поспешил пояснить он.

  Повлиять на ситуацию дева щита никак не могла, а посему, доверившись соратникам, позволила себе просто плыть по течению. Что будет, то и будет, и когда за туманом неизвестного покажется земля – она будет готова. А пока что было время спокойно расчесывать косы да нанизывать слова на слова в тянущейся песне, которая по воле певицы могла быть короче косицы Нейи, или длиннее, чем нынешняя зима.
  И если слова лились сами, не доставляя труда песнопевице, то с шевелюрой все было не так просто. Въевшаяся после плавания соль и сошедший пот сделали их твердыми и спутанными, и попытка резко дернуть могла привести только к тому, что меж зубьев останется длинный колтунистый ком. Приходилось осторожничать, и отделять прядь за прядью, проходясь от головы к секущимся концам – которые, к слову, следовало бы обрезать, чтоб выглядеть хоть сколько-нибудь пристойно.

  Тем временем под железной шкурой продолжали решаться вопросы грядущей экспедиции, и северянин из бриттских спутников продолжал озвучивать течение беседы. Результаты разговора, положа руку на сердце, были неутешительными. Если дракон не может долететь до Сердца Зимы, откуда исходит радическая хворь, то все бесполезно: без дракона моря и дракона неба до ядовитой ладьи никак не добраться. Придется чинить верного друга да надеяться, что боги будут милостивы, даровав северянам еще седмицу-другую.
  Но даже если волшебного меда хватит, чтобы долететь «туда», то на возвращение «обратно» не стоит даже надеяться – судя по всему, железный зверь просто спрячет голову под крыло, и уснет. Или съест своих наездников, которые не обеспечили его должным пропитанием.
  - Спроси, - бросила она вопрос, - где этот мед достать. И можно ли его заменить кровью и плотью – тот же Нидхёгг любит человечину не меньше, чем Корни Мира.
  Спрашивая, Ревдис уже знала ответ – воля богов была в том, чтобы спасители остались там же, где искоренили заразу, чтобы не нести даже призрака ее в мир. Не будет мира, не будет дороги домой, не будет хвалебной встречи и славных вис. Там, за горизонтом, ждет только смерть, и вся разница в том, что удастся сделать до нее.

  «Останься», - негромко попросила женщина глядя в сторону.
  Поморщилась, отводя взгляд: «Это дорога, с которой нет возврата. Дядя Лешат и этот мальчик, Малкольм, присмотрят. А я… Иногда надо чем-то жертвовать».
  Горечь никуда не делась, но губ коснулась легкая улыбка: «И я тебя тоже… Поэтому и прошу. И поэтому же честно говорю, что назад нет пути».
  «И мне», - усталый кивок, - «И мне. Но проще будет знать, что ты в безопасности. Там я не смогу защитить…».
  Смешок вышел не веселей улыбки: «Спасибо, что так веришь в меня. Мне бы твою уверенность! И все же, раз так веришь, может останешься, ожидая возвращения?».
  Закушенная губа, прищуренный взгляд – словно туча, готовая разродиться молнией. А потом снова – хмарь и близость дождя. «Как хочешь – я обещала не заставлять тебя делать то, что не желаешь. И все же, все же…». – Взгляд, устремленный вверх, вот-вот увлажнится, но Ревдис все же сдерживается.
  «Какая ты хорошая… Что же, пускай не для нас, но для них придет Весна… А мы… Зато мы будем вместе».

Кузнец продолжал делать свою работу, но это не мешало ему смотреть. Смотреть и думать. Поглядывая то на одного, то на другого дракона из металла он сначала думал о том, сможет ли тот долететь до страны асов. Через некоторое время все же решил, что нет. Пока думал заметил, что если один из драконов, тот, в который зашли хирдманы, казался живым, то вот другой, казался если не мертвым, то глубоко уснувшим, и нигде не было видно ни того, кто за ним ухаживал, ни всадника. Все это казалось очень странным. И как ни старался Родерик, но не мог найти ответа на эту загадку.

А потом случилось еще более странное. Он услышал голос. И это несомненно был голос Ульрика. Тот говорил "Не делай глупостей брат. Все плохо. Зима отнимает последние силы. Вам нельзя медлить. Но и это не главное. Я вижу. Не знаю правда ли это или сон, но я вижу, что если вы доберетесь, то без тебя они не справятся. Тут ни важны, ни ум, ни храбрость, их у твоих спутников в достатке, но нужны будут умелые руки, которые привыкли к работе с металлом. Так что выбрось то, что ты прячешь даже от самого себя из головы и иди дальше. Иди ради тех, кого оставил"

Бывает так, что ты спишь и во сне понимаешь, что спишь. Здесь было примерно так. Даже тень радости не промелькнула на лице бонда. Ульрик был мертв, но его голос это был голос решимости, которой так не хватало Родерику. Сейчас он не мог ничего сделать с драконами из металла, поэтому он с удвоенной силой продолжил лечить дракона из дерева.

Олаф впился взглядом в черную доску, испещренную рунами, с помощью которой бритты управляли драконами. Могучая сила была заключена в той доске: стоило бритту коснуться рукой иной руны и дракон закладывал в сторону, снижался или набирал высоту, послушный воле поводыря. Даже лучший конь волн хуже слушался руля, чем дракон воли своего кормчего – Олаф не думая отдал бы глаз подобно Всеотцу, лишь бы узнать тайну создания этих металлических чудовищ. Откуда они у бриттов, что за умелый мастер создал их, что за сила поднимает их в небо, что за мед, что способен поднять такое чудовище в небо да еще и с немалым грузом – вопросы роились в голове следопыта, словно птицы, согнанные с насиженного гнезда. Но бритт мог остановиться в любой момент, полагая, что и так далеко запустил чужаков в священную рощу своих тайн, поэтому задавать все эти вопросы Олаф не рискнул.

– Спроси... - где этот мед достать. И можно ли его заменить кровью и плотью – тот же Нидхёгг любит человечину не меньше, чем Корни Мира

– Мед есть в убежищах бриттов. Но отдадут ли они нам его – большой вопрос. Сперва давайте поймем сколько меда надо, чтобы добраться туда, куда нам нужно.

Олаф понял, что сам имел смутное представление о пути их следования. Воин так засиделся на берегу, что готов был следовать к краю земли, где покоит свои необъятные кольца мировой змей, кусающий собственный хвост – Ёрмунгандр

– Куда нам нужно попасть? – спросил он у остальных северян. – Бритт может помочь. Подсказать ближайшее убежище, где мы можем напоить зверя-небопашца...

И тут догадка озарила лицо морехода... А что если... А это идея!

– Скажи, а нет ли у вас кожи, что изображала бы окрестные земли. Я видел такую у наших кормчих, что ведут деревянных драконов по морю. Может и у вас есть что-то подобное? – спросил Олаф у бритта.

Действительно, если у бритта будет кожа с окрестными землями, тогда северяне смогут просто показать, куда им нужно, Так и бритту будет проще понять, ведь названия земель и вод могут отличаться у бриттов и северян.

Направив бодрого коня мысли за словами, сын Гюльви Нахмурил брови. Насколько же сильно колдовство бритов, что своими рунами они могут подчинить железного дракона и заставить его лететь куда необходимо. Молодой скальд умел складывать руны и знал магические размеры саг, мог сложить и горделивую драпу, и менее вычурный, но не менее ценимый в куругу друзей флокк, и отдельные висы выходили из его уст подобно легкому драккару, выплывающему из фьорда когда команда налегает на весла дружно и в такт и слушает команды кормчего. Но такого испивший меда Игга себе и представить не мог. И все же пришлось осадить кона быстроногих мыслей и вернуть его на тропу раздумий о текущем моменте:

- Три года назад в море с неба упал корабль. Он и принес с собой смерть. Его атаковали, он загорелся и упал в море. С тех пор мы не видели солнца. Ядовитые пары отравили воду в море.
- Так сказал конунг франков, мудрый Хельмунд, да не пропустят его душу светлые девы битвы на пир к предкам и Всеотцу. Сын Гюльви передал дословно что услышали мы все на пиру в пещере. Скажи, мудрый сын Свена, знаешь ли ты, какую руну нам нужно использовать чтобы найти это место? Или может бритт может показать ее? И хватит ли нам волшебного меда, коему позавидовали бы йотуны, чтобы дракон долетел туда?

Странный и сложный разговор без толмача. Ворон все понимал через раз. Точнее, Олафа он понимал хорошо, бритта нет. Но смысл слов ускользал от него подобно утреннему туману. Нужен особый мед, пахнущий как ведьмино зелье. Он, будучи лекарем, мог с ходу назвать десяток запахов подобного зелья. Прелой соломы, несвежих онучей, прогорклого масла, протухшего мяса, скисшего молока – мало ли что может потребоваться для ведьминых декоктов. Может быть, выпивший его и не отправится к богам. Сразу же.
- Хорошо, что этот самый Viertushka не требует девственниц для пропитания. Иначе было бы совсем грустно. Олаф, спроси у бритта, не может ли его Дракон поделиться с нашим этим самым медом. Мы готовы … заплатить. Золотом или железом. Стой! Последнее не переводи. Просто готовы заплатить. Пусть он оставит себе столько меда, сколько его Дракону надо, дабы добраться до убежища.

А вот как объяснить Бритту, куда им надо…
- Сердце Зимы? Место-откуда-приходит-Холод?

Он не знал англицких рун. И вряд ли мог внятно объяснить, куда им надо.

– Норманны смогли узнать, что Вечная Зима пришла в наши края из-за того, что три года назад в море с неба упал дракон. Его атаковали, он загорелся и упал. С тех пор яд отравил те воды, а серый туман закрыл дневное светило. Они... мы... ищем Сердце Зимы. Нечто, что поможет остановить зиму или, по крайней мере, отвести ее от нашего края. Мои сородичи полагают, что Сердце Зимы скрыто там, где упал сраженный дракон.... – перевел сказанное светловолосым Гуннлаугом Олаф

Олаф старался передать информацию как можно точнее, стараясь не расплескать ни крупицы сказанного скальдом – любое искажение могло иметь самые печальные последствия. А сам продолжал размышлять об услышанном – выходит кровь дракона способна отравить воду, а его дух, покинувший тело – затмить солнце? Как велика же сила скрыта в этих металлических чудовищах!

- Карта? - уточнил бритт. - Моя карта здесь, она прошлогодняя, - он снова ткнул в черное зеркало, - но придется...эм...разбудить дракона.
Он нажал на красную шляпку, пока нутро дракона не покрылось разноцветными точками, будто бы звездами. Сам же дракон утробно заурчал. Черное зеркало при этом ожило, показав очертания земель и моря. Маленькие крупинки бритт назвал островками с убежищами, один из которых был прямо перед ними.

- Вот отсюда прилетели мы, Олаф, - крупинка с их убежищем была чуть больше и чуть дальше. - Сюда лучше не соваться, - он ткнул в весьма ощутимый кусок земной плоти. Здесь люди уже давно мрут, как крысоканы, - он отчего-то усмехнулся и продолжил.

- Вы прибыли отсюда, наверное... - еще один большой кусок только уже заснеженной плоти.

- Государство Лондо... - мечтательно и тихо произнес он. - Теперь все бритты здесь. Все, кто остались на большой земле. Дракон долетит туда, но вам нужно место, где...место, где... - он тыкал пальцем в зеркало, двигая картинку. - Вот тут затонул корабль и тогда... да, стало совсем плохо. Но зачем вам?! Там верная смерть. Там ничего нет. Что вы собираетесь там делать?

Только он произнес это, как на боку зашипел и засиял красными точками притороченный черный брусок.
- Змей, что там у тебя? Прием.

  Тем временем под шкурой продолжался разговор. Ревдис, закончив свое общение, еще раз невесело вздохнула и, собрав очередную прядь, принялась разбирать колтуны, вслушиваясь в слова чурмана-чужака. По всему выходило, что решить вопрос за один раз не получится – сначала придется посетить драконье логово и пойти на поклон к Окормляющим Дракона, надеясь, что те снизойдут к бедам северян и согласятся если не поделиться, то, по крайней мере, продать часть меда. А если нет, то тогда единственным вариантом будет добыча необходимого через вороний пир: что же, потомкам Аска и Эмблы к этому не привыкать. Как бы разговор не повернул, лететь к кладбищу небесной ладьи придется, и думать, как спускаться во владения Ньорда, тоже.
  Бабочка не знала, откуда исходит яд, но твердо верила, что ее над-зрение, ее благословение и проклятье, сможет узреть отблески колдовского яда как в голубизне неба, так на глади волн. И тогда она станет кормчим для небесного дракона, как покойный Мьор был кормчим для дракона морского, и приведет хирд точно к цели. А уж что делать дальше – боги подскажут. Не может не быть такого, что никак нельзя запечатать трюмы, откуда исходит злотрава, или просто вытащить обломки и сжечь их, или вообще выбросить из Мидгарда в Хель, где такой пакости самое место.

  Под такие размышления дева почувствовала под собой неожиданную вибрацию, и практически сразу же услышала драконий рык. Действуя прежде, чем обдумывая, быстрокопейная дева вспугнутой лисой порскнула со спины дракона, ныряя в его брюхо вслед за товарищами. Готовая к любой угрозе, она, скатываясь, выхватила свой верный широкий нож, готовая выпустить требуху любому, кто попытается покуситься на нее и ее людей.
  Однако, кажется, все меры предосторожности оказались излишними – под шкурой царило деловитое спокойствие, и ни драконий всадник-бритт, ни хирдманны не собирались никому отворять ток алого ручья. Драконья утроба, перемигивающаяся яркими искрами, тоже не собиралась переваривать свою начинку.
  - Какого… - яростно начала спрашивать Ревдис, но продолжения не последовало. Увидев, что все безпроблемно, дева выдохнула прерывисто и кинула оружие в потертые ножны из оленей кожи, закрепленные на бедре.

  С любопытством оглядываясь, она поняла, что неверно представляла себе сущность дракона. То было не живое существо, а лишь мертвый костяк с вынутыми внутренностями. Колдовская доска с непонятными рунами и рисунками, что была прямо перед всадником, служила, видимо, средством подчинения мертвой туши, а сам бритт был наверняка сейдом, способным к темной волшбе. Ибо что может быть более темным, чем превращение мертвого в подобие живого?
  В ином разе бы Ревдис трижды подумала прежде, чем принимать помощь колдуна, но сейчас слишком многое скопилось на острие, и выбирать не приходилось. Мертвый дракон, чужак-колдун, колдовской мед, позволяющий оживленному остову летать, как когда-то прежде – все сгодится для того, чтобы вернуть Соль на ее законное место, и вытащить-таки из-под белого савана мягкую травку. Это стоило нескольких душ для вечного рабства в царстве Сине-Белой.

  Тем временем бритт, лопоча что-то на своем, продолжил ворожить, демонстрируя на рунной доске изображения неведомы земель – по всему видно, используя зрак некой птицы, и глядя на мир ее глазами. Объяснений мужчины дева щита не поняла, но, памятуя прошлые слова Олафа, предположила, что колдун вещает о дороге до Окормляющих дракона. Понимая, что проблемы стоит решать по мере их поступления, воительница кратко продемонстрировала бритту пустые ладони, после чего строго поинтересовалась у сына Свена:
  - Как нам долететь до того логова, не соскользнув с нити небесного плавания?

  Но прежде, чем чужак успел ответить, послышалось похожее на закипающую в котле воду шипение, на поясе колдуна зажглись волшебные огни, после чего раздался чужой голос. Рука Бабочки снова прикоснулась к ножу, как к наиболее полезному в тесноте оружию, но, сжавшись на рукояти, все же оставила железо в ножнах.
  - Чей это голос? И что это за чары? – взгляд украшенных татуировкой глаз, кажущихся сейчас темно-зелеными, словно морская глубина, перехватил взгляд колдуна.

Олаф внимательно рассматривал картинку, явленную бриттом, в очередной раз поражаясь, какая великая магия дарована этому народу. Олаф слышал от отца, что есть вельвы, что могли погружением посоха в котел вызвать на его поверхности карты из далёких миров. Однако этот Бритт ворожил с такой лёгкостью, будто эта магия не стоила ему никаких сил. А вот дракон наоборот задрожал и затрясся всем телом. Значит магия даруется бриттам через драконов – смекнул охотник. Однако неясно, почему драконы решили заключить союз именно с бриттами. Неужто этот народ был сильнее и талантливее их, норманнов? Неужто духом и умом они хуже бриттов. Дух соперничества разгорался в Олафе, как тогда, когда моряки подняли его охотника на смех, когда он попросился на драккар. Для их он был фермером и охотником, что не ведал моря, но Олаф тогда упорным трудом заслужил свое право стоять на палубе возле кормчего, а через пару недель и сам уверенно вел дракона и ориентировался по звёздам. А что сделал один человек, то сделает другой. Раз Бритт мог совладать с драконом, и он Олаф Свенсон, прозванный Бесшумным сможет!

Когда Ревдис ворвалась на палубу дракона подобно хищному зверю, сердце на мгновение ёкнуло в груди, хотя ни словом, ни жестом Олаф не выдал возникшей тревоги. Он лишь поднял руку в успокаивающем жесте, чтобы северянка не нарушила хрупкую беседу звоном битвы.

– Не обнажай меча, дева битвы. Бритт нам поможет. Отдаст второго дракона. Мы сможем долететь до того места, где покоится Сердце Зимы. Я не знаю, сможем ли мы его забрать, а если и сможем, то что с ним сделаем, но знаю одно – это наш единственный шанс.

– Бритт. Я не мастер хитрых речей, а потому скажу прямо, как есть. Нам нужен мед для дракона. Чтобы долететь до того места, где упал другой, больший дракон. Что твои сородичи захотят за него? Золото? Меха? И возьмут ли плату службой, если требуемой оплаты у нас не будет? – задал главный по его мнению вопрос Олаф.

Но от его внимания не скрылось, что Бритт считает этот поход самоубийственным, а потому он спросил вдогонку:

– А почему ты считаешь то место верной смертью? Там глубоко, что хороший пловец не нырнет до корабля? Или на нем лежит какое-то проклятье?

В нутре дракона их стало больше. Но бритт не боялся. Почему? Он считал себя сильнее нескольких воинов? У него есть скрытое оружие? Или сам дракон, озлившись, убивал бы нарушителей порядка? Гадать можно было бесконечно – и все равно пройти мимо правильного ответа подобно беспечному охотнику, не заметившему притаившуюся росомаху. Потому Ворон отбросил гадания. Разговор все равно зависел от Олафа. Тот услышал слова Гота. Теперь все зависело от уступчивости Всадника Драконов и от дара убеждения спутника. На карту мужчина смотрел с изумлением, гадая, что за магия показывает огромные бескрайние просторы морей и земель крохотными цветными пятнами. И как Бритт понимает нарисованное?!

- Братья, никому не нужна помощь лекаря?

Он оглядел своих спутников. Вроде бы нет – но ведь раны порой не замечаются в горячке боя. И настигают даже могучего воина потом. Исподтишка. Грязно. В спину.

Юный скальд все так же наблюдал за разговором и за бриттом пока не заговорил его черный брусок, крепленый к боку и дева битвы не отреагировала на него максимально правильным образом - понять что за магия и убить колдуна. Сын Гюльви не отстал бы в этом, если бы не видел такое раньше, поэтому счел нужным вставить слово несмотря на то, что сейчас говорили старшие хирдманы:
- Сын Гюльви видел такую магию у франка, друга. Это волшебство, позволяющее говорить на расстоянии. Знать бы с кем говорит этот бритт. Кормитель вранов из пещеры не говорил, можно ли так говорить с одним человеком или несколькими.

О том, что погонщик дракона всё же тревожился, говорила его ставшая прямой спина - он перестал уютно утопать в кресле после появления в железном нутре воительницы Ревдис с внушительным ножом. Неизвестно, что он хотел ответить Олафу на самом деле, но сейчас от бритта поступило категоричное:
- Там, куда вы собираетесь, невозможно выжить. Море, воздух, земля - всё отравлено. Но самое главное, что вы будете делать? Мы пытались, но источник извлечь не удалось. Только людей потеряли, - бритт снял маску и взгляду северян предстало его иссохшее, в ожогах лицо, где только глаза и были единственным живым местом.

- Топливо...мед есть только в нашем убежище и если вы полетите туда, дракона у вас отнимут. Человек из трубки, - он показал глазами на говорящий черный брусок, - наверняка захочет, чтобы я направил вас туда, но для вас будет проще лететь до государства Лондо и искать мед там, - он говорил быстро, словно времени было немного.

- Змей, приём, - настаивал голос.
- Порядок. Приём, - бритт поднес брусок к губам.
- Из убежища передали, что викинги поднялись на борт. Приём.

Погонщик чертыхнулся и помедлил.
- Да, они тут. Всё в порядке. Приём.
- Высылаем подмогу. Приём.

Раздосадованный, бритт едва не бросил трубку.
- Вам лучше уходить.

Бритт говорил, но вопросов меньше не становилось. Они плодились, как противники в страшном сне, когда колчан пустеет, а врагов становится только больше. Выходит, бритты, говорящие с драконами, пытались достать Сердце Зимы, но даже они с их знаниями не смогли совладать с ядом, что отравлял небо, воду и воздух а тех местах. Что смогут сделать они, северяне, без сильной магии? Разве что найти собственную погибель в тех местах. Второе, что понял Олаф – Бритт помогает им переступая волю старшего из них. Тот хотел зачем-то их задержать.

– Бритт говорит, что в их убежищах нам не дадут меда. Другие бритты хотят нас пленить. Он советует нам забирать дракона и лететь в Лондо. До него меда как раз хватит. Он говорит, что там, куда мы хотим, все отравлено. Они сами пробовали достать Сердце Зимы, но у них ничего не вышло. Их люди погибли. Похоже, что он сам там был. Нам нужно уходить. Если мы хотим уйти без звона клинков, то лучше сделать это сейчас.

Олаф знал, что не все норманны считали правильным уходить от боя. И молился богам, чтобы его новые спутники не оказались такими. Бритт им помог и было неправильным платить за его помощь кровью его соплеменников.

Юный скальд все так же внимательно наблюдал за переговорами сына Свена и погонщика дракона, и пытался понять, что же за картинки появляются на волшебной лампе, которая ранее показывала британские руны. Как-будто казалось, что однажды он сам видел нечто подобное, забравшись на скалу над фьордом за яйцами и пухом гагар в туманный день когда густой как молоко, туман распластался над зеленовато-серой весенней водой подобно лебяжьим или гусиным перьям, извиваясь возле самих скал в круглые котлованы. Но по виду это все было не похоже на фьорд, да и над сушей тоже. Может, это были малые острова в море, которые туман просто перешагнул своей великанской поступью и накрыл холодным покрывалом? В любом случае оставалось полагаться на переговорщика. Поэтому, когда починивший коря моря перевел слова бритта и высказал предложение уходить и лететь в какое-то государство Лондо, юный скальд кивнул и разверз пещеру слов чтобы высказаться, хотя и должен был ждать пока скажут старшие - мудрый лекарь Ворон и прозванная Бабочкой:

- А погонщик дракона сказал, почему в этой стране нам дадут меда или как мы сможем за него заплатить? Сын Гюльви согласен уходить без боя, слишком много крови друзей на наших руках, а бритты нам пока не враги. Хотя и не друзья, как не друзья и франкам. Не зря их встречали так как-будто готовились к бою.

Поняв, что высказался слишком рано и поспешно и нарушил установленный дедами порядок без необходимости, воин склонил голову, признавая вину и готовность слушать.

  Тяжело требовать объяснений от человека, чей язык не понимаешь. И вдвойне тяжело надеяться на то, что толмач, еще недавно неизвестный, все передаст в точности. Надежда, надежда… Светлое, драгоценное чувство, но не тогда, когда ставки слишком высоки – выше собственной жизни даже. И все же другого не остается – только верить, что ни один, ни второй не солгали, и норны действительно сплели судьбу так, что придется лететь сначала в бриттский город, а не к Сердцу Зимы.
  Хоть Бабочка и не чужда была волшебству-сейд, но все же в душах читать не умела. Ей оставалось полагаться только на обычное человеческое зрение, и следит за поведением и реакциями «своего чужака» и «чужого чужака» в попытке увидеть ложь. Но, кажется, опасения были излишни – напряженная спина и торопливая речь одного выглядели столь же естественно, как спокойный, без задержек, перевод от другого. Пальцы женщины оставили рукоять ножа.

  Гуннлауг откликнулся первым, и Ревдис кивнула, подтверждая сказанное юношей:
  - Между нами и Драконьим Всадником нет счета, как и нет нужды встречать звоном клинков тех, кто сейчас за вратами. И если он верит, что в этом Лондо-бурге мы сможем достать меда – так тому и быть. А уж будет ли это на торжище или в под стук щитов, сын Гюльви, - бросила она взгляд на скальда, - покажет только время и то, как будут себя вести бритты. Видит Фрейя, мне неохота петь железом там, где это неуместно, но иногда без приглашения валькириям не обойтись.
  Мы узнаем все на месте, - резюмировала она, - в Лондо-бурге. И, если асы будут на нашей стороне, то, возможно, найдем местных мудрецов, кто подскажет, как достать Сердце Зимы самим. То, что этого не смогли бритты, - дева щита позволила себе высокомерную усмешку, - не означает, что не смогут и дети фьордов. Им было, что терять, и они, как и другие поклонники Молодого Бога, которого еще называют воскресшим Бальдром, боятся смерти. Мы – нет. Посему не станем медлить.

  Приложив резким жестом кулак к груди, воительница отрывисто кивнула Драконьему всаднику, и направилась к выходу из железного чрева, напоследок уточнив:
  - Я же правильно понимаю, прозванный Бесшумным, что ты сможешь довести дракона до места, где его ждет мед?